Особенный заказ, или Испытание для способностей

Всё изменилось в одно лето. Так часто бывает: одно лето, один миг, одно событие и прежнего угловатого подростка уже нет, а есть молодая многогранная личность. В то лето Элизабет выбрала своё будущее и поступила в Королевскую Академию на искусствоведа и переводчика. Своей наблюдательностью она пользовалась постоянно: могла отличить фальшивки, распознать раритетные произведения искусства и, конечно, переводить древние тексты с внимательностью к деталям. Лизи могла любую рукопись перевести так, что читатель проникался каждым словом, а образы складывались легко и ярко.

Вот и сейчас Лизи бежала в Ледонскую библиотеку, чтобы продолжить новую работу над переводом старинного манускрипта. Вчера на семейном совете было решено, что можно заодно посмотреть раздел книг про артефакторов, вдруг там промелькнёт символ с найденного в книге послания, очень он похож на личную подпись изобретателя.

– Здравствуй, Элизабет. Пришла поработать? – с тёплой улыбкой спросил библиотекарь, увидев входящую Лизи. Это был немолодой мужчина, лет шестидесяти – шестидесяти пяти, с некогда рыжими волнистыми волосами, сейчас подёрнутыми сединой. Тёмно-карие глаза всегда смотрели на посетителей с вниманием и строгостью, но морщинки вокруг глаз выдавали доброжелательный характер мужчины. Оливер Браун, а именно так звали библиотекаря, обладал способностью к работе с мелкими деталями, способностью создавать удивительные вещи. В юношестве ему пророчили славу артефактора, и именно на эту специальность молодой Оливер поступил в Ледонскую академию. Но внезапная гибель родителей нанесла непоправимый ущерб. От стресса и переживаний он замкнулся в себе, а дар выгорел, не получив должного развития. Смирившись со своей участью, Оливер перевёлся на другой факультет, а впоследствии устроился на работу в библиотеку. И вот уже на протяжении более чем тридцати лет Оливер Браун являлся бессменным библиотекарем.

– Доброе утро, Оливер. Я принесла булочки с корицей, – сказала Лизи и протянула бумажный пакетик. Она иногда угощала библиотекаря его любимой выпечкой, а он взамен делал некоторые поблажки. Например, разрешал задержаться в библиотеке после закрытия, чтобы закончить работу. Или давал на дом книгу из читательского зала, строго под запись и обещания вернуть завтрашним утром, но всё равно выдавал. Вот и сейчас, зная, что может понадобиться помощь библиотекаря, Лизи решила поднять ему настроение.

– Ох, Элизабет, избалуешь ты меня, – произнёс Оливер, забирая угощение. – Рассказывай что случилось, нужна от меня помощь? – Библиотекарь посмотрел на Лизи проницательным взглядом.

– Если честно, то пока не знаю. У меня сейчас интересный и очень сложный заказ по переводу манускрипта. И я не во всём разобралась. Для начала хотела бы продолжить с тех книг, которые брала и не успела изучить в прошлый раз, а потом, возможно, мне понадобится доступ в секцию с редкими книгами. – Протянула Лизи, сделав акцент на последней фразе. – Я знаю, что доступ в ту секцию разрешён лишь ограниченному кругу лиц, и я отправила запрос в мэрию на получение пропуска, но… – вздохнула Элизабет и просяще посмотрела на Оливера, – вы же знаете, что рассмотрение такого обращения может затянуться на пару недель, а у меня нет столько времени, к тому времени я уже должна буду сдать заказ.

– Ох, Элизабет, это не простая просьба. Я знаю, что ты девушка ответственная, но давай сначала посмотрим понадобится ли тебе вообще эта секция. И если понадобится, тогда мы что-нибудь придумаем – ответил библиотекарь и по-заговорщицки подмигнул. – Проходи за свой обычный стол, он свободен, а я принесу твои книги. – Оливер взял тележку и пошёл вглубь стеллажей.

