Чёрные

На второй день начался дождь. Он решил отыграться на нас за весь засушливый месяц. Поначалу он не очень раздражал – был не сильным и нас, копающихся под деревьями, мочил едва-едва. Но вот почва и без того влажная в этом месте, стала быстро сдаваться. Работать становилось все труднее. Да и место оказалось «не наше». Мы действительно стояли на поле боя, и свидетельства тому находились повсюду, но не было самого главного – немецких захоронений. Либо их забрало себе болото, либо Рольф все-таки ошибся. Но вряд ли, – Яд подтверждал место. Посоветовавшись, решили не терять больше времени и на завтра идти на «запасной».

Рольф сидел в своем окопе и безразлично, просто убивая время, откапывал бойца Красной Армии. Надо было себя хоть чем-то занять, а на плечах солдата поверх шинели виднелись кожаные лямки. Это мог быть ранец с рацией, а боевая, не штабная, начищенная адъютантами рация – это очень ценная находка. Рольф хотел приподнять красноармейца вместе с ней, не срезая ремней. Учитывая в какую труху превратилась шинель и какой хрупкой стала кожа, тянуть с силой значило только испортить амуницию, но не поднять тело. Поэтому Рольфу пришлось хорошенько окопать бойца со всех сторон. Из-за этого получился приличной высоты холм. Мокрую, тяжелую землю не хотелось откидывать подальше, как мы это обычно делали, чтобы она не ссыпалась обратно в яму.

Судьбой уготовано было случиться двум роковым ошибкам подряд. Эта была первая.

В очередной раз подцепив радиста саперкой, Рольф встал и аккуратно начал тянуть его вверх. А перед этим случилось второе роковое событие. Мешающую ему лопату Рольф не оставил рядом с собой, и даже не воткнул в холм, а положил на него, и то ли задел ее, то ли лопата сама соскользнула по мокрой земле вниз, но упала ровно в тот момент и на то самое место, с которого мгновение назад Рольф приподнял останки бойца. За ней с трухлявой шинели свалилась и рация. В тот же миг раздался металлический лязг, а через долю секунды лес огласил взрыв, – под бойцом кроме рации лежала неразорвавшаяся граната, в которую ударила саперка.

Мы сначала инстинктивно пригнулись, а потом каждый в своем окопе повернули головы в сторону прогремевшего взрыва. Только после этого высунулись. Кое-как, скользя, выбрались из ям и побежали к Рольфу.

Взрывом его выбросило на насыпь, и он лежал присыпанный землей, вперемежку с останками бойца, так, что сразу было не разобрать: где из них кто. Он был жутко изуродован. Практически все лицо представляло из себя черно-красную, запекшуюся кровяную кашу. Сверху вниз по левой стороне лицо было разорвано пополам: через разошедшуюся кожу лба белели кости черепа; из глазницы вытекали остатки глаза; сквозь щеку виднелись челюсти. К счастью ноги и тело, благодаря прикрывшей от взрыва рации, были целы, только иссечены осколками. Да и приподнятый боец Красной армии взял на себя часть осколков. Гимнастерка и штаны Рольфа превратились в лохмотья; рука и шея, тоже все обгоревшие и в крови. Левая рука чуть выше локтя отсутствовала. Прибежавший последним Яд, шокированный и не понимающий происходящего, принес ее. На запястье продолжали свой ход «трофейные» часы с разбитым стеклом. Яд из-за моей спины увидел обезображенного Рольфа и с криком оступившись, но не отпуская его руку, соскользнул в окоп, где дымилась развороченная и сплющенная рация.

