Счастье где-то рядом

– Ты куда-то торопишься?

– Да, я пойду и где-нибудь тихо помру.

– Где именно? – поинтересовался он.

– В баре у Джессики.

– Опять в бар пойдешь?

Откуда он знает, что я только что из бара? Ах да, алкоголем пахнет.

– Да я и не держу тебя, – совсем тихо сказал мне молодой человек, пока я все это обдумывала, – твоя рука просто лежит в моей руке.

Я посмотрела. Да, действительно. Моя рука просто лежала в его руке. Мне захотелось смеяться и плакать. Вот что мир искусства делает с простыми людьми.

– Нам нужны еще костюмы, – тем временем сказал он.

Я была благодарна ему за то, что он сменил тему. Я прекрасно видела, что он делает это для того, чтобы поддержать меня.

– Какие костюмы? – еле шевеля губами, сказала я.

– Более современные, – сказал он.

– А вампирами и оборотнями вы уже не хотите быть? – спросила я.

Он рассмеялся. Его смех завораживал. Я пыталась запомнить этот смех, чтобы узнать этого парня в следующий раз хотя бы по этому низкому серебряному смеху.

Но, как мне казалось, это тоже бесполезно. В следующий раз, если мне, конечно, крупно повезет и этот следующий раз состоится – а то как же я буду жить дальше без всего этого манящего безобразия, все больше и больше погружающего меня в свою трясину? – так вот, в следующий раз он или они, сколько их там, придумают что-то совсем новое.

Молодой человек тем временем перестал смеяться, наклонился и посмотрел на эскизы. Интересно, ему в темных очках видно что-нибудь?

Я тоже времени даром не теряла и пыталась получше рассмотреть его.

Не поднимая головы, он сказал:

– Извини, что я в очках. Глаза немного болят.

Я хотела спросить, а почему борода наклеена, потому что болит подбородок? Но посчитала это верхом невежества, все-таки это я находилась у негр в гостях, а не он у меня.

Потом я стала думать, а смогла бы я задать такой вопрос, если бы это он был у меня в гостях? И поняла, что тоже не смогла бы. Вежливые люди, оказывается, никаких вопросов не могут задавать! Мне стало совсем весело.

Словом, я немного отвлеклась и расслабилась.

– Мне нужны такие костюмы… – Парень задумался.

– Как будто для людей в этих костюмах главное – душа? – попыталась я помочь ему.

– Немного не то. Как будто бы уже и душа не главное, – докончил он свою мысль.

У меня по коже мурашки побежали. Он это почувствовал и внимательно посмотрел на меня. В своих-то темных очках. Мне даже глаз его не было видно.

– А что главное? – в ужасе спросила я.

– Да ты совсем замерзла, – тихо сказал он. А потом добавил еще тише: – Иди сюда.

Но я еще не совсем из ума выжила, чтобы обниматься тут с незнакомцами и греться в их горячих объятиях. Я как-то немного подзабыла, что в прошлый раз я уже вовсю здесь с ними целовалась.

Я отрицательно помотала головой.

– Хорошо, – согласился он, – оставайся на месте. Но ты должна это почувствовать.

– Что почувствовать?

– Любовь, – просто ответил он.

– Какую любовь? – глупо спросила я.

– Обыкновенную, – пояснил он.

– А подробнее?

– Ты должна передать, – сказал он, – что для человека главное – любовь.

– Как же я, по-вашему, могу передать это в костюмах? – спросила я.

– Вот же я и говорю: ты должна это почувствовать.

Я задумалась.

– А если я этого не почувствую?

– Не сомневайся, – приободрил меня он, – ты почувствуешь это.

– Но как?

Он немного подумал.

– Я могу тебе помочь, – тихо сказал он.

Во мне боролись все противоречивые чувства мира. Во-первых, я обещала не поддаваться на очередные провокации. Но, во-вторых, а может, это вовсе и не провокации?

Вдруг он и правда поможет мне понять то, чего я еще не совсем понимаю? По крайней мере, хуже не будет, я и так тут уже в дурацком положении. И на кровати вовсю лежу, и даже руку ему свою нежно держать позволяю.

Молодой человек с полуулыбкой смотрел на меня. Похоже, это уже у него в любимых занятиях – наблюдать за моими душевными метаниями с такой вот доброй, почти отеческой улыбкой.

