Чёрные

Время шло. Мы остались втроем. Рольф готов был продолжать и в таком составе, но Яд, сам всю зиму проработавший с Рольфом над маршрутами, отлично знал: куда и зачем пойдет группа, и повторять свой первый выход не торопился. Могилы его по-прежнему пугали.

Не заинтересовался он и предложением Кулибабы с Фотографом, которое они сделали нам обоим: работать вчетвером. Друзья пообещали, что пойдут в любое место, какое выберет сам Яд. Никаких захоронений, никакой мертвечины. Яд не стал брать время на раздумье, а ответил сразу, – он предвидел такое предложение, – что ему больше нравится работать здесь, дома, с картами и книгами, в музеях и библиотеках, а друзьям рекомендовал попробовать наладить отношения с Рольфом. Фотограф и Кулибаба были удивлены отказу, и разочарованы в Яде, «поддержавшим», как они высказались Рольфа. «Если бы ты сам видел эту сцену, а потом несколько километров тащил на себе и Доктора, и его вещи, то не стал бы такую чепуху молоть!»

Я тоже ответил им сразу, что хоть и возмущен поступком Рольфа, но раскола группы не поддерживаю. Почему, – я объясню совсем скоро, так как раздосадованные отказом Яда, Фот и Кулибаба не стали интересоваться моим мнением, – после разговора с другом, их предложение мне стало носить формальный характер.

Они, в свою очередь, отказались от совета Яда, расценив его как «унижение перед Рольфом», и попробовали организовать свой поход, вдвоем. Через неделю они ушли и вернулись по прошествии трех дней довольно сильно избитые. Выдумывать как «вступили в неравный бой с другой группировкой, понесли телесные потери, но победили» не стали, а честно рассказали Яду, что наполучали от деревенских. Тогда Яд, прекрасно чувствующий ситуацию, взял инициативу в свои руки и через неделю померил друзей с Рольфом. Рольф был рад возвращению проверенных парней, но не показывал и виду. Теперь можно было опять начинать работать, и несколько походов, нагоняя упущенное, мы вчетвером сделали.

Отметились и в «легком» месте. Разумеется, мы опоздали, но к нашему же счастью! Разгром там «предстал наши очи» неописуемый. И «разборка» мародеров, судя по трем свежим могилам, произошла кровавая и недавно. Единственный раз мы увидели могилу с цветами и двумя черными ленточками на кресте. Удивительная, не свойственная «чёрным» сентиментальность. Но Рольф объяснил, что знает кто тут похоронен. Существовала только одна группа, под названием «М20», в состав которой входила девушка. Ее звали Лена, и она заплетала в волосы черные ленты. Говорил он, сидя на корточках перед ее могилой, и только ковырял прутиком те засохшие полевые цветы. В своей обычной манере, совершенно невозмутимо, словно от лениного трупа его отделяла многовековая история, а не тридцать-сорок сантиметров свежей, рыхлой земли. Я глядя на него вдруг представил, как Рольф запускает руки в эту податливую землю, и без усилия вытаскивает мертвеца… Зря представил, потому что через несколько дней, дома, мне приснился этот сон во всех красках. Рольф в нем стоял на коленях над этой могилой, лениво потрясывал ленино тело с простреленной головой, с которой сыпалась земля, а из пулевого вытекала струя жирной, черной крови, и негромко смеясь, «каменным» лицом, без тени улыбки, говорил: «Лена! Я же говорил вам! Вот она… Лена! Вот чьи эти ленты!».

Нам хотелось убраться оттуда поскорее, и Рольф не теряя больше времени повел на «запасной», где мы сорвали неплохой куш.

Но все равно было что-то не то… Не хватало Доктора.

Как Яду удалось вернуть в группу Доктора, остается загадкой. Есть одно предположение, но поручиться за его подлинность не возьмусь. Известно только, что у Доктора появился Железный крест, который он в свое время, не зная ни его цены, ни ценности, подарил Рольфу как только «вылез из могилы». Через несколько походов Рольф сам нашел такой же. Доктор ждал, что Рольф отплатит ему любезностью, и вернет первый экземпляр, но не дождался. Все в группе знали эту историю, но никто не догадывался, что орден у Рольфа все-таки один. Другим он «наградил» Яда «за недооцененный вклад в общее дело» и по всей вероятности Яд, восстановил справедливость: от имени Рольфа вернул должок Доктору.