Честно говоря, я тоже едва мог смотреть на этот ужас и, подавая Доктору бинты, вату и все остальное, что он просил из его аптечки, старался тут же отвернуться, едва сдерживая рвотный рефлекс. Рольф дышал, но не двигался. Он так истекал кровью, что перевязочный материал иссякал прямо на глазах. Доктор склонившись над Рольфом постоянно чертыхался, и то и дело повторял: «Все, не жилец…» или просто: «Пропал…», но продолжал реанимацию. Попутно четко, размеренно, обращаясь к нам поочередно, отдавал команды: «Фокс, собирай инвентарь, только необходимое. Палатки, спальники, лопаты, – не берем…». «Все… пропал, черт бы тебя…». «Только немного жратвы, фонари, фляги». «Яд найди его пистолет! Кобуры нет, с рукой улетела». «Нет… все, не жилец…». «Яд! Возьми себя в руки, сука! Выдвигаемся! Быстро собирайся!». Но Яд ничего не слышал. Он в состоянии глубочайшего шока сидел в яме и выл. «Яд, сука!..». «Фокс, поднимай его! По морде ему дай, чтобы в себя пришел!». «Черт, все, пропал…». «Быстро! Носилки делайте!»

Я в каком-то бреду покорно носился, и выполнял все распоряжения Доктора, единственного не потерявшего рассудка и самообладания в эти минуты.

«Сука! Вставай, уходим!» – услышал я крик Доктора. Он со злостью оттолкнул тело Рольфа, так, что оно чуть не свалилось в яму, и спрыгнул к Яду. Поднял его за грудки, хорошенько потряс и ладонью сильно вмазал по щеке. «Очнись, сволочь! Сука, уходим, я говорю! Помогай собираться! Быстро к Фоксу!». Яд скуля, вылез, и не вставая, а в раскоряку, подполз ко мне. Теперь уже я поднял и потряс его. Но все равно помощи от него было мало. Он, шатаясь, словно контуженный, на полусогнутых ногах ходил между уже собранных мной рюкзаков, наклоняясь то к одному, то к другому и всматриваясь куда-то в лес, подходил ко мне, как будто я его звал, с вопросом: «Что?». Так повторялось несколько раз, а потом со словами: «Да, сейчас…», Яд просто полез в бурелом. Я достал «Токарь» и выстрелил в дерево рядом с ним. Яд словно проснулся – остановился, обернулся, спросил: «Что?» и спотыкаясь, побежал ко мне.

Пока Доктор был с Рольфом, мы сооружали носилки. Вещи были уже собраны и примерно через час в сгущающихся сумерках мы сели над картой готовые выдвигаться неизвестно куда. Немного пришедший в себя, но дрожащий, как в ознобе Яд указал на ближайшую деревушку, ту, которая «о семи-восьми домах». «Не донесем… – констатировал Доктор. Помолчав спросил, – «Пару» нашли?» Я сказал, что «Парабеллум» у меня. Я, пока собирал вещи, нашел его с другой стороны насыпи, и сунул в рюкзак вместе с ножом Рольфа.

«Так… Все, пошли».

Мы положили Рольфа на носилки из веток, и хотя он весь был перемотан окровавленными бинтами и выглядел уже не так страшно, Яда стошнило, и он снова сделался неадекватным. Обращаться к нему стало бессмысленно. Носилки из сырых веток тяжелые сами по себе, с Рольфом сделались неподъемными. Рольф словно почувствовал насколько все плохо, и застонал. Мы с Доктором переглянулись, подняли Яда на ноги, и одели на него два рюкзака, в которые я собрал все необходимое: один сзади, как полагается, а один, как у парашютистов спереди. Сами подняли носилки, и двинулись в выбранном направлении. Наше положение усугубляла наступающая ночь, непрекращающийся дождь, но главное, – безумие Яда, единственного в отсутствии Рольфа поводыря.

Можно было идти вдоль болота, не путаясь в буреломах, но расстояние увеличивалось раза в полтора. Решили пойти напрямую и по расчетам быть в деревне назавтра к полудню.

Но и так болота избежать не удалось. Причем мы с носилками его как-то минули, а немного отставший от нас и уклонившийся с маршрута, не поспевающий за нами Яд угодил прямо в трясину. Хорошо, что это случилось уже следующим утром, а не в темноте.

