Портрет жены

– Передавайте ему мои наилучшие пожелания, – сказал Дюбуа с улыбкой, которая, однако, не коснулась его глаз. – Мы с профессором давние… знакомые.

Снова та же пауза перед словом "знакомые", которую я заметил в речи профессора Мартена. Определенно между ними была какая-то история.

Когда мы отошли, Элен задумчиво произнесла:

– Странно, папа никогда не упоминал метра Дюбуа в разговорах со мной.

– Мне кажется, между ними есть какая-то напряженность, – заметил я. – Вы не знаете, в чем дело?

Элен покачала головой.

– Нет, но иногда у папы бывает… сложное отношение к определенному типу людей. Особенно к тем, кто, по его мнению, ценит форму больше содержания.

Эта фраза заставила меня задуматься – не намекает ли Элен, что и ко мне у ее отца может быть подобное отношение? Но в тот момент прозвенел звонок, и мы вернулись в зал.

Во время второго акта я украдкой наблюдал за Элен. Ария Кармен "L'amour est un oiseau rebelle" явно произвела на нее сильное впечатление – ее глаза влажно блестели, а губы едва заметно шевелились, словно она беззвучно подпевала. В этот момент, глядя на ее трогательный профиль, освещенный мягким светом театральных ламп, я понял, что влюблен.

Это осознание не было внезапным ударом молнии – скорее, постепенным прояснением, как рассвет, медленно раскрашивающий серый пейзаж в яркие цвета. Я понял, что Элен стала необходимой частью моей жизни, что я думаю о ней даже в разгар рабочего дня, что каждая встреча с ней делает меня счастливее, а каждое расставание – немного грустнее.

После оперы, провожая ее домой по весенним улицам Парижа, я решился на признание.

– Элен, – начал я, когда мы остановились у фонтана Сен-Мишель, – эти месяцы с вами были самыми счастливыми в моей жизни. Вы… изменили меня, заставили увидеть мир иначе, шире. Я полюбил вас – ваш ум, вашу душу, ваш особый взгляд на вещи. Я не знаю, что вы чувствуете ко мне, но хочу, чтобы вы знали о моих чувствах.

Она смотрела на меня своими глубокими карими глазами, в которых отражались огни фонарей и проезжающих машин. Ее лицо было серьезным, но не холодным.

– Филипп, – тихо произнесла она, – я тоже чувствую к вам привязанность. Но…

Это "но" повисло между нами, как невидимая стена.

– Но? – переспросил я, чувствуя, как внутри все сжимается от неопределенности.

– Но я не уверена, что смогу быть такой женой, какую вы, вероятно, представляете. Я не создана для светских салонов и званых ужинов. Я не уверена, что сумею соответствовать тому образу, который необходим успешному адвокату.

Ее слова удивили меня – я ожидал любого ответа, но не этого.

– Элен, я не ищу "правильную" жену для своей карьеры. Я полюбил вас – именно такой, какая вы есть. Ваша непохожесть на других, ваш особенный взгляд на мир – это то, что делает вас… вами. И это то, что я ценю больше всего.

В ее глазах мелькнуло что-то – то ли облегчение, то ли сомнение.

– Вы говорите искренне, Филипп, я это чувствую. Но жизнь имеет свойство менять людей и их ожидания. Я боюсь, что однажды вы пожалеете о своем выборе.

Я взял ее руки в свои.

– Единственное, о чем я могу пожалеть – это если не попытаюсь сделать вас счастливой. Дайте мне этот шанс, Элен.

Она долго смотрела на меня, словно пытаясь прочитать будущее в моих глазах. Затем легкая улыбка тронула ее губы.

– Я тоже полюбила вас, Филипп. И да, я хочу попытаться – вместе с вами.

Я наклонился и поцеловал ее – впервые. Ее губы были мягкими и теплыми, с легким вкусом мятной карамели, которую она ела в антракте. Этот поцелуй был нежным, почти целомудренным, но в нем была глубина и искренность, которых я не находил в более страстных объятиях других женщин.

Когда мы разомкнули объятия, Элен выглядела немного смущенной, но счастливой. Мы продолжили путь к ее дому, держась за руки и изредка обмениваясь взглядами, полными новой близости и понимания.

На следующий день я попросил аудиенции у профессора Мартена. Он принял меня в своем кабинете – строгой комнате с высокими книжными шкафами и массивным письменным столом.

