скачать книгу бесплатно
– Проблемы с апноэ – это понятно, но я никогда не слышал, чтобы к врачам обращались с кошмарами, – удивился он.
– Почему же, – возразила Инга, – это такое же нарушение сна, как и любое другое. Поддается диагностике и лечению.
– Всегда ли при таких расстройствах проводится полисомнография?
– Хороший вопрос, – отметила сомнолог, тонкие губы тронула одобрительная улыбка. – Чаще всего сновидения, в частности кошмары, приходят в определенный момент – во время так называемой фазы быстрого сна. Наверное, вы слышали об этом?
– Когда-то и где-то, – туманно ответил Рогов.
– Эта фаза длится примерно пятнадцать минут и наступает несколько раз за ночь, обычно человек видит сны именно тогда. – Инга старалась говорить будничным, повседневным тоном, не желая выглядеть занудной лекторшей. – Есть данные о том, что сновидения возможны и в медленную фазу, но… впрочем, подробности здесь ни к чему. Что важно – человек, которому снится кошмар во время фазы быстрого сна, обязательно просыпается. С криком или без, но просыпается.
– А Буковский?
– В этом-то и странность. Потому и решили провести полномасштабное обследование: он не просыпался, пока быстрая фаза не заканчивалась. Лишь тогда прекращалось сновидение, и его можно было разбудить. Во время же быстрой фазы он кричал, даже истошно вопил; его трясли и хлестали по щекам, звали по имени, но безрезультатно – он продолжал спать, видеть кошмар и орать, пока сам не затихал, и только тогда просыпался.
Птицы замолкли, убаюканные человеческой речью, прикорнули на своих жердочках. Рогов слушал внимательно, хмуря светлые брови. Руки покоились на столе, пальцы с коротко подстриженными и ухоженными ногтями задумчиво постукивали по лакированной столешнице. Инга бросила на них короткий взгляд, невольно отметила отсутствие кольца.
– Буковский говорил, что именно ему снилось? – спросил следователь.
Инга потерла лоб, припоминая содержание интервью трехдневной давности.
– Обмолвился как-то раз после первой ночи в лаборатории о неких линиях или полосках… э-э… скрещенных сиреневых линиях. Но избегал об этом рассказывать в подробностях – воспоминания о кошмарах вызывали у него панические атаки. Как я поняла из разговора, именно сам образ, который ему снился, вызывал такой невероятный ужас. Он был безумно напуган этими сиреневыми линиями.
– Что показали результаты полисомнографии?
Инга снова пожала плечами.
– Данные собраны, но еще не проанализированы. Я собиралась заняться этим в ближайшие дни.
– Буду очень благодарен, если сообщите о результатах анализа и о ваших выводах.
Рогов достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, а оттуда – картонный прямоугольник визитки и протянул через стол.
– Звоните в любое время, – предложил он, – если не смогу ответить, то перезвоню при первой возможности.
– Мы закончили? – вяло спросила Инга и засунула визитку в карман джинсов. Стало стыдно, что не смогла скрыть облегчения, – усталость взяла свое. Давить зевоту стало невозможно.
– Думаю, на сегодня хватит, – кивнул следователь, вставая со стула. – Буду ждать от вас звонка.
– Обязательно, – пообещала Инга и тоже поднялась. Решила спросить: – Скажите, вы раньше сталкивались с чем-то подобным?
Рогов спрятал телефон в карман и шагнул к выходу из кабинета, точно радушный хозяин, провожающий гостя.
– Знаете, не будь у меня флешки с записью камеры видеонаблюдения, никогда бы не поверил, что это самоубийство: если человек решил уйти из жизни, есть ведь масса иных способов, более легких и менее болезненных. Можно предположить, что он находился под воздействием – наркотическим в комбинации с психическим, – раз уж сотворил с собой такое… Но пока рано делать заключения, экспертиза покажет.