– И как вы мне поможете это почувствовать? – еле слышно сказала я.

Он немного помолчал.

– А я уже тебе помогаю, – тихим низком голосом сказал он.

– Что? То есть как?

– Неужели ты не чувствуешь?

Я тревожно посмотрела вглубь себя.

– Нет, – твердо сказала я.

– Ты уверена?

Он внимательно смотрел на меня, и я чувствовала его взгляд.

– Нет, – сказала я, – не уверена.

Он опять рассмеялся.

– Ты вся в мурашках, – сказал он, – а ведь здесь тепло. Ты уже чувствуешь некую загадку. И не уходишь. Тебе нравится эта загадка. Потому что эта загадка – специально для тебя.

– Если вы и дальше будете тут морочить мне голову, – твердо сказала я, – я прекрасно смогу уйти и без ответа на вашу загадку.

– Сегодня мне будет тяжелее, – грустно вздохнул молодой человек.

– Почему? – поинтересовалась я.

– Сегодня ты глаза не закроешь.

– Не закрою, – согласилась я. – А откуда вы знаете, что не закрою?

– Ну, – он подумал, – сегодня ты пообещала себе держать себя в руках и не поддаваться на провокации.

– Да, – согласно кивнула я, – пообещала не поддаваться.

Я даже не стала расспрашивать, как он это понял. Я уже и так знала, что вся у него как на ладони.

– Но только ты должна понять, что это не провокации, – тем временем продолжил он.

Я молчала. Вот-вот, сейчас начнется. Сейчас он что-то выдумает.

– А что это? – сказала я и приготовилась внимательно слушать.

Я была напряжена и не собиралась расслабляться.

Он долго молчал. А потом лег на кровать и глубоко вздохнул. Одну руку он положил себе под голову, а в другой руке продолжал держать мою руку.

– Представь, – сказал он, – что сквозь тебя проходят все земные параллели и меридианы. Представь, что ты – шум ветра и сладкий запах дождя. Представь, что ты – горячие лучи солнца в ослепительной вышине и теплые пушистые облака.

Он говорил медленно и тихо. Мир как в зачарованном сне плыл у меня перед глазами.

– Представь, – говорил он, – что ты знаешь, о чем по утрам поют птицы и шепчут деревья в ночной тиши. Представь, что ты слышишь шепот соседних галактик и понимаешь их разговор. Представь, что все загадки мира у тебя в ладонях. – Он опять долго молчал, а потом добавил: – Но ты ждешь чего-то большего.

Он все так же держал мою руку, но не приближался ко мне. Я поймала себя на том, что уже давно лежу рядом с ним и мои глаза закрыты. А как бы иначе я все это представляла?

– Представь, что ты наконец-то встретила человека. – Он снова замолчал.

– Какого человека? – спросила я.

– Которому нужны все твои жемчужные слезы.

– Что?

– И все твои тревожные сны, – тихим низким голосом сказал парень.

Тут уж у меня и вовсе остановилось дыхание. Я не могла поверить, что все это происходит со мной.

А он осторожно наклонился ко мне, убрал с моего лица разметавшиеся волосы, легко и нежно поцеловал меня в лоб и сказал:

– Вот такие нам и нужны костюмы.

А потом он встал и ушел. Я слышала, как скрипнула большая кровать, прощаясь с ним. Но я не могла ни открыть глаза, ни слова произнести.

Потому что все параллели и меридианы, все горячие лучи и теплые облака, все ветра и дожди проходили в тот момент через меня. Потому что где-то внутри меня разворачивалось осторожное и нежное, большое и таинственное чувство – под названием любовь.

И я это чувствовала. И ничего не могла с этим поделать.

10

Я не пошла в бар к Джессике. Могла ли она сейчас понять меня, когда я и сама себя не понимала? Я вообще не знала, где искать такого человека, который бы понял меня сейчас.

А потому я и сама не заметила, как оказалась в доме у своей бабушки Урсулы. Бабушка Урсула налила мне чашку горячего чая. Она села рядом со мной за стол и нежно смотрела, как я обжигалась своим горячим чаем и тихими слезами.

– Ну что, – сказала с улыбкой бабушка Урсула, – пришло время?

– Какое время? – не поняла я.

– Моя внучка наконец-то влюбилась?

А на этот раз мне надо говорить, что я раскрыла рот и как обычно все слова позабыла?

