Счастье где-то рядом

Тем временем кресло, в котором сидел человек, медленно поехало на меня. Этого я не ожидала и стала пятиться.

– Стой на месте.

– Это почему? – осипшим голосом поинтересовалась я.

– Потому что так ты упадешь со сцены, – мягко и по-доброму объяснил он.

Я оглянулась. Да, действительно, я чуть не сверзилась прямо в оркестровую яму. Я благодарно оглянулась на своего спасителя.

– Спасибо, – сказала я.

– Подойди ко мне, – ответил он.

И я как загипнотизированный кролик медленно двинулась к нему.

С самого детства я болела театром. Еще с тех самых пор, когда бабушка Урсула впервые привела меня на рок-оперу про Кота в сапогах.

Я видела, что бабушка Урсула сидела с недоуменно-назидательным видом. Она была в легком удивлении от того, что происходит на сцене, но ей было неловко перед ребенком. А потому она пыталась сосредоточиться и поймать глубокий смысл происходящего.

А еще мы с ней ни слова не понимали в прекрасном громком и талантливом пении артистов. Но если бабушку Урсулу это сильно волновало и печалило, то мне было абсолютно все равно.

Для меня была важна магия и таинственность происходящего на сцене. Мне было удивительно, как это столько взрослых людей собрались здесь для того, чтобы сделать для окружающих сказкой весь этот мир.

Бабушка Урсула видела, что я вся во власти происходящего, и от этого ей было еще тревожнее. Ибо заболеть театром значило уйти в некие дебри своего подсознания, а таким людям жизнь в обыкновенном мире кажется уже не такой интересной, какой она видится всем остальным.

Но наша семья всегда твердо стояла на ногах, звезд с неба не хватала и находила интерес в простых земных человеческих радостях. И я тоже в дебри своего подсознания забираться не стала, но, видимо, только потому, что мое окружение было далеко от этого мира иллюзий.

В театре я бывала редко, а если проходила мимо него, то только с пиететом и почтением. Но чтобы все бросить и начать заниматься этим на полном серьезе, об этом даже как-то и не задумывалась. Так театр и оставался для меня магией, тайной и загадкой.

Так что сами понимаете, когда я подошла к человеку в кресле, от волнения я уже совсем плохо соображала. Он медленно протянул мне свою руку ладонью вверх, и я тут же протянула ему свою. Он взял мою руку в свою большую теплую ладонь.

Я не могла видеть его глаза, а мне сейчас это было необходимо. Ибо вот сейчас неизвестно кто берет мою похолодевшую руку в свою теплую ладонь, а зрительный контакт неустановлен.

Но это было его царство, а я была тут непрошеной гостьей. И как правильно посчитала я, это было бы неприлично – заезжей принцессе говорить гостеприимному королю, чтобы он снял темные очки.

Человек в кресле тем временем прижал мою руку к своему сердцу. При этом мне неловко пришлось немного к нему наклониться. Он жестом пригласил меня присесть к нему на колени.

Джессика бы не поверила ни единому моему слову! Но уже в следующее мгновение мое подсознание из каких-то дебрей сигнализировало моему сознанию, что я сижу на коленях у странного незнакомца, а мое сознание глупо улыбнулось и записало в свой блокнотик, что борода у незнакомца все-таки приклеенная.

– Представь, что мы тут одни, – тихо сказал мне незнакомец.

У него был мягкий и обволакивающий голос, эти актеры на что только ни способны, чтобы девушку обворожить.

– Но мы же и так одни, – искренне удивилась я.

– Представь, что мы совсем одни, – настаивал он.

– Представила, – сказала я.

– Закрой глаза, – сказал он.

Разумеется, я закрыла глаза, раз меня просят.

– Представь, что за окнами мороз и вьюга, луна и солнце, поют птицы и цветут цветы, – сказал он.

– Что-что? – сказала я. Но глаза открывать не стала, раз не поступило такой команды.

– Извини.

– Хорошо, – согласилась я.

– Я просто совсем не ожидал, что ты придешь, – сказал он.

– Что? – сказала я.

– Представь, что человек продает душу, оттого что жизнь прекрасна.

Он надолго замолчал.

– Представила, – осторожно сказала я.

– И встречает смертную девушку, без которой не может дальше жить, – продолжил он.