– Месье Мартен, – начал я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно, – я пришел просить руки вашей дочери. Я полюбил Элен и хочу сделать ее счастливой.

Профессор долго смотрел на меня через свои очки в тонкой оправе. В его взгляде не было враждебности, скорее, внимательное изучение.

– Месье Дюран, я не сомневаюсь в серьезности ваших намерений. Но брак – это не только чувства, это еще и совпадение ценностей, жизненной философии. Вы уверены, что вы и Элен смотрите в одном направлении?

Его вопрос был глубже, чем казалось на первый взгляд. Я задумался.

– Месье Мартен, я не буду утверждать, что мы во всем похожи с Элен. У нас разное образование, разные профессиональные интересы. Но я уверен, что мы дополняем друг друга. Ее чуткость к красоте и ее глубина восприятия открывают мне новый мир. А мой практический взгляд на вещи, возможно, поможет ей реализовать ее таланты в реальной жизни.

Профессор слегка улыбнулся – впервые за нашу беседу.

– Знаете, месье Дюран, я ценю вашу честность. Вы не пытаетесь убедить меня, что вы с Элен – родственные души, созданные друг для друга. Это освежает. Однако, – его взгляд стал серьезным, – моя дочь – исключительная женщина. Не только из-за своего интеллекта, но из-за особой чуткости к миру. Она похожа на свою мать – тонкая, ранимая, но при этом невероятно сильная внутренне. Я надеюсь, вы будете ценить и беречь эту редкость в ней.

– Я обещаю вам, месье Мартен, – искренне сказал я.

– Что ж, если Элен сделала свой выбор, я его уважаю, – кивнул профессор. – У вас есть мое благословение. Но помните о своем обещании, месье Дюран.

Я поблагодарил профессора и вышел из его кабинета с ощущением, что прошел важный, но не последний экзамен.

Через неделю я сделал предложение Элен – не на публике, а в тихой беседке Люксембургского сада, где мы впервые по-настоящему разговаривали. Кольцо было простым, но элегантным – старинное, из семейной коллекции Дюранов, с небольшим сапфиром.

Когда я опустился на одно колено и протянул ей открытую коробочку, в ее глазах стояли слезы.

– Вы уверены, Филипп? – спросила она дрожащим голосом.

– Я никогда ни в чем не был так уверен, Элен.

Она протянула руку, и я надел кольцо на ее палец.

– Да, – просто сказала она. – Я согласна.

Я поднялся и обнял ее, ощущая, как бьется ее сердце – быстро, но ровно, как крылья птицы. В этот момент я был абсолютно счастлив и уверен в будущем.

Как мало я знал тогда о том, что значит по-настоящему любить и понимать другого человека. Как мало я знал о самой Элен – и как мало стремился узнать за всеми своими признаниями и обещаниями. Я видел в ней идеал, отражение своих мечтаний, но не живую, сложную женщину с ее собственными желаниями и страхами.

Тогда, в беседке Люксембургского сада, в моей голове уже существовал портрет жены – и он лишь отдаленно напоминал настоящую Элен.

Глава 3: Свадьба

Весна 1976 года выдалась на редкость солнечной и теплой. Париж утопал в цветущих каштанах и сирени, воздух пьянил ароматами и обещаниями новой жизни. Наша с Элен свадьба была назначена на 15 мая – день, который в моем воображении должен был стать началом идеальной семейной жизни.

Подготовка к торжеству шла полным ходом. Моя мать, Женевьев Дюран, урожденная де Монбрен, с головой погрузилась в организационные вопросы. Воспитанная в традициях старой буржуазной семьи, она имела четкое представление о том, какой должна быть свадьба сына: безупречной с точки зрения вкуса, достаточно элегантной, чтобы произвести впечатление на гостей, но без излишней пышности, которую она считала вульгарной.

Мать настояла на венчании в церкви Сен-Сюльпис, где крестили меня и всех детей в нашей семье на протяжении трех поколений. Приглашения были отпечатаны на плотной бумаге цвета слоновой кости с тисненым семейным гербом – маленькая дань аристократическому прошлому семьи де Монбрен, о котором мать никогда не забывала упомянуть.

