Чёрные

В лесах и на полях, однажды уже слышавших выстрелы и взрывы, не за брошенные колхозные и совхозные поля, а всего лишь за маленькие делянки земли, омытые кровью Второй мировой и хранящие ее трофеи, вели свои бои группы «чёрных».

Мы, сами члены одной из таких групп, не понаслышке знали об этих боях, находясь в лесах, в непосредственной близости от разборок групп. Пока не разжились оружием, от этой партизанщины Рольф уводил нас так глубоко, что выбирались мы буквально чудом, попадая то в болота, то в непролазные дебри, то в пещеры, о существовании которых в нашей полосе я и предположить не мог. Пару раз нам приходилось бросать работу, несколько раз не приступать к ней вовсе, чтобы не ввязаться в перестрелку. Даже будучи уже вооруженными, мы как могли, старались не вступать, и избегать ее. Но отклонить бой получалось не всегда…

Перед самыми ужасными и трагическими событиями я расскажу о последнем нашем походе впятером, вернее, что из этого похода получилось.

Рольф, знакомясь с Ядом в музее, сразу назвал себя Рольфом, а Яд представился Давидом, но тут же, почему-то, добавил: «Яд. Лучше Яд». И рассказал историю своего странного прозвища. В школе, с начальных классов, все, даже учителя, путая, бывая нарочно, имена, называли его Давыд. Еврейский мальчишка обижался, даже злился, и поправлял: «Я – Давид!». Так, от созвучия, его и стали дразнить: «Ядовит». Потом прозвище сократилось.

Там, в музее, Рольф устал бродить между многократно виденными-перевиденными, не интересующими его, экспонатами, в ожидании: когда же этот кудрявый парень отойдет от витрины с нужной ему картой. Оказалось, что парень занимается тем же, чем собирался заняться сам Рольф – старательно перерисовывает ее на тетрадный лист. Интересно! Рольф подошел и заговорил с кудрявым. Так они подружились, и Яд попал в нашу группу.

Еврейская внешность нового знакомого, Рольфа, увлекающегося всем касающимся фашистской Германии, ничуть не смущала. Он напрочь отрицал нацистскую идеологию и ничего не имел против евреев. К тому же Яд – Давид Скляр, оказался очень головастым парнем. Он в этом году окончил десятый класс, то есть был старше нас на год, и поступил в институт. Хорошее знание немецкого языка, эрудированность и еврейская «чуйка» сразу же понравились Рольфу. Они сдружились, и практически все свободное время стали проводить вместе.

Жил Яд недалеко от нас, в соседнем районе, но неудобно территориально: прямого сообщения не было из-за железной дороги, – она проходила границей двух районов, поэтому добираться приходилось долго, на перекладных автобусах. В теплое время он приезжал к нам на велосипеде, а зимой часто оставался у Рольфа на ночь. Они до утра могли читать книги о войне, рассматривать картинки и фотографии амуниции, оружия, техники. Яд здорово рисовал и это качество единственное, которому безгранично завидовал Рольф. Карты, которые ему приходилось стеклить или копировать на кальку, Яд рисовал от руки с поразительной точностью. Он перерисовывал их даже с некачественных фотографий, сделанных где только это было возможно: засвеченных бликами витринных стекол музеев, не уместившихся целиком в кадр с праздничных панорам и другими дефектами. Достать оригиналы карт военного времени для обывателей в ту пору было совершенно бесперспективным делом. Поэтому друзья подолгу просиживали в библиотеках, копируя на тетрадные листы, карты времен Великой Отечественной Войны, и подолгу торчали в музеях, с фотоаппаратом и блокнотами.

Самой большой странностью Яда Рольф считал его нежелание идти с нами. Так увлекаться вопросом, так много знать, но не почувствовать, не прикоснуться собственными руками! С таким удовольствием слушать наши рассказы, смотреть находки и не погрузиться самому? Удивительно!

А оказалось, что Яд просто боится. Он банально боялся наткнуться на человеческие останки. Мы несколько раз случайно попадали на единичные захоронения, о чем рассказывали Яду. В них находили самое ценное – награды; остатки формы с уцелевшими нашивками; знаки различия; жетоны и т.п. Эти находки его крайне интересовали, и хотя Рольф долго и всячески уговаривал Яда, обещал, что ни за что не поведет на могилы, Яд не уступал. И странно, что согласился идти с нами он только тогда, когда Рольфу кроме могил уже ничего не было нужно.

