Новая надежда России

Значит, так:

Накануне, пока мы ещё неторопливо плыли по воздуху, я стояла одна в своем любимом месте – стеклянном коридоре, и смотрела на закатные облака, между которыми, будто играя в догонялки, лавировали маленькие юркие самолётики. Они уже несколько часов сопровождали нас, то исчезая, то появляясь снова, но держались на почтительном расстоянии от нашей махины. Заглядевшись на это небесное представление, я не заметила, как в коридор своим обычным мягким шагом зашел Владимир Владимирович и встал совсем рядом со мной. Обнаружив внимательный взгляд, изучающий мой профиль, я, кажется, подпрыгнула от неожиданности, а затем с облегчением рассмеялась.

“Вот, – сказала я ему, – бездельничаю, ворон считаю”.

“Это не вороны, – по-мальчишески педантично поправил он меня, – это наш эскорт, истребители сопровождения. Не знаю даже, зачем их заставили тут кружиться? Мне даже трудно представить, Надя, что может угрожать нам в безоблачном небе нашей с тобой страны”.

Я догадалась, что он, должно быть, говорит это с иронией. На свете много глупых и злобных людей, и лишняя защита Лидеру нации никак не помешает.

“Все равно красиво, – мечтательно произнесла я. – Как будто почетный караул у воздушного дворца императора. Я смотрела такой мультик в детстве, японский. Так давно это было…”

“Твое детство? Да нет же, это было буквально вчера. Ты и сейчас иногда выглядишь сущей девочкой”.

“Вот уж нетушки, – притворно обиделась я. – Надоело быть ребёнком. Сами знаете – всё у меня уже по-взрослому, так что не надо со мной нянчиться”.

“Как не знать, – улыбнулся он, – и что же, замуж тоже не страшно?”

“Ни капельки. А вам?” – парировала я.

“Ну, у меня ситуация диаметрально противоположная. Мне знаешь ли, не замуж выходить, а жениться, а это совсем другое дело…” – уморительно серьезным тоном пояснил В.В.

Я прыснула, не сдержавшись. Мне ужасно захотелось взять его за руку, или даже прижаться к нему сразу и целиком, чтобы он обнял меня и погладил по волосам, но всё же было страшно. И вот ведь удивительно: вроде бы уже всё между нами было, что может быть между мужчиной и женщиной: и любовь (у меня-то точно, хоть я и помалкиваю пока), и важные признания, и странная, чарующая, невозможная, но всё же случившаяся близость, но до сих пор я не чувствую себя рядом с ним свободно и спокойно. Он прав, тысячу раз прав: я – всего лишь маленькая глупенькая девочка, а он – небожитель, волшебный герой, мудрейший и величайший из людей (да хоть бы и не только из людей). Мы живем в разных мирах, и видим, боюсь, только отражения друг друга в той прозрачной стене, которая с самого рождения разделяет наши вселенные. Как здесь можно даже мечтать о равенстве? Вся моя судьба – и я к ней готова, полностью, до самой смерти – быть одним из тех существ, чьё назначение – просто самоотверженно дарить уют и покой этому непознаваемому Богу на Земле (да простят меня мои книжные наставники за сотворение кумира, но всё это так, именно так, я знаю). Но, всё-таки, может быть, он будет милостив, и мне снова достанется часть его чудесного Света?

Я разволновалась, а от своей нерешительности и неспособности первой прикоснуться к нему (формально моему жениху, как бы невероятно это не звучало!) – ещё и рассердилась. В то же время во мне зародилось и усиливалось с каждой секундой непонятное щемящее чувство: начинаясь в животе, под ложечкой, и отдаваясь тянущим рикошетом в груди, оно стекало вниз капризным покалыванием, словно бы настойчиво призывая моё внимание, а опускаясь еще дальше, заставляло невыносимо холодеть колени и ступни. Мне было неприятно от того, что предательски размякшее тело едва держится на ногах перед Ним, но был и привкус (о Боже, дневник!) мучительного удовольствия в этой охватившей меня бессильной слабости. В.В., видимо, понял, что со мной творится неладное:

“Вижу, ты всё-таки переживаешь. Но поверь, беспокоиться не о чем – у нас будет самая красивая и необычная свадьба на свете. Такая же, как была у древних царей этой земли – только ещё лучше”.