Я помолчала.

– Кто он? – осторожно сказала я.

– Какая разница. Эльф, вампир, злобный тролль, полюбивший земную девушку. Они люди разных миров, и им некогда не быть вместе.

Он опять надолго замолчал. Я тоже молчала. Я чувствовала его дыхание. А еще обалденный тончайший запах мужского одеколона.

Вот бы узнать этот запах в следующий раз. Ведь если он сегодня так и не снимет очки и бороду, я его ни в жизнь в следующий раз не узнаю, чует мое сердце.

– И весь спектакль они будут ходить по острию ножа, – тем временем продолжил молодой человек.

Я чуть дышать не перестала. Оказывается, я сейчас присутствую при зарождении новой жизни – нового спектакля. И мне надо быть очень осторожной.

– А вы можете это мне рассказывать? – удивленно сказала я.

– Конечно, могу, – сказал он и, ни на секунду не задумываясь, добавил: – Ты же можешь сейчас поцеловать загадочного принца.

Ну и что я должна была на это ответить, сказала бы я Джессике, конечно – не могу? И собственными руками порушить сказку?

– Конечно, могу, – через некоторое время занемевшими губами сказала я.

Молодой человек тоже долго молчал. Видимо, обдумывал, а вправе ли он пользоваться сейчас моим заиндевевшим состоянием.

А я и впрямь была в каком-то трансе. Как будто бы за окном и правда были мороз и вьюга, луна и солнце, пели птицы и цвели цветы.

– Тогда поцелуй, – медленно и тихо произнес он.

У меня было такое ощущение, что у него тоже были закрыты глаза. И он тоже находится в таком же странном состоянии, как и я.

Но тем не менее наши губы нашли друг друга. И дальше произошло таинственное волшебство поцелуя.

Поцелуи бывают разными. Отеческими, братскими, товарищескими, любовными. Наш был скромный, осторожный, теплый, знакомящийся и волшебный.

Осторожно-осторожно он дотронулся своими губами до моих губ. Как будто он боялся сделать что-то не то и спугнуть меня.

Но потом он стал более уверенным и властным. Он слегка взял в свою ладонь мой подбородок и прижал меня еще ближе к себе.

Он целовал очень медленно и осторожно. Я была на грани обморока, у меня кружилась голова и было помутнение в мозгу. И он это знал. А потому он держал себя в руках и далеко не заходил. Он был очень нежен, как будто я была самым хрупким цветком на земле.

Потом он отпустил мое лицо и немного отодвинулся. Меня обдало его теплым дыханием. Я потихоньку стала приходить в себя, мое душевное равновесие стало медленно восстанавливаться.

Он по-прежнему продолжал держать мою руку в своей руке. Томительное чувство разливалось по всему моему телу.

Но в следующее мгновение я уже пришла в себя и с криком вскочила с его коленей. И чуть не упала, задев кресло.

– Глаза все-таки открой, – мягко посоветовал он, придерживая меня за руку.

Я открыла глаза. Неужели я все это время так и была с закрытыми глазами?

– Что вы делаете?! – возмущенно сказала я, отбирая у него свою руку.

– Видишь ли, мы делаем это вместе, – резонно возразил молодой человек.

И был прав.

– Что вы со мной делаете?

Он опять улыбнулся своей загадочной полуулыбкой. Он видел меня, а я его нет. В здании был полумрак, а он был в темных очках.

Как я вообще пошла на это? Что со мной делает магия театра? Что она вообще со всеми людьми делает?

– Вот, – сказала я, – передайте это. – Я достала из сумки папку с эскизами и бросила ему на колени.

– Кому передать? – спросил он.

– Кому-нибудь передайте, – гордо сказала я и пошла к выходу.

– Подожди, – сказал он, открывая папку и разглядывая эскизы.

Но я не остановилась. А он уже обо мне и не помнил. Я на мгновение замешкалась около выхода из зрительного зала и оглянулась.

Молодой человек разглядывал мои эскизы и качал головой. И, черт возьми, я так и не поняла, понравились они ему или разочаровали!

– Джессика, – сказала я в баре Джессике, – нам по возрасту уже можно виски?

– Нет, – испугалась Джессика, – еще нельзя. А что случилось?

Но я не стала ничего объяснять.