Бабушка Урсула была учительницей литературы. Но во многом на ее мировоззрение оказал влияние дедушка Альберто. Он тоже много читал, много знал, изучал всемирную историю и географию.

Они мечтали путешествовать, но у них так и не нашлось на это времени. Это как несбыточная мечта. Многие люди мечтают о том, чтобы у них в жизни была такая мечта и никогда не сбывалась. Они боятся, что эта мечта осуществится и тогда уже не будет никакой мечты.

Весь мир и так находится внутри нас, всегда говорил дедушка Альберто, для этого не нужно уезжать куда-то за тридевять земель. И бабушка Урсула была с ним полностью согласна.

У них всегда было такое взаимопонимание. Окружающие по-доброму завидовали им и иногда просили хотя бы в шутку поссориться.

– Найти свою вторую половину очень легко, – говорил иногда мне дедушка Альберто, – надо просто встретить ее на улице, а потом бежать за ней несколько кварталов.

– А что надо будет ей сказать, когда догонишь? – спрашивала я.

Мне было всего лет десять, и меня очень интересовали такие разговоры о поисках своей второй половины.

– Говори то, – отвечал дедушка Альберто, – что велит тебе твое сердце.

– А ты что сказал? – не отставала я. – Что велело тебе сказать твое сердце?

– Я сказал: любите ли вы театр?

– И все? – удивлялась я.

– И все.

– А что тебе ответила бабушка Урсула? – не отставала я.

– Бабушка Урсула сказала: да, очень люблю.

– А дальше?

– А дальше мы пошли в театр.

– В какой театр?

– Ну, – дедушка Альберто почему-то начал терять интерес к разговору, – тут, неподалеку.

– В какой театр вы пошли? – настаивала я.

– Ну к одному моему другу. Идем, лучше я научу тебя берестяные лодки делать.

Иногда это были пеньковые трубки и иногда и что-то совсем необычное. Так он менял тему, и я понимала, что на дальнейшие вопросы мне сегодня ответа не дождаться. Для остальных ответов, видимо, надо было серьезно подрасти.

– С чего ты взяла, что я влюбилась? – спросила я бабушку Урсулу.

Она улыбнулась.

– Потому что все это именно так и происходит.

– Как это происходит?

– Хочется смеяться и плакать, – сказала бабушка Урсула, – просыпаться вместе с птицами и ловить губами холодные капли дождя. Хочется написать на запотевшем стекле его имя.

– Нет, – сказала я, – не хочется.

– Чего тебе не хочется? – оставила патетику бабушка Урсула.

– Его имя на запотевшем стекле написать не хочется, – сказала я.

– Это почему же не хочется? – даже расстроилась бабушка Урсула.

Всем влюбленным, понимаете ли, хочется, а мне, видите ли, – нет.

– Потому, что я не знаю его имени! – сказала я.

И слезы вновь потекли по моим щекам.

– Ничего страшного, – утешила меня бабушка Урсула, – вот познакомитесь поближе, и узнаешь.

– Я не познакомлюсь с ним поближе, – сказала я.

– Почему ты не познакомишься с ним поближе? Все люди когда-то знакомятся поближе.

– Потому, что я не знаю, кто он такой.

– Как это ты не знаешь, кто он такой?

– Я вообще не знаю, кто он, – печально сказала я и горько-горько вздохнула.

– Ты просто увидела его на улице?

Я отрицательно помотала головой.

– Ты видела его гораздо ближе?

Куда уж ближе. Сначала я с ним целовалась, а потом мы просто лежали рядом на большой кровати.

Но можно говорить ли это все бабушке Урсуле? Или мне потом придется ей сердечные капли на язык капать?

– Давай, – сказала бабушка Урсула, – рассказывай, что там с тобой приключилось.

Я исподлобья смотрела на нее. Она хотела помочь. Она была моя бабушка и все знала про любовь. Она уже была достаточно близко знакома с этим чувством и могла мне что-нибудь подсказать.

Я вновь горько вздохнула.

– Ну, – сказала я, – сначала я с ним целовалась. А потом мы просто лежали рядом на большой кровати.

– Что-что? – сказала бабушка Урсула.

Утром я позвонила маме. Мама уже знала, что я вчера горько плакалась на коленях у бабушки Урсулы, и была страшно рада, что я сейчас и с ней поделюсь своей радостью или печалью.

