Ну ты чего такая хилая? Глотай свой гараж!

А Каррелов не хочет с ним сближаться, пока Подольченко ебанулся, но стискивает его в объятьях, чуть ли не до фиолетового на лопатках. Почему-то они обсуждают это, а не семью с двумя детьми. В прекрасной 3018, они с Карреловым страстно сосутся, с языками в пустой квартире, тыкая друг дружку носами, сталкиваются ртами, грозясь разбить губы в кровь, бешенно шарят под одеждой друг дружки, желая стащить с себя хирургическими нитками, но не как в человеческой многоножке, а чисто и романтично. Слава в густом сладком тумане, он прикидывает, мешает ли ему жена и выводок детей, приходя к томному – итак встает, это пиздато, с твердеющий членом, сбежит от такого счастья – да х*й с ней, останется, будут устраивать оргии, но она, теряя тапки, забирает детей у двух извращенцев.

Сейчас же у Славы так тепло от этой заботы о нем, горячо в зашкаливающем пульсе он заботитсязаботитсязаботится обо мне. И Продольченко так рад, что у Каррелова есть жена и дети, что он не одинок и есть люди, от которых ему точно так же жарко, до пота. Слава верит в это, хочет этого больше всего на свете, но не удерживается и прежде, чем беспокойно озираясь, сесть на продавленный диван, проводит губами по губам и быстро отсранившись, старается не встеречатся с Карреловым взглядом, пока тот идет на кухню за чаем. Его нет дольше тридцати секунд и Слава бежит на кухню, ударяясь плечом о косяк и видит всего лишь то, как Александр макает чайный пакетик в зеленую кружку:

– Может, энергетик? Может, без доктора?Может, как раньше???

Но Каррелов отказывается от всего, идя за ним следом в зал, несет чашку горячего чая передавая усевшемуся, скрюченному, прячущему голову в руках, лбом касается колен. Тем временем Каррелов достает из убежища одеяло, заполняет пуховым остаток дивана и час стоит, ища в айфоне список докторов с прайсом повыше, готовыми заполнить бумаги о неразглашении. Пишет в онлайн чатах лучших клиник Москвы и уже через несколько минут, за двадцать тысяч тугриков, услуга "вызов на дом", и готовность все подписать. Каррелов просит так же все распечатать, внося свои скурпулезные опытного юриста правки, в будущий документ о неразглашении, сроком на два года.

"Доктор будет здесь через тридцать минут" – сообщает ему онлайн-консультант и оставляя стоящим посреди комнаты.

– Присаживайтесь. Не кусаюсь – Слава мрачный, брови сведены к переносице, во взгляде плещется тьма и все в таком духе. Его знобит и он ясно, как никогда, понимает, что вся его дальнейшая жизнь зависит от неизвестного чела с сайта "мы угробим ваших бабушек, чтобы трешка досталась вам". Когда он получил письмо, такого не было и тогда пришла девушка-призрак и поселилась на стекле.

Александр не мешает, нет, он думает, как безболезненно отодвинуть одеяло, в которое закутался Слава, как не проткнуть кокон. И все-таки присаживается на край, но это же Женя, и спустя сдесяток минут, они сидят в развалочку. Слава, невзначай обнимаемым Карреловым, чья рука покоится на спинке, задевая пальцами плечо. Сам же Продольченко откинулся на изодранную плешь, демонстрируя кадык и мальчишескую шею – окончательно бы превратился в Юлика, образца 15 года, и пришлось бы участвовать в грязных квирбетинки, привлекая падких на сладких мальчиков. Будто у него с этим сейчас проблемы – щетина, не борода и хипстерская растительность пидарастичней! И пропускает как пялится на адамово яблоко Александра, как едва ощутимое, через два слоя ткани тепло, прижимается его нога к ноге.

– Эй, там, если намерен сшить, сделай это так, пальцы к плечу нити из глаз, пропущенные через всю голову к кадыку и сделай из двух их ног одну, со слоновьей болезнью.

Пока они ждут, Слава сам рушит зеленый кокон одеяла, укрывая Каррелова, но не касаясь его больше ногой – они не сближаются.

