Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга третья

Таким образом, идея физической вещи имеет совершенно иной статус, чем идея любого другого универсального понятия, основанного на опыте. Конечно, идея минерала, идея растения и тому подобное также предписывают правило для течения опыта. Но в совершенно ином смысле, чем идея вещи. Не следует смешивать то, что предписывает универсальное понятие, и то, что предписывает сущность универсального восприятия как основного вида опыта.

Понятие, точнее, концептуальное схватывание как минерал, предписывает в модусе мышления. Если схватывание должно быть значимым, то оно должно легитимировать себя и легитимировать себя в опыте как концептуальное схватывание, чей смысл заключается в том, чтобы быть концептуальным схватыванием физической вещи: в объекте, как он дан в опыте, должны проявляться объективные моменты, которые концептуально подразумевались.

Но опыт со своими требованиями предшествует концептуальному мышлению и его требованиям. Если нечто вообще может быть пережито, то оно имеет свою форму, оно есть физическая вещь. Оно естественным образом выражается в понятии минерала вместе со своим специфическим содержанием; мы говорим, что оно «содержит» понятие физической вещи.

Но именно в этом и заключается особенность: требование исполнения, которое предъявляет эта концептуальная композиция, существенно отличается от требования, которое предъявляют все остальные компоненты такого понятия, как минерал: оно выражает лишь региональную форму, коррелят основного вида опыта, тогда как другие выражают специфические определения.

Концептуальное схватывание и полагание действительности как минерала может быть ложным; опыт может доказать недействительность тех или иных моментов, принадлежащих понятию камня; только одно он никогда не сможет доказать недействительным, пока вообще какой-либо переживаемый объект сохраняет свою значимость: именно то, что принадлежит объекту как объекту такого регионального вида опыта – физическое.

Поэтому мы понимаем, почему понятие типа «протяжённая вещь» должно занимать совершенно особое место по сравнению с любыми другими понятиями, которые мы можем выбрать.

И мы понимаем это, когда изучаем феноменологические связи физической вещи и конституирования физической вещи. Физическая вещь – не родовое понятие того же рода, что и минерал, стоящее наравне с ним и подобными родовыми понятиями, пусть даже, возможно, более общее.

Пока мы поднимаемся в образовании видов и родов и формируем подлинные роды, мы восходим от полного материально наполненного существа объекта к универсальным эйдетическим чертам, которые могут быть общими для нескольких, бесчисленно многих объектов; из материально наполненных сущностей выделенных видов затем можно вновь выделить нечто материально наполненное, что является «общим», и так далее.

Таким образом, мы приобретаем из сущности определённого тона, помещая его в ряд с сущностью других тонов, сущность тона вообще, акустического вообще, чувственного качества вообще и тому подобное.

Однако всё его материальное содержание в нашей сфере реальностей есть «нечто случайное», связанное с «необходимым», с необходимой формой, именно той, которую выражает понятие физической вещи. Всё материальное содержание может изменяться и изменяется в физическом изменении; только одно не может измениться – универсальная форма физической вещи.

Небесное тело может измениться; набор материально наполненных свойств, которые его характеризуют, может изменяться разнообразно; оно в конце концов перестаёт соответствовать идее небесного тела; тогда его место занимают другие родовые понятия. Но как бы оно ни изменялось, даже если бы оно растворилось в газе и рассеялось в пространстве: физическая вещь остаётся физической вещью, и даже рассеяние или фрагментация ничего не меняют в этом, ибо сама её возможность уже предначертана в универсальной форме «физическая вещь».

Всё материально наполненное случайно; это то, что дано через опыт и что должно определяться через опыт в своих изменениях или неизменностях. Как оно изменяется – это факт. Но как бы оно ни изменялось, пока вообще есть опыт, пока восприятие, полагающее объект, сохраняет какую-либо легитимность, физическая вещь остаётся физической вещью.

Каким бы ни было «что» физической вещи, её материальное содержание, изменяющееся предсказуемо или непредсказуемо, универсальное, которое означают слова «физическая вещь» (а они означают очень многое), не может измениться; это рамка, в которой происходит всякое изменение.

То же самое естественно и в свободной фантазии. Я могу в своей фантазии совершенно произвольно изменять физическую вещь, которая передо мной возникает; если я фантазирую её как вещь, то есть если я фантазирую себя в переживающего и поддерживаю опытное полагание «в фантазии», то я ограничен.

И потому в эйдетической установке я могу выявить то, что существенно необходимо для этого ограничения, то есть сущность «физическая вещь».

Таким образом, в мире самих сущностей и эйдетических понятий предначертано различие между первичным и вторичным, что оправдывает в определённом смысле говорить об априорных и апостериорных понятиях.