Мы услышали позади его голос. Он не просил помощи, а просто выкрикивал отдельные бессвязные слова. Силы наши были на исходе. Даже думалось с трудом, и на крики Яда мы сначала не обратили внимания, полагая, что он просто вконец обезумел, но все же остановились. Я кое-как разогнулся, и поковылял обратно.

Из болота торчали только плечи и голова безумца. Я крикнул Доктору, что Яд тонет, и не думая каким образом буду его спасать, бросился плашмя в жижу. Не знаю: как у меня хватило ума не побежать к нему, а именно подползать, иначе засосало бы и меня. Но это уже на инстинктивном уровне. Голова, повторюсь, ничего уже к тому моменту не соображала.

Доктор на ходу нашел какую-то мощную, густую ветку, прибежал к нам, но в болото не полез, понимая, что толку от него там не будет. Пока я добрался до Яда, над тиной осталась одна его голова, которая перестала издавать звуки, а лишь беззвучно шевелила губами, и ошалело смотрела на меня. Я понял, что рюкзаки тянут его на дно быстрее, чем собственное тело и попытался снять нагрудный. Со второй неимоверной попытки мне это удалось. Яд уже запрокидывал голову, чтобы дышать: над водой оставался лишь его лоб и нос. Он безнадежно тонул, а у меня не хватало сил спасти его. Я понял, что освобождая его от первого рюкзака, потерял слишком много бесценного времени. Нужно было резать лямки, и пусть поздно, но все-таки сообразив, я достал свой нож, который тут же выскользнул, и утонул.

Доктор по моей команде бросил нам ветку, а на нее с необычайной аккуратностью свой нож. Это был последний шанс. Если бы и его нож соскользнул, Яда бы мы больше не увидели, – он итак уже целиком скрылся под водой. Я кое-как смог на мгновение приподнять его, чтобы он сделал последний в своей жизни вздох. На большее сил у меня не осталось…

Я еще чувствовал его тело под водой: держал за лямку рюкзака, а второй рукой резал другую и, отрезав, отпустил и этот нож в пучину, скинул несрезанную лямку, схватил левой рукой Яда за грудки, правой ухватился за ветку, и из последних сил прошептал Доктору: «Тяни…».

Не знаю, что это было за чудо, но Доктор вытянул нас.

Яд к тому моменту уже захлебнулся.

Доктор отчаянно (не понимаю, откуда у него только взялись эти силы после того, как он вытащил нас из болота!), откачивал Яда: делал искусственное дыхание, переворачивал, чтобы из его легких вытекала вода, снова переворачивал, чтобы снова делать искусственное дыхание, бил кулаком по грудной клетке, снова делал вентиляцию легких… и Яд все-таки ожил.

Я валялся рядом не в силах сдержать выливающиеся изо рта потоки болотной воды, которой нахлебался под завязку. Из-под оторванных ногтей левой руки, державшей утопленника, сочилась кровь. Пальцев я не чувствовал, и не сжать их в кулак, ни разжать уже не мог, они стали напоминать грабли в красивую светло-зеленую крапинку от прилипшей болотной ряски. Я смотрел на проводимое оживление, но не мог найти в себе силы помочь Доктору, только беззвучно, как рыба шевелил губами и беспомощно, как умирающий голубь приподнимает крыло, приподнимал, и протягивал ему свою «красивую граблю».

Когда Яд задышал, Доктор повернулся ко мне, и прошептал: «Вот…», а потом добавил: «Мы снова вчетвером…», и заплакал.

Страх собственной смерти явился еще большим стрессом для Яда, чем обезображенное тело Рольфа. Этот страх полностью вытеснил ту жуткую, увиденную им картину после взрыва, и вывел из ступора. Он снова сделался нормальным человеком, прежним: спокойным и рассудительным «мозгом».