Остановившись у самой двери, он повернулся к доктору, улыбнулся и сказал совсем другим тоном:
– Рекомендую крепкий чай с тертым имбирем и медом, желательно гречишным.
– Что? – Инга вскинула широкие брови. – Для чего?
– Вы же, очевидно, простыли, – развел руками Рогов, – вон как хрипите. А имбирь замечательно помогает при…
Инга коротко хохотнула, покачала головой.
– Я совершенно здорова, уверяю вас, – сказала с мягкой улыбкой, – такой голос у меня с самого отрочества.
Следователь растерялся, слегка покраснел.
– Простите, пожалуйста, я не… – смущенно пробормотал он.
– Все в порядке, – совершенно искренне заверила Инга. За свои сорок с небольшим она давно успела привыкнуть, что незнакомые люди при первой встрече удивлялись ее хриплому голосу. Бывали и такие, кто находил его весьма сексуальным.
– Всего доброго, доктор, – Рогов пожал ей на прощанье руку и позволил покинуть кабинет директора.
У порога топтался Мотыгин, ожидая свой очереди на беседу со следователем. Инга попрощалась и с ним, направилась в сторону лестницы, ведущей к выходу из здания. Надежда поспать хотя бы часок перед тем, как придется возвращаться обратно, еще теплилась в душе, и она, покинув здание института, заспешила к припаркованной неподалеку машине.
Когда села за руль, взгляд упал на небольшую фотографию, приклеенную с краю к зеркалу заднего вида. С фотографии едва заметно ей улыбался мальчишка, скоро подросток – остролицый и горбоносый в маму, голубоглазый и светловолосый в папу. Инга, к своему стыду, вспомнила, что вчера не разговаривала с сыном. Сегодня вечером, пообещала она себе, обязательно скайпану Алексу, надо узнать о результате тестов в школе, ну и вообще, поговорить. Послав мальчику мысленный поцелуй, она включила зажигание и вырулила со стоянки.
5
Как и ожидалось, работа в институте, особенно в лаборатории сна, весь следующий день шла через пень-колоду. Сотрудники, от директора до уборщицы, выглядели подавленными и удрученными, происшествие никого не оставило равнодушным. Подобное случается не каждый день, а точнее, не случалось никогда прежде. И как теперь это событие отразится на репутации института, оставалось только гадать.
Инга решила отменить все запланированные на этот день мероприятия и встречи. Администратор Мария Аркадьевна обзвонила тех пациентов, у которых были назначены обследования или процедуры, и перенесла запись на другие дни. У большинства клиентов перестановка возражений не вызвала, но нашлись и те, кто предпочел поворчать, прежде чем согласиться. Последним распоряжением в этот день стал приказ отпустить всех работников по домам сразу после обеда. Директор Мотыгин против такого решения не возражал, сознавая, что шокированным сотрудникам важно дать возможность восстановить душевные силы. Однако строго предупредил, что с завтрашнего дня клиника возобновляет работу в штатном режиме.
Лаборант Мирошниченко уходил одним из последних. Когда он стоял на пороге ординаторской и натягивал ветровку, Инга окликнула его:
– Дима, что с материалами наблюдений?
Он вяло потащился к столу руководителя лаборатории и выложил перед ней флеш-накопитель с выгравированной эмблемой института.
– Простите, что не отдал сразу, вылетело из головы.
– Спасибо, Дима, – сказала на это Инга и взяла флешку в руки, – здесь все материалы, так?
– Да, все как просили.
– До завтра!
– И вам хорошего дня, Инга Юрьевна.
Лаборант устало улыбнулся на прощание и исчез за дверью.