После выписки из больницы Доктор сам пришел к Рольфу, но тот не стал с ним разговаривать, как в свою очередь Доктор не пожелал в больнице выслушать «командира». Правда, и не послал. Через пару дней сам позвонил ему, и вместо извинений еще раз напомнил, что наказание Доктор получил не за личную обиду, а за всю группу. Еще припомнил оброненную когда-то Доктором при «трудоустройстве» братьев Абрамовых «авантюру», намекая на то, что весной Доктор лишь подтвердил свое несерьезное отношение к делу, и неуважительное к его, Рольфа, работе. Как бы то ни было, но и они померились, а Доктор, ничего не подозревая, вернул себе орден «за недооцененный Ядом вклад в общее дело».

А пока не произошел этот эпизод и к нам не вернулись Фотограф и Кулибаба, мы были втроем, и время неуклонно пролетало.

Из-за неосторожности Рольфа с Доктором, которая привела также к потере Фотографа и Кулибабы, и осторожности в выборе членов группы, которую я усугубил своей глупостью с «футболистами-скинхедами», собрать новую команду не удавалось. Во-первых, в нее должны входить не просто проверенные люди, но и разделяющие общий интерес. А дело, так скажем, специфическое, требующее определенных навыков, сложное и порой опасное. Группа должна быть сплочена вокруг лидера, и одержима идеей, действовать необходимо только сообща. Это не поход за грибами, где каждый держится за свою корзинку. Во-вторых, мы верили в воссоединение. Все мы были необходимы друг другу. По отдельности ни у кого ничего не получится. Я лучше других знал Доктора, и не сомневался, что он обязательно вернется к нам, если мы будем вместе, и не вернется, ни к нам, ни к Рольфу по отдельности. И жаль, что Фотограф с Кулибабой, предлагая отделиться от Рольфа, не захотели услышать мое мнение о том, что группе нужен настоящий лидер, а среди нас его нет.

Ожидание было не томительным, как весной, а тревожным. На карте стоял не отдельно взятый поход, а вообще существование группы. И чем дальше уходило время, тем чаще мы думали, и больше боялись, что точка невозврата наших отношений пройдена.

Пока же я предложил Рольфу пойти на наше самое первое место – это и недалеко, и опыта у нас уже достаточно, чтобы идти вдвоем. Больше, чем этого похода и его трофеев мне хотелось, и для этого было самое подходящее время, восстановить доверие Рольфа. Но он уклончиво ответил, что там, мол, ничего нет. Рольф прекрасно знал: чего хочу я, а я знал, что истинной причиной было его нежелание идти вдвоем именно со мной. Будь на моем месте Яд или даже Доктор, не сомневаюсь, что с ними бы он пошел куда угодно. Еще он добавил, что не хочет возвращаться на место своих потерь. Это была глубокая фраза, но я сделал вид, что не уловил мотива, и надеясь наконец-то услышать, так волновавшую меня правду из его уст, спросил: «Ты про лопаты и палатку?» Я не стал упоминать про оставленную там карту. Карта – это для Рольфа как святое писание. Упоминание об этой потери принесло бы ему еще большую боль. Ха-ха! Я все еще думал, что Рольфа можно как-то душевно травмировать.

– Нет. Я про потерянную там свою наивность, – ответил он.

Он был очень задумчив. Я попытался отвлечь его от тягостных дум и, на свою голову, продолжил:

– Почему думаешь «там ничего нет»? Ты же говорил, что везде «что-то есть».

Рольф начинал злиться, курить стал нервно. Он не любил оправдываться, а мои вопросы возвращали его к неприятным воспоминаниям. Поэтому ответ его с ударением на «я» мне показался высокомерным, хотя, конечно, справедливым:

– Везде куда Я вожу, «что-то есть»!