Рольф очнулся и застонал. Спросил: где мы и куда движемся? Доктор дал ему попить немного воды из болота, – рюкзаки с едой, флягами и всем остальным ушли на дно, – и назвал деревню. Рольф едва слышно, с большими расстановками простонал: «Нет… Нет… С… Яд…». Поразительно, он находясь в таком состоянии, помнил свою карту наизусть!

Его слова нас встревожили. Мы достали карту. Под названием «Далекое» стояла красная буква «С», на которую в спешке никто не обратил внимания. Доктор внимательно посмотрел на Яда и, не ожидая ничего хорошего, спросил: что это обозначает? Яд немного помедлив, сказал, что вероятнее всего «С» – это пометка Рольфа, о том, что деревня была сожжена.

У Доктора затряслись руки и он, потянувшись за своим пистолетом, спокойно спросил: «Там что, ничего нет что ли?». Яд неуверенно кивнул, но тут же добавил: «Если потом не отстроили…».

На смену безразличному спокойствию на Доктора напало бешенство.

«Куда ж ты смотрел, сука!? Мы ж на пепелище идем! Что там отстраивать в такой глуши? Три сгоревших дома? Сука, пристрелю!».

Он вне себя от ярости достал пистолет, и если бы я в ту секунду не успел навалиться на него всем телом, без раздумий застрелил бы Яда. Раздался выстрел, пуля, снеся несколько веток, улетела в болото.

Мы лежали насквозь мокрые, грязные, не в силах подняться. Доктор распластанный по земле, я на нем. Из его вытянутой в сторону топи руки вывалился на мокрый мох «Токарь».

«Не могу больше…» – прошептал Доктор.

Пришедший в себя Яд, встал, и склонившись над нами, пытаясь снять меня с Доктора, потягивая, как ребенок пальчиками за мой рукав, извиняясь заговорил: «Я не знал… Он не всегда показывал мне свои пометки… Он иногда сам детали дорисовывал, без меня… Я местность не рисовал, только путь сюда от станции делал… Я детали не знал…».

Но оправдывался он напрасно – мы спали.

Нести двумя руками носилки дальше я не мог – пальцы левой руки онемели: не сгибались и не разгибались. Поэтому мы с Доктором взялись вдвоем у изголовья, а Яд один встал в ноги, где полегче. Рюкзаки утонули, мы остались налегке: только пистолеты, в карманах патроны россыпью, кисель из спичек, карта, какая-то мелочь, и единственный уцелевший у Яда нож.

Буквально через полчаса вышли на опушку, где должна была быть деревня. Опушкой это называлось весьма условно, так как там тоже был лес, но не такой дремучий, помоложе, с поросшими холмиками из которых торчали рассыпающиеся, как изъеденная жучком древесина, труха кирпичных печных труб. По этим холмикам насчитали не более десяти дворов, а может быть, их было и меньше, если у кого-то была печь еще и в бане. До большого населенного пункта оставалось, как я уже говорил, примерно такое же расстояние. При хорошем раскладе мы должны были прийти туда к ночи. Если бы не пошли в «Далекое», то пришли бы еще до обеда.

Лес словно услышал наши молитвы, и сжалился, – стал не таким непроходимым, земля не такой топкой, но дождь по-прежнему не переставал. Он и помог нам: идти было не так жарко, да и попить можно из луж, но и хлопот доставил много: ноги порой проваливались в мох чуть ли не по полколена, мы были мокрые насквозь, но главное, что у Рольфа началось гноение. Укрытый, наполовину разрезанным спальником, он в начале пути был относительно сухой и теплый, но быстро стал похож на всех нас, – вымокший и холодный, словно мертвец. Мы уже и не верили, что он сможет прийти в сознание. Поэтому как же, честно говоря, он напугал нас, когда очнулся, нащупал рядом с собой на носилках свою оторванную чернеющую от гниения руку, с остановившимися немецкими часами, приподнял ее, словно хотел посмотреть, и выбросил в кусты. Движения причинили ему жуткую боль. Он застонал, и отключился окончательно.