Инга встала и прошлась по ординаторской. Время было только послеобеденное, но бессонная ночь давала о себе знать. В помещении опять барахлила вентиляция, воздух стоял спертый, душный. Она прошла к окну, распахнула створку. В комнату ворвался порыв свежего осеннего ветра – прохладного, но бодрящего. Торчать на работе совершенно не хотелось. Раз уж появилась возможность поработать дома, то лучше ею воспользоваться. Смена обстановки, особенно после вчерашнего, поможет вернуть самочувствие в норму. Инга закрыла окно, выключила компьютер и, взяв со стола флешку, направилась к двери.
Двадцать минут спустя она стояла на пороге своей квартиры, поворачивая ключ в замочной скважине. Из-за двери послышалось жалобное мяуканье.
– Привет, Жоська, девочка моя! – нежно проворковала Инга, войдя в прихожую. Пушистая рыжая персиянка принялась с энтузиазмом и громким мурлыканьем тереться о ноги хозяйки. Увидев, что та закрыла дверь и сбросила туфли, кошка помчалась в кухню, и продолжила жалобно мяукать оттуда, призывая хозяйку поторопиться. Намек был понятен и не требовал пояснений.
Наконец Инга приготовила себе чашку крепкого зеленого чая – своего любимого, с жасмином, – и прошла к письменному столу, занимавшему почетное место у стены между двух высоких расписных ваз со свежими гладиолусами, которые она частенько покупала сама себе. Несколько месяцев назад это место принадлежало телевизору, но Инга решила продать его. Все, что ей могло понадобиться от телевидения, находилось в свободном доступе в интернете. Она считала, что мощного качественного компьютера и широкополосного интернета вполне достаточно для связи с тем информационным океаном, в котором сегодня бултыхается человечество. Окруженный ворохом исписанных бумаг, старых квитанций и шоколадных оберток, на столе стоял ноутбук, соседствуя с переполненной окурками пепельницей.
Инга села на стул, «разбудила» компьютер. Вставив флешку, открыла папку с документами: сохраненными в электронном формате результатами полисомнографии Буковского. Отдельными файлами были записаны данные электроэнцефалографии с показателями биоэлектрической активности мозга, электроокулограммы с зарегистрированными движениями глаз, электромиографии, описывающей состояние мышечной активности во время сна, и, наконец, электрокардиографии с показателями ритма работы сердца. В отдельном файле хранились записи регистрации движения ног и прочих параметров, входящих в комплексный процесс полисомнографии. В папке имелся также видеофайл – запись камеры наблюдения, сделанная во время последнего сеанса. Ее Инга решила просмотреть в самом конце. Открывая документ за документом, она погрузилась в чтение, внимательно изучая каждую цифру, каждый скачок кривых на графике.
Поначалу Инга решила, что не поняла результатов, ошиблась, возможно, из-за недосыпания. Начала просматривать заново страницу за страницей, график за графиком. Мелькнула другая мысль: все равно ошибка, электроника дала сбой. Твою дивизию, таких показателей не бывает, только не у людей!
Электроэнцефалограмма демонстрировала аномальную активность в обеих миндалинах. Повышенная интенсивность сигналов в этой области мозга – явление вполне нормальное, когда человек боится, потому миндалины и называют центром страха. Но то, что показывали графики, выглядело совершенно невероятным.
Если аппаратура не ошиблась в замерах, возбуждение миндалин Буковского превышало средний индекс активности при ночных кошмарах на 150% в первую ночь и на 380% во вторую. А в третью – в последнюю ночь – индекс достиг совершенно фантастического уровня: на 550% выше средних значений. С подобным Инга не сталкивались ни разу за все восемь лет работы сомнологом, поэтому поверить в истинность зарегистрированных данных было трудно, даже невозможно. Если анализ не врет, то… Она затруднялась описать словами, что пациент должен был чувствовать во время своих кошмаров. Это находилось за гранью человеческой эмпатии.