– Тогда давай, – сказала я, – черт возьми, твой джин с тоником!

– Ты почему сегодня так чертыхаешься? – поинтересовалась Джессика.

– Потому, что я сейчас с одним из Лимбарди целовалась! – сказала я.

– Что? – Моя Джессика от изумления чуть под стойку бара не упала.

Но я только покрутила головой, чтобы меня сегодня больше не трогали и ни о чем не спрашивали, и припала к спасительному напитку.

– Ну вот, – говорила Джессика, когда отвозила меня домой на моей машине, – теперь ты должна прийти к ним в квартиру и по-настоящему с ними познакомиться.

– Нет, моя дорогая, – говорила я ей, – только взрывы! А это, ха-ха, не в твоей власти!

7

«Мне кажется, я тебя чувствую. По крайней мере, с некоторого времени в моей жизни стало присутствовать какое-то волшебство. Я чувствую тебя в листве деревьев, в пении птиц, в солнечных лучах, в томном свете луны по ночам, в легком утреннем ветерке и в тонком запахе незнакомого одеколона. Мне кажется, это я – девушка твоей мечты».

В то утро, когда пришло это сообщение, работа в редакции остановилась. Во-первых, в этом сообщении не было ошибок, а это уже чем-то говорило. Но, во-вторых, оно тоже было без обратной связи, а это было против редакционных правил.

Поэтому все мы, начиная с наборщика текстов Майка и верстальщика Джона, которые тоже тревожно следили за этой историей и принимали ее слишком близко к сердцу, и заканчивая всеми остальными сотрудниками редакции, обижались на нашу начальницу.

К обеденному перерыву мы ее сломали.

– Ну хорошо, – сказала она тоном, не обещающим ничего хорошего, наверняка все это в дальнейшем отразится на нашей заработной плате, – это будет второе сообщение без обратной связи, которое я разрешу опубликовать.

Сотрудники редакции облегченно вздохнули и вновь приступили к своим повседневным обязанностям.

– Но больше я не пропущу ни одного сообщения без обратного номера телефона, – сказала миссис Ланг всем нам.

Но это будет уже совсем другая история, а потому мы все не очень-то об этом задумывались сейчас.

8

– А давайте, эту роль будет играть A.M.?

– Как A.M.? Эту роль обещали мне!

– Луи, тебе кто-то обещал эту роль?

– Ну вот, он теперь с нами два дня разговаривать не будет.

– Да больше, больше. Может, даже целую неделю.

– А.М., впрочем, нам тоже придется перекрашивать.

– Да. Нам нужен блондин – ближе к натуральному.

– О, тогда мы будем его три дня перекрашивать.

– Еще нужно будет как-то затемнить его лицо.

– Сделаем это игрой света.

– А может, по-простому – золу попробуем?

– Думаешь, А.М. согласится?

– А куда он денется, он давно мечтал об этой роли.

– Мы же только месяц как ее написали.

– Вот месяц и мечтал.

– У Луи тоже неплохая роль, пусть не дуется.

– Да, пусть постарается.

9

На некоторое время в моей жизни вновь наступила тишь и благодать. Странное происшествие в театре потихоньку от меня удалялось, спокойствие и умиротворение вновь воцарялись в моей душе.

Джессика тоже временно отстала от меня с походом в квартиру моего дедушки Альберто и знакомством с ее странными обитателями. Правда, она неустанно пыталась следить за передвижениями около этой квартиры, но ни одного нового жильца ей пока так и не удалось увидеть.

Может, они приходили в квартиру часа в два ночи, когда Джессика немного утрачивала свою бдительность, а уходили на работу часа в четыре утра, когда Джессика утрачивала эту бдительность совсем? Этого мы не знали.

А потому я вновь жила спокойно, обсуждая мелкие происшествия в баре у Джессики и тихо ругаясь от огромного количества ошибок в приходящих ко мне на работу СМС-сообщениях.

Но под конец недели высшие силы решили, что я уже достаточно успокоилась и передохнула, и для начала наслали на меня мою маму. Мама вновь позвонила мне на работу, а это означало, что без меня у нее в жизни опять наступил очередной непредвиденный аврал и ее надо немедленно бежать спасать.

– Привет, – ласково сказала она.

– Привет, – с подозрением ответила я.

– Как дела?