Неоднократно Доктор констатировал, что нести дальше смысла нет и Рольф в любом случае не жилец: потеря крови слишком велика, бинты и лекарства кончились, чистой воды нет. Но Рольф не умирал.

Я не стану подробно описывать, как перед последней оставшейся инъекцией, Доктор ножом Яда отрезал гноящиеся куски культи Рольфа. Мне в это время пришлось держать безжизненное тело, которое даже не реагировало на безнаркозную ампутацию. Отрезал, бросал их себе под ноги и шептал: «Так надо… Рольф… Так надо… Потерпи…».

К вечеру, не чувствуя рук, со стесанными в кровь о носилки ладонями, мы приблизились к населенному пункту. Повалились на землю. А дождь перестал.

Игорек Чудной, бегая по лесу, затаился за стволом огромной вековой сосны. Замер, услышав впереди какой-то шум и треск веток. Не испугался! – просто интересно: что ж там такое?

Через несколько минут, еле-еле передвигаясь, появились трое мужиков, больше похожих на каких-то потрепанных животных: мокрые до нитки, в ободранной, грязной одежде, что-то несущие.

Отлично спрятался, – прошли мимо и не заметили. Несли какие-то ветки прикрытые одеялом. Наверное, свои вещи. Прошли еще шагов пятьдесят вперед, остановились у края леса, опустили поклажу.

Крался за ними, стараясь идти в ногу, чтобы не выдать себя шагами. Опять спрятался. Все видно и слышно.

Один приоткрыл одеяло, что-то пощупал, посмотрел на остальных, – они уселись рядом прямо на мокрую землю, прислонясь к деревьям.

Ясно! Не вещи, а трубу несут какую-то, – тот, что щупал, сказал остальным: «Все, труба…».

Посидели минут пять. Один у дерева уснул, и не проснулся, даже завалившись на землю. Кое-как встали. Потом попрощались. Тот что трубу осматривал передал одному… пистолет передал что ли? Вроде пистолет…

Те двое сняли с трубы одеяло и стали ее поднимать.

Нет, это не труба, это еще один мужик, только не шевелится и голова какая-то странная, – в мешке, что ли, красном?! Закинули его первому на плечи; помогли встать с колен и еще немного проводили, поддерживая с двух сторон, вперед; потом остановились и сели. А тот понес мужика к нам…

Доктор с Рольфом на плечах, вышел из леса и поковылял к крайнему дому. Его так мотало из стороны в сторону, что мы думали он не пройдет и десяти шагов. Света в доме не было. Доктор остановился, и несколько раз крикнул. Не дожидаясь ответа, побрел к следующему дому. Там свет был, и на крик из окна высунулась мужская голова. Тут же из дверей выскочили две тетки и подбежали к калитке, у которой стоял Доктор. Он понял, что к нему идут и опустил Рольфа на землю. Одна тетка, увидев раненого, всплеснула руками и побежала по улице, а другая склонилась над Рольфом. Подоспел мужик «из окна». Та, что побежала от дома, остановилась у какого-то забора, и замахала рукой в сторону Доктора. Из-за забора высунулась женская голова, посмотрела и, скрывшись, через мгновение появилась уже на улице. Еще пара слов и женщины разбежались в разные стороны: первая – дальше по улице, вторая, которая «голова из-за забора», в сторону раненного.

Рольфа заносить в дом не стали. Возле него собралось уже человек десять, что-то делали, – издали не видать. Кто-то склонился над Доктором, принесли сухую одежду, и помогали ему переодеваться. Минут через десять мы увидели, как подкатил бортовой ЗИЛ. Мужики аккуратно положили Рольфа в кузов, и двое запрыгнули за ним. Доктор сел в кабину и машина поехала.

