Чувство такта

Папа шлёт тебе свои наилучшие пожелания и просит передать, что перечитал твоё последнее письмо с особым удовольствием. Жду ответа с нетерпением.

Преданная тебе всей душой,

Вероника Хоторн

P.S. Эмили только что сообщила мне, – а ей сообщила её осведомлённая обо всём на свете матушка, – что мистер Эшборн, кажется, помолвлен с Летицией Далримпл. Они познакомились в Лондоне несколько месяцев назад, когда мистер Эшборн вернулся из Индии. Если это правда, то от всей души желаю мистеру Эшборну иметь достаточно сил, чтобы сохранять душевное равновесие до конца своих дней.

Глава V

Наконец-то настал день и час, которых все ждали. Мистер Эшборн встречал гостей в просторном зале Оквуд-Холла. Впервые переступая порог давно пустовавшего дома, Вероника ожидала встретить здесь следы запустения, с которыми новый хозяин не мог успеть справиться. Но её ожидания не оправдались.

Здесь не было ни показной роскоши, ни чопорной строгости. В доме мистера Эшборна царила удивительная гармония двух миров. Стены гостиной были оклеены обоями цвета охры. Высокий мраморный камин и резные дубовые панели напоминали о традициях старой Англии. Мебель – строгие классические диваны и кресла красного дерева – была расставлена с безупречным чувством пространства, создавая уютные уголки для беседы.

Детали, умело вплетённые в традиционный фон, приковывали взгляд и пробуждали фантазию. На полированной поверхности консольного стола стоял тяжёлый чеканный ларец из тёмного серебра с причудливыми восточными узорами. В нише у окна, на шёлковой подставке, высилась изящная статуэтка индуистского божества, чья поза одновременно выражала и грацию, и отрешённость.

Но самым ярким и поразительным акцентом стал роскошный индийский ковёр, которым был задрапирован один из столов. Тканый из шёлка и шерсти, этот ковёр переливался глубокими красками – цветом спелого граната, шафрана и индиго, а его замысловатый узор напоминал одновременно и кущи райского сада, и карту неведомых земель. В воздухе угадывался едва уловимый, пряный шлейф нездешних ароматов, словно дух далёкой экзотической страны навсегда обосновался в стенах старого английского дома.

Гости расселись в столовой за длинным столом, сияющим белизной скатерти и блеском серебра. По правую руку от хозяина дома восседала леди Сеймур, по левую – мисс Далримпл, чья осанка выражала уверенность в своём исключительном праве на это место. Веронике досталось место в середине, между доктором Харрисоном и преподобным Элредом Уэсткоттом, пожилым викарием, чьи взгляды были столь же неизменны, как и расписание воскресных служб.

Слуги внесли массивную супницу,  и по столовой разнёсся нежный весенний аромат крем-супа из спаржи – бархатистыого, цвета бледного изумруда, поданного с хрустящими. Вслед за супом последовало настоящее изобилие. Сам хозяин, с мастерством, приобретённым, должно быть, в годы управления своей индийской конторой, ловко нарезал жаркое из баранины – центральное блюдо этой трапезы. Джентльмены, следуя этикету, предлагали дамам и другие блюда: запечённую форель в лимонном соусе, пирог с дичью, бараньи котлеты в панировке. Воздух наполнился гулом приглушённого восхищения.

– Как давно я не ела настолько изумительно прожаренную оленину! – прошептала миссис Мертон на ухо своей соседке миссис Гренвиль, однако её голос услышали многие.

Вероника, встретившись взглядом с сидевшей напротив Эмили, с лёгкой, едва заметной улыбкой обратилась к служанке:

– Скажите, мисс, в этот соус случайно не добавляли кайенского перца?

Доктор Харрисон сдержанно рассмеялся, в то время как леди Сеймур, заметив иронию в словах Вероники, недоуменно приподняла бровь. Мистер Эшборн, кажется, услышал вопрос и сохранил невозмутимость, хотя Вероника готова была поклясться, что уголки его губ тронула едва заметная улыбка.

После мясных блюд на столе появились изящные заливные, паштеты и тарталетки. Сдержанным заключительным аккордом трапезы стали десерты – свежие ягоды в изящных хрустальных креманках, фруктовые желе, орехи и ванильное мороженое.

На протяжении ужина мистер Эшборн управлял беседой с искусством опытного дирижёра. Обсудив с леди Сеймур достоинства разных сортов сирени, он с глубочайшей почтительностью выслушал томные замечания мисс Далримпл о скудости деревенских развлечений.