Инга откинулась на спинку стула, потерла красные от напряжения глаза. Вытащила из пачки сигарету, закурила, направила в потолок струю сизого дыма. Как это понимать? При кошмарах такого не бывает. Что же с ним произошло, с Буковским? Кто-то накачал его нейротропными веществами? Какие из них в состоянии вызвать такой эффект? Ни один препарат на такое не способен. Если это изощренное убийство, то вскрытие, определенно, выявит наличие легко узнаваемых химических соединений в крови. А если не выявит, то, выходит, суицид?
Инга встала, походила по комнате, попыхивая сигаретой. Затем взяла пепельницу в руки, подошла к окну и приоткрыла форточку. Опершись о подоконник, продолжила размышлять.
Убийство или суицид? Скорее всего, ни то, ни другое. Если данные полисомнографии верны, то происшедшее может оказаться непроизвольной реакцией сознания на колоссальной интенсивности чувство страха. Словно человек испытывал такой непреходящий ужас от снившегося кошмара, что пытался вылезти сам из себя, освободить свой разум от оков непередаваемой жути.
Б-р-р… Инга содрогнулась от собственных мыслей. Ткнув окурком в дно пепельницы, она вернулась к ноутбуку. Несмотря на открытую форточку, в комнате повис сизый никотиновый туман. Инга не раз и не два зарекалась курить в квартире, прекрасно сознавая, что дым портит не только стены и потолок, но и мебель. Однако потеряла счет случаям, когда в задумчивости или в стрессе нарушала собственное правило. Из-за спины укоризненно мяукнула Жося, принюхиваясь к сигаретному дыму, но в очередной раз проявила снисхождение к хозяйке и запрыгнула на сиденье стоящего рядом кресла. Свернувшись пушистым рыжим клубком, она замурлыкала и впала в сытую дрему.
Инга долго не решалась кликнуть по иконке видеофайла: догадывалась, что ее ждет ужасное зрелище. В конце концов все же сделала усилие, нажала.
Судя по данным энцефалограммы, фатальный кошмар начался во вторую быструю фазу сна, которая пришлась на два часа ночи. Инга отмотала видео сразу к этому моменту, не желая терять времени зря. С замиранием сердца стала вглядываться в экран, наблюдая, как пациент, до того лежавший неподвижно, вдруг часто задышал, начал ворочаться во сне, дергать руками и ногами. Послышалось мычание, которое скоро переросло в рев и наконец в леденящий душу истошный вопль. Медсестра Алена Малинина, с таким поведением Буковского знакомая и знавшая, что кошмар никак не прервать, разбудить пациента и не пыталась. Об этом она сообщила в разговоре с Ингой сегодня утром, когда пришла на работу с красными заплаканными глазами. Поговорив с ней, Инга отправила ее домой первой. Но прежде выяснила, что Алена, которой не повезло дежурить в ту ночь в операторской, видела на экране монитора, как пациент, воя, буквально срывает с себя лицо и с нечеловеческим воплем выдавливает глаза. Эта картина настолько потрясла девушку, что она впала в ступор и не могла пошевелиться, словно приросла к стулу. А когда наконец пришла в себя, в палате номер девять было тихо. Камера демонстрировала ужасное зрелище, но всех подробностей передать не могла. Алена оставила пост в операторской и побежала в палату. То, что предстало ее взору там, оказалось последней каплей – она завизжала от ужаса и потеряла сознание. Там, на окровавленном полу, ее и нашли Дмитрий и дежурный врач.
Сопоставив данные полисомнографии и видеозапись, Инга пришла к очевидному, хоть и невероятному выводу: скорее всего, Буковский погиб столь страшной смертью в результате собственных неосознаваемых действий, вызванных невообразимым ужасом, который он испытывал во время ночного кошмара. Все говорило в поддержку этого вывода, если только экспертиза и вскрытие не покажут чего-то иного. Вопрос: что могло вызвать кошмар такой необычайной интенсивности?