ягодный гараж девять

Психиатр приходит ровно через тридцать одну минуту. Невысокая худая женщина со впалыми щеками и длинными черными волосами, в очках, без санитаров, с кейсом, предоставляющим услуги ядерной кнопки. Вежливо здоровается, скидывает туфли, тютелька в тютельку, миллиметрик к миллиметрику, ставя их у двери, оставаясь в колготках. Слава уже хочет сказать ей не разуваться, пол в квартире грязный и сам он за пару дней не раз напарывался на неведомую херь – то гвоздь, в мягком выцветшем пуфике, то острый осколок разбитого сто лет назад мутного стекла. Но психиатр спрашивает, кто больной и кем они друг другу приходятся. Вопросы эти – чистая формальность. Кто больной понятно с первого взгляда, а вот Каррелов личность известная, пятая колонна, как никак. Отжать у бедных параноиков их хату под шумок – плевое, Америке же угодное дело, поэтому первые слова Славы:

– Квартиру я снимаю, а Александр вытащил меня с работы, заметив, что мне совсем херово стало.

– А вы сами как считаете, вам стало "хреново", или было все это время?

Слава молчит, пялится виновато на кучу тряпья в углу, стыдливо прикрывая глаза.

– Ну не надо расстраиваться, Вячеслав! – женщина терпеливо ждет, когда тот повернется, и продолжает – сейчас вы расскажете мне, что вас беспокоит и мы подберем лекарства. Никто вас галопередолом пичкать не будет, и к кровати привязывать тоже не станут. Нейролептики сейчас новые, себя очень хорошо зарекамендовали! – Александр понятливо уходит на кухню, бросив Славе поддерживающий взгляд "я рядом", закрываясь на кухне и демонстративно включая на айфоне музыку в наушниках, плотно закрывая за собой дверь. Слава бессовестно врет, что все было хорошо, стоило члену встать на мужика за ним выехала гэбня.

Ведется ли она, по лицу ее понять сложно. Из глаз так же пронзительно смотрит девочка-моль.

"Скажи, она знает?" – мысленно обращается к демонессе Даня.

"Вся в подозривашечках, ты у нее не один такой умный, Славочка, но психаторочка ничего про наш сладенький мирок не знает".

– А голоса, видения, у вас бывали?

Зло в глазах смотрит выжидающе, остро, пронзительно, лапает его мозг ручками-скелетами, держит мягкое серое вещество, и может сжать пальчики в любой момент.

Никакого кгб нет, Славка, – это болезнь.

Никакой бледной моли нет, это все – болезнь

Никакой Александр о тебе не печется, он в Москве и ты затерялся. Верните его знакомых, коих десятки тысяч, пока ты сидишь в Питере, на кухне, в наушниках. Ушла твоя болезнь.

Он уже начинает раскачиваться из стороны в сторону, рот наполняется слюной, он готов шептать бледными губами "да".

Но Александр без него не справится, кто еще будет любить его также, кто полезет под пули, прикрывая?!

Улыбает от уха до уха, коросты тонут в носогубных складках.

– Нет, только снайпер на крыше соседнего дома.

– Вы их видите? Можете слышать или просто знаете, что они там?

– Там – Слава кивает.

– В семье у кого-нибудь были психические заболевания, может, эпилепсия?

– Нет.

– А чем вы дома занимаетесь? Хобби, увлечение? Извините, я совсем не в курсе трубы, у меня дочь там что-то смотрит.

– Я больше не снимаю, теперь работаю в фбк. Хобби, как у всех: Шерлок и Нетфликс, раньше мультики делал.

– Сейчас этим не занимаетесь?

– Нет.

Его спрашивают, есть ли какая-то причина прекращения клепания мультиков про Эн Эновича, и пошло поехало, времени нет, мотивация ни к черту, отвлекают кгбэшники, как только в комнату зайду!

Дальше подмечает, что Славе очень нравится работать в фбк и не понравился ли ему случайно сам Каррелов? Стоит ему защитить Александра от нескольких нападок психиаторки, какая у него там ориентация.

Слава, внутренне потирая ручки, шепчет, что нравится, что открыл в себе бисексуальность, за что тому стыдно. Сам же говорил баянистое, про защиту диплома и коть.

Женщина все это время быстро скребет у себя в блокноте, практически на него несмотря, или делает это так, ненавязчиво, случайно, что Слава не замечает, смотря в пол.

Разговор буксуют и ему дают заветные колеса "под язык", что и делает. Шипучий сладковатый дурман усыпляет.