– Скажите, сэр, – обратилась к мистеру Эшборну Маргарет Мертон, – проживая в Индии, вы находили возможным оправдывать и поддерживать кастовую систему? Разделение людей, противоречащее идеям Просвещения?

– Я не оправдывал кастовую систему, мисс Мертон, – спокойно ответил он. – Но я пытался её понять. Ибо тот, кто проводит жизнь среди чужих обычаев, теряет привычку судить о них с высоты своих. Он становится наблюдателем, а не судьёй.

Его взгляд на мгновение скользнул вперёд и встретился со взглядом миссис Хоторн. В этом взгляде не было вызова, но была глубина, которая заставила её сердце на мгновение замереть. Вероника помнила юного Генри, который когда-то спорил с ней о добре и зле. Но сейчас перед ней сидел совсем другой человек – его мировоззрение сформировалось в суровых условиях чужой страны, и она с трепетом поняла, что юный мистер Эшборн остался далеко в прошлом, а перед ней сидит незнакомец, чья душа представляет собой загадку.

– Мистер Эшборн, наверное, в Индии вам пришлось пережить немало приключений? – спросила она. – Расскажите, какое из них стало для вас самым ярким?

– Приключения… Это слишком громкое слово, миссис Хоторн. Скорее, уроки. Один из самых ярких… и горьких… был преподан мне не принцем, не генералом, а старым садху, святым отшельником, чья хижина стояла на окраине Калькутты. – Он сделал паузу, дав возможность слугам унести его тарелку. – Один из наших молодых клерков, мистер Грин, человек горячий и неопытный, желая продемонстрировать товарищам своё презрение «дикарским суевериям», вошёл во внутренний двор местного храма в полусапогах из телячьей кожи, грубых и пыльных. Для индуиста это глубочайшее кощунство, ведь корова в Индии почитается как священное животное.

– И что же? Толпа разгневанных дикарей порвала его на куски? – с неподдельным ужасом спросила миссис Мертон.

– Реакция оказалась совсем не той, что я ожидал, – продолжал мистер Эшборн. – Не было ни криков ярости, ни попыток применить силу. Сначала толпа индусов, наблюдавшая за этим святотатством, просто… застыла. Возникла полная, звенящая тишина, более пугающая, чем любой шум. Люди, стоявшие неподалёку от мистера Грина, отшатнулись от него – асучи, нечистого, – в священном ужасе. Толпа отступила от него на несколько шагов, словно от прокажённого. Индусы смотрели на него не с гневом, а с леденящим душу отвращением и презрением. Затем, не проронив ни слова, они просто развернулись и ушли. Ушли от своего храма, осквернённого его присутствием.

На следующее утро работы на окрестных плантациях и в наших конторах остановились. Индусы не бастовали, не бунтовали – они просто не пришли. Весь район замер в немом, абсолютном и тотальном неповиновении.

Но один человек всё-таки пришёл – прямо ко мне в контору. Тот самый садху  – святой аскет, много лет назад сознательно отказавшийся от всех благ, живший в крайней нищете в полуразвалившейся хижине. Его духовный авторитет был непререкаемым. Он сказал: «Если ты хочешь мира, вышли его назад. Немедленно. Отправь его домой, в Англию».

Мистер Эшборн сделал паузу, сделав глоток из своего бокала.

– Я был поражён. «Это всё? – спросил я. – Никакого другого наказания?». Старик посмотрел на меня с бездонной печалью и сказал: «Для него нет наказания страшнее. Он приехал сюда искать богатства и положения. Лишить его Индии – значит лишить его будущего, о котором он мечтал. Это справедливо».

Мистер Эшборн снова отхлебнул вина.

– Я так и поступил. Отправил полного амбиций мистера Грина обратно в Англию на первом же корабле. Уничтожив его карьеру и лишив возможности разбогатеть, я, наверное, спас ему жизнь. И предотвратил волнения и конфликты на подведомственной мне территории. Я до сих пор не уверен, был ли мой поступок милосердием или жестокостью. Но я усвоил урок: справедливость может выглядеть беспощадно.

Он умолк, и его взгляд вновь встретился со взглядом Вероники. В его глазах она увидела, а не угадала всю тяжесть этого решения, которую он пронёс через годы. Наверное, именно в тот момент, – после разговора со святым отшельником, юный Генри из Кента окончательно исчез, чтобы уступить место мистеру Эшборну.