Подходя к деревне мы договорились, что Доктор останется вместе с Рольфом. Вряд ли здесь есть какая-то больница, – в лучшем случае здравпункт с зеленкой и бинтами, и Рольфа, наверняка, повезут в областную. Мы с Ядом ночью раздобудем сухую одежду и, переночевав в каком-нибудь сарае, будем возвращаться домой либо на поезде, либо, что вероятнее всего, на попутках, так как денег нет. Пропажу одежды местные, как мы предполагали, нам простят, а на воровство денег у людей, помогающих Рольфу, мы пойти не могли. У нас была карта, ориентировался Яд хорошо, к дороге должны выбраться. Доктор до дома доберется сам. Ему проще: уже через несколько минут его переоденут и накормят, а из больницы помогут добраться до города. Пока же мы из-за кустов рассматривали местность, и обсуждали план действий.

Приглядели овин для ночевки. Одежду и еду решили взять в крайнем доме, который без света, если там никто так и не появится. План получался добротным, нужно только еще немного дождаться темноты и когда утихнет переполох вызванный появлением Доктора с раненным.

На Докторе подозрений в воровстве одежды никаких быть не может, – он постоянно на виду у местных, и они, «случайно пострадавшие от мины грибники», как вместе появились, так и уедут вместе в больницу. Сердобольные местные жители, к счастью даже не удосужились узнать: откуда в их богом забытой глуши появились какие-то посторонние грибники. Для выполнения такой легенды и решено было, что Доктор к нам не возвращается и, таким образом, подозрение друг от друга мы отводим.

Игорька Чудного мы проморгали. Он благополучно прибежал в деревню, и рассказал все, что видел и слышал в лесу. К счастью, машина с Рольфом и Доктором уже уехала и в его бессвязный рассказ никто из местных не поверил: какие-то трое несут какую-то трубу; потом эту трубу грузят на спину и она становится человеком; какие-то пистолеты, сарай, одежда… В общем, чудной он и есть чудной.

Народ потихоньку побрел расходиться по улице к своим домам, а Игорек семенил рядом, забегая то с одной стороны, то с другой, дергал кого-нибудь за рукав, и махал в сторону леса, где мы наблюдали за всем происходящим. Никто на его призыв посмотреть в нашу сторону так ни разу и не обернулся.

Мы дождались пока достаточно стемнеет, потихоньку подкрались к забору крайнего дома и затаились. Свет в нем так и не появился. Перемахнув через хлюпкий забор, который под нашим весом повалился, мы приблизились к избе. Сидя под окном, услышали доносившийся из нее нечеловеческой силы храп. Иногда о ком-нибудь говорят: в нем проснулся зверь. В спящем в доме человеке зверь, судя по всему, заснул.

Дверь, как и положено в деревне, была прикрыта, но не заперта. Мы прошли в сени и на вбитых в стену гвоздях служивших вешалкой нащупали какую-то одежду. Неплохо. В висящей телогрейке оказались спички и папиросы.

Дверь в комнату была тоже закрыта, поэтому мы без опасения зажгли спичку, чтобы не поймать ногами, как это в кино показывают, какое-нибудь ведро. Ведра не оказалось, за то кроме телогрейки увидели безобразный пиджак и жуткие костюмные, но не от этого пиджака штаны, с веревкой служившей ремнем. На том же гвозде со штанами болталась кепка.

Открыли дверь в комнату. Жесточайший запах перегара и звук храпа ударил по нашим органам чувств. Судя по всему спички можно было зажигать смело. Была вероятность взлететь на воздух от воспламенения паров, но не велика.