Но я только спросила у нее, а сколько надо делать костюмов, чем поставила ее в тупик.

– Каких костюмов? – растерянно переспросила она.

– Ну тех оборотней, или вампиров, или злобных троллей, – сказала я.

– Каких троллей?

– Которые тебе костюмы заказали!

– Мне никакие тролли костюмы не заказывали! – возмутилась мама.

– К тебе молодой человек из театра приходил и костюмы заказывал, помнишь?

Мама совсем обиделась. Она думала, что мы с ней о моей личной жизни сейчас сплетничать будем, а мы, понимаешь ли, о ее работе говорим.

– Конечно, помню, – сказала она. – Я еще не совсем из ума выжила.

– Это хорошо, – похвалила я.

Мама обиженно молчала.

– Так сколько их?

– Кого?

– Костюмов.

– Ну два, три, четыре.

– Как два, три, четыре?

– Два – для спектакля, один про запас и потом еще один про запас.

– Ясно, значит, два для спектакля и два про запас, – сказала я.

– Нет – один и один про запас.

Ну вот, еще только утро началось, а я уже совсем вымоталась.

– Хорошо, – устало сказала я маме, – как скажешь. Если один и один – это не два, то тогда пусть остается просто один и один.

– Он сказал, что нужен только один костюм про запас, – стояла на своем она, – а потом подумал и сказал, что можно и еще один, ну это совсем на крайний случай. Поэтому я так и считаю.

– А, понятно. Тогда все в порядке. А я-то думаю, что это у тебя за счет такой странный.

– А ты мне ничего не хочешь сказать? – спросила мама.

Я пожала плечами.

– Нет. Разве что я на работу крупно опаздываю.

– И больше ничего? Как дочка маме?

– Ну целую, люблю и так далее, – сказала я и срочно положила трубку.

Вечером все равно ведь придет выпытывать, чего с утра-то душу мотать? Моя душа и так с некоторого времени не в порядке.

Вечером мы сидели в баре у Джессики и подсчитывали. Один, потом еще один, потом еще один, а потом еще один, совсем про запас. Это значит четыре? Или просто три и один совсем про запас?

Так сколько там их, этих Лимбарди, прибыло в наш город смущать мою душу?

Я так ничего и не рассказала бабушке Урсуле, я не решилась. А что я могла ей рассказать? Что со мной и правда происходит то, чего я еще и сама пока не понимаю?

Что мне и правда хочется и смеяться и плакать. Просыпаться вместе с птицами и ловить губами холодные капли дождя. Хочется написать на запотевшем стекле его имя, но я не знаю его имени.

Бабушка Урсула меня поняла и особо бередить мои раны не стала. Она знала, что придет время, и я сама ей обо всем расскажу во всех подробностях. У нас с ней всегда были доверительные отношения.

Бабушка Урсула напоила меня чаем и накормила горячими пирожками, которые у нее, как и всякой обыкновенной бабушки, как раз оказались под рукой. А потом она уложила меня спать.

И я еще долго слышала, как они с моей мамой совещалась по телефону о том, что ребенок, видимо, просто немного переутомился. И ребенку наверное, пора либо глобально менять место работы, либо его нужно просто отправить куда-нибудь путешествовать.

Я и Джессике-то своей ничего толком не рассказала. Ну да, ходила опять в театр. Нет, на этот раз не целовались. Просто полежали рядом на большой кровати.

Джессика сидела на высоком стуле, вытаращив глаза и ловя ртом воздух.

– И это ты называешь – ничего такого необычного не происходило?

– Конечно, – ответила я, потягивая банановый коктейль. – Должны же мы с ним были где-то разместиться.

– А кроме кровати там негде было разместиться? – недоверчиво спросила Джессика.

Я покачала головой.

– Нет, – сказала я, – там кругом была только эта большая кровать.

Джессику обуревали странные чувства – от полного разочарования до полного восторга.

– Только с тобой все эта история могла случиться, – сказала она.

– Это почему?

– Потому, что ты такая инертная.

– Не скажи, – не согласилась с ней я, – я вон и эскизы делала, и в театр сама пришла. Какая же я инертная, если я что-то делаю?

– Мало ты делаешь.

– А что надо было делать?

– Надо было снять с него очки! На худой конец – бороду оторвать!

– Как?

– Наброситься на него и оторвать! – сказала Джессика.

– Джессика! Это было бы невежливо!