Но это случилось много позже.

Отказы от походов Яд «компенсировал» знакомством со своими друзьями, которые после проверки Рольфом вошли в группу.

Фотограф (Фот) и Кулибаба. Они знали друг друга с детства.

Петр Леонидович Кулибаба – самый обычный парень: добряк (но не толстяк), весельчак, рукодельник. Все свободное время он проводил с отцом, от которого и перенял страсть к технике, в гараже, возясь со стареньким «Москвичом», а чаще ремонтируя машины из соседних гаражей и знакомых со всего района. Он очень хотел найти какую-нибудь машину, мотоцикл или танк и восстановить его. Русский или немецкий значения не имело. Поэтому ему было абсолютно все равно где копать, – куда Рольф поведет, туда и надо идти. Кулибаба спокойно относился к своим знаниям, а он уже вполне мог считаться высококлассным механиком, и при этом никогда не лез туда, в чем не смыслил. Он не понаслышке знал, что такое труд и испытывал большое уважение к кропотливой работе Яда и Рольфа в подготовке походов. Кулибаба был исполнительный, не задавал лишних вопросов, не спорил, не совался в управление группой и составление маршрута. Ценные качества в глазах Рольфа. Именно о такой дисциплине он всегда мечтал. Этот парень полностью доверял Рольфу, а Рольф, в свою очередь, знал, что Кулибабе можно поручить все что угодно. Про него можно было сказать просто: «Копать тут! И Кулибаба начнет копать».

С Фотографом, Сергеем Степановичем Полотновым, Яд не просто дружил, но и посещал всякие секции и занятия. Вместе они брали уроки немецкого языка. «Сергей Степанович», называл его Яд с удовольствием, а тот не менее уважительно называл друга «Да-вид», растягивая слоги. Но по настоянию Рольфа имена пришлось оставить для других целей. В работе требовалась краткость и четкость. Исключением был только Кулибаба, фамилия которого настолько понравилась Рольфу, что он никогда не называл его по-другому.

Фотограф тоже великолепно рисовал, – они вместе с Ядом занимались в кружке. А еще у него была просто фотографическая память. Потому и прицепилось к нему «погоняло» Фотограф, которое трансформировалось со временем, для краткости, в Фот. Он носил очки; с виду был еще большим гуманитарием, чем Яд, но не евреем; ни разу не видел моря, – хотя это никак его не характеризовало, – просто вспомнилось. Этакий интеллигент. Его в поход с нами вела тяга к приключениям. Ценности военных трофеев он не знал, но работал, не смотря на это, с полной самоотдачей. Ему нравилась наша компания, нравилось, что мы заняты и поглощены общим делом, нравилось, что у нас есть одержимый идеями лидер. Ему даже нравилось подчиняться, потому что лидера полностью поддерживает его лучший друг. Нравились «выезды на природу», как он называл наши походы. С его легкой руки сам Рольф для конспирации иногда пользовался этим выражением.

Второе лето все прошло в походах дальних и не очень. Их было больше десятка. Наши уловы становились все богаче, – Рольф с Ядом не зря провели вместе зиму. Перечислять находки и описывать все произошедшее нет смысла. Во-первых, в рядовых походах, без каких-то выдающихся событий, я не все помню, во-вторых, детали разных походов уже путаются в голове.

К середине лета наметилась, и стала все отчетливее прослеживаться тяга Рольфа к захоронениям. Он наконец осознал к чему его так влечет и где нужно искать. «Шлаком» он стал называть даже вполне приличные находки. Один раз, случайно, вкусив мертвечины, он уже ничего не мог с собой поделать, – Рольф постепенно превращался в зверя-падальщика. И слово «падаль» здесь не преувеличение. Рольф ненавидел фашистов! Да, как это не странно звучит, ненавидел. Он все больше проникался уважением к четко отлаженной немецкой индустриальной машине, производящей качественную амуницию, технику, вооружение и все, даже самую незначительную мелочь, для нужд фронта. Но фашистскую идеологию отрицал бесповоротно. Никогда он не сочувствовал найденным захороненным фашистам, «полностью обезличивал» их. Его не интересовала их судьба. «Этим пускай Яд занимается, если ему интересно, – говорил он. – Для меня эта труха только источник. Мне бы, чем больше их настреляли, тем лучше!»