Инга встала, потянулась к пачке с сигаретами. Закурив, она вышла на балкон и села на деревянный табурет. Все еще теплое сентябрьское солнце приятно грело спину, но порывы прохладного ветра заставляли ежиться и сожалеть о том, что не захватила куртку или хотя бы свитер, а вышла на свежий воздух в чем была – в домашних шортах и футболке. Инга торопливо затягивалась, потирая озябшие плечи, и пыталась унять тошноту, которая не отпускала после просмотра страшного видео. Жуткие кадры всплывали перед внутренним взором, бросая в дрожь. Не то чтобы она боялась, нет, но наблюдать такое было просто отвратительно. Однако она понимала, что посмотреть запись еще хотя бы раз ей в любом случае придется, чтобы сделать необходимые выводы для себя и для полиции. Кстати, о полиции…
Инга щелчком отправила окурок за перила балкона и вернулась в гостиную. Осмотрев письменный стол, выискала среди кучи нужных и ненужных бумажек обведенную голубым кантом визитную карточку Рогова. Кроме контактной информации, звания и должности, на визитке имелось миниатюрное фото следователя – легкая, чуть высокомерная улыбка на продолговатом лице с заостренным подбородком, аккуратно уложенные на косой пробор волосы, высокий прямой лоб. Ему б не следователем, ему б на сцену и микрофон в руки. Стадионы бы собирал.
Инга усмехнулась своим мыслям. Достала из кармана шортов телефон, набрала номер, но через несколько секунд приятный женский голос сообщил, что абонент не может принять звонок.
Досадно, когда тот, кто тебе нужен, оказывается недоступен.
6
Вечер прошел как обычно: чтение, просмотр новостей и беседа по скайпу с сыном. Алекс, которому в декабре исполнялось двенадцать, учился в пятом классе и жил у своего отца вместе с его новой семьей. Когда обсуждали развод со Стефаном, Инга против такого расклада не возражала, скорее, была его инициатором: она ничуть не сомневалась, что мальчику, родившемуся в Швеции, будет лучше остаться на родине. И дело не только в уровне жизни. Ингу прежде всего беспокоило, что дети с таким диагнозом, который был поставлен Алексу, в России обычно не получают и половины той помощи, на которую можно рассчитывать в Скандинавии. Знакомая с нравами детей в обеих странах, она была уверена, что насмешек и травли проще избежать там, где в аутистов не тычут пальцем и не называют даунами, – легкая форма этого расстройства позволяла Алексу обучаться в обычной школе, а дети в них терпимы не всегда. Да и русский сына оставлял желать лучшего: вряд ли мальчишка, привыкший большую часть времени разговаривать на шведском, потянул бы тяжелейшую программу российского среднего образования.
Стефан же, который ужасно боялся, что бывшая жена увезет от него сына в чужую страну, куда без визы не попасть, был безумно рад оставить ребенка у себя. Алекс получил собственную спальню с отдельным входом, душевой и туалетом: просторная загородная вилла в восточных предместьях Стокгольма, куда переехал Стефан со своей новой женой, изобиловала пустыми комнатами. Отдельную отвели даже Инге – для тех случаев, когда она приезжала навестить ребенка. Бывший великодушно отказался от алиментов и вместо этого предложил оплачивать ее расходы на дорогу. Инга, поразмыслив немного, согласилась. Почему бы, собственно, и нет? Обладая двойным гражданством, она могла беспрепятственно навещать сына всякий раз, как удавалось выбить у Мотыгина отпуск. Бывало, приезжала и на уикенд. Словом, такой расклад устраивал всех. Кроме Алекса.
Слезы, мольбы не бросать и забрать с собой, намеренно сломанный замок на ее чемодане и прочие обескураживающие своей наивностью попытки не позволить маме уехать – все это не казалось таким уж страшным, можно пережить и стереть из памяти. Но забыть его взгляд тогда, в аэропорту, у самого турникета, нерушимой границей пролегшего между провожающими и пассажирами, Инга не могла до сих пор. Большие ярко-синие глаза, в которых застыли, как печать на сургуче, растерянность, обида и неверие. Неверие в то, что мама не шутила и что взаправду уезжает. Тот день в аэропорту она, наверное, будет вспоминать до конца своих дней.