В себя приходит уже затемно, со сладковатым запахом вейпа из кухни. Его пошатывает, язык тяжелый, еле ворочается, но Слава упорно идет с аритмией под корнем языка, подтвердить свои самые смелые мечты. Открывает с тихим скрипом дверь и врастает в доски пола – там вейпил Каррелов. Глубоко затягивается его вейпом, выдыхая белый приторный пар. Как он прикасается к пластику губами, и как изо рта, клубьями, вырывается белый пар. Слава не видит, так как он сидит спиной к нему, а тогда оборачивается Каррелов, с вейпом в руке, неконтактными японскими поцелуями и в задымленной, не спасаемой открытой форточкой.

Александр, дующий в его вейп, выглядит на десяток лет моложе и своей красотой едва не доводит Продольченко до инфаркта, без шуток – все это уняянянянямимимифапфапфап, паранойи как не бывало, как и мыслей.

Александр же выдыхает жидкую баблгам, с дымом освобождается от "пока поставлю психоз без уточнений".

– Направление на клинического психолога.

– Я вам напишу и неплохо было бы полежать у нас, состояние не очень хорошее.

– Нет-нет, не сосать с вас деньги и не подумайте.

– Нехорошие звоночки и подозрение на шизофрению, ему сейчас нужно круглосуточное наблюдение.

– Все очень плохо?

– Бредовое расстройство, паранойя – Алексей не скрывает, из легких выжимая до последнего кубометра воздух, до рези.

– Светлана Николаевна Белецкая будет приезжать каждый день, подберем лечение и выйдешь в офис, пока – фрилансь – от осознания, что Каррелов его не бросил, в тысячный раз подбирая сутулую псину, выдыхает не воздух, не кислород, загаженный вейпом, чистый огонь, сжигающий слизистые.

Слава садится, падает на свободный стул, цепляясь за обеденный стол.

– Нам оставили фензитат, он мягче и дозировка меньше, если захочешь еще поспать.

– Провалятся в невменозе.

Александр заторможено кивает, "лениво" затягиваясь.

Да, не хочется ляпнуть "останься со мной, подержись за ручки", но Каррелов итак остаётся. Они продолжают сидеть на кухне, пьют чай из пакетиков и молчат, каждый о своем, но разбивают стеклянный шарик тишины, летящий вниз с полки над камином.

– Это же еще не все? Снайперы в окне, но на работе ты не проявлял никаких признаков психоза, или он такой тихий и вылезает только когда ты один, и это банальнейшие панические атаки? – как я могу спасать с тобой мир от рептилоидов?

– Меня считают симулянтом, а из тебя тянут деньги?

– Никто не считает, что ты симулируешь – и Александр по секрету делится – соврал, что признаки замечал и вот вам привел – выдыхая еще белесого дыма, прямо Славе в лицо, тонкой струйкой, разносящейся по комнате жвачке.

Этот акт доверия совсем сносит крышу и Продольченко понимает, почему Александр не хочет сближаться, ноги готов ему лизать и мочу пить....

Александр ждет ответа, и Слава не может не выложить все как на духу, про маму, про девочку-моль, про его будущее, и что Алексея выбрали масоны в свою ложу:

–… В каждой стране, в магме, растворенные свои артефакты. Цивилизации до нас хоронили их под землей, на стыках плит, в сейсмоактивных зонах или в вулканах там скидывали, в душе не ебу, но накачали нашу планету магией, а наши с вами современники скрывают от нас технический прогресс, технологии как из стартрека и неверленда....– продолжает увлеченно снимать остатки лапши с ушей, ломая последнюю стену с треском, костюма из фольги не хватает, пока Алексей увлеченно парит, слушает, как врач психиатор:

– Лучше бы тебе быть сумасшедшим – сжимает пластик до треска метафизически, в астральном плане. Дышать, видно, старается ровно. Слоем стекла покрылись сухие губы, замерли нелицеприятным выражением, подчеркивая только морщины. "Ему надо доказать" – понимает Слава, в нелегком детстве, от пассивно выкуренного, начинает мутить и Каррелов, заметив это, откидывает вейп, быстрым шагом к окну и его под руки. На диван волоча, закрывая за собой дверь, проводящей от бабл гамом кухни. Слава, пока его ведут, не стискивает, не цепляется, и не прижимается. Когда его укладывают на диван, не тянет ручку, трогательно – сам нос воротит от этой ненормальной влюбленности.

Александр ждет, пока из принесенного им же стаканом воды, Слава возится с фольгой, запивая маленькую белую таблетку.