Вообще-то она и так всегда была в курсе моих дел, потому что интересовалась этим каждый вечер. Либо по домашнему телефону, либо у меня в гостях, качая головой перед моим пустым холодильником.

– Нормально, – ответила я, – со вчерашнего вечера еще ничего не случилось.

– У тебя все хорошо? – вновь задала она пустой и совсем не обязывающий к подробному ответу вопрос.

– Да, все хорошо, – обстоятельно ответила я.

Я тоже тянула время и не спрашивала, что у нее случилось на этот раз. Пусть сама выкручивается. Наверняка ей в ее доме моды вновь заказали нечто странное и непонятное, и никто, кроме меня, ее опять не выручит, потому что не всем-то об этом и расскажешь.

Мама еще немного потянула резину, но потом решила, что она уже достаточно хорошо прощупала почву и мое прекрасное настроение. Я поняла, что в моей жизни просто непременно вновь должны произойти какие-то новые неожиданные и подозрительные события.

– У меня к тебе опять дело, – тяжело вздохнув, сказала мама.

– Какое дело? – с подозрением сказала я.

Мама замялась. Она знала, что мне не очень хочется выполнять какие бы то ни было ее дела. Потому что это были ее дела, а не мои.

А тем более мне не очень-то хотелось выполнять дела, связанные с ее последними заказами. Я и так была в разобранных чувствах после моего последнего похода в театр Лимбарди. Она это видела, но не расспрашивала, решив, что дело в общем-то окончилось неплохо.

Ан нет. Странным парням Лимбарди опять понадобилась моя мама, а мама и так не справилась с прошлым заказом, куда ей к новому приступать.

– Понимаешь, – мялась мама, – я, конечно, не хочу тебя тревожить, но без тебя мне не справиться.

– Говори, не тяни резину, – сказала я.

Все равно ведь упросит помогать, я ее с детства знаю.

– Им очень все понравилось. Очень. Но им хотелось бы кое-что дополнить.

– И?

– Мне пришлось сознаться, что этими эскизами занималась ты.

– Дальше.

– Они очень удивились.

– Кто они? – устало спросила я. – Ты лица видела? Опиши их мне.

– Что ты, что ты, – мама, казалось, замахала руками на том конце телефонного провода, – я не видела их лица, они звонили по телефону.

– Что, несколько человек звонили?

– Нет, – растерянно сказала мама, – только один человек звонил.

– А что же ты о них во множественном числе говоришь? – спросила я.

– Ну – мама подумала, – мы же знаем, что на самом деле там не один человек.

– Мама, слушай меня внимательно. Я не пойду ни в какой театр.

– Как это не пойдешь? – не поняла она. – Ты что, меня бросаешь?

– Да, бросаю.

Вопреки ожиданиям мама вдруг резко взяла себя в руки, на то она и была мамой.

– А ну, давай рассказывай, что там в этом театре с тобой произошло?

Теперь уж я сама не на шутку растерялась. Рассказывать, что я лишь слегка поцеловалась с одним из этих нескольких Лимбарди?

Ну уж нет, мама тут же бросится защищать меня и мое душевное состояние, я ее знаю. А потому мне пришлось срочно переменить свое решение.

– Просто мне немного некогда, – уклончиво ответила я, – но если тебе очень, очень нужна моя помощь, разумеется, я с радостью пойду.

Мама некоторое время с подозрением прислушивалась. Но со мной и моим дыханием все было вроде бы нормально, и она ничего внушающего тревогу не заметила.

– Тебе правда ничего не будет стоить это сделать? – с подозрением спросила она.

– Правда, – сказала я.

Но на этот раз я действительно была уверена в себе. Очень уверена. На колени ни к кому не сяду. Глаза не закрою. И так далее.

В баре у Джессики выпила джин с тоником. Наврала Джессике, что иду на свидание с Марком Тоснаном. Джессика не поверила.

– Настоящее свидание? – искренне удивилась Джессика.

– Нет, деловое, – сказала я.

– Это как?

– О делах будем разговаривать.

– О каких это делах вы с Марком Тоснаном будете разговаривать?

– О деловых делах.

– Например?

Я задумалась. Врать-то толком не умею.

– Например, о погоде.

– Еще.

– О его работе.

– Зачем? – подозрительно спросила Джессика.