Посреди комнаты стоял стол с неприкрытой, начатой бутылкой «Пшеничной»; на расколотой тарелке две картошки в мундире, – одна откушена на треть; разбросана завядшая петрушка и укроп; пустая консервная банка от бычков в томате, изуверски наполовину открытая ножом, и грязный перочинный нож, являющийся и открывалкой, и вилкой. Не исключено, что иногда и ложкой. Сам владелец ножа лежал одетым, в сапогах на кровати, отвернувшись от застолья к стене. Под столом и у кровати валялись еще две пустые бутылки «Пшеничной». Еды, даже хлеба, и другой одежды в доме не оказалось. Искать в этом хлеву деньги и ценности было бессмысленно, что еще раз подчеркивало правильность нашей установки «не обирать аборигенов». Поэтому пока наши лохмотья не высохнут, мы позаимствовали у гостеприимного хозяина всю найденную в сенях одежду, оставив только кепку, а из невосполнимого взяли картошку и водку, про которую, как мы подумали, он, очнувшись, вряд ли вспомнит. Для ночевки пригодилось бы одеяло, но оно было придавлено телом мужчины. Нам пришлось довольствоваться висящей на одном гвозде, а потому не прикрывающей даже края окна, выцветшей, вонючей шторой.

В выбранном для ночевки овине мы переоделись. Хозяин вещей и угощения оказался маломерком, поэтому в «костюм» кое-как влез Яд, а я втиснулся в телогрейку, которая на мне стала больше похожа на утепленную стеганную рубашку, без цвета, но с непередаваемым запахом. Ноги пришлось укрыть шторой, замотав ее на «пустом» животе.

Ночью, чтобы «поправить» эти наши «пустые животы», мы решили «ломануть» склад магазина, который располагался за ним же, в сарае, и охранялся двумя навесными замками. Кроме «чего-нибудь поесть», нам нужна была водка, которая в отсутствие денег послужила бы платежным средством за попутки или билеты. Склад договорились оставить на глубокую ночь, когда стемнеет окончательно. Пока же выпили водку, закусив недоваренной картошкой, и прилегли на сено. Жуткая усталость и «по сто-пятьдесят» на голодный желудок немедленно сделали свое дело: магазин остался цел, чего не скажешь о нас.

Проснувшись ни свет ни заря, то есть раньше петухов, Павел Валентинович не обнаружил початой накануне бутылки. Папирос тоже не оказалось – они пропали вместе с телогрейкой, не говоря уже о костюме. Пришлось одеться в кепку и топать на другой конец деревни к Володьке, с которым вчера выпивали.

Перебудил весь дом, налетев, как в кино, на ведро в сенях.

Володька божился, что не брал ни водку, ни телогрейку. Взъерошенная от сна и злости на непрошенного, раннего гостя жена подтвердила, что никакой телогрейки на муже, когда он подошел к ним, стоящим посреди улицы бабам, проводившим десять минут назад ЗИЛ с раненными грибниками, не было. А курить он тут же стрельнул у Толяна «беломорину». Так что папирос у него тоже никаких не было. А на счет бутылки, мол: «не знаю, это вы сами разбирайтесь. И костюма никакого не было: как в своем свитере ушел с утра, так в нем и вернулся».

Проснулись и дети: старший, лет пятнадцати чудаковатый парень Игорек, и две девочки-близняшки, лет восьми. Игорек выскочил из комнаты, и, подбежав к родителям в сени, начал махать руками в сторону леса, и вспоминать вчерашнюю трубу, пистолеты, сарай.

Мы все проспали. Второй раз в жизни я оказался спящим взят в плен. На мне и на Яде сидели по два мужика, заламывая нам руки назад, а милиционер в фуражке застегивал наручники. Второй, засунув наш немецкий нож себе за ремень, стоял перед нами и целился не из своего «табельника», а из нашего, более грозного, «Токаря», который еще не известно: выстрелил бы в нужный момент? Еще два пистолета держал за стволы в другой руке.

Так благодаря Игорьку Чудному, нас спозаранку выследили, а когда из области приехала «упаковка» с двумя ментами в фуражках, с помощью местных мужиков, повязали.