Глава VI

После перехода из столовой в гостиную застольное оживление сменилось приятная истома.

– Дорогая Летиция, не угодно ли тебе будет доставить нам удовольствие своей безупречной игрой? – не столько спросила, сколько констатировала леди Сеймур.

Мисс Далримпл величаво приблизилась к роялю. Она выбрала для исполнения одну из новейших сонат немецкого композитора. «Вулканическая музыка», «пламенный поток в гранитном русле» – такими характеристиками наградили слушатели эту сонату.

Надо отдать должное терпеливым учителям мисс Далримпл и её собственному трудолюбию и упорству – после первых же аккордов стало понятно, что исполнение будет технически безукоризненным. И это оказалось действительно именно так! Пассажи были отточены до блеска, каждая нота звучала отчетливо, а чеканному метроритму позавидовал бы любой швейцарский хронометр. Игра мисс Далримпл была подобна прекрасной, но безжизненной мраморной статуе: безупречной в форме, но лишённой тепла и души. Звуки не складывались в музыку. Партитура требовала огня, а её пальцы высекали из инструмента холодные льдинки. Слушатели ждали извержения вулкана, но в исполнении мисс Далримпл оно так и не случилось.

Доктор Харрисон перехватил взгляд Вероники. В его глазах она прочла не столько насмешку, сколько сожаление о тщетности затрачиваемых мисс Далримпл усилий. Кажется, доктор Харрисон наблюдал, но не наслаждался.

Зато в отношении мистера Блоссома «вулканическая музыка» в совокупности с обильной трапезой чуть было не сыграли злую шутку. Попросту говоря, мистер Блоссом начал клевать носом, уютно устроившись в углу мягкого дивана. Дремотное состояние могло бы породить приводящие к конфузу естественные звуки, если бы не случайное прикосновение мистера Эшборна: проходя мимо, он задел своим локтем плечо мистера Блоссома.

– Прошу меня извинить, – только и сказал мистер Эшборн.

Случайным свидетелем этой сцены оказалась сидящая неподалёку Эмили. Именно она и рассказала об этом маленьком происшествии Веронике.

Последний «вулканический» аккорд сменили аплодисменты.

– Браво! Какая чудесная музыка и какое достойное исполнение! – воскликнула миссис Мертон. – А теперь, мистер Эшборн, вы просто обязаны что-нибудь спеть для нас.

Мисс Далримпл, ещё не покинувшая своего места за инструментом, со смиренной улыбкой предложила свои услуги аккомпаниатора.

С мягкой, но не допускающей возражений учтивостью, мистер Эшборн ответил:

– Благодарю вас от всей души, мисс Далримпл, но не смею злоупотреблять вашей безграничной добротой. Я готов слушать ваше исполнение хоть каждый день, но, как искренний почитатель вашего таланта и поклонник вашей красоты, считаю своим долгом дать вам возможность немного отдохнуть и восстановить силы. Думаю, что доктор Харрисон согласится с моими доводами…

– Вне всякого сомнения, – подтвердил доктор. – Отдавая дань виртуозности, мисс Далримпл, хочу предупредить вас об опасностях перенапряжения при постоянной нагрузке на кисти рук, которое может привести к неврологическим расстройствам. И хотя сегодня усталость не посмела наложить свой отпечаток на ваше прекрасное лицо, я не могу не признать, что столь виртуозное исполнение сложнейшей сонаты потребовало от вас не только физических, но и эмоциональных усилий. Согласитесь, ведь именно эмоциональная драматургия является наиболее затратной частью исполнительского мастерства! Конечно же, вам нужно отдохнуть.

Мистер Эшборн приблизился к Веронике.

– Уважаемая миссис Хоторн, я хочу попросить вас о помощи. Много лет назад у нас с вами сложился хороший творческий дуэт. Как величайшую драгоценность я сохранил воспоминания о наших совместных занятиях музыкой в Кенте. Прошлое нельзя вернуть, но можно воплотить в настоящем наши мечты. Когда я приобрёл Оквуд-Холл и узнал, что вы и ваш почтенный отец находитесь в числе моих соседей, я позволил себе помечтать. Помогите, пожалуйста, воплотить мою мечту в жизнь. Вместе с вами я хотел бы исполнить романс…

Начало обращённой к ней речи ввело Веронику в смущение, но она быстро овладела собой и подхватила оборванную фразу:

– Ни слова больше! Позвольте мне угадать, какой именно романс вы хотели бы исполнить?