– Может, в скором времени перейду на работу в риелторскую контору.

Джессика исподлобья смотрела на меня.

– Ладно врать, – сказала она.

– Истинная правда, – сказала я и сделала еще пару спасительных глотков.

– Не умеет, а врет, – сказала самой себе Джессика. – Ну ладно, я на тебя не в обиде. Все равно потом все сама расскажешь.

Я тоже уже решила, что достаточно выпила и пора двигаться в путь. И пока Джессика отпускает меня с миром, а не вцепляется мне в подол, не требует правды и подробностей и даже не упрашивает взять ее с собой, пора идти.

Около театра я подумала, что мало выпила. Надо было еще. Мне стало страшно, тревожно, тоскливо, но почему-то весело. Я как будто со стороны за собой наблюдала. Пришла на заклание.

Хотя, наверное, надо было вообще не пить. А то в голове теперь туман, и я плохо помнила, что сама себе обещала. Ага, кажется, на колени не садиться. А просто разговаривать? Да, просто разговаривать вроде можно.

Я налегла на большую массивную дверь, она тут же поддалась, как будто только и ждала меня. И я ввалилась в фойе театра, чуть не упав, как обычно.

Гомерического хохота не раздалось, и паутина на голову не упала. Строительных лесов уже не было, защитной пленки на полу – тоже.

На каменным стенах и на полу проступала мозаика неброских цветов, как будто зданию было лет сто. Хорошо сделано, добротно и красиво.

Куда идти я уже знала, направилась в зрительный зал. Мимо мягких и уютных кресел по наклонной поверхности прямо к сцене. Тут было все знакомо, как будто я каждый день здесь бывала.

На большой сцене все так же были разбросаны разные старинные вещи. Приглушенный свет озарял этот священный театральный беспорядок.

Посередине сцены стояла та же самая большая кровать. И на этой кровати полулежал человек.

От неожиданности я остановилась неподалеку от сцены. У меня в голове возникло много вопросов. Откуда я узнаю, тот же самый это человек или какой-то другой? Если другой, то что он придумает нового? Если тот же самый, то тоже – что он еще придумает?

Я с подозрением смотрела на него. Он давно меня заметил и с полуулыбкой наблюдал за моими действиями. А действий никаких, я просто стояла и растерянно таращила на него глаза. Он тоже ничего не предпринимал.

В конце концов мне надоело стоять тут как вкопанная и показывать, как я растерялась, боюсь, робею и хочу удрать из театра. Все равно все мои чувства были у него как на ладони, я это знала.

А потому я вздохнула и поднялась по ступенькам на сцену. Осторожно подошла к кровати. Он продолжал с полуулыбкой смотреть на меня.

И если вы думаете, что он снял темные очки или хотя бы шляпу либо отклеил бороду, то вы глубоко ошибаетесь. Ничего подобного. Все это было при нем. Он опять был при полном параде.

Я гордо вскинула подбородок и стала делать вид, что мне все равно, в каком он тут тщательно подготовленном виде меня встречает. Если хочет сохранить инкогнито – пожалуйста, никто и не думает возражать.

Разве я не понимаю, что творческим людям полагается именно так себя вести? Они же не могут без интриги. Они не могут, чтобы все было по-нормальному. Как у всех обыкновенных людей.

Но только нам, простым смертным девушкам, теперь это все равно. Мы ничего не боимся. Нам даже нравится, когда с нами вот так странно себя ведут.

– Ну здравствуй, – сказал он.

И я вздрогнула. Вот уж чего не ожидала, так это опять услышать этот голос. А я и забыла, какой он обволакивающий. Тихий и волшебный. В нем шелест листвы, пение птиц, луна и солнце, лето и зима.

– Не присядешь на кровать? – тем временем сказал молодой человек, чем вновь вывел меня из очередного оцепенения.

Я опять вздрогнула. Он улыбнулся.

– Извини, – сказал он.

Я задумалась. Ну на кровать, это не на колени, почему бы мне не присесть вот тут на краешек?

И я осторожно присела на самый край кровати.

– Добрый день, – скромно сказала я.

– Тебе оттуда ничего не будет видно, – с грустным вздохом сказал он.

Я глупо улыбнулась.

– А что надо будет рассматривать? – спросила я.