Сейчас, беседуя с мамой, мальчик в своей обычной немногословной манере отвечал на вопросы, по большей части односложно. Скупыми короткими фразами поведал о вчерашнем походе с папой в кино и об успехах в школе, а под самый конец разговора, когда начали прощаться, поинтересовался, отчего она так странно выглядит. Инга украдкой посмотрела на свое изображение, заключенное в небольшой квадрат в окне скайпа, и решила, что мальчик подрос и научился дипломатичности: слово «странно» в его устах прозвучало явным эвфемизмом. В ответ Инга, избегая неприятных подробностей, рассказала о страшном происшествии в лаборатории. Алекс посочувствовал ей и посоветовал принять снотворное и лечь спать пораньше, чтобы как следует отдохнуть. Так она и поступила.
7
Рогов перезвонил вечером следующего дня. Инга вышла из душа и натиралась кремами, когда смартфон, пристроенный на полочке в ванной и работавший как онлайн-радио, оборвал передачу и затренькал. Она торопливо вытерла руки салфеткой и ответила на звонок:
– Слушаю.
– Добрый вечер, – послышался знакомый баритон. – Доктор Вяземская, это вы?
– Я, – коротко ответила она.
– Рад вас слышать. – Прозвучало слишком чопорно, чтобы быть правдой. – У меня пропущенный звонок с вашего номера… простите, был чрезвычайно занят, тройное убийство.
– Да-да, без претензий, все понимаю. Я изучила материалы полисомнографии, хотела бы поделиться соображениями.
– Превосходно! – Вот это прозвучало искренне. – Лучше при личной встрече.
– Разумеется.
– Вас устроит завтра часиков в шесть?
– Вполне.
– В паре кварталов от вашего института есть небольшое уютное кафе, называется «Ароматы Бразилии». Там подают отменный кофе…
– Терпеть не могу кофе, – как можно мягче сказала Инга, – но если там подают и чай, то я совсем не против.
– Вот как, – озадаченно произнес Рогов, – только чай и никакого кофе?
– Именно. Что вас удивляет? Чайная церемония существовала в мире еще со времен династии…
– Знал я одну женщину точно с такими же пристрастиями, – перебил он. – Удивительное совпадение… ладно, это не важно. Значит, завтра в шесть у входа в «Бразилию»?
– Да, – в некоторой растерянности ответила Инга, – до завтра.
– Доброй ночи!
Она отключилась и задумчиво опустила телефон в кармашек банного халата. Втирая в руки ромашковый крем, вышла из ванной и направилась в спальню. Разговор оставил в душе едва уловимое чувство незавершенности. Незаданные вопросы и несказанные слова зароились, закружились, будто рассерженные пчелы над ульем. Но Инга старалась не терять рассудительности и здравости ума, а потому загнала пчел в улей и отправилась спать.
8
Атмосфера в Институте психиатрии и неврологии стала налаживаться лишь после обеда следующего дня. Это частично объяснялось тем, что начальство объявило о досрочной выплате премиальных, и, кроме того, люди просто стали отходить от шока. Инга считала, что не существует такой ситуации, с которой человеческая психика не смогла бы справиться при условии, что для этого имеется достаточно времени. И вот, к концу дня, всегда улыбчивый и веселый Мирошниченко вновь начал шутить, бодрая и энергичная Алена – подтрунивать над коллегами и даже флиртовать, а задумчивый и рассеянный Веньяминов – тихонечко мурлыкать себе в бороду любимые мелодии семидесятых. Да и Инга ощутила, что нервная дрожь, бившая ее сутки после происшествия, ослабила хватку, открыв место в душе чему-то еще кроме жутких картин разорванного Буковского. Среди пациентов поползли слухи, посыпались вопросы, но сотрудники, следуя четкой инструкции руководства, отсылали всех любопытствующих к информационным бюллетеням МВД.