Наши интересы благодаря полностью изменившемуся сознанию Рольфа поменялись тоже. Они наложили свой отпечаток и на нас самих, – мы очерствели, стали равнодушными и лишенными воображения. Кто бы мог подумать, что добряк Кулибаба и интеллигент Фотограф будут с удовольствием копаться в могилах?! Мог ли я подумать, что сам без отвращения стану потрошить трупы?! При этом мы не испытывали чувства вины за свой вандализм.

Презрение к фашистам в полной мере присутствовало и в нас, ребятах, чье детство прошло под диктовку пионерской организации. Но усилить его до ненависти даже к мертвым врагам способен был только талант убеждения, которым владел Рольф. Ему не приходилось заставлять нас раскапывать могилы. Он сделал другое, – смог заставить нас поверить, что мы занимаемся справедливым и чуть ли не благородным делом, очищая нашу землю от оскверняющей ее нечисти, и тем самым вносим свой посильный вклад в дело борьбы с фашизмом. Мы сплотились вокруг этой мистификации. Стало ясно, что собрались единомышленники, без всяких оговорок.

Как мы могли попасться на такую нелепость?! Рольф воистину обладал даром внушения. На самом же деле мы под его воздействием просто морально разлагались.

Нас уже не воодушевлял поиск касок, остатков не поддающегося восстановлению оружия, предметов солдатского обихода и тому подобного. Уже не интересно было часами выкапывать из земли какую-то железку, которая оказывалась несколько метровым фрагментом искореженного взрывом пушечного лафета. Я уже не хотел найти танк или самолет, а Кулибаба восстановить их, – от романтики первых походов не осталось и следа. Они могли заинтересовать нас, только если внутри машины сохранились человеческие останки, вернее: одежда, оружие, амуниция, оставшаяся на трупах. Но целой техники не попадалось. Встречались части, даже весьма крупные, но бестолковые с точки зрения «чёрного копателя». А мы, надо признаться, стали именно «чёрными». Из безобидных мальчишек-мечтателей, превратились в бессердечных мародеров, не считавших разорение немецких могил чем-то предосудительным и тем более преступным.

Пополнялись наши коллекции орденов, медалей, знаков отличия армий вермахта. Ничего связанное с Красной Армией нас больше не интересовало. Случайные такие находки мы либо оставляли, чтобы не тащить тяжесть, либо особо хорошо сохранившиеся экземпляры по прибытии тут же сбывали.

Могилы красноармейцев не трогали, – Рольф чтил их и обходил стороной. Он настолько скрупулезно изучал историю боев, что никогда не ошибался, приводя группу непосредственно на немецкие захоронения. Останки случайно найденных русских солдат (такое случилось раза два-три) оставляли на месте нетронутыми, только ставили им крест из веток. Об этом месте никуда, чтобы себя не выдать, не сообщали. «У нас другие задачи, – говорил Рольф. – А этим пускай «Поиск» занимается».

За какой-то год уровень наших знаний и мастерства вырос многократно. И это заслуга Рольфа: его интуиции и выучке, его «чувству места, где что-то есть». Ориентировался вообще не понятно как в совершенно глухих местах. Он шел словно на запах.

Ближе к концу сезона Яд в наше отсутствие подготовил и предложил свой маршрут. Более того, он в первый раз выразил желание участвовать в походе. Рольф не стал возражать потому, что сам очень хотел, чтобы Яд ходил с нами, а еще потому, что практически все составленные ими маршруты на этот год были отработаны. Оставались кое-какие задумки, но с ними торопиться не стоило.

Как мы и предполагали, Яд «повел» нас подальше от могил. Повел, разумеется, по легенде, так как на местности группу всегда вел Рольф.

Идея Яда заключалась в проникновении на склад боеприпасов. Но склад был практически полностью разбомблен авиаударом. То, что не взлетело на воздух от прямого попадания, сдетонировало и взорвалось само по себе.

Мы недоумевали и, так как маршрут не принадлежал Рольфу, позволили себе высказать опасения, что выгоды от такой «прогулки по лесу» не будет. Только Рольф был абсолютно спокоен, и уверен, что Яд не стал бы предлагать вариант «без вариантов». И не ошибся.