***

Просыпается он в пять тридцать семь, от одного вида девчонки он раньше кричал, а сейчас подмечает с каким энтузиазмом, довольная, она повторяяет каждое его движение, только на лице застывший жуткий оскал акульих зубов. Это знаковый день, ведь тут, в пустой квартире, в темноте, Слава, с призраком на окнах и криком, отражающимся о стены. Продольченко судорожно достает из шкафа первую попавшуюся худи, натягивая ее на глаза, по дороге падая и весь в соплях от истерики ползет к шкафу, поскуливая, не в силах открыть глаза. Какой же он все-таки жалкий, запутавшийся в рукавах толстовки, оставляя влажные следы. Когда все-таки надел – натягивает капюшон на бешеные глаза, прячет ледяные пальцы в карманах, прижимая коленями лоб, как ребенок, но нет. Нет-нет-нет, он мужик, он не краснеет, шутя краденые шутки на своих стендапах или переобуваясь на сжв в теме, но что важнее – он нужен Александру.

Да, пустая оболочка, из нее выжали все, что только можно, не способная даже сюжет для ебучего блога снять!

Ты жалок, Владислав Продольченко, но идешь на кухню, сверкая слезящимися глазами и влажными щеками из-под капюшона, где на столе лежат упакованные таблетки, и рекоменданции по приему.

Пирацетам, циклодол, севекроль – Слава охуевает, увидев на последнем ценник в шесть кусков, кокетливым пять девятьсот двадцать, тридцать семь. Ему бы доставать инструкции, читать их с лупой, заедая запиской Белецкой. Он же отрывает лапки из картона, между делом вычленяет из бумажек, вызывавшими рак, и глотает из всех коробочек по одной. Запивает теплой водой из чайника – ею можно заваривать чай, напрочь игнорируя врачево "начинать с половинки", ему хуевейше, какие вопросы??? И под язык уже знакомый феназепам, доползает до дивана и снова отрубается на одеяле, не удосужившись прикрыть срам.

Где он сейчас находится? Фона нет и если у пустоты есть аналог для глазок – вот он, вырезанный из бумажек, с прокрашенными задниками. Слава видит ее – одного с ним роста и комплекции, только кожи почти не осталось, и длинные, спутанные, белые пакли, струящиеся от запутавшихся в них бабочек. И в этот раз у нее знакомые глаза и губы, Слава их видел в те далекие времена, когда подходит к зеркалам, беспечный и такой глупый, не понимающий своего счастья…

– Славочка, ты держишься молодцом! Как ты наврал той тетеньке, респектушки и уважульки – я все правильно сказал – поворачивает голову на бок, тонкой шеей, по-птичьи. – Чо я пришла? Да так, напомнить тебе, Славяночка, что ты от нас не убежишь, протекшую крышечку заедая колесиками!

– Я всегда буду с тобой, всю твою жизнечку! – девушка подходит близко-близко, шепчет на ухо стальным, трескучим, не мягоньким, девчачьим, – неубежишь, – и вокруг них разразилась пасть геенны огненной.

– Ты будешь жить долго, Славочка, очень, твори любую херню, ходи в церковь, помогай Сашеньке, что не де-ла-й окажешься после очень приочень болезненной смерти здесь! Спокойная внешне, она кричит ему в лицо, а Слава просто Слава, с трепетом спрашивает, поможет ли будущий Продольченко, не думая в этот момент ни о чем. Огненные реки, как в орзаммаре под ногами застывшая магма, источающая жар, слезает с ног кожа, оголяя крассное кровоточащае, нелицепртятное, на застывшем скелетом кальцием.

– Конечненько, спрашивай!

– Белецкая знает? Считает меня сумасшедшим? Она…

– Нет, да, знает, что у тебя будет такой мрачный овощизм, когда закончатся яркие галлюцинатушки – точная копия его ладоней гладят недобородку на лице, под треск адских печей.

Славу несет – медвежья болезнь. Но, открывая заспанные глаза, он ничего не помнит, кроме бледных губ, ласково шепчущих «Сашенька».

Над ним желтоватый, с разводами мочи, потолок, капюшон во сне скомкался, давит на затылок. Во рту сушняк, руки тянутся кружке. Допивает остывшую воду залпом, неаккуртничает и мечет черную ткань.