Этот смысл априорного принадлежит понятиям реальностей и является «трансцендентальным» различием, поскольку оно и его отличие от апостериорного имеет свой источник в основном свойстве реальностей «конституироваться» как единства множеств.

Всё рассмотрение, которое мы здесь провели, очевидно, может быть понято как пример. То, что мы наиболее отчётливо показали себе в идее физической вещи как res extensa, столь же отчётливо для нас и во всех подобных случаях.

В сущности изначально дающего сознания вообще заложены кардинальные различия согласно основным видам, и одной из важнейших задач феноменологии является систематически искать и научно описывать их.

Каждому такому основному виду, очевидно, соответствует региональное понятие, которое ограничивает смысловую форму соответствующего основного вида презентирующей интуиции, и далее соответствует регион объектов, охватывающий все объекты, которым этот смысл присущ.

Учитывая, что в сущности этих изначально презентирующих актов также заложены основные виды фундирования и что с ними возникают новые основные виды презентирующей интуиции, которые фундированы именно в старых, возникают (как мы тщательно изучили в одном случае – фундировании психологического восприятия) порядки низших региональных понятий и фундированных в них понятий, а также соответствующие фундирования регионов объектов (например, материальная вещь, эстетиологическая вещь, человек или психика).

Априорное в смысле региона есть исходная точка онтологий, чья необходимость и особое положение в системе всех наук, а также чья уникальная методологическая функция в осуществлении фактуальных наук для соответствующих региональных сфер теперь действительно становится понятной из самых глубоких, даже изначальных основ феноменологии.

Действительно, совершенно ясно, что эйдетическая наука, принадлежащая региональному априори, например, физическая вещь вообще, психика вообще, должна иметь положение и значение, регионально отличное от всех других эйдетических познаний, которые, возможно, примыкают к «случайным» спецификациям идеи физичности, психики и т. д., то есть к материально наполненным понятиям, какими бы универсальными они ни были.

Поэтому ряду опытных наук о реальной действительности (как фактуальных наук) особым образом противостоит онтология физической природы как теория сущностей natura formaliter spectata, равно как и онтология одушевлённой или психической природы.

То, что такие онтологии должны быть, очевидно. Нет сущности без эйдетических истин; и очевидно, что даже реальные сущности, чьей форме как реальности уже присуще многообразное и, в зависимости от вида реальности, весьма различное вовлечение, не могут обойтись без богатого запаса эйдетических познаний.

Что касается онтологии природы, то здесь мы имеем науки, интегрированные в неё под названиями геометрия и кинематика; сюда же относятся априорные истины чистой теории времени, которые, конечно, являются общим достоянием для всех наук о реальности вообще.

То, чего ещё не хватает до сих пор, что не было построено в какой-либо достаточно систематически-научной форме – это онтологическая сфера специфической материальности, именно ядро любой «чистой» региональной естественной науки.

Обзор данного параграфа.

В данном параграфе из «Идей III» Гуссерль развивает ключевые для своей феноменологии идеи о региональных и родовых понятиях, их априорном статусе и роли в конституировании онтологий. Центральный тезис заключается в том, что региональные понятия (например, «материальная вещь», «одушевлённое существо») не являются просто обобщениями эмпирического опыта, но выражают сущностные (эйдетические) рамки, которые предзаданы самой структурой опыта и конституируют соответствующие регионы бытия. Эти понятия выводятся не через индукцию или дедукцию, а через аподиктически очевидную интуицию сущностей, что отличает их от эмпиристского понимания общих понятий как продуктов обобщения.

Гуссерль противопоставляет свой подход эмпиризму, который рассматривает все понятия (включая «материальную вещь» или «животное») как возникающие из опыта через постепенное обобщение. Для эмпириста нет принципиальной разницы между понятием «лягушка» и «животное» – лишь степень общности. Однако Гуссерль настаивает, что региональные понятия обладают особым трансцендентальным статусом: они задают априорные условия возможности опыта определённого типа, выражая не просто содержательные общности, но формальные структуры, без которых соответствующие объекты не могли бы быть даны в сознании. Например, «физическая вещь» (res extensa) – это не просто родовое понятие, объединяющее минералы, растения и т. д., а категориальная форма, предписывающая правила конституирования любого материального объекта в опыте.

Далее Гуссерль детализирует этот тезис через анализ свободной фантазии. Даже в воображении, где мы можем произвольно изменять свойства вещи (например, трансформируя кусок золота), сохраняется инвариантная структура «физической вещи» – её пространственно-временная оформленность и каузальная связанность. Если фантазия нарушает эти сущностные законы (например, устраняя каузальность), объект распадается на «фантомы», переставая быть реальностью. Таким образом, региональные понятия задают границы возможных вариаций, что демонстрирует их априорный характер.