Оказалось, что в районе того склада была построена и соединена с ним разветвленная сеть подземных бункеров. Совершенно секретный объект. Яд несколько месяцев, пока мы были в походах, копал архивы и доставал информацию. И в результате подготовил этот план. По его сведениям в бункерах в то время тоже было полно боеприпасов (так как в них стояли орудия) и оружия. Именно за ним он и собирался «вести» нас. А оружие действительно нам было уже в пору, – мы несколько раз нарывались, но благополучно уходили от разборок. Благополучно опять же благодаря Рольфу.

Этот поход и в правду оказался, как мы его с Фотографом и Кулибабой назвали, «прогулкой по лесу». Но по другой причине. Кстати, стоит упомянуть, что Фот в этот раз с нами не пошел. Он укатил с друзьями на море «отмыться, и отдохнуть от мертвяков», как он сказал. Рольф отнесся к его пожеланию совершенно спокойно, – он, как я уже говорил, никого не принуждал, только просил держать рот на замке.

Не смотря на секретность объекта, место, благодаря собравшимся вместе двум долям «мозгового центра», мы нашли довольно просто и быстро. И бункер там действительно был. Вот только часть его была залита бетоном, а часть оказалась все-таки повреждена бомбежкой или ее последствиями, когда взрывались хранящиеся на складах боеприпасы. Нам удалось проникнуть внутрь сквозь завалы и под ними найти ту самую разветвленную, даже многоэтажную в нескольких местах сеть, но ничего внутри не оказалось. Следы присутствия оружия имелись чуть ли не на каждом шагу, – в основном разбитые ящики или просто маркированные доски с замками, промасленная бумага, рассыпающаяся от прикосновения, но ни одной гильзы, не то, что патрона, найти не удалось. Либо все вывезли особисты, либо все самое ценное находилось под многометровым слоем бетона, что тоже вряд ли, – легче было бы все взорвать. Вероятнее всего залиты были только ходы и орудия, демонтаж которых стал бы нецелесообразно трудоемким, а низкокачественный бетон готовили прямо на месте из тут же добытого сырья.

Этот заключительный в том сезоне поход был самым спокойным из всех, в которых я бывал, и напоминал туристическую вылазку на природу. Он запомнился нам как самый тихий, без спешки, без суеты, без притупившегося уже ощущения брезгливости от копания в скелетах. И главное, мне показалось, что в Рольфе я снова вижу спокойного, рассудительного Романа. Он даже не возмутился, когда Яд из своего рюкзака достал фотоаппарат, а с удовольствием фотографировался с нами. Те черно-белые снимки единственные, и тем более жаль, что без Фотографа. Мы потом шутили, что это он нас снимал, потому-то и не попал в кадр.

Бункер действительно существовал. В нем просто не оказалось оружия, но никто и не думал упрекнуть Яда, – информации об этом секретном объекте было крайне мало. Наоборот, мы все были благодарны ему, и остались на точке еще на два дня, чтобы просто проводить этот удачный сезон, и даже не собирались копать. Отдыхали; как дети с удовольствием лазили по подземельям; собирали грибы; объедались ягодами. Купались в ледяной и кристально-прозрачной воде карьеров, из которых добывали сырье для бетона, а вечером, когда темнело, собравшись у костра, пугали друг друга предположениями: сколько сейчас по этим подземельям бегает зэков, работавших здесь и заживо замурованных НКВД под многометровым слоем бетона. Потом еще долго болтали, жарили грибы, вспоминали все произошедшее за четыре месяца, делились планами на будущее.

Так мы провели лето.

Из записной книжки Рольфа.

«Зима. Полная дрянь! Убийственное время для того, чье дело, чья жизнь возможна только в отсутствие снега и холода. Да ладно холод, Бог с ним. И холод, и проливные дожди чуть ли не неделями – это все было и не раз. Было, и я не припомню, чтобы это «бывшее не раз», хоть раз нас остановило. А вот снег – это полная жопа! Будь я верующим, молился бы каждый день, всю зиму, чтобы этого дерьма поменьше валилось. И плевать мне на все гибнущие от холода урожаи, – уже очевидно, что в ближайшее время кормить нас всяким говном будут буржуи. А мы уже ни на что не годимся, даже картошку вырастить. А если и соберем чего-нибудь, но сразу не сожрем, так до весны все равно вся сгниет на хрен, и пойдем по свету побираться не зависимо от того был снег или не было.