Элен принимала участие в подготовке со спокойным достоинством, которое я уже научился ценить в ней. Она не спорила с моей матерью по поводу цветочных композиций или рассадки гостей, но когда речь заходила о действительно важных для нее вещах – например, о музыке во время церемонии или о своем свадебном платье – она мягко, но твердо отстаивала свои предпочтения.

Я помню наш разговор за две недели до свадьбы, когда мы прогуливались по набережной Сены. Весенний вечер был теплым, и мы остановились у парапета, глядя на проплывающий мимо прогулочный катер с туристами.

– Твоя мама проделала огромную работу с подготовкой, – сказала Элен, легко опираясь на мою руку. – Я ценю ее усилия.

В ее голосе я уловил легкую напряженность, которую научился распознавать за месяцы нашего знакомства.

– Но? – спросил я, зная, что за этими словами скрывается нечто большее.

Элен вздохнула.

– Иногда у меня возникает ощущение, что я всего лишь фигурка на свадебном торте, а не живой человек со своими чувствами и желаниями. Все вокруг так сосредоточены на деталях церемонии, что забывают о самой сути.

Я обнял ее за плечи.

– И в чем же, по-твоему, заключается эта суть?

Она повернулась ко мне, ее глаза в сумерках казались почти черными.

– В начале нашего совместного пути. В обещании быть рядом, понимать и поддерживать друг друга. А не в том, идеально ли сидит фрак на твоем кузене Пьере или удачно ли сочетаются цвета скатертей с салфетками.

Я засмеялся, хотя в ее словах не было шутки.

– Моя прагматичная Элен. Не волнуйся, скоро все это закончится, и мы начнем нашу настоящую жизнь. Я уже договорился об аренде квартиры в 16-м округе – недалеко от Булонского леса, с видом на внутренний сад. Тебе понравится.

Элен слабо улыбнулась, но что-то в ее взгляде заставило меня задуматься – может быть, она ожидала другого ответа? Может быть, я должен был сказать, что понимаю ее чувства, разделяю ее взгляд на суть свадьбы? Но момент был упущен, и мы продолжили прогулку, говоря уже о других вещах.

Накануне свадьбы у нас была репетиция церемонии, после которой состоялся семейный ужин в ресторане "Chez Laurent" – роскошном заведении в неоклассическом особняке на Елисейских полях. Во время ужина я заметил напряжение между отцом Элен и Антуаном Дюбуа, который был приглашен как мой наставник и друг семьи.

Они сидели достаточно далеко друг от друга, но периодически обменивались взглядами, в которых явно читалась взаимная неприязнь. В какой-то момент, когда большинство гостей было занято десертом, я заметил, как Дюбуа подошел к профессору Мартену с бокалом шампанского.

– Поль, сколько лет, сколько зим, – сказал он с той особой улыбкой, которая никогда не затрагивала его глаза. – Кто бы мог подумать, что наши пути снова пересекутся вот так, на свадьбе наших…

– Антуан, – сухо прервал его профессор. – Давай не будем портить этот вечер неуместными воспоминаниями. Ради детей.

Дюбуа усмехнулся.

– Как скажешь, старина. Но должен заметить, твоя дочь – поразительно красивая женщина. Напоминает мне…

– Ни слова больше, – резко сказал Мартен, и на мгновение мне показалось, что он готов вылить свое шампанское на безупречно отглаженную рубашку Дюбуа. Но вместо этого он просто отвернулся и отошел к другой группе гостей.

Я был озадачен этим обменом репликами, но в суете предсвадебных хлопот не придал ему должного значения. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что этот короткий разговор был первым предупреждением, первой трещиной в идеальной картине, которую я создавал в своем воображении.

День свадьбы выдался солнечным и безветренным – идеальная погода для майской церемонии. Церковь Сен-Сюльпис была украшена белыми лилиями и розами, гости заполнили скамьи, создавая торжественную и в то же время радостную атмосферу.

Я стоял у алтаря, одетый в темно-синий фрак, пошитый специально для этого случая в ателье на рю Риволи. Рядом со мной был мой лучший друг и свидетель, Робер Лефевр – молодой, подающий надежды юрист из нашей конторы.

– Не нервничай так, – шепнул он мне, заметив, как я в третий раз поправляю галстук. – Она никуда не денется.

– Я не нервничаю, – соврал я. – Просто хочу, чтобы все было идеально.

Робер усмехнулся.