Работу над переводом манускрипта Лизи начала ещё до поездки в Корнер-Хаус, и к сегодняшнему дню была готова примерно треть. Манускрипт оказался очень старым, созданным не менее трёхсот лет назад. При этом текст был написан не просто на древнем диалекте, но и частично зашифрован. Единственное, что точно понятно – речь шла об артефакторе, чьё изобретение должно было помочь людям с какой-то проблемой. А вот что за проблема и при чём тут артефакт – оставалось пока не понятным. Писавший этот трактат, по всей видимости, тоже был изобретателем, потому что в своём научном труде он не просто анализировал работу коллеги, но и выдвигал свои версии об изготовлении этого артефакта. Основная сложность перевода заключалась в том, что каждый изобретатель зашифровывал свои записи символами, понятными только другим изобретателям. Это был их язык, с помощью которого длинные предложения можно сократить, сэкономив драгоценное время на фиксацию мыслей и результатов. Особо секретные разработки шифровались индивидуальными знаками, значение которых знал лишь сам артефактор. Вот и получалось, что часть текста манускрипта Лизи смогла перевести легко. А вот над зашифрованной частью ещё придётся поработать. Для этого она обложилась всеми книгами, в которых, так или иначе, содержались сведения о разных артефакторах Королевства и их трудах, о языке изобретателей и их переводе.

Проработав до обеда, Элизабет решила отвлечься от перевода манускрипта и поискать информацию про найденный на таинственном послании символ. Ещё в особняке Лизи предположила, что этот знак является клеймом артефактора. Рассудив, что буквы “К” и “Х” – это инициалы имени и фамилии, она взяла книги со списками всех известных артефакторов Королевства за последние четыре столетия. Оказалось, что за столько времени список разросся на несколько толстых томов. Но самое главное, что в них помимо справочной информации, были иллюстрации с эмблемами каждого мастера, которые служили знаком качества и подтверждали авторство того или иного артефактора. Поскольку имён начинающихся на “К” и “Х” можно было найти очень много, то остальная часть символа давала надежду сократить этот список.

На протяжении нескольких часов Лизи внимательно разглядывала оттиски личных печатей в поисках кристалла с символом бесконечности внутри. На улице начало смеркаться, свет в библиотеке стал гореть ярче, а Лизи заканчивала просматривать только второй том. В её блокноте было выписано около десяти имён, чьи символы немного напоминали искомый. Но не один из них не совпадал полностью. Каждый из найденных оттисков личной подписи отличался какой-нибудь деталью, но Лизи всё равно их выписывала и зарисовывала, на всякий случай. Когда до конца второго тома оставалось всего пара листов, Лизи вдруг увидела искомый символ – большие буквы “К” и “Х”, касающиеся друг друга сверху и снизу “ножками”, а в образованном внутри ромбе, похожем на кристалл, изображение символа бесконечности. Она даже не поверила своему счастью, несколько раз протёрла глаза, чтобы убедиться, что ей не показалось. Но это был именно тот самый символ, и принадлежал он артефактору по имени Кристофер Хэйли.

– Гхм, гхм, – услышала Лизи, отвлекаясь от своей находки, – Элизабет, библиотека закрылась пятнадцать минут назад. Я бы тоже уже хотел уйти домой. – Мягко намекнул Оливер о том, что пора бы и Лизи закругляться с работой и не задерживать работников библиотеки.

– Ой, Оливер, простите меня, я так увлеклась, что совершенно потеряла счёт времени. – Извинилась Лизи и начала быстро собирать свои вещи.

– Да ничего страшного. Нашла что-то интересное, я полагаю? – поинтересовался библиотекарь, давая понять, что не сердится на девушку.

– Да, определённо. – Воодушевлённо ответила Лизи с блеском в глазах. – Оливер, я обязательно приду завтра, но мне понадобятся немного другие книги. Возможно, у вас есть какая-нибудь информация про изобретения Кристофера Хэйли? Он родился в нашем городе почти триста лет назад. Я бы хотела узнать как можно больше о нём и о его изобретениях. – Принялась тараторить Лизи. Она всегда так делала, когда волновалась в предвкушении нового открытия.

– Кристофер Хэйли? – Задумчиво переспросил библиотекарь. – Про самого артефактора если что-то и есть, то очень краткая информация, я поищу. Про его изобретения должна быть книга в особом разделе библиотеки, но при условии, что он создал что-то действительно важное. Это я тоже проверю. Не знаю что именно ты ищешь, Лизи, но, возможно тебе стоит обратиться в архив нашей газеты. Если этот Хэйли жил в нашем городе, то о нём обязательно должны были писать в “Ледонском экспрессе”. Газета существует очень давно и трепетно хранит в архиве все свои выпуски, начиная с самого первого.