Я за зиму превращаюсь в синоптика. Я, по-моему, о погоде знаю больше, чем летчик, которому это необходимо знать. Меня интересует только погода! Я уже весь дерганный стал. А что поделать?..»

О Рольфе никто ничего толком не знал. Он был новенький в районе. Его родители, представители «Красного креста», отец – врач, а мать какой-то там же чиновник, постоянно переезжали с места на место, из города в город, а потом с повышением матери стали пропадать в миссиях по всему миру. Мир этот, правда, был в основном африканский, реже азиатский, но сути не меняли, – сына они почти не видели, переезжая из одной страны в другую, оказываясь часто в забытых уголках среди полудиких аборигенов.

У Рольфа не было друзей ни в школе, ни во дворе, – из-за родительских бесконечных переездов он просто не успевал их завести, и он стал замкнутым, поглощенным чтением книг и изучением Великой Отечественной Войны. Его умственное развитие настолько стало опережать развитие бегающих во дворе сверстников, что и по этой причине найти себе друзей стало непростым делом. Наверное уже по привычке менять обстановку и ученический круг, он не пошел в девятый класс, а ушел в технарь. Родители в Африке без восторга восприняли эту весть, но и трагедии никакой не увидели. Прерывать свой вояж, чтобы «прочистить» сыну мозги сочли излишним. Они приехали лишь двумя годами позже по трагической необходимости. Умерла бабушка, которой Рольф был оставлен на попечение. Она в каком-то древнем колене была помещицей, и в ее субтильном теле пусть и еле-еле, но еще курсировала «голубая кровь». Кровь такого редкого в нашей стране оттенка не позволяла ей сблизиться с соседями. Она смотрела на всех свысока, временами была капризна, как барыня, и также брезглива. В отличие от внука: простого до безобразия парня не слишком, правда, общительного. Поэтому информация о мальчике из семейного круга не просачивалась.

Бабушка была очень стара и умерла спокойно, во сне. Рольф даже не ожидал, что человек, проживший столько лет с чувством омерзения и злости на окружающее, может так спокойно умереть.

Бабушка презирала строй. У нее были веские к тому причины, – босяки, в свое время, ее раскулачили и еще кое-что. С тех пор она «по-тихому» свихнулась, но не состарилась, – просто бубнила «всю дорогу», что коммунисты отняли у нее жизнь. Это было правдой.

А вот еще небольшой комментарий из записной книжки Рольфа, связанный с первым в этом году выходом.

«Я понимаю, что напугал, и оттолкнул от себя ребят. Но должны же и они понимать, что мы не в пионерском лагере и наказание будет иметь только такую форму! Мы же заняты серьезным делом. Это же не балаган и не игрушки. Столько трудиться всю зиму и так глупо из-за одного идиота завалиться! Конечно! Это же не он так кропотливо, старательно работал всю зиму! А на наш с Ядом вклад можно и насрать. Неужели он до сих пор считает все наше дело авантюрой? Козел! Я, конечно, немного перестарался, но это была чрезвычайная мера. Надеюсь, это станет уроком для всех! Никакой анархии и распущенности не будет! Не допущу!»

Первый наш выход, а это был именно выход, а не поход, вполне можно было назвать зимним. Сезон открыли с неудачи. Быстрее начинать хотелось всем. Но больше всех «рвался в бой» Доктор. Рольф после затянувшейся зимы тоже сидел как на иголках, но взвешивал желания и возможности. Он каждый день ходил в ближайший лес и «мониторил» землю.

Снег везде сошел, а в лесу еще был; земля везде уже высохла, а в лесу была еще сырая. Лес отставал примерно недели на полторы-две. Доктор же весь изъерзался.

Первый поход предстоял в очень «доходное место», как его обозначил сам Рольф, говоря, что: «если повезет опередить всех, то хорошо там покопаемся». Всех – это значило других «чёрных», которых чуть ли не с каждым днем становится все больше, а выбранное место, к сожалению, «легкое». Поэтому первым делом нужно отметиться там.

Тут Доктор, пользовавшийся вторым после Яда «авторитетом», стал ныть и баламутить, что нужно выдвигаться, – можем опоздать.