– Знаешь, что мой отец сказал мне перед своей второй свадьбой? "Суть брака не в безупречной церемонии, а в искусстве жить вместе каждый день после нее".

Его слова странно перекликались с тем, что говорила мне Элен на набережной Сены. Возможно, я действительно был слишком сосредоточен на внешней стороне происходящего.

Мои мысли прервались, когда заиграл орган и все головы повернулись ко входу в церковь. Элен шла по центральному проходу под руку с отцом. Ее свадебное платье было простым и элегантным, без излишних украшений и кружев, которые были в моде в тот сезон. Прозрачная фата едва прикрывала лицо, и сквозь нее я видел ее глаза – серьезные, глубокие, полные эмоций, которые я не мог полностью расшифровать.

Когда профессор Мартен подвел дочь к алтарю и вложил ее руку в мою, я заметил влагу в его глазах за стеклами очков. Он посмотрел на меня с выражением, в котором смешались надежда и предупреждение, затем коротко кивнул и отошел.

Элен подняла вуаль, и я увидел ее лицо – чуть бледнее обычного, но спокойное и красивое в своей сдержанной серьезности.

– Ты прекрасна, – прошептал я.

– И ты, – ответила она с легкой улыбкой.

Церемония прошла безупречно. Мы обменялись клятвами, и голос Элен, произносящей обещание любить и беречь меня "в богатстве и в бедности, в здравии и в болезни", звучал твердо и уверенно. Когда священник объявил нас мужем и женой, и мы обменялись первым поцелуем в новом статусе, я почувствовал странную смесь триумфа и трепета – как будто совершил нечто одновременно великое и пугающее.

Прием после церемонии проходил в саду элегантного особняка, принадлежавшего семье моей матери. Гости – около двухсот человек, включая партнеров юридической фирмы, коллег профессора Мартена из Сорбонны, друзей семьи и множество родственников с обеих сторон – наслаждались шампанским и изысканными закусками, пока официанты в белых перчатках сновали между группами гостей с подносами.

Я наблюдал, как Элен грациозно переходит от одной группы к другой, беседуя с гостями, принимая поздравления, улыбаясь с той особой теплотой, которая была ее отличительной чертой. Она выглядела органично в этой обстановке, словно всю жизнь была частью моего мира, хотя я знал, что это не так.

В какой-то момент я заметил, что она разговаривает с молодым человеком богемного вида – тем самым, с которым беседовала в нише у окна в вечер нашего знакомства. На этот раз он был одет гораздо приличнее – в черный костюм, хотя и не такой формальный, как у большинства мужчин на приеме. Элен что-то оживленно ему рассказывала, и ее лицо светилось особым воодушевлением, которое я редко видел.

Я подошел к ним, естественно вклиниваясь в разговор.

– Филипп, – Элен повернулась ко мне с улыбкой, – познакомься, это Жюль Лемер, мой старый друг и талантливый художник. Жюль, это Филипп, мой…

– Муж, – закончил я с улыбкой, протягивая руку. – Рад познакомиться.

Жюль пожал мою руку – его рукопожатие было крепким и уверенным, вопреки моим ожиданиям.

– Поздравляю, – сказал он. – Элен много рассказывала о вас.

– Правда? – я посмотрел на жену с легким удивлением. – Надеюсь, ничего слишком компрометирующего.

– Только самое лучшее, – ответил Жюль с легкой улыбкой, в которой мне почудился оттенок иронии. – Я как раз рассказывал Элен о своем новом проекте – серии портретов современных парижанок. Мне кажется, она была бы идеальной моделью.

Я почувствовал, как внутри что-то напряглось – не ревность, нет, скорее, инстинктивное желание защитить то, что теперь принадлежало мне.

– Интересная идея, – сказал я нейтральным тоном. – Но, боюсь, в ближайшем будущем у нас не будет времени для сеансов. После свадебного путешествия нас ждет обустройство новой квартиры, а Элен еще нужно закончить магистерскую работу.

Жюль слегка пожал плечами.

– Конечно, я понимаю. Просто предложил. В любом случае, – он повернулся к Элен, – если когда-нибудь захочешь позировать, ты знаешь, где меня найти.

– Спасибо, Жюль, – мягко ответила она. – Я подумаю над твоим предложением.

В этот момент нас прервал фотограф, желающий сделать еще несколько снимков для свадебного альбома, и Жюль деликатно отошел, растворившись в толпе гостей.