Таблетки раскинуты в мятых коробках на полу и Слава совсем не помнит, как так вышло – выпивает свои двадцать миллиграмм параксетина и сто севекроля, горсть циклодола и успешно идет работать за макбук, приветливо улыбаясь призраку в экране, никак на нее колеса не повлиляли. В башке у него пустота, кома, плотное, забитое в черепушку не с хуя. На личике застыла неестественная улыбка, и Слава открывает всю корпоративную почту, куда, за время его отстутсвия, налетело несколько стр писем неравнодушных слушателей. Шкварится не шкварится, а Каррелова еще слушают, но сколько это будет продолжаться? Он должен найти артефакт. Какие поблизости – задает молевому гуглу вопрос:

– А тебе Славочка нужно, чтобы снайперы, с соседских девятиэтжек, дядечек в черном, убрали наконец? ммм?

– Полезные Алексею, и, если ты меня поведешь, я смогу устроить так, что дяденьки в черном и не догадаются. Паранойя, как никак – Слава стучит пальцами по виску, довольный, с широкой улыбкой в ответ.

– А, что, Рыбки уже не интересуют? Мне только начало становиться интересно… Я с удовольствишком скажу тебе, где находится маленький и слабенький. Коснешься и расколется, под стать тебе, пройдемся непрменненько в полноченьку… – Замолкает, сложив ладошки в молебном жесте, повторяя его выражение лица, мимику, каждое моргание, пока чувствуещий, как проваливается в вату, утопая, в нос забивается. Но Слава упорствует, находит злосчастное письмо и не предумывает ничего лучше, после долгого, получасового, отключающегося сознания, решает забить эту Рыбку в даркнет и листает всякое о рыбах, не желая даже вникать, что темный тырнет имеет под этим. Приторно сладкая вата забивает рот, прижимая язык к небу, когда он находит форум, на самом дне, пройдя все стадии педофилов, новых синтетических наркотиков "недорого", и даже продажу краснокнижных рыб, спекулируя словами рыбка-секс-секты, с одного форума на другой, «сучки дорого», где знатоки делятся отзывами о борделе некого Жоры Грежина, который пидорас и хуесос, цены заламывает, и телки у него такую херню гонят, что хуй упал. Ссылка на группу прикреплена в первом же разоблачительном посте админом, и из обоссаного родного обосранного подьезда, где нос уже чувствует только сладковатый аромат, его выбрасывает на чужбину…

На группе его расследование и кончается, так его вырубает. Сил хватает только поставить ноутбук на дальний угол дивана и положить под голову локоть, как он засыпает.

***

На форуме шизофреников, на который его выводит светлый нагретый макбук, его проблема не нова и некая Плисецкая Юлия рекомендует пить кветиапин, на ночь, всю дозу, завидуя ему, что у него не кветиапин, а севкуроль, в ее пнд он закончился. Так они и переходят в личку, но общаться, разговаривать, пиздеть им не о чем – ей нечего спросить, ему нечего сказать, и для приличия послав пару сообщений поддержки, после того как выяснил, что она мтф, чтоб не думала, что он трансфоб какой. Закрывает голубой простенький сайт, со сделанной членом личкой. На часах семь вечера и привыкший просматривать все сквозь призрака, до приема таблеток, не обращая внимания на холодок и озноб, тошноту и бьющееся заячье сердце, сейчас, излечившийся от интернет-завистмости, читающий на диване найденную в тумбочке умную книжку, возвращается к Ней, страшно. Ручьи со лба и ладоней, по спине, паника, от одного упоминания моли, но Слава идет к ней и, смотря на клавиатуру, просит идти уже за артефактом:

– Мой смелый рыцаречек Славочка! Не переживай, с артефактом станет легче, эта глупенькая человеческая паника пройдет…

– Пошли уже за артефактом.

– Даже не думаешь увеличивать дозы и бежать в церковь? А, вдруг попадется с артефактом и они меня изгонят? Хотя о чём это я, человеческая любовка – наркотик, мне нравится, – он ее не видит, но уверен, она крутится от нетерпения, волосы, с сидящими в них бабочках, развиваются, крыльями попав в ловушку тонких как проволока волос.

– Тогда иди на ближайшую заброшку, Слава

Это какая-то проверка, мнгогоходовочка и блеф – но, чтобы она не узнала, что он знает, Слава послушно, насколько может после севекроля, идет обуваться в потрепанные реперские кроссы, оставаясь в своем черном худи, в капюшоне, выходит из дома. Темно и прохладно, под ногами гравий и редкие лужи, в месиве панелек, недостроев не видно и Слава терпит самодовольство на ее лице, и подступающую панику, лезет в гугл мапс.