Яд плохо знал лес, и сколько Рольф не смотрел на него вопросительно, чтобы узнать его мнение по поводу выхода, держал в этом вопросе нейтралитет, – тебе, мол, виднее. Тем более, он снова отказался идти с нами. И Рольф, в очередной раз вернувшись из леса, с большим сомнением поддался уговорам Доктора.

Пока ехали, пейзаж за окном менялся не в нашу пользу. Городской лес сильно отличался от настоящего. А уж на месте нас ждало вообще полное разочарование.

Приехали… На полях вода стоит; земля еще промерзлая, не впитывает ни черта; грязи по уши. В лесу и вовсе снег лежит…

Рольф не расстроился, он просто озверел.

Как же беспощадно он бил Доктора! Молча и без предупреждения, с неимоверной быстротой налетев на него, Рольф нанес с десяток ударов. Если бы Доктор сразу упал, то последствия могли быть не такими плачевными, да и мы быстрее бы вышли из ступора. Но он, как в боксе, после первого же неожиданного удара стоял, словно груша, в нокауте, и продолжал принимать удары, ничего уже не соображая, не в силах даже приподнять руки, чтобы закрыться от них. Когда мы поняли что происходит, и бросились к ним, Доктор уже повалился на землю, получив еще несколько тяжелых ударов ногами. К счастью все произошло молниеносно, – нам не пришлось разнимать их. Остановить Рольфа, пока он сам не остановится, было невозможно, и пострадал бы еще кто-нибудь.

Нет никакого сомнения, что из-за такой ерунды он вполне мог убить. Ерунды для меня тогдашнего. Сейчас я понимаю, что для Рольфа это было шокирующее потрясение, провал, смерть его детища. И в тот момент оставалось только молиться, что за свое детище он не убьет чужое. Этот случай наглядно показал мне, и развеял последние сомнения в том, что Ромы больше нет, и никогда уже не будет. Есть Рольф и только Рольф, и это уже совершенно другой человек.

Мы по очереди несли по два рюкзака, и вели с двух сторон едва державшего нас за шеи Доктора: жутко грязного с ног до головы, кое-как умытого из фляги от грязи, но не от крови, которая после протирки тут же начинала сочиться из ран на лице. С красно-синими от гематом глазами и сломанной переносицей. Он ничего не соображал, никого не видел и не слышал, едва стоял на ногах и практически не мог идти. Каждый шаг отдавался в его переломанном теле нестерпимой болью. Доктор бессознательно стонал, но ничего не мог с этим поделать.

Мы вернулись на станцию и ближайшим поездом домой. Первый выход этого сезона оказался короче самого первого похода двухлетней давности. Правда тогда для меня и Рольфа все закончилось просто пинками, которые глядя на изувеченного Доктора можно назвать пошлепываниями.

Большая же чем межсезонье неудача состояла в том, что друзья, Фотограф и Кулибаба, отказались после избиения Доктора, который очутился в больнице с сотрясением мозга, сломанным носом, рукой, ребрами и множественными ушибами, идти в очередной поход. По возвращении в город они повезли его в больницу, разыграв легенду, что парня у них на глазах выкинули из проезжавшей машины, когда они шли вдоль дороги в свой туристический поход. Сказка лишь мельком походила на правду, – смущало два обстоятельства: сильно разбитое лицо Доктора, но что еще хуже, точно такой же, как у «туристов» внешний вид. К счастью на неувязки этой истории врачи не обратили внимания. Менты к Доктору несколько раз приходили, но «дело» не состоялось, – машина была попутная, неизвестная; с места скрылась; ни улик, ни свидетелей.

Рольф понимал, что с эмоциями переборщил, и несколько раз приходя к искалеченному другу в больницу, пытался наладить отношения. На извинения он не был способен, но как-то объясниться с Доктором хотел. Доктор сначала коротко, но емко послал его, а потом перестал реагировать на посещения, отворачиваясь к стене при его появлении.

Фот и Кулибаба разговаривали с Рольфом спокойно, но сухо; продолжать совместную работу отказались. Они не боялись его, и открыто заявили, что Доктор не совершил такого проступка, за который так поплатился. Побыстрее открыть сезон хотелось всем, не только ему, и если Рольф согласился, то это больше его вина, как лидера группы. Рольф и сам это знал, но жал на то, что Доктор подвел всех. Друзья же стояли на своем, и считали, что Рольф «слишком отделил себя, и возвысил над группой», и в результате выместил на друге только свою личную обиду.