“Какая?” – прошептала я, не в силах оторваться от поглотившего меня сладко-болезненного ощущения. Если честно, мне было сейчас плевать на какую-то там свадьбу, лишь бы быть с Ним, но, кажется, его самого этот вопрос занимал всерьез.

“Помнишь, мой рассказ про старинный ритуал утверждения нового властителя – который происходит там, на востоке? Это очень красивое и величественное действие, и наше единение органично впишется в него.”

Он понизил голос, и – как удивительно! – смущаясь, сказал:

“Знай, что для меня ты не только прекрасная Надежда, но и любимая Россия – так мне нравится тебя воспринимать… И в мечтах я вижу, что наш человеческий союз должен символизировать вечную любовь между тобой – Россией и мной, твоим земным почитателем”.

“А вы больше любите меня или свою страну?” – решившись, задала я вопрос, который меня очень беспокоил.

Он усмехнулся:

“Только тебя. Ты же и есть она, разве сама не видишь? Ты же поняла, почувствовала это тогда, после инаугурации, верно?”

“Да” – покраснела я. Я вспомнила тот миг, когда перестала быть девочкой Надей и превратилась в женственную Россию. – “И это совсем не обидно, а очень почетно”.

“Вот именно. Почетно, и в первую очередь для меня. Тебе же доводилось играть в театральном кружке?” – вдруг сменил он тему.

“Было дело, – улыбнулась я. – Правда, вечно на вторых ролях. А что?”

“Ритуал есть ритуал – его сила именно в том, что он должен быть выполнен дословно. В одной из его версий, которая зафиксирована в древних хрониках, подробно описано, как именно держава становится женой своего властителя. И если следовать ритуалу – а мы так и сделаем – то тебе придется вспомнить свое актерское мастерство и немножко поиграть в царевну-Россию”.

“А что нужно делать?” – рассеяно спросила я, думая о другом. То пульсирующее, физическое волнение, которое охватило меня ранее, всё усиливалось, нарастало, и я, признаться, даже не очень понимала, о чём он говорит – так поглотили меня эти ощущения… и мысли, боюсь, совсем недостойные той целомудренной России, которую себя представлял Он.

“Все просто. Это похоже на сказку про спящую принцессу – тебе нужно будет лечь неподвижно в специальный хрустальный сосуд, а потом по сценарию мне придется тебя разбудить. Сможешь так, не испугаешься?”

“Да, да, да”, – я была согласна на что угодно, даже не особо вслушиваясь в его слова – сам его голос вызывал во мне оцепенение.

“Молодец!” – похвалил он. – “Скажи на милость, а что с тобой творится? Ты, кажется, вся дрожишь”.

“Это от того, что вы здесь…” – пролепетала я, опустив глаза. – “А когда всё случится?”

“Что именно?”

“Ну, свадьба”.

“Примерно через неделю. Думаю, к тому времени как раз долетим”.

“Так долго… Я не доживу”.

“Брось. Почему?”

Знаешь, дневник, я много раз читала во всяких журналах, что нельзя навязываться мужчинам и прямо говорить, что тебе от них нужно – это пугает и вообще… дескать, неприлично. Но мне уже было всё равно. Сжав свои чувства трясущимися коленками, я призналась:

“Потому что мне надо быть с вами прямо тут, сейчас. Я не могу больше терпеть…”

“Бедная, – пожалел он меня. – Всё понимаю. Мне тоже сложно – последние дни моя голова занята не государственными делами, которыми мне положено заниматься, а вовсе другими… Но, прости меня, тут есть одна непреодолимая физиологическая сложность”.

“Да какая же?!”

“Ты девушка, – утвердительно произнес он. Я сначала не поняла, а потом сообразила и кивнула. – Моя Россия должна быть невинной до дня свадьбы, понимаешь?”

“Так что же, – сокрушенно сказала я, – тут ничего нельзя сделать?”

Он с явным сомнением оглядел меня, размышляя о чем-то, и вдруг, когда я уже начала впадать в отчаяние, решился:

“Есть одна возможность, – заговорщицки сказал он. – Но боюсь, она может тебе не понравиться”.

“Мне нравится все, что вы делаете, – самоуверенно заявила я. – Говорите же скорее!”

Он глянул наружу, в вечернее небо.

“Сейчас уже темнеет, это хорошо… Вот что, иди к себе и готовься. Встретимся через несколько минут”.