– Отдаюсь вашей милости, – ответил мистер Эшборн с полуулыбкой.

Быстрым шагом Вероника подошла к роялю и взяла первые аккорды. По вспыхнувшему радостью взгляду мистера Эшборна она поняла, что угадала. Его голос, утративший лёгкость на высоких нотах, но обретший с годами глубину, напомнил об их совместных прогулках по меловым холмам Норт-Даунс. Слова о пурпурном вереске и горном чабреце казались волшебным заклинанием, ворвавшемся в гостиную Оквуд-Холла. Это была шотландская баллада «Wild Mountain Thyme».

Слушатели были приятно удивлены голосом владельца дома и его артистичным исполнением этой простой, на первый взгляд, музыки. Леди Сеймур выразила своё восхищение сдержанно, миссис Мертон захлебнулась словами восторга. Мисс Далримпл промолчала, но лицо её выражало вежливую учтивость несколько бледнее обычного.

– Миссис Хоторн, я был свидетелем ваших первых шагов в композиции. Продолжаете ли вы сочинять музыку? – спросил мистер Эшборн.

– Мне немного стыдно вспоминать свои наивные детские песенки, – с некоторым смущением ответила Вероника. – В Лондоне я брала уроки у мистера Крамера. Но, увы, мне не хватает усидчивости и трудолюбия, чтобы достичь каких-либо успехов. Время от времени я пытаюсь что-то сочинять…

– Могу ли я, набравшись смелости, попросить вас исполнить какое-нибудь из ваших сочинений? – глаза мистера Эшборна неотрывно смотрели на миссис Хоторн, словно он пытался прочесть ответ на её лице до того, как она произнесёт его вслух.

– После виртуозной игры мисс Далримпл, после проникновенного исполнения вами баллады, я чувствую неловкость и уверена, что вы, – и все присутствующие, – будете сильно разочарованы. Однако, чтобы не быть голословной и навсегда закрыть вопрос о моих скромных музыкальных способностях, я конечно, исполню вашу просьбу – в знак глубочайшего к вам уважения.

Склонившись над роялем, она взяла первый аккорд. Вероника исполняла балладу на стихи Ричарда Лоулейса. И хотя мелодия была простой и незатейливой, и хотя Вероника не могла похвастаться выдающимися вокальными данными, её исполнение было преисполнено проникновенной решимости, достоинства стойкости духа – в полном соответствии с текстом. «Железные решётки мне не клетка, и каменные стены – не тюрьма. Духовные узы сильнее железных оков, но наша воля – строить ли тюрьму в раю или создать рай в темнице».

Вероника замолкла, и на несколько секунд зал Оксвуд-Холла погрузился в тишину, а затем раздались аплодисменты. Доктор Харрисон был искренне тронут, мисс Далримпл выглядела озадаченной. Лицо Эмилии пылало восторгом и гордостью за подругу.

– Довольно смелый выбор стихов для леди… – произнесла леди Сеймур, обращаясь к миссис Мертон, таким голосом, чтобы её могли слышать все присутствующие. – И на редкость мрачный. Впрочем, для вдовы, пожалуй, простительно. В её положении мысли о темницах и решётках не кажутся столь уж неестественными.

– Текст Ловлейса демонстрирует стоицизм, достойный римского философа, – снисходительно заметила Маргарет Мертон. – Музыка же, хоть и простая, но она гармонично дополняет глубокий смысл слов.

– Этот замечательный текст нужно понимать как метафору смирения перед Божьей волей, какой бы суровой она ни казалась, – поддержал её преподобный Уэсткотт. – Да, несомненно, именно так.

И только мистер Эшборн поначалу не проронил ни слова. Он подошёл к Веронике, когда та уже отошла от рояля:

– Благодарю вас, миссис Хоторн, – произнёс он с безупречной учтивостью. Но в его взгляде читалось нечто большее: нескрываемое уважение и безмолвный вопрос. Их общее прошлое не просто воскресло в звуках старинной баллады – оно перешло в совершенно новое, тревожное и многообещающее настоящее, полное тишины, которую теперь предстояло наполнить смыслом.