– Оливер, спасибо большое, это замечательная идея! – Воскликнула Лизи и от переполняющих чувств слегка подпрыгнула на месте. – Я обязательно воспользуюсь вашим советом. Но завтра с утра всё равно вернусь в библиотеку, чтобы изучить сначала то, что найдём здесь.

– Хорошо, я тогда первым делом поищу для тебя книги, постараюсь к твоему приходу что-нибудь найти. А сейчас пойдём по домам. – Улыбнулся Оливер и проводил Лизи до дверей библиотеки.

Возвращаясь домой, Элизабет наслаждалась вечерним воздухом и думала о том, как расскажет семье о своей находке. В этот вечер ей казалось, что они стали на один шаг ближе к разгадке тайны. Теперь известно кто написал послание, осталось лишь понять что оно значит. А для этого нужно изучить личность загадочного Кристофера Хэйли и узнать как он связан с особняком Корнер-Хаус. Прокручивая эту мысль в голове, Лизи улыбнулась, подумав о том, что инициалы артефактора и инициалы названия особняка – одинаковые. Простое ли это совпадение или в этом тоже кроется загадка?

Глава 9

Ранние лучи морозного осеннего солнца проходили насквозь через панорамные окна веранды и освещали часть гостиной. Внутри дома стояла тишина, могло показаться, что дом пуст. Но на веранде, среди кадок с вечнозелёными декоративными деревьями: фикусом Бенджамина, который достигал самого потолка; пахирой акватикой, стебли которой сплелись в ромбовидный узор; пальмами ховея, чья крона отражала свет, создавая тени в форме вытянутых и заострённых клинков и подвесных кашпо с лианообразными растениями, можно было услышать приглушенное глубокое дыхание.

Здесь сидела на гимнастическом коврике прекрасная Кэтрин Бэстиль. Глаза её были закрыты, лицо расслабленно, волосы ниспадали свободными длинными прядями насыщенного каштанового цвета, руки спокойно лежали на коленях, а спина была идеально прямой. Вся поза и ровное, еле заметное, движение груди, говорило о многолетнем опыте медитаций, когда получается уйти в себя без лишних навязчивых мыслей, когда нет ни малейшего дискомфорта от продолжительного нахождения в сукхасане, как называют эту позу йоги, и когда сливаешься со своим истинным Я.

Без медитаций Кэтрин не могла сконцентрироваться в течение дня, тревоги и калейдоскоп чужих эмоций затапливали сознание. Кэтрин пришлось с малых лет учиться самоконтролю, учиться разделять “своё” и “чужое”.

Эмоциональный интеллект у маленькой Кэтрин развивался стремительно, а эмпатия проявилась у неё даже раньше, чем речь. Родителям приходилось нелегко, а порой они даже боялись за неё. Если кто-то рядом грустил, малышка начинала истошно рыдать, когда кто-то злился, она становилась агрессивной. А если вокруг радовались, то Кэтрин могла так долго и заразительно смеяться, что начинала задыхаться, вызывая у близких тревогу за её здоровье. Никто не ожидал проявлений таланта в столь раннем возрасте, и лишь случай помог родителям заметить это вовремя.

На одном из детских праздников, куда Кэти пришла с родителями, были клоуны. Один из них особенно привлёк её внимание: он показывал самые сложные и смешные номера. Но Кэти сидела тихо, плакала, закрыв лицо маленькими ладошками. Родители увидели её слёзы, соотнесли с тем, на кого она смотрит, и решили переговорить с юношей. Оказалось, что у этого актёра накануне навсегда уехала возлюбленная, и он был охвачен глубокой тоской, хотя продолжал выступать, скрывая боль за маской. Кэти уловила его настоящие чувства, спрятанные за гримом. С тех пор родители и наставники стали развивать её дар и, что ещё важнее, нашли множество практик со всего мира, чтобы этот талант направить и обуздать.

***

Кабинет занимал угловую просторную комнату на первом этаже, единственное окно выходило на палисадник с небольшим розарием и кустами шиповника по периметру, что создавало эффект уединённости. Обстановка кабинета излучала уют и умиротворение. Сквозь шторы мягко просачивался свет от закатного солнца, усиливая ощущение покоя. В воздухе витал тонкий аромат травяного чая, а пастельные тона интерьера создавали атмосферу, располагающую к откровенному разговору и душевной гармонии.

