Ну ты чего такая хилая? Глотай свой гараж!

Это не «интрижка», она не может быть такой, не может, не может, это…

Слава чуть не ляпнул любовь, сжигая все под кожей, к хуям.

– Будь осторожен, Слав.

– Не доверяешь мне?

– Да в том-то и дело, что только тебе и доверяю.

Слова эти подносят спичку к коже и все вспыхивает, обугливается подожженной сигарой.

Отстраняться болезненно, но все это связанно с Александром. Так Слава и отступает в стену лопатками, но мужчина не отходит от него, так как хочется Продольченко, пока он ищет Хафман в вконтакте. Галочки у нее нет, но ищется первой. Она онлайн, открыта личка. Он пишет, что готов дать интервью ее автоматной очереди.

Света Хафман:

Весь выпуск будет о твоем уходе с ютуба;)

Слава Продольченко:

По рукам, когда?

Света идет на попятную пишет, что все забито и ваще Славу разделает под орех.

Он подается к Александру, тот отступает, так они и спускаются через последний пролет.

Слава Продольченко:

И про мою бисексуальность?

Света замолкает, но Слава-то знает, она не сможет отказаться.

Света Хафман:

Я напишу это в превьюхе

Слава Продольченко:

Как раз подыскивал себе канал для камин-аута.

Девушка сливается, говорит, что на месяц все забито и Слава соглашается, дает ссылку на свой основной телеграмм, контакт у него глючит. В Хафман побеждает жажда, уходящая с каждым интервью. Никому не интересны фрики со дна трубы и она переходит по ссылке. В телеге девушкп говорит, что через месяц, но Слава бросает, что Маша ему все рассказала, пьяненькая, как всегда, и что источники твои пропалила все. Запись сегодня или Славочка все их грязное белье вывесит на церковной доске.

Света твердой рукой пишет ему хорошо и скрывается в офлайне.

Уже знакомая машина, переднее сидение.

– Сегодня иду к Хафман, рассказывать про свою бисексуальность

– И она, конечно, повелась.

– Не верите, что главный глиномес тытруба, пишущий автобиографические фанфики, может давать в анус?

– Отчего же? Спрашиваю, ведутся ли еще яойщицы на простых парней, чье единственное отличие от таких же – ориентация? Такой вот гейский фетишизм еще не вымер. Хотя дурной из меня интервьюер, конечно, не вымер ведь.

– Еще не наступил 3018 будущего, под вашим руководством вымрет, не переживайте, и спрос на Славку Продольченко упадет окончательно.

– На моего (названиие должности глав дипломата) ничего не упадет – Александр говорит как бы между делом, сосредоточенный на дороге.

Слава отворачивается к окну, сжимая ремень безопасности – теплота в груди.

Они как раз подъезжают.

Пока-Пока, отъезжающий черный джип.

Вереница съемных квартир останавливается на жестком продавленном диване. Слава критически оглядывает его и одеяло с подушками, в его безопасном углу, не просматривающимся из окон. В нем он и дожидается назначенного времени, накрывшись мягким одеялом, до все еще горящих щек.

Не тут-то было, дорогой мой. Из ниоткуда слух начал разрезать тоненький, но совсем не милый голосок.

– За каждую услугу взимается. Слово-то какое забавное – плата. Так миленько-примиленько

Слава кричит, нет, орет, до содранного горла, швыряя телефон в стену, напротив из которого, его выражение повторяет обглоданный скелет. Экран обнимает девушка, со спутанными молью волосами и мило улыбается, пряча зубы. Гниющая белая кожа губ обнажает клыки, как не старайся лыбиться.

– Славочка, я помогу тебе! Буду приглядывать и твоя любовь с Сашечкой обязательно будет взаимной, и будущий деточка тоже будет тута! Мы с ним друзьяшечки! Ну-ну, не дрожи! И яблочко не кидай, еще одну царапину хочешь? Острую-приострую, а ты решил нам лакомство дать?

Слава затыкает уши от высокого, звонкого, девичьего голоса, пробивающего ушные перепонки, скребущие серу. Айфон безжизненно лежит у стены, все так же в корпусе. Глухой звук удара слышится снова и снова, а голос тише не становится.

– Вы же собираетесь революцию устраивать, ну куда же, куда ты без нас в таком важном деле? Твой Сашенька начнет играть с большими дядями и его скушают целиком, скелет переварят. Вот мы и пришли к тебе, ты же этого не хочешь, правдачки?