Он ободряюще сжал мою руку, и, не говоря больше ни слова, быстрым шагом ушел прочь. Странно, дневник: как только он исчез из моего вида, волнение тут же улеглось, мысли прояснились, и я стала задумываться о том, что же всё-таки со мной происходит, и насколько это нормально. Но времени было мало, и я с немалым усилием отложила все размышления на потом. Он сказал готовиться – как, к чему? Ах, какая разница, надо поспешить.

Я вбежала к себе в комнату, и некоторое время не могла понять, за что хвататься. Сообразила, метнулась в душ, наскоро вымылась, слегка подкрасила глаза и собрала волосы в легкую небрежную прическу – руки меня не слушались, и на большее терпения не хватило. Что теперь? Не успела накинуть халат, как в дверь постучли – пришел Он. Чёрт бы меня побрал, непутеху – в этом халате, хоть он и красивый, шелковый, – я выглядела совсем неромантично, как будто из деревни вернулась. Но не держать же того, кого я столько ждала, на пороге?

Вошел В.В., и все эмоции, которые словно были замороженными, пока его не было рядом, вновь окатили меня обжигающим потоком. Это было так невыносимо, что я, обессилев, просто закрыла ладонями лицо и опустилась на кровать. Мой гость, без сомнений, прекрасно понимал, что со мной творится – поискав по сторонам, он нашел выключатель и погасил свет. Так мне действительно стало лучше: в комнате совсем стемнело, и лишь в окне вспыхивали привычные зарницы северного сияния. В их отблеске я увидела, как он мягко подошел и остановился напротив. Я заметила, что вокруг его фигуры уже возникла знакомая мне бледная аура, и это зрелище повергло меня в пьянящий трепет.

Ничего не бойся, – произнес он, и паузой принудил меня кивнуть в ответ, – твое молодое тело готово ко всему, что будет сделано. Легким и совершенно естественным движением он поднял меня в воздух и вновь опустил на постель, отвернув к окну – и потом, что бы не происходило, я не видела его лица. Ох, сказать откровенно дневник, я вообще почти всё время провела, уткнувшись в подушку и бессильно комкая пальцами ткань простыней. Лишь иногда, сумев поднять голову, я наблюдала разгоравшееся в комнате сияние – не понять, полярное ли небо демонстрировало свою мощь, или же это мой Господин излучал свою неземную любовь.

Мне нравилась та деловитость и собранность, с которой он обращался со мной: не было ни прелюдий, ни прочих телячьих пустяков – и это не давало мне времени на испуг; он ловко, не запутавшись, извлек меня из халатика и нежно подтолкнул вперед, заставив склониться. А я – я, дневник, вся-такая скромница и тихоня, словно уличная кошка, поспешила задрать задницу навстречу ему – вот стыдоба!.. Сначала я толком не понимала, что он делает – мне было щекотно и холодно, причем в совсем неожиданном месте – я, наивная, думала, что все самое интересное между мужчиной и женщиной должно происходить не совсем там, где я ощущала скользящие движения его пальцев. Но потом… потом все выяснилось, разом и полностью.

Пришлось потерпеть, конечно. Слава Богу, я умею не замечать боль, отодвигать её в сторону, как будто она терзает не меня, а какую-то другую Надю – научилась ещё после того памятного падения с лошади, когда я полгода восстанавливалась, ежедневно мучая себя ужасными упражнениями. Какое счастье, что я так вынослива и, значит, подхожу Ему лучше всех – обещала не хвастаться перед тобой, но, боюсь, другая на моем месте не выдержала бы и нескольких секунд. Ещё тогда, в прошлый наш незабываемый раз я была поражена Его размерами – но если прежде я чувствовала лишь гладкое беспрепятственное скольжение, то сейчас всё было совсем не так, нет! Он словно бы с натягивал меня на себя, как чулок, с натугой заставляя части моего тела раздвигаться, расходиться в стороны, его могучая воля раздирала меня и снаружи, и одновременно изнутри. И знаешь, дневник, его движения не были бережными – он совершенно не жалел меня, свою партнершу, просто принимая как должное то, что принадлежит ему по праву хозяина. И это было… восхитительно?