До ближайшей заброшки идти, оказалось, полчаса. По ночному, холодному, не проходному воздуху, по-питерски влажному, кажется он, выдыхает пар, впуская в себя, замораживая слюну, став предпочитать только толстовки с капюшонами и карманами для сигарет, которые теперь курит, подарив вейп Каррелову. Приключений по пути ему не встретилось, одни пьяные окрики мужиков и пара тройка шатающихся подростков, а вот на недострое моль шепчет ему на ухо, прижавшись губами к экрану, стеклу, что он здесь не один. Продольченко вздрагивает, пряча айфон, и спрашивает у моли тихонечко-притихонечко, не привлек ли он внимание гэбни.

Моль смеётся так громко, что кажется, ее услышит каждый в здании. И мутирует, расползается в его разложившемся трупе, с копашащимися гусеницами, повторяющие каждый его судорожный вздох. В недострое все девять этажей, но верхние стены так и не успели построить, оставив торчать одни железные балки – панорамные окна. Территория огорожена забором, сплошная гофрированная сталь, под которой заметен подкоп, и не мешкая, Слава проползает стараясь не зацепиться за острые края и не подхватить столбняк. Отряхиваясь от ледяной земли, грязи, нестираемой с черных джинс, идет в сторону девятиэтажки. Не заметить Продольченко мог только башенный кран. Строительная пыль, дубак, и тишина, ей совсем чуть-чуть до идеальной, нет, не приглушенные голоса, всего лишь намеки на них, едва слышимое эхо, отражающееся о промозглые серые стены. Ступает Слава аккуратно, стараясь не скрипнуть героиновым шпритцом, поднимается по усыпанным бычками строительному мусору. Следами пребывание молодежи и суицидников-сатанистов – бритва с запекшейся кровью, выделяющаяся сталью, тускло поблескивает в общей серости и жути. Голоса становятся громче. Постепенно вдалеке виднеется яркий огненный свет, сопровождаемый резким запахом горения, выжигающего остатки легких и наводя на воспоминания, казалось, совсем малой давности. Голоса становятся все отчетливее. Уж если Слава и немного думал своей небольшой головушкой, то в ней мысль о съебывании была вырезана четче любой другой. Но… Что не сделаешь ради умиротворённой и, в кой-то веке, полноценной жизни, с таким же мужиком, как и ты сам.

– Славочка-славочка, так просто пойдёшь к страшным дядечкам из подвала? Ты только обратись, я ведь любую услужечку выполню, – пропищал слащавый голосок карманной демонессы. Славочка мог заручиться своей нездоровой ориентацией, ака негомофобством, что беловолосая сейчас злорадно ухмыляется, наблюдая за его беспомощностью. Ну нет, Продольченко с такой херней связывается впервые, и на том спасибо, но отдавать власть над собой какому-то жалкому зеркальному демону, он не собирается. Труба не съела, значит и ей дорога прямиком нахуй.

– Да-да, единственное, что от тебя требуется – это поднести стакан воды в старости. Заткнись и не мешай.

Пф, показушник. И что ты собрался делать? План, стратегия, может хоть одна здравая мыслишка вдруг посетила твою, искореженную проблемами с психикой, головешку? М? Конечно же нет. Действительно, зачем ему напрягаться? Славе осталось лишь переступить порог и тут либо торжественная победа, которую он выманит всем известным способом, «на дурачка», или же поездка прямиком к карманной демонессе, которая на всю жизнь впечатает ему клеймо неудачника, с наслаждением наблюдая за его страданиями. Это самое страшное, что способна изобразить его изощренная фантазия.

Зайдя, внутрь, его окружили негерметичные стены, на каждую из которых то и дело проливался яркий, словно тысячи уличных раздолбанных в хлам фонарей, свет факела, приманивший сюда Продольченко. Однако, его внимание зацепила совсем не доисторическая архитектура помещения, если это можно было так назвать. Буквально перед его уставшим взором, на коленях, сидели люди, завёрнутые в чёрные, словно оформление даркнета, балахоны, причём настолько тщательно, что не было видно ни конца, ни начала их существа. А преклонились-то они перед вырезанным и раскрашенным настенным изображением, являющимся точной копией адского существа, мирно сидящего внутри зеркальной поверхности Славиного айфона. Эх, какое видео бы вышло, сразу рейтинги б взлетели за стратосферу, этим же сейчас интересуется аудитория 14-ти летних фанючек?

Слава бы и дальше прикидывал сейчас ему нахуй не нужное оформление возможной съемки, если бы пранк не вышел из-под контроля. Не удержался пацан.