Слава может заткнуть уши и как ребенок спрятаться под одеялом.

Но он смотрит на телефон, торгуется девушкой-молью.

-…Чего не было в манифесте из фольги?

– Да, названьеце и впраду забавненькое! Конечно мы можем, магмочка в недрах этой страны пропитана всеми нами и попами в платьицах! Вся-вся! Она выходит в чернозем, отравляется душком воздух и мы можем существовать, ходить по этой земельке и помогать тебе!

Слава бросает украдкой взгляд на стекло, вычисляя снайпера и вздрагивает – на него смотрит разложившаяся, та самая девочка-моль.

– Задавай свои вопросики, Славочка – улыбка становится шире, умиляясь, выдранный кусок губы растягивается.

– Почему мне пришла рассылка?

– Потомушечки магия? Кто-то очень недовольный, разослал всей стране письмечко счастливца, тайное правительство перехватили практически все, кое-кого убили, но тут вмешались мы. Нас звало тысячи отключающихся чипов и я считалочкой выбрала твой, и захоти кто-нибудь мне поменять эту, выживет совсем другой человечишка, но Сашенька все равно узнает правду, его выбрали на собрании. Но замени кто-нибудь из тогдашних спикеров, пусти я дрянную боеголовку отвлечь их, и пока они будут решать эту проблемочку, их замы выберут совсем другого из сотен и тысяч Каррельчиков, или нет? И им помешают помешать? – её звонкий голос.

Ягодный гараж семь

Сидя на диване в автоматной очереди, Слава ни о чем не думает, «потому что нет отражающих поверхностей, помимо глаз напротив, в каждом из которых ему приветливо улыбаются три ряда зубов, заложив костлявые руки за спину как маленькая девочка». Хафман сдирает ногтями с лица стервозность, становясь профессиональным интервьюером, без страха и упрека, понимающим, толерантным. Короткие русые волосы, со светлыми желтоватыми прядками, незаметными мужскому взгляду, если не пялиться, как это делает Слава. Девушка не тушуется, смотрит открыто, не дает себя вывести этой психологической атакой, только ухмылку подкрашивает улыбкой. Ее губы обветренны и только украдкой отворачиваясь к оператору, настраивает камеру, и ждет Славиного хода:

– Какие темы ты не готов обсуждать?

– Да все готов, только мем про сранье пора прекращать форсить – Слава привычным жестом обозначает кавычки. И смотрит серьезно, даже когда улыбается, а все «борода!»

– А что так? Хороший мем… Ладно, забыли, это все? – у Хаффман по змеиному сужены зрачки, бледно-красное складывается в острое, готовое наброситься в любой момент, плотоядное – сука, стерва тут, рядом с ним, пока не включилась камера. Изначальный план зажать девушку без камер, парируя острые лезвия ответов:

– Может покурим?

Понеслась моча по трубам, только не обосрись, да подливой то самое, проиграй, дитя дохлой тетрадки:

– Если откажусь с тобой идти, интервью мне сорвешь? Учти, я замужем.

– А у меня парень.

– В твиттере ты писал, что не куришь, пиздел?

– Начал, как парня курящего нашел, сволочь мне их подсовывает. Не виновата я, блядское заикание.

– Учти, склеек не будет – яд из ее рта стекает ручейками-каплями, но спохватившись, что она не хабалка какая. «Ты справишься» – бросает, как собаке кость.

Настороженная, поднявшая голову змея, самая опасная. Хаффман встаёт с дивана, чтобы идти и пояснять шапочно знакомому мужику, Слава видит высокую, худую как щепку девушку, храбрившуюся, хорохорящуюся, как воробей, складывая тонкие руки. И какая из нее змея?

Как девочка-разлагающаяся моль в ее глазах.

– Ну, веди меня, студия-то твоя…

– Я парю на диване и мне, как журналистке, интересно, куда ты меня поведешь. Так я говорю себе, успокаивая, ведь дискуссию с таким как Продольчеко, с восемью сезонами сериала для дрочеров, для слешеров и другой нечести, – говорит в Славе диванный психолог, влюбленный по уши в политика. По тому, как напряжена Хаффман, или она просто сосредоточена на предстоящем неумелом вопросе, всегда готовая лучше оппонента, зная ошибки шибко умных, воспринимает всерьез даже Продольченко.

Слава ведет ее в подъезд, ждет пока девушка роется, в кремового цвета рюкзачке, ища вейп, галантно пропуская свою первую цель, как инспектора Грега.