Глава VII

Воспоминания о званом вечере в Оксвуд-Холле были ещё свежи, но уже успели стать драгоценностью, которую Вероника поместила в особую шкатулку свою памяти – в тот уголок, где она хранила сокровища прошлого, помогающие ей переживать серые будни настоящего. Она сидела за письменным столом, приводя в порядок бухгалтерские документы, когда из приоткрытого окна донеслись звуки приближающегося экипажа. Выглянув на улицу, Вероника увидела подъезжающий к крыльцу знакомый фаэтон, и радостная улыбка поневоле озарила её лицо.

Мистер Эшборн был принят в гостиной Хоторн-Коттеджа с той простой радушностью, которая только и была возможна в стенах этого дома. Желание лично поблагодарить его обитателей за оказанную честь и убедиться, что званый вечер не был слишком утомительным – такова была цель визита или, во всяком случае, так её озвучил сам хозяин Оксвуд-Холла. Мистер Блоссом заверил, что великолепно провёл время и чрезвычайно рад видеть соседа в своём доме. Он пригласил мистера Эшборна отобедать, и тот с радостью согласился.

Застольный разговор естественным образом обратился к участникам памятного вечера.

– Признаюсь, я всё ещё пребываю под сильным впечатлением от нашего маленького сообщества, – заметил мистер Эшборн. – Проведя столько лет вдали от Англии, начинаешь ценить тонкие оттенки здешних характеров. Мои новые соседи – настоящая энциклопедия английских нравов.

– Думаю, в этой энциклопедии вы нашли для себя занятные и познавательные статьи, – с улыбкой сказала Вероника.

– О, без сомнения! Например, я был совершенно очарован непоколебимой уверенностью леди Сеймур в том, что её мнение по любому вопросу – от прогноза урожая артишоков до последних новостей из парламента, – не может быть темой дискуссии. Это качество, должно быть, невероятно удобно в жизни – избавляет от мучительных сомнений.

– Хотел бы я услышать мнение леди Сеймур в отношении законопроекта об освещении лондонских улиц газовыми фонарями, – заметил мистер Блоссом.

– Я почти уверен, что она нашла бы эту идею в высшей степени вульгарной и опасной. «Мистер Эшборн, – сказала бы она, – вы только представьте, какие тени будут отбрасывать эти ужасные фонари на фасад Букингемского дворца!».

– Без сомнения! – рассмеялась Вероника. – А каков, как вы думаете, был бы её вердикт по поводу вошедшего в моду увлечения морскими купаниями в Брайтоне?

– Боюсь, она объявила бы это занятие не только пагубным для здоровья, но и социально разлагающим, ибо оно стирает необходимые границы между сословиями, представители которых погружаются в одни и те же волны.

– О да, – согласился мистер Блоссом, – она, несомненно, увидела бы в этом прямой путь к анархии.

– Гораздо безопаснее обсуждать с леди Сеймур виды на урожай артишоков. А каково ваше мнение о других участниках вечера? Например, о семействе Мертон? – поинтересовалась Вероника.

– Все представители этого семейства вызывают у меня глубокое уважение. Мистер Мертон – своей немногословностью. К счастью, я смог услышать его голос как минимум дважды: при приветствии и прощании. Мне вспоминается поговорка о том, что под тихой поверхностью воды может скрываться глубокое течение.

– Голос миссис Мертон звучит в этом семействе намного чаще и гораздо громче, – согласилась Вероника.

– Зато их дочери представляют собой золотую середину. Мисс Эмили молчалива – это качество досталось ей от отца, но всё-таки не настолько, чтобы я мог расстаться с надеждой время от времени беседовать с ней о живописи. Что же до мисс Маргарет, то живостью своих речей она пошла скорее в мать, зато глубина их содержания – без сомнения, отцовское наследство.

– А что вы можете сказать о мисс Далримпл? – не без волнения поинтересовалась Вероника.

– Что же касается мисс Далримпл, то, по всей видимости, моё непростительное решение лишить её удовольствия аккомпанировать мне нанесло её самолюбию рану, которая, я опасаюсь, не скоро заживёт.

– Не тревожьтесь. Вы сделали это с достаточной долей учтивости, чтобы нанесённая рана не причинила ей серьёзного ущерба. Однако я не уверена, что найдётся лекарство от скуки, которую она, по-видимому, испытывает в нашем обществе.

– Общество, – подхватил мистер Эшборн, – это любопытная штука. Оно состоит из людей, которые без устали жалуются на его удушающие рамки, но при этом не мыслят себя вне его.