– Интересный человек, этот Жюль, – заметил я, когда мы остались вдвоем.

– Да, – просто ответила Элен. – Он дружил с моей матерью. Она позировала для нескольких его ранних работ.

– Твоя мать была моделью? – удивился я.

– Не профессиональной, конечно. Просто иногда позировала для друзей-художников. В те годы она была очень красива.

В ее голосе прозвучала легкая грусть, и я пожалел, что задал этот вопрос, пробудив печальные воспоминания в такой день.

Вечер продолжался, и постепенно напряжение, которое я ощущал весь день, начало отпускать. После ужина, танцев и традиционного разрезания торта мы с Элен поднялись в маленькую гостевую комнату, чтобы переодеться для отъезда – наш самолет в Венецию вылетал рано утром.

Когда мы остались одни, Элен подошла к окну и долго смотрела на сад, где продолжался прием. В лучах закатного солнца ее профиль казался особенно четким и красивым.

– О чем ты думаешь? – спросил я, подойдя к ней сзади и обняв за плечи.

Она легко откинулась на меня.

– О странности этого дня. О том, как за несколько часов вся жизнь может измениться, а ты при этом остаешься тем же человеком.

Я не был уверен, что понимаю, что она имеет в виду.

– Ты сожалеешь? – спросил я, внезапно ощутив укол беспокойства.

Она повернулась ко мне, обхватив мое лицо ладонями.

– Нет, Филипп. Я просто… осознаю величину перемен. И немного боюсь не оправдать твоих ожиданий.

– Каких ожиданий? – улыбнулся я. – Я просто хочу, чтобы ты была счастлива рядом со мной.

– А что делает тебя счастливым, Филипп? – спросила она неожиданно серьезно. – Что ты ждешь от нашей совместной жизни?

Я задумался на мгновение.

– Гармонию. Понимание. Дом, полный тепла и уюта, где я мог бы отдыхать душой после рабочего дня. Детей, со временем. И тебя – рядом со мной во всем этом.

Она улыбнулась, но ее глаза оставались серьезными, как будто она ждала чего-то еще. Потом легко поцеловала меня.

– Я буду стараться, Филипп. Обещаю.

В тот момент я не придал особого значения ее словам. Мне казалось, что моя картина счастья настолько очевидна и естественна, что не требует дополнительных объяснений или обсуждений. Я не задумался о том, что Элен могла иметь свое собственное представление о счастье, возможно, отличное от моего. И уж точно я не предполагал, что моя концепция "гармонии" может в какой-то момент вступить в противоречие с ее внутренней сущностью.

Мы спустились вниз, попрощались с гостями, сели в украшенный цветами автомобиль и уехали под дождем из рисовых зерен и лепестков – в нашу новую, совместную жизнь.

Медовый месяц в Венеции был прекрасен. Мы бродили по узким улочкам и мостам, катались на гондолах, посещали музеи и церкви, наслаждались итальянской кухней и, конечно, познавали друг друга как муж и жена. Элен оказалась нежной и страстной, хотя и несколько сдержанной поначалу. Но с каждым днем она все больше раскрывалась, и я был очарован этим новым, интимным измерением наших отношений.

Особенно запомнился один вечер, когда мы сидели на террасе маленького ресторана с видом на Гранд-канал. Солнце садилось, окрашивая воду и фасады палаццо в золотистый цвет. Элен была в легком белом платье, ее волосы, обычно аккуратно уложенные, свободно спадали на плечи. Она смотрела на воду, а я смотрел на нее – и думал о том, как мне повезло.

– Знаешь, – сказала она вдруг, не отрывая взгляда от канала, – я всегда мечтала увидеть Венецию. Мама рассказывала мне о ней, когда я была маленькой. Она была здесь однажды, до моего рождения, и всегда говорила, что это город, который нужно увидеть сердцем, а не только глазами.

– И что ты видишь своим сердцем? – спросил я, заинтригованный этой фразой.

Элен задумалась.

– Красоту, которая знает о своей обреченности, но не сдается. Искусство, ставшее жизнью. Страсть, превратившуюся в камень и воду.

Ее слова, поэтичные и неожиданные, затронули что-то во мне – какую-то струну, о существовании которой я не подозревал. В тот момент я понял, что Элен видит мир иначе, чем я, – глубже, тоньше, многограннее. И это не пугало меня, а восхищало.