Ближе к концу рабочего дня Инга поймала себя на том, что чаще обычного поглядывает на часы. Раньше могла работать до темна, не вспоминая, который час, и зачастую покидала здание института последней. Теперь же она пристально отслеживала по-черепашьи медленное движение минутной стрелки и, когда настенные часы в ординаторской показали половину шестого, сохранила работу и выключила компьютер.
Инга достала из-под стола рюкзак и выудила оттуда зеркальце. Раскрыла, принялась изучать свое отражение. Папулы вокруг глаз были сегодня не очень видны. Появившись в возрасте восьми лет, малозаметная россыпь розовых пятнышек успела стать привычным атрибутом внешности, о котором она большую часть времени и не вспоминала. Но сейчас отчего-то захотелось этот изъян хоть как-то замаскировать.
Косметикой Инга не пользовалась, но флакончик с тональным кремом обычно носила с собой. Несколько аккуратных, точных движений пальцами вернули коже лица вид, который большинство женщин сочли бы нормой. Затем расчесала и аккуратно уложила пикси – точно так, как пару недель назад ей показали в парикмахерской. Процедуру завершила контрольным осмотром, поворачивая зеркальце под разными углами, и заключила, что выглядит, если не прекрасно, то хотя бы ничего. Когда часы показали без пятнадцати шесть, она поспешила к двери, на ходу натягивая куртку.
Вечер четверга выдался теплым и ясным. В этот час на улице было людно: многие торопились по домам, некоторые направлялись в магазины за продуктами, а кто-то спешил в ближайший бар пропустить по стаканчику.
Инга держала путь к «Ароматам Бразилии». Она решила пойти короткой дорогой через небольшой парк, в котором частенько прогуливались собачники с питомцами и мамаши с колясками. Не хотелось ни опаздывать, ни даже приходить ровно. Она задумала явиться хотя бы на несколько минут раньше, чтобы занять столик поуютнее и привести мысли в порядок. В голове все еще царила кутерьма после прошедшего рабочего дня. Порой казалось невероятным, как можно всего за восемь часов выполнить столько дел. Чашка крепкого зеленого чая была бы сейчас в самый раз…
Из раздумий вырвал оглушительный лай. Инга резко обернулась – на нее с другого конца большой поляны во весь опор мчался огромный черный ротвейлер. Хозяина поблизости видно не было. Она замерла как вкопанная – время вдруг замедлилось, потянулось, точно кисель. Рассвирепевший пес стремительно приближался, захлебываясь яростным лаем, но Инга видела его, словно в замедленном кино. Все чувства исчезли, в душе воцарился вакуум. Когда расстояние сократилось до двадцати метров, она будто очнулась – взгляд упал на увесистый булыжник. Одним молниеносным движением она наклонилась, схватила камень и швырнула в несущегося пса. Снаряд угодил точно в верхнюю часть передней лапы. Раздался отвратительный хруст, зверь жалобно взвизгнул, споткнулся и перекувыркнулся через голову, громко скуля. Инерция протащила его еще пару метров, на асфальте остался алый след.
– Ах ты сука! – заорал откуда-то справа грубый мужской голос. – Что ж ты сделала, овца?!
Рядом с Ингой вырос мужчина в черных трениках и спортивной куртке. Изрыгая потоки мата вперемежку с угрозами, он подскочил вплотную, навис над ней бешенной глыбой и замахнулся. Небритое лицо исказилось в приступе гнева, огромные кисти сжались в кулаки. Инга отступила на шаг, достала из кармана перцовый баллончик и брызнула ему прямо в лицо. Мужчина заорал, принялся тереть глаза, замотал головой. Инга подошла к нему и хрипло процедила:
