Рука Короля Солнца

У меня болела голова, желудок сжимался от одного вида пищи, и я попросил принести рисовой каши и соевого молока.

– Как прошла ночь? – спросил Коро Ха.

Я отправил в рот ложку каши, которая оказалась безвкусной, но вполне устроила мой желудок. Ответ был готов сорваться с моего языка, слова – превратиться в предложения, мне отчаянно хотелось рассказать ему о том, что произошло ночью. Я знал, что если кто-то и готов выслушать меня с сочувствием, так это Коро Ха, – точнее, мог бы выслушать, если бы я столь равнодушно не отмахнулся от его совета и под воздействием алкоголя не подверг опасности все, чего мы с ним добились.

– Коро Ха… – начал я, подняв голову от миски с кашей.

Он посмотрел на меня, держа чашку с чаем возле губ.

– Что?

Я молчал. Я мог извиниться, но я не знал, будет ли этого достаточно, чтобы заделать трещину, возникшую между нами? Я опасался неизбежного выговора, отчего пропасть между нами станет еще шире, если он отреагирует слишком резко а я не смогу сдержаться. То, что я собирался ему сказать, умерло у меня на языке.

– Я больше никогда не буду столько пить, – пробормотал я.

Коро Ха пил свой чай маленькими глотками.

– Полагаю, некоторые уроки невозможно выучить с помощью наставников или книг, – только и сказал он.

Глава 6. Результаты

После дюжины чашек чая, темного и густого, точно чернила, мы с Коро Ха оделись, как подобало ученым, в черные шелковые плащи королевского покроя, с высоким воротом, поверх белых льняных рубашек. Коро Ха дополнил свой костюм столой, говорившей о его положении и украшенной тетраграммой: четыре символа в форме квадрата. Первый изображал мужчину, стоящего на коленях возле письменного стола, и означал «Ученый Второго уровня».

Многие из тех, кто имел такое же звание, служили в региональном правительстве, однако Коро Ха решил стать наставником.

Три других символа не были настоящими логограммами, а являлись фонетическими рунами, которые используются для обучения детей чтению.

Такими символами часто записывали иностранные имена, хотя большинство ученых с такими именами предпочитали переводить их на сиенский язык, когда создавали свои тетраграммы. Коро Ха являлся редким исключением.

Я никогда не спрашивал Коро Ха о причинах столь необычных решений – мне казалось, что задавать вопросы о его прошлом неприлично. Но сейчас пожалел об этом. Я понимал, что, когда я получу свое назначение, наши отношения изменятся. Если я также заработал Второй уровень, мы станем равны – будем братьями в науке. Если же я превзошел его и мне присудят Первый уровень, ему придется ответить на любой мой вопрос, пусть даже и не слишком вежливый.

Раздумывая над этим, я впервые понял, насколько сильно изменится моя жизнь. Я больше не буду «молодым мастером Веном», сыном купца средней руки, а стану ученым, достойным человеком, заслуживающим уважения. А если Рука-Вестник сделает меня своим учеником, мне суждено быть одним из самых важных людей в империи.

Я тряхнул головой, прогоняя эту высокомерную, глупую мысль. Как бы сильно я ни хотел стать Рукой императора, наверняка был другой кандидат, который сдал экзамены лучше меня, у которого все в порядке с первой логограммой родословной. И он не поджег человека накануне ночью.

У ворот нас встретили стюарды и проводили во двор.

Мы расселись так же, как на церемонии открытия, однако я колебался, когда стюард показал мне на свободное место рядом с Чистой-Рекой, который явился раньше меня. Напряжение между нами никуда не делось, хотя я решил сделать вид, что все в порядке.

– Доброе утро, Чистая-Река, – поздоровался я, усаживаясь рядом с ним. – Хорошо спал?

– Ольха! – Он посмотрел на меня и улыбнулся. – По крайней мере, я спал лучше, чем Желтый-Камень. Бедняга проснулся в ужасе, точно испуганный жеребенок, стал вопить и требовать, чтобы ему объяснили, кто я такой и куда его привел. Когда он наконец успокоился, он вылетел с постоялого двора и помчался прочь. Надеюсь, он успел добраться домой и одеться для церемонии.

– Поделом ему, если не успеет, – заявил я.

– Не будь таким жестокосердным, – сказал Чистая-Река. – Глупость юности заставила нас отправиться ночью на улицу, и только чудесное вмешательство мудрецов помогло без происшествий добраться до дома. – Он с невинным видом улыбнулся, но его слова были слишком близки к истине.

– Ты не забыл, что тот тип налетел на фонарь? – спросил я.

Чистая-Река взмахнул рукавами и фыркнул.

– Это совсем не смешно.

Прежде чем я успел ему возразить, раздался звон цимбал и гудение цитры, и на мраморный помост из приемного зала вышел строй прокторов, на головы которых с балкона из перевернутых корзин посыпались лепестки хризантем. Возглавляли процессию Голос Золотой-Зяблик и Рука-Вестник, их сто́лы украшали по две тетраграммы у каждого. Слева – личные печати, первый символ изображал руку, поднятую в приветствии в адрес логограммы король (внутри открытого рта в случае Голоса Золотого-Зяблика), а справа, как и на телах, – неизменное имя императора. Серебряный свет лился из тетраграммы на лбу губернатора, и я ощутил тяжесть магии. Сам император глазами своего Голоса будет наблюдать наши назначения на должности.

Чистая-Река наклонился ко мне и прошептал:

– А как тебе история про кота, у которого было пять пальцев, Ольха?

Я медленно к нему повернулся и нацепил на лицо выражение полной озадаченности.

– Не ты один слышал эту историю, – продолжал Чистая-Река. – Нас было трое, но Рука-Вестник выберет только одного. Если речь пойдет о тебе и обо мне, я думаю, тебе следует поблагодарить Руку-Вестника за оказанную честь и вежливо отказаться.

– Что? – прошептал я. – Почему? Никто в здравом уме не отказывается от такого предложения.

– Рано или поздно тебя все равно раскроют, даже если я буду молчать, – продолжал он, как будто меня не слышал. – Говорят, император знает мысли своих Рук – мысли и все их тайны. – Он смотрел на меня и улыбался. – Если тебя поймают – а тебя обязательно поймают, – пострадает вся провинция. Неужели ты думаешь, что империя снова будет проводить экзамены в Найэне, если первый из нас, кто станет Рукой императора, окажется предателем?

– Я не предатель!

– На той улице не было подвесных фонарей. Ты предал империю в тот момент, когда начал обучаться колдовству и принял решение не выдавать своего наставника. С другой стороны, наверное, ты его предаешь, соглашаясь служить империи. – Он пожал плечами. – В любом случае ты предатель.

Меня охватил гнев. Естественно, он был прав. Если я приму имперское назначение, я выступлю против бабушки. Да, она меня бросила, но я выбрал сиенский путь не из-за того, что не поверил ее рассказам о жестокости и угнетении, но и не потому, что считал – как утверждала имперская доктрина, – что сиенское завоевание несет миру цивилизацию и добро. Даже мой наставник Коро Ха – если вспомнить его тонкие вопросы, граничившие с государственной изменой, – так не думал.

Если я соглашусь служить сиенцам, я отброшу все, чему, рискуя жизнью, меня учила бабушка, словно это не более чем бесполезная пыль. Однако служба империи – это единственный путь, который мне открыт, – по крайней мере тот, что приведет меня к магии.

Я заставил себя прогнать чувство вины и стыда, которые пытался навязать мне Чистая-Река, и стал смотреть на помост перед нами. Слуги закрепили на золотой стойке широкий, изысканно вышитый свиток, но не стали развязывать ленту, что его удерживала в свернутом состоянии. Губернатор и Рука-Вестник шагнули на край помоста, а музыканты сыграли заключительную триумфальную ноту.

– Лучшие и самые талантливые представители этой молодой провинции нашей великой империи! – гнусаво возвестил Голос Золотой-Зяблик. – Сегодня мы празднуем успех нескольких из вас. А также напоминаем остальным, что империя великодушно дает второй шанс.

Дальше он заверил тех, чьи имена не попали в свиток, что они получат право снова сдать экзамен через три года. Затем, таким же гнусавым голосом, принялся рассказывать впечатляющую историю мужчины, который провалил экзамены три раза подряд, но в конце концов сдал их и стал членом Восточной академии, величайшего научного заведения империи.

Его слова, лишенные для меня смысла, точно назойливые мухи, жужжали в ушах, и я сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. У меня не было никакой возможности оказать давление на Чистую-Реку, ничего, что я мог бы использовать против него, если он станет угрожать мне разоблачением.

– Я спас тебе жизнь, – сказал я, надеясь тронуть его моральные чувства.

– Верно, – не стал спорить он и улыбнулся еще шире. – Я бы уже мог открыть твою тайну, но именно по этой причине молчу. И в ответ предлагаю спасти твою. Тебя казнят, как только твой секрет станет известен, а они его узнают, когда пометят тебя тетраграммой и император заглянет в самые темные уголки твоего сознания. Если тебе предложат стать учеником, откажись, и я никому ничего не скажу.

Губернатор махнул рукой в сторону свитка.

– Итак, давайте узнаем результаты экзаменов.

Свиток развернулся. Все имена, кроме пятнадцати, были записаны черными чернилами. Четырнадцать – красными. И одно – золотом.

Имя Чистой-Реки занимало строчку в красном списке, сразу под моим.

– Они узнают, – прошептал Чистая-Река, – и убьют тебя.

Губернатор назвал первое имя в красном списке – Желтый-Камень.

Он мгновенно забыл про похмелье и быстро взобрался на помост, чтобы получить серебряную столу и медальон – знаки его назначения. Я оглянулся через плечо и увидел, что Коро Ха, сияя гордой улыбкой, смотрит на меня. Если бы я сделал то, чего требовал Чистая-Река, как я смог бы объяснить свой отказ наставнику или отцу, да и вообще кому бы то ни было?

Тринадцать лет назад имперские солдаты обыскивали наш дом, рассчитывая поймать печально знаменитого бандита по имени Хитрый-Лис. Возможно, тринадцать лет – достаточный срок, чтобы те события стерлись из памяти, но мой отказ стать учеником Руки-Вестника вызовет повышенный интерес к моей семье. И, даже если не будет никакого наказания, кто в империи согласится торговать с моим отцом, когда станет известно, что он женат на сестре главаря восстания?

Губернатор выкрикнул седьмое имя.

– У тебя заканчивается время, Ольха, – прошептал Чистая-Река. – Отступись.

В темном лесу моя бабушка позволила мне попробовать вкус магии, но она меня бросила. Теперь же сама империя предлагала стать учеником. Я мечтал об этом знании больше, чем о престиже и власти или восстановлении репутации моей семьи. И я решил, что готов рискнуть, несмотря на угрозы амбициозного, коварного крестьянина.

– Нет, – сказал я.

Губернатор назвал двенадцатое имя. Чистая-Река сделал глубокий вдох и кивнул.

– Хорошо. Ты доказал, что недостоин высокой чести. Каков урок истории про кота, если не то, что мы должны знать свое место и не метить туда, куда не можем дотянуться? Думаю, скоро мы увидимся на твоей казни.

– Колдовство перестало открыто практиковаться еще до моего рождения, – сказал я, прогнав ярость. – Разве в нашей деревне есть ведьма? Или кто-то, ублажающий богов? Ты слишком хорошо образован, чтобы закрывать глаза на такие вещи. А как насчет твоих родителей? Если ты меня сдашь, ты и сам станешь подозреваемым.

– Ха! – рявкнул Чистая-Река.

Сидевший рядом с нами наставник сердито на него оглянулся, и он склонил голову, извиняясь, затем наградил меня хмурым взглядом.

– Пустая угроза, основанная на праздных размышлениях. Кроме того, мне не потребуется ничего говорить. Как только они пометят твою руку, императору все станет известно.

– Это всего лишь глупые слухи, – возразил я, призвав всю свою уверенность.

Что мог знать сын фермера про связь императора с его Руками?

– Даже если слухи вранье, на твоей правой руке имеются соответствующие метки. – Он наклонился совсем близко и прошептал: – Ведь, наделяя человека колдовством, ему делают надрезы на ладони, так? Рука-Вестник сражался с ведьмами, он поймет, что означают твои шрамы. Тебе придется отказаться, Ольха, или ты умрешь.

Однако в его рассуждениях имелся серьезный недостаток. Я вспомнил историю про моего деда, которую рассказала мне бабушка, о том, что он умер в вызванном им самим пламени. Если каждая ведьма или ведьмак в Найэне скорее умрет, чем попадет в плен к врагу, и им по силам с собой покончить, когда их загонят в угол, в таком случае рисунок шрамов, указывающих на то, кто они есть, является тайной для империи точно так же, как и сама найэнская магия.

Значит, существовала вероятность, пусть и небольшая, что Рука-Вестник не распознает мои шрамы. И никто из Рук императора.

– Возможно, – сказал я и посмотрел на Чистую-Реку таким же взглядом. – И тем не менее.

Он широко раскрыл глаза, услышав холод в моем голосе, а я продолжил, наклонившись к нему: – Там висел фонарь. И больше ничего.

Губернатор выкрикнул имя Чистой-Реки, он заморгал, словно выныривая из сна, и поспешил к помосту. Прошептал ли он что-то Руке-Вестнику, когда поклонился, чтобы принять свою столу? Я решил, что это не имело значения. Его слово против моего. Мое происхождение значительно выше. Я занял более почетное место. Однако мои шрамы и родня добавят вес его обвинениям.

Чистая-Река вернулся на свое место, напряженно сел и стал смотреть прямо перед собой.

– Наконец, мы с удовольствием приглашаем первую Руку императора, родившегося в Найэне, – провозгласил губернатор. – Вэнь Ольха, сын Вена Палисандра, потомок великого генерала Вена Могучего-Дуба, который и сам являлся Рукой императора.

Все провожали меня взглядами, когда я, стараясь выглядеть уверенно, шел к помосту. Дойдя до него, я три раза поклонился: сначала губернатору, затем Руке-Вестнику и, наконец, тем, кто сидел внизу. Лицо Коро Ха сияло, точно солнце.

Чистая-Река сидел с полуприкрытыми глазами, выражения которых я не смог прочитать.

– Благодаря выдающимся знаниям ты опередил всех своих товарищей, – сказал губернатор. Свет по-прежнему стекал с его лба, и я почувствовал давление колдовства, которое связывало его мысли с императором и давало ему право говорить от имени империи. – Рука-Вестник великодушно избрал тебя своим учеником. У него ты научишься канонам колдовства и под его руководством начнешь направлять свои глубокие таланты на управление и защиту империи.

Рука-Вестник выступил вперед. Он держал печать, выплавленную из золота и украшенную изображением свернувшихся львов-змей.

– Эта печать наделит тебя властью и привилегиями, – сказал он с важным видом, и в его голосе не было даже намека на легкомысленные, игривые интонации, с которыми он рассказывал историю про кота с пятью пальцами. Однако уголок рта чуть пополз вверх, когда он продолжил: – Ты будешь носить неизменное имя императора, ключ к законам колдовства. Протяни руку, чтобы обрести эту честь.

Пальцы моей правой руки сжались в кулак, и я представил, как Чистая-Река наблюдает за происходящим снизу и ждет моего падения в тот момент, когда я покажу Руке-Вестнику свои шрамы.

Одновременно меня посетила неожиданная и пугающая мысль: метки, которые бабушка вырезала на моей ладони, изменили ощущение магии, сдерживая ее. Что произойдет, если поверх них появится имперская тетраграмма? Я уже знал, какую опасность представляет слепое использование магии. Я посмотрел Руке-Вестнику в глаза, надел самое честное и открытое выражение на лицо и протянул ему левую руку.

Улыбка Руки-Вестника погасла.

– Что ты творишь? – прошипел он. – Это должна быть правая рука.

– Я умею писать левой, – заверил я его.

Он в изумлении открыл рот и посмотрел на губернатора, но я не сдавался.

– Ваши Превосходительства, почему знак Руки императора стоит на правой руке, если не потому, что они ею пишут? Составляют эдикты и творят правосудие кистью так же, как защищают империю с помощью колдовства. Ладонь, которая держит кисть, должна быть отмечена, чтобы именем императора наделить властью действия Руки.

Я надеялся, что Рука-Вестник сумеет увидеть здравый смысл между нетрадиционными рассуждениями и своими представлениями о мире.

– И ты умеешь писать левой рукой? – спросил он.

– Да, умею, – ответил я.

Рука-Вестник повернулся к прокторам, которые ровными рядами стояли на коленях на краю помоста. Внутри у меня все сжалось.

– Кто из вас проводил письменный экзамен мастера Вена? – спросил он, и трое из них подняли руки.

Рука-Вестник махнул самому молодому из них.

– Скажи мне, какой рукой мастер Вэнь держал кисть?

Молодой проктор внимательно на меня посмотрел.

– Ваше Превосходительство. Я не помню, чтобы кто-то из кандидатов использовал левую руку.

– Это сразу стало бы заметно, если бы кто-то из них так поступил, верно? Не увидеть такое было бы невозможно?

– Очень необычная практика, Ваше Превосходительство.

– Спасибо.

Молодой проктор поклонился, а Рука-Вестник повернулся ко мне, и я увидел подозрение в его глазах. Я же стоял спокойно, продолжая протягивать ему левую руку. Среди замерших зрителей прокатился шепот.

– Ты! – рявкнул Рука-Вестник, наставив палец на следующего проктора, немолодого ученого с лохматой бородой и лысиной. – Мастер Вэнь использовал во время экзамена правую или левую руку?

Проктор откашлялся.

– Я не стал бы терпеть отклонений от ритуала и кодекса, если бы молодой человек стал писать эссе левой рукой, поскольку, как говорил великий философ морали Ха Вьюрок-в-Тростниках…

– Спасибо, проктор, – перебил его Рука-Вестник.

Пожилой проктор возмущенно откашлялся и снова уселся на пятки, а Рука-Вестник сделал еще один шаг вперед.

Он оказался так близко, что я уловил запах чая, специй и мяса в его дыхании.

У меня разбегались мысли, но в голове поселилась пустота, как в эпицентре бури.

– Ты! – еще громче выкрикнул Рука-Вестник и указал на третьего проктора. – Тот же вопрос.

Третий проктор наградил меня суровым взглядом.

– Он писал правой рукой.

– Спасибо! – Рука-Вестник коротко ему поклонился и резко развернулся лицом ко мне.

– Ты готов опротестовать показания трех ученых, наблюдавших за тем, как проходил твой экзамен, точно ястреб, который следит за полевой мышью?

В зале воцарилась оглушительная тишина.

– Нет, Ваше Превосходительство, – ответил я. – Я не говорил, что писал экзамен левой рукой, лишь сказал, что могу и использую ее, а также что она лучше подходит для службы императору.

– Новые детали! Значит, ты умеешь писать обеими руками? Редкий талант.

– Не талант, а умение, – поклонившись, проговорил я. – Ему научил меня мой наставник, посвятив этому долгие часы.

– С какой стати твой наставник решил потратить время на столь необычные вещи?

– Чтобы я мог служить императору, даже если я лишусь одной руки, что чуть не произошло со мной в детстве.

Выражение лица Руки-Вестника мимолетно изменилось – недоверие уступило место любопытству.

– Объясни.

– Когда я был ребенком, плохо обработанная тарелка развалилась у меня в правой руке на несколько осколков, – начал я. – Мой великодушный и многострадальный наставник не хотел, чтобы я бездельничал, пока она заживала, и стал учить меня пользоваться левой. Это происшествие помогло ему понять, что в нашем беспокойном мире возможность продолжать работу даже после потери столь важного инструмента, как пишущая рука, будет иметь огромное значение. После того как я выздоровел, он заставлял меня писать каждое упражнение дважды – правой и левой рукой. И вскоре даже мой отец не мог определить, какую из них я использовал.

В зале снова послышался шепот, и мне стало интересно, о чем в этот момент думал Коро Ха. Скорее всего, проклинал меня за глупость и хвастовство.

– Мой долг дать императору лучшее, на что я способен, – продолжал я. – И, если выбирать между изуродованной правой рукой и безупречной левой, я остановлюсь на левой.

– Какая дурацкая история! – вскричал Голос Золотой-Зяблик и принялся раздраженно размахивать длинными рукавами. – Правая рука является естественным инструментом письма, левая служит для поддержки локтя правой. Так утверждают все трактаты по каллиграфии.

– Звучит странно, – вмешался Рука-Вестник. – Но указывает на редкое качество.

– Какое качество? – возмущенно спросил губернатор. – Это указывает на отклонение.

– Когда вся семья собирается за обеденным столом, разве не должен сын сначала предложить лучшие куски отцу? Разве он поступит неправильно, если нальет ему первую чашку чая – пусть нередко горького, – а не обслужит прежде гостей? Мастер Вэнь продемонстрировал нам, что он прекрасно знаком с понятием уважения. – Намек на улыбку снова появился на лице Руки-Вестника. – Если его история правдива.

– Это правда, Ваше Превосходительство. Мой наставник может подтвердить все, что я сказал.

– А также мои глаза.

Рука-Вестник сжал пальцами мое правое запястье, я на мгновение потерял равновесие, но сдержал крик, когда он вздернул мой рукав, открыл правую руку и принялся внимательно изучать ладонь. Я уже не сомневался, что он назовет меня предателем и тайным ведьмаком. Хватило бы у меня храбрости вызвать пламя и покончить с собой прямо на помосте вместо того, чтобы позволить империи узнать секреты, ради сохранения которых умер мой дед?

Рука-Вестник подозвал одного из слуг.

– Принеси бумагу, кисть и чернила, – приказал он. – А также сочинения мастера Вена.

Он отпустил меня, а слуги бросились в приемную и вернулись со столом. Рука-Вестник велел мне встать на колени. Один из прокторов протянул запечатанную воском лакированную шкатулку с моим именем на крышке.

– Первый документ здесь – твоя родословная, – сказал Рука-Вестник и прикоснулся пальцами к крышке шкатулки. – Ты воспроизведешь ее левой рукой. Если ты говоришь правду, я не увижу никакой разницы между тем, что ты написал шесть дней назад, и тем, что напишешь сейчас.

Слуги приготовили стол, чернильную палочку, точильный камень, кисти, кувшин с водой – инструменты, которыми я пользовался всю свою жизнь. Я почувствовал, как дрожат мои руки, когда налил на камень воду и начал стачивать чернила. Мои пальцы заскользили по кисти, как будто она не была самым знакомым в мире предметом.

Рука-Вестник спрятал кисти рук в рукава, а я приступил к его заданию. Я сосредоточился на странице, на каждой строчке и логограмме, и мои пальцы обрели знакомую уверенную легкость, формируя слова, которые я писал множество раз. Волоски кисти гладко заскользили по бумаге, замерли и выпрямились, когда я закончил последнее предложение.

Рука-Вестник заглянул через мое плечо, стал читать и задышал быстрее. Затем он махнул рукой слуге, который держал запечатанную шкатулку с моими сочинениями. Воск треснул, скрипнули петли крышки, зашуршала бумага, и я услышал короткое, резкое восклицание.

– Мои извинения, мастер Вен, – сказал он. – Мне не следовало сомневаться в словах того, кто продемонстрировал столь великолепные результаты на всех испытаниях.

Он бросил на землю первую написанную мной родословную с небольшой помаркой в самом начале, той самой, из-за которой я боялся провалить экзамен, затем сложил новую и убрал ее в шкатулку.

– Ты правильно поступил, предлагая нам левую руку. Она лучше правой.

Потом он опустился на колени по другую сторону стола и улыбнулся – он хмурился, но все равно это была улыбка, – и, глядя мне в глаза, поклонился.

– Ты будешь достойным, хотя и необычным учеником, – заметил он.

С этими словами он снова достал печать с именем императора, взял меня за левую руку, повернул ее ладонью вверх и сказал:

– Вэнь Ольха, я награждаю тебя печатью и называю Рукой императора.

Глава 7. Признание

На следующий день я приготовился к возвращению домой, чтобы поблагодарить родителей, отпраздновать мой успех, попрощаться с ними и собрать свои вещи, чтобы жить и учиться у Руки-Вестника, в резиденции губернатора. Но перед отъездом Рука-Вестник дважды меня предупредил.

– Магия оставляет следы в узоре мира, подобно лодке на тихом озере, – сказал он. – Ты почувствуешь, как они пузырятся под поверхностью твоего сознания. Не тянись к ним. Ты еще не готов. Если ты попытаешься применять магию, то станешь опасен для самого себя и других, точно начинающий ходить ребенок с мечом в руках.

Я чувствовал эти следы с тех пор, как мне исполнилось восемь, но тетраграмма внесла нечто новое: источник силы. На самом деле, в меньшей степени родник, нежели гейзер, и я ощутил прилив и пульсации в тот самый миг, когда золотая печать коснулась моей руки.

– Кроме того, я должен тебя предупредить: несмотря на то, что ты успешно сдал имперские экзамены, ты все еще можешь потерпеть неудачу. Ты получил могущество, потому что мы посчитали тебя достойным, но, если окажется, что это не так, ты будешь его лишен. Ценой твоей неудачи станет левая рука и ссылка в дальний угол империи. Тебе очень повезло, что ты способен писать двумя руками.