Нравилась ли мне эта мука? Тогда – не знаю: у меня вообще не было никаких мыслей, всё, на чем я могла сосредоточиться, это: терпеть, терпеть, и ещё раз терпеть, не отодвигаться, не дергаться, не мешать – дать ему сполна закончить своё наслаждение. Я превратилась в бессловесный продырявленный комок плоти, неразумную самку, чье естественное, неоспоримое предназначение – быть живым станком для удовлетворения своего мужчины, то есть стоять, как овечка, спокойно, ну и покрепче сжимать… Надеюсь, ты понял.

Но сейчас, уже успокоившись, твердо скажу: да. Да, я была счастлива! Не было у меня никакой, упаси Боже, похоти, сладострастия, грязного изматывающего желания, но была Любовь, горячая, толкающаяся, распирающая меня всю изнутри – и непередаваемое, доступное, думаю, только самым влюбленным женщинам, ощущение своей слабости, природное признание великой силы мужчины, абсолютной – упоительно растворяющей личность – покорности, безусловной принадлежности недостижимо превосходящему тебя существу… Я не знаю, что может быть слаще и сильнее этих льющихся через край эмоций, и поэтому, когда всё закончилось, и его Сила перестала биться и тяжело выплескиваться в самых потаенных глубинах моего тела, я повернула к Нему заплаканное лицо (не могу понять, в какой момент и от чего я разревелась), и сказала:

“Я люблю Вас”.

И это были единственные слова, сказанные этой ночью. Да ты, наверное, думаешь, что мои мучения быстренько закончились и Он удалился восвояси, оставив меня одну осознавать своё грехопадение? Как бы не так! Когда я вновь обрела, после всего пережитого, способность осознавать действительность, то было уже ранее утро, и голубой холодный свет, озарявший всё это время наше ложе, сменился рассветным… Вот, сколько времени прошло – и разрази меня Господь, если я хоть что-то помню толком, кроме того, о чём уже написала.

Так вот, Дневник, он не ответил мне – у него не было сил, он мог только лежать и тяжело дышать, отдыхая, а я, неловко извернувшись, подползла к нему (ноги совсем не слушались, а низ спины, казалось, был безжалостно разделен на две беспомощные половины, там всё нещадно саднило) и неверной рукой погладила его по щеке, стараясь вытереть выступивший после долгой работы пот – вот и всё, на что меня хватило. Я тяжко рухнула рядом, пристроив голову на его твердое плечо, и тут же заснула, не дождавшись никаких слов. Да и без них было всё ясно, и его тёплая близость, и даже понятное нам обоим молчание, было лучшим для меня признанием взаимности.

Не хочу останавливаться на этом, но… Хотя я уже всё рассказала тебе, но хочется вспоминать снова и снова. Выходит – теперь я совсем-совсем взрослая, а, Дневничок? Или нет, ещё не совсем – зависла где-то посередине между девочкой и женщиной? Тогда это не менее прекрасно – я ещё не знаю всего, меня ещё ждет разгадка самой главной тайны, и как же мне мечтается о том, чтобы это случилось поскорее! Ладно, если ему так важно, чтобы я сохранила эту смешную детскую стерильность до самой свадьбы, то так тому и быть. С теми фокусами, которым он меня научил, я точно не заскучаю. В любом случае, не думаю, что хотя бы одна девушка в мире, кроме меня, сможет быть так же счастлива – фигушки вам (ты умрешь от смеха, дневник, но, записывая эти слова, я показала кому-то неведомому язык), Ему нужна только я, и так будет навсегда, навсегда, НАВСЕГДА! Одуреть, Дневник – только сейчас, написав это, я наконец-то поверила, что буду Женой Президента!!!

Надо успокоиться. Собиралась же писать беспристрастно, вот глупая! Ну и ладно, пусть глупая, зато получила свой золотой шанс и бесконечное девичье счастье. И всё же, давай соберемся и вместе вспомним, что было дальше, утром?..

Ах, да. Мне показалось, что не успела я смежить веки, как В.В. осторожно разбудил меня, бережно убирая спутанные волосы с моих глаз. Солнце светило вовсю.

“Вставай, девочка, – произнес он ласково, – мы приземляемся в Нарьян-Маре. На берегу доспишь”.