Особое внимание уделяется различию между чистыми сущностями (схватываемыми в эйдетической интуиции) и эмпирическими понятиями, отягощёнными суждениями о реальности. Первые свободны от экзистенциальных полаганий и образуют ядро, которое может интегрироваться в различные контексты познания. Например, понятие «минерал» включает в себя как материально наполненное содержание (апостериорное), так и формальную структуру «физической вещи» (априорное). Ложность эмпирических моментов (например, ошибка в определении минерала) не отменяет априорной значимости региональной формы.

В заключении Гуссерль подчёркивает, что региональные онтологии (например, онтология природы или психики) имеют фундаментальное значение для наук, так как раскрывают сущностные законы соответствующих сфер. Они не сводятся к эмпирическим обобщениям, а задают «трансцендентальные рамки», без которых невозможна систематизация опытного знания. Это объясняет, почему, например, геометрия (как часть онтологии природы) обладает априорной строгостью, недостижимой для эмпирических дисциплин.

Таким образом, параграф обосновывает ключевую для феноменологии идею: классификация наук должна опираться не на эмпирические классификации, а на априорные региональные структуры, выявляемые через феноменологическую редукцию и интуицию сущностей.

Сравнение с другими философами.

1. Кант:

– У Гуссерля, как и у Канта, есть различие между априорными формами (региональные понятия) и эмпирическим содержанием.

– Но если у Канта категории выводятся из форм суждения, то у Гуссерля они усматриваются в интуиции.

2. Аристотель:

– Различие между родовыми и региональными понятиями напоминает аристотелевское различение «родов бытия» (категорий).

3. Брентано:

– Идея интенциональности (сознание всегда направлено на объект) развита Гуссерлем в учении о ноэматическом смысле.

Важно: Этот параграф показывает, как феноменология обосновывает априорные структуры опыта, отличая их от эмпирических обобщений.

§8. Рациональная психология и феноменология – ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ.

Обратимся к психологической сфере. То, что должна существовать рациональная психология, независимо от того, обладаем мы ею или нет, очевидно. Рациональное существование науки как идеи предшествует её обладанию. Необходимость рациональной геометрии была столь же очевидна до её развития, как сейчас для нас, не обладающих ею, очевидна необходимость рациональной психологии. Однако это уже не совсем верно. Даже если систематическое раскрытие идеи психической реальности отсутствует, у нас уже есть – в виде феноменологии – значительная часть рациональной психологии. И здесь мы вновь возвращаемся к главному интересу, направляющему наше исследование, сколь бы много других необходимых функций оно ни выполняло в рамках нашего дальнейшего круга интересов.

Рассматривая идею рациональной психологии, оставим в стороне все эйдетические истины, принадлежащие универсальной идее реальности вообще. Они образуют замкнутый запас, к которому, согласно уже затронутому ранее, принадлежат рациональные хронологические истины, и они являются не исключительным достоянием рациональной психологии, а общим достоянием всех рациональных наук, относящихся к региону реальности. Тогда изначально совершенно ясно, что какие бы рациональные истины ни входили в рациональную психологию, во всяком случае, все феноменологические истины также принадлежат ей. Прежде всего, те, которые относятся к действительно имманентным эйдетическим моментам возможных переживаний, а далее – непосредственно очевидные познания, принадлежащие различным уровням интенциональных коррелятов.

Рассмотрим положение дел более пристально. Это тем более необходимо, поскольку в настоящее время натурализм, столь сильно преобладающий среди психологов, как и среди всех естествоиспытателей, влечёт за собой почти всеобщее непонимание смысла феноменологии и её возможных достижений для психологической науки опыта. С этим связано принципиально искажённое представление, будто феноменология занимается восстановлением метода внутреннего наблюдения или вообще непосредственного внутреннего опыта. Только этим также объясняются те поверхностные (вернее, даже не поверхностные, поскольку вовсе не понимающие смысла вещей) литературные отвержения притязаний, которые феноменология выдвигает и должна выдвигать в силу своего специфического характера, – притязаний на то, чтобы проложить путь к реформе психологии (а также, с другой стороны, философии), реформе в буквальном смысле фундаментальной и новой.

Онтология психических или одушевлённых реальностей (если мы не боимся традиционных антипатий, можно спокойно сказать: рациональная зоология и антропология) имеет дело прежде всего с априори особого реального рода единства реальных свойств, принадлежащих идее одушевлённого реального вообще и, включённых в неё, также идее психики. Разговор о реальных свойствах приводит нас к реальным состояниям. Здесь речь идёт о диспозиционных определениях, о способностях. Способности – это способности делать что-то, диспозиции – это предрасположенности к чему-то. И к чему именно – ясно. Мы наталкиваемся на соответствующие группы «переживаний» в контексте «психической» жизни, и мы знаем, что ни одна группа переживаний здесь не упускается. Каждое переживание есть психическое состояние, как психология вообще говорит о психических состояниях применительно ко всей сфере переживаний.