Хаффман бесстрашно спускается к окну – ее информатор не из ада, или она кичится тем, что его взяла за яйца и может спокойно смотреть в окно. Значит лазит в торе/ей сливает друг – третий человек, а он уже с икпориом и без стеклышек. Но его замок из песка смывает приливом, так как все его теории пальцем в небо, а он не Шерлок Холмс, вокруг которого Доль заботливо окутывает мир и сюжеты. Так что, если идешь поссать в речку, из нее субъект черпал водицу для чая.

А ты бы хотел оставаться с челом, на которого у тебя компромат, но игру по нотам исчеркала лучшая подружка?

Без балончика, прошу заметить, с голыми руками и вейпом.

Слава тут забивал стрелку и идет вслед за чьей-то малой.

Спустя коротенький диалог, у Продольченко горит пердак. Ничего путного он не узнал, помимо того, что Хаффман в кашемировом свитере, а в глазах по-прежнему пляшет чертовка, с застывшей зубастой, в говорящем неразборчиво, сквозь рубцы, пастью. Сколько там прошло с «пребежишь ты ко мне, Славочка, сверкая проженными штанишками?» сейчас Хаффман лениво выдыхает мятный пар и чувствует себя победительницей, как девочка-моль. Он не протянет свою руку в сгнившую ладошку, скрывающей сучью ухмылку.

Света говорит, что им пора вернуться к Жене и делает шаг, вниз по ступенькам, когда Слава резко меняет мировоззрение и вот уже верит, что его душа все равно отправится в ад, и он станет как девочка-моль. Судорожно, скороговоркой, внутренне кричит, так, что пульсирует в висках: "согласен-согласен-согласен, помоги-помоги-помоги, вызываю бледную моль, вызываю". У него трясутся руки и намокают глаза, вращаются белки и ни за что не могут зацепиться. Девочка в окне шуточно кланяется своему Славочке, не говоря ничего торжественного или пугающего сломленному человеку.

– А Витек Александрович Дернов хорошенько тебя снабдил, – Хаффман останавливается, поворачивается так, что вспыхивают на московском солнце обесцвеченные прядки.

– Откуда ты…

– Мне тоже пришла рассылка, как и твоему парню. Тебе не кажется, Свет, что нам лучше держаться вместе?

– К Каррелову я не…

– Я про блогерскую тусу, Свет, из нее так просто и не выйти. И если одного блогерщика, с компроматом на правительство, узнают и закруют, другие встанут на одиночные пикеты и шантажировать власть побегут.

В её глазах девочка-моль кружится в танце, пока розовая вата вокруг Хаффман разлагается. Ее тонкие запястья, сложенные на груди, ломаются, зубы терзает плоть, и, как не пытается дышать, как обычно вдыхать раскаленный пар не получается. На какое-то мнгновение она, сломанная двадцатилетняя девочка, пешка в игре сильных мира сего, легко отбрасываемая с доски, с мягкой грудиной, копошащимся змеей парнем, строящей из себя неебаца игрока. И Слава, такой же ребенок с щетиной, влюбленный без памяти в опального политика, ради него строящий из себя что-то. Но без программы для монтажа, в видео выходит только дергаться марионеткой, в костлявых руках. И хор детских аплодисментов плавится адским огнем.

– Про твоего Каррелова легко было копать.

– Не мне это говорить, но пустой пиздеж. – да потому что Каррелов играет сейчас с большими дядьками и слежка государства, тысячью острых как нож нитями, скатываются с маслянистой кожи. – не лучшее начало.

К девушке подбирается ухмылка, ледяная, приклеенная. – а не слишком ли много на себя берешь? Руку твою я жать не буду, итак в одной лодке – Хаффман говорит тонким, нечеловеческим голосом. Слава подбирается весь, не вздрагивает, тяжело вздыхает и поднимается по ступенькам, к верно ждущему Жене. Он поднимается следом.

– Что вы так долго?

– Ебались в подъезде

– Я кончил в рот.

– Хорошенько мне отлизав.

Оператор притворно кривится, жестом указывает на диван.

Как только камера включается, Хаффман, из стервы, тут же становится няшкой и первым делом спрашивает, почему он согласился на интерьвью с ней:

– Я сейчас бомжара, так что готов давать только жалостливым девочкам.

– Ты считаешь меня жалостливой?

– Скорее корректной и милой. Заранее извиняюсь, буду материться, а мат тут звездочками стыдливо не прикроешь…

– Так это мы поставим на превью и перерыв. Я красные щели замажу тоналкой, ты можешь вслух говорить, звездочка! А теперь не будем тянуть кота за яйца, ты же понимаешь, я должна побыть стервой и задать этот вопрос. Это все-таки интервью.

– Уходишь с ютуба – и смотрит участливо, приторно, а из ее глаз сахарно.

– Да, только не ухожу, а уже ушел. Канал удалять не буду, все видео останутся, деньги за билеты все верну, оставшийся мерч разыграю в группе, стримов не будет, но я могу иногда появляться у каких-нибудь тытруберов, лампочку закрутить.

– Кстати об этом, ты был на макияже у Аси, вы общаетесь вне съемок?

– Да не то чтобы. Гридин отказался и она срочно искала замену, и я подумал, а почему, собственно, не помочь? Она хорошая девочка… Но я хомо! – опережает зацепившуюся за такую сладенькую для любого тытруберского интервью, но Слава быстрее.

– А что послужило причиной ухода с ютуба?

– Да заебало быть на виду, пусть знают, какой я без монтажа у звездочки бан!

– Значит, ты не к парню ушел?

Слава гонит про свою бисексуальность и специально съезжает с темой, ему подыгрывают.

–… нравятся мне больше мужики, но я лох, поэтому лез в отношения с девушками, обжигался и лез снова. Хотел перед всеми своими бывшими извиниться – вы прекрасные девушки, просто ваш бывший – пидор, не вздумайте винить себя!

Хаффман расчувствовалась, похвалила Славу и начала забивать время, чтобы дотянуть до заветных тридцати минут:

– Так, снято – Женя вырубает камеру и идет скидывать на комп, а после они сидят душевно втроем на кухне, пьют китайский чай из фарфорового чайничка. Женя курит в открытое окно. Вдвоем они ждут, когда парень поедет домой, что произойдет очень не скоро и Слава может прослыть любовничком Светы, если так и продолжит смотреть ей в глаза, предпочитая две маленькие, плохо различимые демонессы, чем одну большую, да смееятся с ее шуток.

Девочка в окне шуточно кланяется своему Славочке, не говоря ничего торжественного, пугающего, сломленному человеку.

Ягодный гараж восемь

Кто-то бился головой так, что раскрошил плитку. Получается такая себе острая по краям мозайка. Ее взяли в руки и окровавленную бросили на пол. Замахнувшись, кафель сложился в цельную плитку, деталька к детальке, коварно пряча испачканные в крови углы. Слава смотрит на это безобразие и шепчет хрипло, алкашом: "так не бывает", пока девочка-моль зубасто улыбается, в предвкушении показывая почерневшие языки – тоненькие, разложившиеся до корня, с копошащимися в мясе личинками, слишком крупными для них. У неё в глазах нет зрачков, но для демона они, на удивление, живые, ясные, в них отражается задорный взгляд, нет, любопытный(!).

Потому Слава, от скуки, влез в папку, с обитающими там отбросами фбк – клеветчиками. На гербе – утка и липа, и каждую пятницу папка нещадно чистится, аааа, кунскамеру ущемляют! Кто-нибудь из старшеков, как трупная зеленая муха, прилетает и на своих лапках разносит инфекцию друзям, завещая Славе продолжать рыться в говнице пальцами, искать алмазы, передавая своим коллегам, и снова в выгребную яму. И вот, однажды, никто не пришел за письмом. Интересно, сумеет ли их эта вышедшая книжка, и кидают ссылку. Неизвестный масон, фсбшник, но Слава слабоумно и отважно тыкает на своем айфоне.

Всего лишь безвредная читалка, но Славу не проведешь. Он открывает другие, сверяет количество вирусной рекламы, лазает по сациви, подмечая мелкие детали и лишь удостоверившись, угробив час, что это обычная читалка, все равно открывает книгу на другой. Думает читать, но вовремя сообразив, что это была многоходовочка, возвращается к ссылке, которая ведет его… К обычному пореву, грубый секс, минет, жжжмжжжж, половые извращения и влагалище называют пиздой. Но что-то, что-то цепляет Славу в этой порнухе и он возвращается к письму, где говорится, что присылает кормашечной оппозиции подрочить на хорошо описанные диалоги олигарха. Строчка за строчкой, один не феминистический половой акт:

"К сперме я привыкла, а вот копро входит в табу, но ради хорошей охоты, я с радостью приму в рот, пройдусь языком и поблагодарю хозяина за столь щедрый подарок"

Слава не любитель такого и просто кривится, продолжая читать, пропуская особенно мерзкие абзацы, но ломается на каком-то: "Вика опять размазала дольчегабану на ресницах и помаду, обкусав губу после того, как друзья олигарха вежливо, голанто, предложили в оргии поучавствовать и в головушке Рыбкиной ни одной мысли, что их пустили по кругу – они всласть поохотились, от чего Ксюша зажимает порванные губы, мм?" Теперь уверен – им писали не затроллить, нет, кто-то из ее друзей, или она сама шифруется.

И давай Слава внимательно читать книжку, выписывать цитатки. Попутно, для отвода глаз, шерстя почту – а, съедено – он просто блогер, не привык работать, как нормальный человек! В какой-то момент, поверх копируешь его мимику девочки-моли: "я плыву на яхте, по средиземному морю, на наш личный безлюдный остров в океане, где только его дом. Ксюша, наконец, перестала хныкать" – на нагугленном неизвестному. Да, не коктейли, оказавшиеся спермосодержащим. Его мутит не по-детски. Яхта, личный греческих остров, любитель вызывать шлюх – в 3018 таких хоть жепой жуй, парочка даже из госдумы, но каждый раз, когда рассказчица вот-вот спалит своего парика, мысль обрубается и начинается трах, пати хард, Ксюша опять плачет, я не шлюха, я – охотница, он меня целует в губы!!! Всего надо будет его другу анилингус сделать, да, коротко и в щеку, но было же!

Решает залезть в свой кнопочный телефон, прочитать мануал.

Под описание подходят тридцать четыре майкрафта.

1)Женек: женат, любит покупать острова, имеет три любвницы. Как-то решил взять из казны триллиард и он, сука, взял, хронит все в овшорах. Промышляет рекетом – слабое место, как ни странно, что Эн Эновичь в акте самообеления пожертвует им, и как ни странно же все три любовницы, дети…

2)Витек: женат, имеет остров, яхту и артефакт, превращающий в экстрасекса. Больше всего на свете боится, что к нему наведаются дяди в черных костюмах, копошащимися трупными личинками около магии.

24…Дайвротхуй: любит девочек до 16, боится восьми лет строгача и добровольно ушел из тырнетов, на собственную терра инкогнито.....

– Второй день, а уже отлыниваем – кнопочный запихивает под столом в карман и виновато: "ну там просто нет больше черноты, все светлое и чистое, направлено к нам".

– Да шучу я, вон сколько ты мусоров вынес, а в телефоне у нас и Александр сидит – ему улыбаются заговорчески, от чего щемит сердце – они от таких хороших отзывчивых людей скрывают свои планы и то, что масоны знают про каждый испуг, и во время сдачи крови им вживили чип, а кровь продолжают брать только чтобы убедиться, что он на месте и работает.

Нет, не от упоминания Каррелова.

К нему заглядывают за плечо, но там открыта одна сиротливая вкладка их почты и сайт. Даже как-то разочарованно уходит к себе, шаркая, чиркая каблуками так, что ее прямые, тяжелые от лака русые волосы падают каскадом, скрывающия лопатки.

Дошло, наконец, что уже пять часов и из офиса уходят. Слава бежит на всех парах к кабинету Каррелова, а сердечко колотится бешено, раскаляя вены – дык он, наконец, что-то нарыл!

Эх Слава-Слава, кого ты обманываешь?

*

В горячих объятиях, с раскаленным дыханием в шею, грозясь прожечь кожу до бела, до гладких костей.

Они здороваются и Каррелов встает из-за стола, плавно оглядываясь вокруг. Вскоре взгляд остановился на пришедшем. Словно одними глазами внушая о своем желании ретироваться из надоевшего кабинета, Александр принялся выводить Славу из рабочего поместья, чуть позже – из самого здания.

**

Переулок, для большей конспирации, сменен на дворы. Серые, уродливые многоэтажеки, где никто блогеров не найдет. Александр расслаблен, улыбается, с легкой руки иронии и, в отличии от сотен других, Слава готов смотреть в его глаза вечность, не замечая разлагающийся собственный труп. Улыбка заразительна и вот уже Слава, со "злобной" усмешкой, показывает ему свой список.

– Еще в книге секс охотой называют, а я такое от симпатов слышал. Наверное одна из их сект, или еще какие мракобесы засрали мозги.