Я наклонился к ней через стол и поцеловал ее пальцы.

– Я люблю тебя, – сказал я просто.

– И я тебя, – ответила она с той особенной улыбкой, которая всегда доходила до ее глаз, делая их похожими на теплые осенние озера.

В тот вечер, возвращаясь в отель по темным венецианским улочкам, я чувствовал себя самым счастливым человеком на Земле. Я не знал – не мог знать, – что это чувство полного единения с Элен было лишь моментом, вспышкой, а не постоянным состоянием нашего брака.

Возвращаясь в Париж после двух недель в Италии, мы были полны планов и надежд. Нас ждала новая квартира, новая жизнь, полная возможностей и обещаний. Я был уверен, что наш брак будет не таким, как у большинства пар из моего окружения, – не формальным союзом для продолжения рода и поддержания социального статуса, а настоящим партнерством двух любящих людей.

Как же я ошибался, полагая, что достаточно хорошо знаю женщину, на которой женился. Как мало я понимал тогда, что каждый человек – это целый мир, сложный и противоречивый, и что истинное познание другого требует не только любви, но и мудрости, терпения, готовности видеть не то, что хочешь видеть, а то, что есть на самом деле.

Глава 4: Начало совместной жизни

Париж встретил нас тёплым июньским дождём. Таксист, доставивший нас из аэропорта в 16-й округ, где находилась наша новая квартира, ворчал на погоду и пробки, но мы едва обращали на это внимание. Элен сидела рядом со мной на заднем сиденье, держа меня за руку и с интересом разглядывая улицы через запотевшее стекло – словно видела их впервые, хотя прожила в Париже всю жизнь.

– Вот и наш дом, – сказал я, когда такси остановилось перед элегантным пятиэтажным зданием в стиле Османа, с кованым балконом и высокими окнами. – Квартира на третьем этаже.

Элен посмотрела на фасад с легким волнением во взгляде. Я понимал её чувства – это был первый дом, где она будет жить отдельно от отца, первое пространство, которое станет полностью её собственным. Вернее, нашим общим.

Консьерж, мадам Лефевр, полная женщина с вечно настороженным взглядом, поприветствовала нас у входа и вручила ключи. Я настоял на том, чтобы внести Элен в квартиру на руках, следуя старой традиции. Она смеялась, когда я с трудом маневрировал в дверном проёме, стараясь не удариться о косяк.

– Добро пожаловать домой, мадам Дюран, – сказал я, аккуратно опуская её на пол в прихожей.

Элен огляделась, всё ещё улыбаясь, но с оттенком задумчивости в глазах.

– Мадам Дюран, – повторила она тихо. – Звучит странно, не правда ли? Как будто речь о ком-то другом.

– Ты привыкнешь, – улыбнулся я, снимая пальто и помогая ей с плащом. – Хочешь осмотреть квартиру?

Пока мы путешествовали, моя мать наняла декораторов для обустройства нашего нового дома. Я дал им общие указания, но предоставил свободу действий в деталях, желая, чтобы квартира стала сюрпризом для Элен.

Я провёл её через просторную прихожую в гостиную, выходившую окнами во внутренний сад. Комната была оформлена в светлых тонах, с элегантной мебелью в стиле Людовика XVI – диваны и кресла с тонкими ножками, столики из полированного дерева, небольшая хрустальная люстра.

Элен медленно обошла комнату, касаясь кончиками пальцев спинок кресел, занавесей, рам картин на стенах.

– Очень… элегантно, – сказала она наконец. – Твоя мать постаралась?

– Да, она наняла декораторов. Тебе не нравится? – спросил я с лёгким беспокойством.

– Нет, что ты, всё прекрасно, – быстро ответила Элен. – Просто… это не совсем то, что я представляла. Но я обязательно внесу какие-нибудь штрихи, чтобы сделать дом более уютным.

Я с облегчением обнял её.

– Конечно! Это наш дом, и ты можешь менять в нём всё, что захочешь.

Мы продолжили осмотр квартиры. Кабинет был оформлен в более тёмных, "мужских" тонах, с кожаным креслом, массивным письменным столом и книжными шкафами из тёмного дуба. Столовая соединялась с небольшой, но хорошо оборудованной кухней. Спальня выглядела элегантно и сдержанно, с большой кроватью под балдахином и туалетным столиком у окна.