Он уже был одет, а я – нет. Я села на кровати, завернувшись в одеяло, и сонно смотрела, как он пытается завязать шнурок на туфле – всё у него не получалось попасть кончиком в дырочку, а он теребил его, чертыхаясь, и ничего у него не выходило. Это было так трогательно, что я не выдержала, спустилась на пол и, неловко прикрываясь, помогла ему. Посмотрела снизу ему в глаза: они лучились добротой и благодарностью – то ли за эту маленькую услугу, то ли за всю прошедшую ночь. Тут он звонко шлепнул меня по голому (ну что ты будешь с ним делать!) и ушёл, а я кое-как собралась и отправилась в автобус, уже ждавший меня у трапа. Кажется, меня здорово шатало, и я надеюсь, что никто ничего не заметил. Ну, а дальше ты знаешь – и теперь, думаю, понятно, почему я проспала и вышла к завтраку позже всех.

И вот – представляешь? – после этой небывалой, волшебной, нежной (ну ладно, местами грубой, но все равно прекрасной) ночи, – эта безобразная, невозможная сцена за столом, с ужимками и оскорблениями – а как это ещё назвать? Я с ужасом думаю, что после того, что было сказано, ни у кого из присутствовавших не осталось никаких сомнений в характере моих отношений с Президентом, и о том, насколько далеко всё зашло. Он как будто окатил меня из ржавого ведра с ледяной водой – такое разочарование! Да тут ещё и незадачливый Митя прицепился – на моем месте он, видите ли, хочет оказаться! Совсем дурной, видать – не понимает, что несёт…

Слава богу, мое унижение продлилось недолго – стоило всем перестать обращать на нас внимание и заняться трапезой, и В.В. незаметно, как это он умеет, подошёл ко мне. Учтиво извинился (!) перед Митей за то, что забирает у него даму, и тихонько отвёл меня подальше от посторонних ушей. Серьезно, как обычно, глядя мне в глаза, он сказал:

“Спасибо, что так превосходно подыграла мне в этой маленькой интермедии. Теперь ты понимаешь, что в окружении политиков постоянно приходится кривляться – без этого никак”.

“Но почему? – обиженно спросила я. – Почему, когда вы со мной, вы говорите умно и красиво, так, что заслушаешься, а когда с ними, – я махнула рукой в сторону стола, – то вас не узнать…”

Он вздохнул:

“Не хочу приобрести сомнительную славу интеллектуала. Они же, – он повторил мой жест, – ничего не понимают, кроме грубости и угроз. Они не простят, если вместо грозного вожака перед ними вдруг окажется хлюпик-интеллигент. Стоит только дать слабину, потом вовек не отмоешься… Конечно, можно и без них обойтись, но они мои друзья, мы прикипели друг к другу, стали почти одним целым. И что поделать, если между нами ещё в незапамятные петербургские времена сложилась такая вот перверсивная манера общения. Так что прости нас, придется тебе потерпеть”.

“Это я умею…” – мечтательно промурлыкала я, сразу же оттаяв. Да что же меня сегодня всё время на кошек тянет?!

Сразу же простила его. Да и обижалась ли всерьез? Нос у меня не дорос обижаться на такого, как Президент – он мудрейший человек, и всегда делает только то, что следует делать. Он – Всегда – Прав. И всё тут. Поговорили и забыли, всё в порядке у нас. Чудесная, изумительная, потрясающая жизнь. И скоро свадьба – ах, свадьба, хоть и придется снова играть какую-то дурацкую роль, предписанную бессмысленным ритуалом – но так тому и быть. Стала Надеждой России – побуду и просто Россией. Так смешно, и в то же время волнительно. Скорее бы на восток, туда, где всё должно случиться.

Вот это то, что произошло вчера, а сегодня новых приключений, слава Богу, не было. Просто купалась и бродила по аллеям в усадьбе. Кажется, я получила тот отдых, о котором молила в прошлой записи. А вот уже меня зовут! Только что пришел А.Э. и говорит, что пора собираться и двигаться дальше. Так что я побежала, дневник. Следующая остановка – Норильск!