– Всегда удивлялся молодежи, умудряющейся знать обо всех интернетовский фриках.

– Мне двадцать пять! – так по-детски беззаботно выпалил, хриплым, выкуренным голосом, тринадцатилетняя принцесса, загляденье.

– Мне сорок, Слав, и этот скил я проебал? – Продольченко отворачивается, лыбится, ладошки потеют. Что, если все это не он, а чип внутри зомбирует, заставляя мозг сливать в кровь гормонов, имитирующие влюбленность, что бы за Александром шпионить? А его безопасный телефон прослушивается легче и чище, так как старье?

– Поздравляю с первым делом, я попрошу Веру тебе помочь.

– А, что бы фсб не догадались, что я знаю? – глаза влажно блестят

– Может зайдем к тебе? Ты замерз, вон какой нос красный, а еще в Питере жил…

– У вас тут погода коварна. Я солнышко, я солнышко, выходи гулять, блять, выходишь, а на солнышке минус пять!-Слава говорит, гелия нажравшись. – Конечно, без проблем, ты меня как раз домой ведешь, да? – умная девочка паранойя и тупая телка влюбленность выдирают друг другу волосы клочками – у умненькой не было никаких шансов.

Каррелов идет впереди и это – первый тревожный звоночек. У Славы ком в горле, старается незаметно сглотнуть и холодом прошибает ломкие, замерзшие кости. Неприметная серая девятиэтажка, никаких тебе парадных и романтики, раздолбанное крыльцо, покрашенное казенной краской, одной на весь район – больнично-зеленый. Поднимаются на изрисованном граффити лифте, никакого запаха мочи и валяющихся шприцов, только открывая входную дверь, Слава прозрел: его гнездышко – крепость, у окна увидит Александр, а этого допустить никак нельзя! Он увидит и…

Случится что-то страшное, кого выведут под ручку санитары, случится что-то ужасное и все его записи сотрут удалят, сотворят лоботомию, прожарят разрядами мозг, потому что это приказ кровавой гэбни, а он не обсуждается!

Даже без гэбни, чем твой компромат отличается от записок шизофреника? Да ничем, только это – правда, оставляющая на углу глубокие царапины. Он и сейчас их смотрит, считает, полюбовно надавливает пальцем, до такой приятной боли – так выглядит его правда: красная, с коркой запекшейся крови, ее так легко вскавырнуть, занести инфекцию и наслаждаться тем, как правда гниет. Славу трясет, он зябко обнимает себя и грудью бросается защищать свое логово от Александра, преграждая ему путь. Лепечет что-то про то, что им надо разойтись по домам, в зажмуренных глазах мокро.

Не подходи

Не бей

Не рушь наш сладкий мир

Мы двое, оба целых, несломленный ре во лю ци о неров

Я не поехавший

Со мной все нормально

Ты сможешь на меня положиться

Это разумная безопасность

А кричит он отойти Александру с линии огня, остальное-то сказал!?

Со мной все нормально

– Спокойно. Я не собираюсь упекать тебя в дурку, своим лучшим журналистским голоском. Сейчас ты сядешь на диван, на свою – жестом указывает на тряпью на полу, куда Слава уже притащил пару толстовок, обзывает кроватью – я пока налью тебе чай.

– Ты ничерта не найдешь никаких снотворных.

– Ты их выбросил?

– Их и не было – Слава смотрит широко распахнутыми, влажными и оттого блестящими голубыми глазами.

– Что мы собираемся делать после чая?

– Вызвать на дом психиатра, подписать с ней пару бумаг и получить тебе рецепт, и поставить диагноз, после которого мне никаких постов в прекрасном 3018 будущего не видать? Можно последнее желание, перед тем как уйдешь от меня навсегда, сдав в дурку, как и сказал? – Слава подходит близко-близко и утыкается, наматывающим сопли на кулак, в шею Каррелова, стискивая до синяков шею руками, еще немного и свернет к херам.

– Я слетел с рейсов, да? – получается неразборчиво.

– Этот несправедливый мир ужасной 3018 прошлого, мы победим с сотой попытки и все вернется на круги своя. Захочешь – продолжишь, что называется, махать хреном, захочешь – в аппарате президента.

– Не хочу я в твой член, только его себе за щеку – и тут же костенеет, впиваясь в кожу прорывая ее. Его голова – теплое желе, она не имеет формы и вся растеклась как кисель, по плечам будущего президента.