– «Железные решётки мне не клетка, и каменные стены – не тюрьма», – напомнила Вероника. – Воля человека способна взрастить ростки свободы даже на почве строгих ограничений. Взять хотя бы доктора Харрисона. Его энергия, готовность служить людям, его современные, прогрессивные взгляды на медицину – настоящий свежий ветер, неожиданно прорвавшийся в наше консервативное сонное царство.

Вероника была рада удостовериться, что взгляды мистера Эшборна во многом совпадают с её собственными. Между ними возникла, точнее сказать, возрождалась, и с каждой минутой крепла та самая лёгкость общения, в основе которой лежит сходство умов, сердец, характеров.

По окончании трапезы Вероника предложила прогуляться по саду. Променад мистера Блоссома закончился в ближайшей беседке в уютном плетёном кресле под сенью плюща и плетистых роз. Ироничное оживлённое настроение покинуло мистера Эшборна на садовой дорожке. В задумчивости он шёл рядом с Вероникой, которая рассказывала ему о растениях, выращенных её заботливыми руками. Они приблизились к конюшне, и миссис Хоторн познакомила гостя со своей любимицей Лирой.

– Вы увлекаетесь верховой ездой? – удивился мистер Эшборн.

– Я не могу назвать себя искусной наездницей, – покачала головой Вероника. – Но для конных прогулок по полям и холмам большого искусства и не требуется.

– Помню, что в юности вы с опасением относились к лошадям.

– Да, это так. Я не могла совладать с вашим Громовержцем.

– О, да. Громовержец обладал капризным характером. Порой он отказывался слушаться даже меня.

– Что вы шептали ему на ухо прежде, чем сесть в седло?

– Я говорил: если будешь упрямиться, то никогда больше не получишь от меня ни кусочка сахара.

– Громовержец был упрям, но мой брат Фредерик его переупрямил, – заметила Вероника.

– Думаю, что он завоевал доверие, угощая сахарком втайне от всех.

В воздухе витал аромат роз и ностальгии по почти забытым, но внезапно ожившим временам. Беседа продолжалась, а в манере мистера Эшборна сквозило всё больше неуверенности. Он то смотрел прямо в лицо Вероники, то отводил взгляд, словно подыскивая слова для вопроса, который не давал ему покоя. Наконец он произнёс:

– Странная вещь – память. В Индии, в самый невыносимый зной, я вдруг до мельчайших подробностей вспоминал Кент и запах мокрой земли после летнего ливня. Или звук… звук рояля из открытого окна гостиной в Уэвертон-Холле.

– Вы были счастливы в Индии?

Этот простой вопрос заставил мистера Эшборна глубоко задуматься.

– И да, и нет, – ответил он спустя несколько секунд. – Временами я забывал обо всём на свете – и чувствовал себя счастливым. Были периоды, когда воспоминания об Англии накрывали меня, как волна накрывает шлюпку – и, как ни странно, в такие моменты я тоже был счастлив. Но бывали дни и ночи безвременья. Когда казалось, что прошлого ещё нет, а будущего уже не будет. И тогда я чувствовал себя на грани отчаяния.

– Жизнь редко складывается так, как мы мечтаем в юности, не так ли? – проговорила Вероника, глядя себе под ноги. – Но в любом положении можно найти свои… тихие радости.

Она подняла глаза, смело посмотрела в лицо мистера Эшборна и встретила его глубокий, проникающий взгляд.

Глава VIII

– Мистер Эшборн, меньше всего мне хотелось бы показаться навязчивой и вульгарной в ваших глазах, – сказала Вероника, – но мне кажется, с моей стороны будет гораздо тактичнее, отбросив условности, честно рассказать вам о том, как складывалась моя собственная жизнь в эти годы. Молчание и недомолвки порождают фантазии, а мне не хотелось бы, чтобы вы заполняли недостаток осведомлённости предположениями, которые неизбежно приведут к заблуждениям.

– Миссис Хоторн, я никогда не видел с вашей стороны ни малейшего проявления навязчивости или вульгарности. Совсем наоборот! Даже в юности вас отличало безупречное чувство такта.

– В таком случае, вы не против, если я расскажу вам свою историю?

– Я весь внимание! И, поверьте, что бы ни происходило в вашей жизни в прошедшие двадцать лет, вы не услышите от меня ни слова осуждения. Что-либо подобное даже представить невозможно в моих самых потаённых мыслях!