– Вежливая ты моя! – возмущалась Джессика. – А теперь нас любопытство тут разбирает! И у нас благодаря тебе ни одной зацепки нет!

– Ну почему же, – сказала я, – я его одеколон знаю. И голос. И смех серебряный.

– И ты все это в следующий раз узнаешь? – с подозрением спросила она.

Я тяжело вздохнула.

– Не уверена.

Джессика смотрела на меня с сожалением.

– Ну хорошо, – сказала она, – давай пойдем методом исключения. Это был Луи?

– Я не знаю, – сказала я.

Джессика горько вздохнула.

– Хорошо, пойдем дальше. Это был не Луи?

– Этого я тоже не знаю.

– О боги!

Она смотрела на меня как на своего личного врага, но что она могла поделать? Разве что в следующий раз увязаться со мной и наброситься и оторвать!

Но будет ли этот следующий раз? И увижу ли я еще своего загадочного принца? Этого не знал никто.

А вечером я ничего не рассказала маме. А что я ей скажу? Тот же самый бред, о котором чуть не проговорилась бабушке Урсуле?

Мама долго и подозрительно смотрела на меня, но ничего не стала выпытывать. Видимо, бабушка Урсула вчера вечером посоветовала ей быть немного сдержаннее со мной в этой ситуации. И мама старалась быть немного сдержаннее. Хотя это ей всегда удавалось нелегко.

На следующий день я разыскала Марка Тоснана.

– Марк, давай рассказывай.

– Что рассказывать? – улыбнулся ничего не подозревающий Марк Тоснан.

– Какие они были?

– Кто они?

– Ну эти, как их там, Лимбарди.

Марк стал заметно волноваться.

– А что случилось? – встревоженно спросил он. – Что-то с квартирой?

– Нет, с квартирой все в порядке.

Марк Тоснан облегченно вздохнул.

Я хотела сказать, что не в порядке с моей душой. Но тогда бы пришлось и ему весь этот бред пересказывать. А к этому я точно не была готова.

Марк Тоснан тем временем стал добросовестно рассказывать.

– Они были высокие, симпатичные, интеллигентные, но об этом я уже говорил. – Он почесал затылок. – В хороших, добротных костюмах.

– Это здорово, что не в костюмах троллей и оборотней, – похвалила я парней Лимбарди.

– Что? – сказал Марк Тоснан.

– Да так, ничего особенного. Дальше рассказывай.

– Это все, – растерянно сказал Марк Тоснан.

– Как все? А лица?

– Что лица?

– Лица их опиши.

– А они в темных очках были.

Так я и знала.

– Как в темных очках? – устало спросила я.

– А что такого?

– Ты уверен, что ничего такого? Они к вам в агентство квартиру снимать приходили, а вы их даже очки снять не попросили?

– Но нам и так было прекрасно видно, что они – люди интеллигентные. Интеллигентных людей и в темных очках прекрасно видно, – стал защищаться Марк Тоснан.

А я поняла, что и правда очень устала в последнее время. Мне бы где-нибудь передохнуть. Хоть немного.

– А бороды? – сказала я.

– Что бороды? – не понял Марк Тоснан.

– Бороды у них были приклеены?

Он долго и подозрительно изучал меня. Потом вздохнул и сказал:

– Кэндейси, ты, наверное, на работе переутомилась. Не хочешь немного отдохнуть?

Ох, как он был прав насчет отдохнуть! Но я ему ничего не сказала. Пусть видит, как я на него обиделась за то, что он лиц Лимбарди не видел!

Должна же я была хоть на кого-то обидеться за то, что никто толком их лица не видел!

– Но одного из них мы с тобой точно видели, – стал подлизываться ко мне Марк Тоснан.

Я молчала.

– Луи Лимбарди, помнишь? – допытывался Марк, как будто я еще и память вдобавок ко всему потеряла.

– Помню, конечно! – слишком эмоционально сказала я. – Только мне кажется, это был не он!

Марк Тоснан немного опешил.

– Как это не он? На подписании договора был не Луи Лимбарди?

Я хотела сказать: «Нет, в театре на кровати был не он», но вовремя остановилась.

– На подписании договора, наверное, был Луи Лимбарди, – сказала я.

– А где был не Луи Лимбарди? – допытывался Марк Тоснан.