27 марта

Что тебе сказать про Норильск, Дневник? Он великолепен! Никогда раньше я не встречала такого зеленого, ухоженного, красивого города – и это ранней весной, в ненастное время ветренных холодов и промозглой распутицы! Правда, это не обычный город – весь он укрыт огромной стеклянной полусферой, под которой, как в оранжерее, стоит вечное лето. Можно ходить не то, что без шапки, а и вовсе в шортиках и топике – чем я и занимаюсь последние дни. Игорь Иванович провел мне маленькую экскурсию по городу (да и сам город невелик), и рассказал, что купол заложили еще до Войны, но достроить смогли только в шестидесятых, когда никель и платина – главные местные богатства, остро потребовались нашей нефтяной промышленности (они там используются как какие-то катализаторы, или что-то в этом роде). Замечательная идея! И очень полезная для людей – гораздо радостней и здоровей круглый год жить в свежем саду, чем в той вымороженной белой пустыне, которую я часто наблюдаю из окон нашего воздушного судна. Почему бы так не сделать везде, где плохая погода? Люди здесь, кстати, замечательные – вежливые, улыбчивые, почтительные к нам – свите Президента. Мне сказали, что они получают хорошие зарплаты и, в отличие от многих других обитателей Севера, живут и работают в этом заполярном раю постоянно, а не наездами-вахтами.

Что за чудная страна Новая Россия! Прав был Митя, когда раскрывал мне глаза на эту тайную сокровищницу нашего народа – здесь действительно за счастье родиться и прожить до старости. Тихий, коттеджный Северодвинск, веселый и просторный Нарьян-Мар, тропический Норильск – всё, что я вижу на своем пути, настолько отличается от моего родного, серого и провинциального городка, что гордость берёт за родное государство. Можем же сделать нормальную, правильную жизнь для людей, если захотим – да причём в каких сложных условиях! Теперь я понимаю: мощь, величие, стройная холодная красота Севера не сравнятся с чахлой болотистой камарильей той Средней Полосы, которую я, как и десятки миллионов моих соотечественников, всегда искренне, и всегда заблуждаясь, называла Россией. Нет, моя настоящая Россия именно здесь – под ярким бездонным небом Заполярья и Сибири, в суровейших краях, где смелые, умелые, удачливые Люди (именно так – с большой буквы) смогли обустроить сильное, справедливое, трудолюбивое общество. Только вот немного непонятно, почему мы вынуждены держать всё это в секрете от других, в том числе, от своих же граждан. Уверена, что если бы они знали обо всех прелестях северного бытия, то с радостью бы пополнили ряды местных суровых аборигенов. Тогда улицы городов, в которых я побывала, пока что довольно пустынные, наполнились бы довольным шумом и детским смехом. Видно, пока не время – я помню, как В.В. чуть ли не в первую нашу с ним полноценную встречу рассказывал мне о причинах того, что все держится в тайне. Но что-то мне подсказывает, что уже вот-вот всё случится: Россию нашу – и Новую, и старую, явно ждут огромные, неописуемые потрясения, перерождение в обновленном качестве, превращение в государство будущего, необратимо обогнавшее всё остальное человечество. Я знаю, я чувствую, что всё произойдет скоро, и я это увижу – и виновником этой волшебной трансформации будет только Он – тот, на кого я молюсь все последние дни – наш Лидер и мой Возлюбленный (ну, может быть и я – простая девчонка – тоже немножко ему помогу).

Подготовка к Решительному Прорыву движется полным ходом. Сегодня, с самого утра, как раз исключительно этим и занимаемся. Приехала толпа народа с телевидения (нас по-прежнему в каждом пункте прибытия нагоняют новые люди, так что наш северный десант непрерывно растет) – все важные, в темных очках, обвешанные камерами, и с пятью грузовиками ящиков с оборудованием. Они мигом превратили актовый зал местного дома культуры в настоящую съемочную студию. Крохотное помещение, на стенах которого до сих пор висели вымпелы социалистических соревнований и картины с физкультурниками, неузнаваемо преобразилось: теперь вся задняя поверхность была затянута кислотно-зеленой пленкой, перед которой разместили длинный стол из стекла и стали. За ним должны были разместиться Президент и ведущие, а напротив расставили кучу камер, ламп и софитов, от которых в зале сразу же стало невыносимо жарко (чуть позже в стене быстренько пробили вытяжку с кондиционером, и стало полегче). В углу разместился режиссерский пульт, от которого во все стороны расползались черные змеи проводов. Мне все было страшно интересно – с детства мечтала о карьере телезвезды (может быть, теперь получится, когда передо мной все дороги открыты? Это было бы чудесно!), и я только и делала, что путалась под ногами у техников, и везде совала нос – но никто меня не ругал, а один раз даже попросили помочь и дали подержать какой-то кабель.