– Твои эскизы.

– Это не мои эскизы, – зачем-то сказала я.

– Твои, я знаю.

– Я случайно это нарисовала.

– Ты все правильно почувствовала, – сказал молодой человек.

– Что я почувствовала?

– То, что нам нужно.

Он положил перед собой эскизы. Я все так же продолжала скромно сидеть на краешке его огромной кровати.

– Иди сюда, – тихо сказал он, – эти эскизы будут лежать между нами.

Ну вот, он еще и говорит потише, чтобы мне не только ничего не было видно, но и слышно. Я отрицательно покачала головой.

– Вот тут и вот тут ты все поняла, – сказал тем временем молодой человек, совершенно игнорируя мой отказ приблизиться.

– Что я поняла?

– Ты поняла, что человеку в такой одежде совсем безразличен его внешний вид. Для него главное то, что находится в его душе.

Интересно, интересно, в каких местах на эскизах это было так хорошо видно? Я еще немного подумала и полезла на кровать.

Вернее немного не так. Я совсем ни о чем не думала. Я с самого начала знала, что буду делать то, что скажет мне этот странный человек.

В мир искусства меня ввела бабушка Урсула. Родители были на работе, бабушка Урсула посвящала мне все свое свободное время.

Она водила меня на выставки сложных художников и читала захватывающие серьезные романы. Мне нравились витиеватые фразы, описания природы, тонкие диалоги между персонажами, в которых я еще мало что понимала.

Но бабушка Урсула знала, что все эти зерна попадали в благодатную почву, все это сделает меня тонким, думающим и чутким человеком. И я вполне могла относить себя к таким людям.

Я слишком близко к сердцу принимала многие вещи, которые происходили со мной и окружающими меня людьми. Я остро реагировала на плохие известия, поэтому мои близкие выключали новостные программы, когда я появлялась на пороге комнаты с телевизором.

Я совершенно не умела ругаться и ссориться, и, когда кто-то ссорился радом со мной, я переживала так, как будто все это происходило со мной. Я тут же бросалась всех мирить и старалась поднять настроение людям какими-нибудь хорошими вестями.

Я очень любила жизнь, природу, могла находить счастье в мелочах и не ворчала по пустякам, как Джессика. Я всегда знала, что этот мир создан для счастья, и недоумевала, почему многим людям для того, чтобы понять это, нужно преодолеть множество препятствий.

Мне всегда нравилось наблюдать за собственной жизнью. Я знала, что со мной ничего плохого не случится, и на моем пути всегда будут встречаться только добрые и интересные люди и события.

И поэтому мне было немного весело наблюдать за всей этой театральной историей. Я как бы и сама участвовала в загадочном спектакле, и с интересом смотрела на все это со стороны.

И то, что будет дальше, – волновало, тревожило и манило меня. Как манит в неизведанную даль, в нерастраченные чувства и неиспытанные возможности.

Когда я придвинулась поближе к молодому человеку, он любезно повернул ко мне мои эскизы. Я вытянула голову.

– В каких местах я это почувствовала? – наивно спросила я.

Молодой человек немного помолчал, а потом тяжело вздохнул.

– Алкоголем пахнет, – грустно сказал он. – Злоупотребляешь?

Я так опешила, что все слова растеряла.

– Что-что? – сказала я.

Я ему тут помогаю. На кровать залезла. Эскизы всю ночь придумывала. А он! А он просто издевается! Мое поведение обсуждает! Мой характер!

Я стала двигаться обратно спасительному краю большой кровати, но не успела. Молодой человек резко схватил меня за руку.

Меня просто обожгло теплом его руки. Я ахнула и застыла на месте.

– Подожди, – спокойным голосом сказал он, – не так быстро. Никто не думал тебя обижать.

– Что тут происходит?! – возмущенно сказала я. – Я уже на вашей кровати сижу!

Он улыбнулся.

– Вообще-то ты уже почти лежишь на этой кровати.

– Что?

– Но на этот раз ты себя гораздо лучше контролируешь, – похвалил он, – это прогресс.

И он накрыл мою руку второй рукой. Его тепло обожгло меня дважды. По всему моему телу пошел новый электрический разряд. И это называется – я себя контролирую!

– Отпустите меня, пожалуйста, – осипшим голосом сказала я.