Это он на работе своей научился. Агентам по недвижимости надо быть такими въедливыми, иначе они ничего не продадут и не сдадут. Он и нас с бабушкой Урсулой и с нашей квартирой вот так на абордаж взял.

Так это я из-за Марка Тоснана во всей этой истории сейчас оказалась? Марк Тоснан тем временем пощелкал перед моим лицом пальцами.

– Кэндейси, не спи, я еще здесь. Что там у нас с Луи Лимбарди?

– Да так, ничего. Просто у меня со всеми ними театральный роман в самом разгаре, – сказала я.

– С кем с ними? – не понял Марк.

Но я разглашать подробности не стала и пошла опаздывать на свою работу. А Марк Тоснан так и остался на улице переваривать информацию.

11

– A.M., а ты сегодня прекрасно выглядишь.

– Да, выглядишь сногсшибательно.

– Какая игра теней сегодня у тебя на лице.

– Да, превосходная игра теней.

– Только не опирайся на тот шкаф, пожалуйста.

– Да, а то ты его с ног сшибешь, он и так еле стоит.

– А за ним и вся эта вавилонская библиотека рухнет.

– Да, и соседи вызовут полицию.

– Но вчера Луи на него опирался и ничего.

– Когда читал нам начало своей новой пьесы?

– Нет, он опирался на другой шкаф.

– Я прошу тебя, на тот шкаф тоже не опирайся.

– Да, мы все тебя очень просим.

– И оттуда отойди. И сюда не подходи.

– А туда и вовсе не иди!

– Ну вот, бог мой, что это? Вы слышали это?

– Мы не только слышали, мы это видели.

– Слышали ли это ближайшие соседи?

– Это даже в домах через дорогу слышали.

– Тебя же просили не опираться на шкафы.

– Чуть позже рухнет второй, потом – третий.

– И так все остальные – один за другим.

– Руины, останутся одни руины.

– Соседи наверняка вызовут полицию.

– Луи, тебе лучше тут не оставаться.

– Думаю, нам всем тут лучше не оставаться.

– Нет, кто-то тут все-таки должен остаться.

– Я думаю, что должен остаться один А.М.

– Во-первых, это он все тут развалил.

– А во-вторых, он сегодня прекрасно выглядит.

– Давайте все-таки бросим жребий?

– Если выпадет на Луи, будем перебрасывать?

– А что говорить соседям или полиции?

– Ничего особенного, спроси, любят ли они театр.

12

Весь день я старалась не думать о новых обстоятельствах в моей жизни, которые вносили некую сумятицу в мое душевное состояние. Я думала о разных посторонних вещах.

Я думала о том, что все-таки люблю свою работу в редакции, потому что приношу пользу Главное – приносить людям счастье, любит повторять бабушка Урсула, и по большому счету она права.

Ведь если дом твой минуют ураганы, и дома всех твоих близких минуют ураганы, и дома остальных людей на планете минуют бури, ураганы и неприятности, то во всем мире настанет повсеместное счастье. А это счастье творят все люди, внося лепту в какое-нибудь дело, в свою профессию и так далее, и так далее.

Еще думала о том, что работать в редакции этой газеты всю жизнь я все-таки не собираюсь. Потому что это было немножко не мое.

Я любила живой язык, я любила водоворот страстей в прозе. Я любила мелодраматические страсти в кинофильмах, я любила пьесы, от которых душа вверх тормашками переворачивалась.

А в газетах все было написано официальным и немного неживым языком, и людям романтичным такой язык воспринимать трудно. А я всегда была очень романтичным человеком.

Но тем не менее меня ценили, и когда я пыталась разнообразить сухие официальные заметки какими-нибудь эпитетами, метафорами или сравнениями, то миссис Ланг, покачав головой, иногда пропускала все это в печать.

Словом, я так и размышляла на всякие посторонние темы, пока звонок Джессики не вернул меня в мою новую реальность, которая у меня началась с приездом в наш город неких таинственных парней Лимбарди.

– Кэндейси, Кэндейси, – почему-то шепотом орала Джессика в телефонную трубку, – ты мне не поверишь, но из твоей квартиры слышатся взрывы!

– Да, ты права, моя дорогая и любимая подруга Джессика, я тебе не поверю, – мило улыбнулась я и собралась повесить трубку.

– Я же тебе никогда не врала, – напомнила Джессика.

– Верно, – согласилась я, – ты мне никогда не врала. Но это немножко не тот случай.