Особого внимания заслуживает расстановка мебели в кабинете и ненавязчивые детали, будь то “вечный маятник”, или миниатюрный садик “Дзен”, где на специальной дощечке рассыпан речной песок, аккуратно лежат маленькие грабли, а трехъярусная пагода, снежно-белые камни и миниатюрный искусственный прудик расставлены в особом порядке. Кабинет визуально разделён на несколько зон: рабочую и консультационную. Рабочая зона состояла из письменного стола с большим удобным креслом, сбоку от которых располагалось окно. Дневной свет падал на столешницу, но солнечные лучи не ослепляли сидящих за ним людей. Позади кресла разместилось несколько стеллажей с тематическими книгами, а напротив стола стояла пара стульев с мягкими спинками и подлокотниками из того же гарнитура, что и кресло. Консультационная зона была отделена кушеткой и располагалась в противоположной стороне от рабочего стола. У стены стояло несколько кресел и стульев, разделённых невысокими комнатными растениями в горшках. Между кушеткой и креслами приютился небольшой журнальный столик. В зависимости от количества пациентов, а ведь Кэтрин проводила и семейные, и групповые сессии, она расставляла в нужном количестве всё необходимое. Более того, Кэтрин использовала специальный артефакт и систему вентиляции, чтобы поддерживать оптимальную температуру в помещении. Под каждого пациента настраивался свой индивидуальный набор параметров для комфортного пребывания.

Для новых клиентов у Кэтрин был особый, тщательно выработанный ритуал. Она подходила к каждому сеансу с новой энергией, словно открывала первую страницу ещё не прочитанной книги. Конечно, у неё была вводная информация о человеке, предоставленная анкетой: возраст, профессия, иногда краткая суть запроса. Но эти сухие, формальные данные служили лишь для заведения личного дела пациента и составления расписания. Настоящая работа начиналась за пределами этих строк.

Кэтрин всегда делала большой перерыв перед визитом нового клиента, позволяя кабинету «перезагрузиться» и напитаться свежей атмосферой. В первую очередь она открывала окно – даже зимой. Её кабинет наполнялся прохладным очищающим воздухом, который выветривал чужие тревоги, оставленные предыдущими посетителями. После проветривания она включала стоящие на полу торшеры с мягким, тёплым светом и добавляла несколько капель эфирного масла лаванды или сладкого апельсина в маленькую аромалампу.

Далее Кэтрин заваривала два вида чая: один с тонизирующим эффектом, чтобы поддержать клиента, если его силы на исходе, второй – расслабляющий, для тех, кто нуждался в комфорте и умиротворении. Рядом с чайником она расставляла маленькие чашки и пиалы, наполненные лакомствами: сахарное печенье с ванилью, несколько долек горького элитного шоколада и смесь сухофруктов с орехами.

Каждая деталь её подготовки имела цель. Еда и напитки создавали домашнюю обстановку, позволяя клиенту расслабиться и почувствовать себя в безопасности. Кэтрин знала, что некоторые люди во время сложного разговора предпочитают держать в руках что-то реальное: чашку с горячим чаем или пиалу с орехами. Это становилось якорем для их эмоций, способом снять напряжение. Кроме того, чайные паузы давали возможность передохнуть, сделать перерыв в разговоре, не чувствуя себя обязанным говорить каждую секунду.

Кэтрин верила, что такие мелочи помогают наладить первичный контакт. Ведь её кабинет являлся не просто местом для анализа и работы, а пространством, где люди могли позволить себе быть уязвимыми. Это было особенно важно в таком деликатном вопросе, как психологическое здоровье. Всё – от аромата чая до тихого щелчка часов на стене – создавалось, чтобы человек почувствовал: он может здесь быть собой.

***

Новый клиент, и последний на сегодня, отличался эмоциональным фоном, который напомнил густой туман, пронизанный целым ворохом нерешенных вопросов. Его энергетика была столь же плотной и напряжённой. Кэтрин почувствовала её с первых же секунд знакомства. Она привыкла видеть и ощущать тревогу, волнение, страх и недоверие, но у этого молодого мужчины все эмоции и чувства были одновременно и сконцентрированы, и завуалированы. Помимо этого мужчина обладал особенным взглядом – цепким, внимательным и слишком холодным для человека, действительно ищущего помощи. “Что ж, интересно. Посмотрим, смогу ли я ему помочь.” – Подумала про себя Кэтрин.

Пациент представился как Роберт Пирс и протянул руку, Кэтрин машинально пожала её.

– Приятно познакомиться, – сказала она, искренне улыбнулась, стараясь быть максимально открытой. – И жестом пригласила присесть у журнального столика, на котором дымились чашки с чаем.

Роберт опустился в предложенное кресло с нарочитой неторопливостью. Точные, почти механические движения, создавали впечатление, что каждое из них заранее продумано. Он скрестил ноги, чуть откинувшись назад, и положил одну руку на подлокотник. При этом другая рука нервно касалась подбородка, выдавая скрытое напряжение.

Кэтрин внимательно следила за Пирсом, замечая, как его взгляд скользил по комнате и задерживался на каждой детали: корешках книг на полке, на стоявшей в углу лампе с мягким теплым светом, картине с абстрактным сюжетом, висевшей на одной из стен, и чуть дольше внимание Роберта сфокусировалось на письменном столе. В этой оценке пространства было не только любопытство, но и что-то хищное, словно он искал слабое место.

Тени от мягкого освещения, падающие на лицо Пирса, подчеркивали жёсткость скуластого профиля. Всё в его позе говорило о попытке сохранить контроль, но этот контроль был избыточным и болезненным, как если бы он сильно тянул за струны музыкального инструмента или тетиву лука, когда пальцы белеют и остаётся глубокая вмятина, а позже мозоль.

Кэтрин заняла место напротив, предложила чай и угощения. После пары минут тишины, давая возможность клиенту устроиться поудобнее, она произнесла:

– Как вы, наверное, знаете, здесь можно говорить обо всём, не опасаясь осуждения. Начните с того, что вам нужно, и с ваших ожиданий от сегодняшней встречи. – Её голос был тёплым, но без излишней мягкости. Она понимала, что с такими людьми, как он, тон должен быть предельно выверенным.

Пирс всё же взял чашку с чаем, но не торопился его пить, а фокусировался и обдумывал, как показалось Кэтрин, подбирал стратегию ведения диалога.

Кабинет наполнялся лёгким ароматом лаванды, едва уловимым, но расслабляющим. Деревянный пол, покрытый ковром в спокойных тонах, и освещение создавали камерную атмосферу, защищённую от внешнего мира.

Роберт беззвучно выдохнул и кивнул, но это было похоже не на простое согласие, а на некую расчётливую реакцию и договорённость о чём-то с самим собой.

– Я наслышан о вас и вашей репутации, – сказал он ровным, без эмоций голосом. – Говорят, вы лучший специалист в своём деле. Хотя знаете, это звучит почти слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Кэтрин уловила в его словах нотки скрытого раздражения, едва уловимую настороженность. Она почувствовала, как из недоверия между ними начинает выстраиваться невидимая стена. Осторожно подбирая слова и совершенно не обижаясь на реплику Пирса, Кэтрин решила продолжить разговор, стараясь не усиливать напряжение.

– Как долго вы задумывались об этом визите? Обычно такие решения не принимаются спонтанно.

Его глаза на мгновение прищурились, но лицо оставалось нейтральным.

– Да, вы правы, – произнёс Пирс, и Кэтрин уловила в его голосе нервозность, он продолжал тратить энергию и силы на поддержание внутреннего контроля. Его почти маниакальная осторожность удивляла Кэтрин, ведь это он пришёл к ней за помощью. Или она что-то упускает и ошибается.

Кэтрин почувствовала, как эмоции Пирса сменяются волной: сначала лёгкая досада, затем пристальный интерес – он как будто прощупывал, какой эффект его реплики произведут на неё. Но сама не форсировала диалог, и ожидание окупилось:

– Визит к вам… – Он поморщился. – Убедить меня прийти сюда было нелегко, – добавил он с лёгкой горечью. – Это не моё решение, а настоятельная рекомендация. – Его губы тронула мимолётная усмешка, но глаза оставались холодными, как у человека, привыкшего защищать свои чувства за стеной бесстрастности.

Кэтрин кивнула, внешне оставаясь спокойной, а внутренне насторожившись. Она ощутила вспышку раздражения, едва уловимую, но слишком яркую, чтобы быть случайной. Он не хотел говорить об этом, и это было очевидно. Хотя теперь излишний контроль и внутреннее сопротивление можно объяснить. Пирс просто не готов к работе над своими проблемами. Но раз он уже здесь, то Кэтрин обязана попытаться оказать ему помощь.

– Интересно, – сказала она с небольшим нажимом, умышленно делая паузу между словами. – Значит, кто-то из близких настоял на этом визите?

Кэтрин уловила, как атмосфера вокруг изменилась. Напряжение, словно пружина, сжалось вокруг Пирса, становясь почти физически ощутимым. Его тело напряглось, а взгляд – ледяной и отстранённый – на миг вспыхнул раздражением, которое он поспешно спрятал за легкой, но явно натянутой улыбкой. Это выражение лишь подчёркивало внутренний конфликт, скрытый за маской невозмутимости. Её настороженность возросла. Пирс старался сохранить контроль, но каждая мелкая деталь, от сжатых пальцев до едва заметного подергивании мышц челюсти, кричала о сопротивлении и дискомфорте.

– В некотором роде, – Пирс сделал секундную паузу и решил продолжить. – Я вырос в семье, где многое решают за тебя, и это не всегда приятно. Но я здесь не для того, чтобы обсуждать семейные вопросы. Я сам не знаю, что я тут делаю! – Подавленная злость и враждебность так и струились из Пирса. Пожалуй, это единственная искренняя фраза пациента. Кэтрин, видя, что он не торопится продолжать, мягко произнесла, как бы невзначай:

– Иногда наши близкие сами нуждаются в помощи и поддержке, а свою заботу выражают так, как умеют. – Кэтрин сделала небольшую паузу. – Но я рада, что вы пришли ко мне, пусть это и не совсем по вашей воле, но в конце концов мы просто беседуем за чашкой чая. Это вас ни к чему не обязывает. – Высказалась Кэтрин, чувствуя, как он сосредоточенно следит за каждым её словом. Она решила дать ему ещё немного времени и продолжила:

– Знаете, Роберт, истинные проблемы нередко берут начало в семье – в отношениях с родными, воспитании и укоренившихся установках. Отделить свои стремления от того, что вложили с детства, бывает невероятно сложно. Часто именно это становится причиной внутренних конфликтов, когда взрослые продолжают жить под влиянием чужих ожиданий и забывают про свои собственные желания.

Его взгляд стал холоднее, как будто Пирс понял, что ей удалось проникнуть глубже, чем он рассчитывал. В его глазах мелькнуло что-то мрачное, почти угрожающее, но и были заметны проблески настоящих чувств, переживаний. Он вполне свободно чувствовал себя, когда речь шла не про него, это было заметно по опустевшей чашке и пиале. Отвлёкшись на разговор о семье и на комментарии Кэтрин, Пирс с удовольствием выпил весь чай и съел шоколад, или же они просто пришлись ему по вкусу. Кэтрин сделала промежуточный вывод, что этот молодой человек долгие годы находился под гнётом и влиянием родственников. Это была распространённая проблема.

– Возможно. – Бросил Роберт, но его голос оставался ледяным и натянутым, сквозила агрессия. Он снова собрался и выстроил неимоверно высокие барьеры между ними. – Думаю, я сам решу, что мне важно, а что нет!

– Конечно, – сказала Кэтрин с самой дружеской улыбкой, не обращая внимания на его враждебность, но в её голосе появилась твёрдость. – Порой причина наших самых тягостных и самых важных дилемм кроется именно в том, что мы сами отказывается признавать их в себе. Честный разговор с собой – это сложнейшая практика. Но при желании всё возможно.

Пирс слегка сдвинулся в кресле, слова Кэтрин задели его, и он почувствовал некий дискомфорт из-за этого, но ни на мгновение не потерял самообладания. Лицо мужчины не отражало никаких эмоций. Кэтрин показалось, что Пирс продолжал тратить огромное количество энергии на подавление любых проявлений чувств. Сейчас это ощущалось ещё сильнее, и на долю секунды интуиция Кэтрин сказала ей, что Пирс чуть не решился на открытый диалог, чуть не выдал истинную причину своего прихода. Этот момент ускользнул, но она успела почувствовать боль Пирса, внутреннюю пустоту и безумную ненависть ко всем вокруг. Кэтрин стало жаль Роберта, однако, пока она не понимала, почему от него исходит такая сильная враждебность и озлобленность.