Мы надолго замолчали. Думали, мне кажется, об одном и том же: об обиде друг на друга. Рольф выбросил сигарету, немного посидел и уже успокоившись, закурил вторую.

– А эти… там… как думаешь, чего-нибудь нашли? – спросил я про наших ночных «гостей».

– Нашли, – совершенно спокойно, без всякой злобы, а с каким-то внутренним опустошением ответил Рольф. – Меня, дурака, нашли… – и немного помедлив, примирительно добавил. – Все, Фокс, хорош. Давай не будем возвращаться в детство.

Да, все правильно. Детство… А прошло-то всего два года! Но он, как всегда был прав: какими еще детьми мы были – перочинные ножи, джинсовки, наш с Котом наив – самолет найти…

Я улыбнулся, и кивнул:

– Ладно… А почему ты говорил, что они копают не там?

Рольф помолчав, хыкнул и покачал головой. Ответил с усмешкой, совершенно по-дружески, как будто никакой обиды всего-то минуту назад и не было.

– Ну, ты уж вообще не знаешь как подмазаться! Чего сразу не спросил-то, еще тогда? Это же не секрет. Да, лохи они прикинутые, вот и все! Историю боя либо не изучали, либо ничего не поняли. Возились там, где стояли наши, а сами на поисковиков, вспомни, не очень-то похожи. Наступление было наше. И победа была за нами. Значит, копать нужно было там, где стоял противник, и куда пришла атака. То есть у леса, там, где мы остановились. А в тех землянках, где они грязь развозили «шлак» один: ложки забытые, гильзы стрелянные, лампады самодельные из мелкокалиберных пушечных гильз. В общем, бытовуха гнилая. Уходя с позиций, все каптеры-хозяйственники подчищали. Вояки…

«Нашими» Рольф по-прежнему называл красноармейцев.

Опять впятером, с мозговым штабом в лице Яда, по-прежнему остававшегося в городе, мы совершили несколько удачных походов. Удачных и с точки зрения находок и несомненно, что возвращались живыми. Все чаще мы начали нарываться на другие группы. И если вблизи населенных пунктов с соперниками еще можно было договориться, – никто не хотел привлечь внимание местных, то чем глубже мы уходили в леса, а маршруты становились все сложнее, тем больше было шансов поймать пулю. Пару раз мы слышали такую стрельбу и взрывы, что становилось страшновато. «Ребята» воевали не только огнестрельным оружием, но и забрасывали друг друга гранатами. Несколько раз мы попадали на покинутые места тех современных боев (самый первый раз в «легком» месте, где похоронена Лена из «М20»). Там видели и пули в стволах деревьев, и воронки, и окровавленные бинты, и свежие могилы. Их холмики с крестами из веток возвышались над раскопанными могилами Второй мировой. Вокруг валялись кости солдат, остатки истлевшей одежды и не подлежащие восстановлению фрагменты личных вещей, до которых «чёрным копателям» не было дела. Жуткие картины, особенно в сумерках. Поэтому приходить на точку старались днем, чтобы до темноты успеть «просканировать» окрестность в бинокль. Ночью можно было увидеть костры, что тоже случалось, но, как правило, матерые группировки жгли костры в раскопанных ямах, натянув сверху брезент и огня видно не было. Дым смешивался с лесным туманом, и место стоянки определить можно было лишь по запаху, да и то на таком расстоянии от лагеря, где вполне можно было нарваться на расставленные по периметру ловушки. В общем, как говорится в сказке: чем дальше в лес, тем страшнее. И эта сказочная быль – невымышленная правда.

Август. Наш последний поход впятером… не состоялся.

Чтобы не привлекать особого внимания, ехать решено было в разное время и с разных сторон. Эта идея, – поехать с разных сторон и собраться уже на месте, была роковой. Причем ее автор, Фотограф, дороже всех поплатился за нее. А еще Кулибаба, поехавший вместе с другом.

Никакого смысла приезжать с разных сторон особо не было. Можно было просто ехать разными поездами. Тогда, правда, получалась накладка по времени. Принимая в расчет, что путь был не близкий, и поход предстоял продолжительным, расхождение по времени было небольшим, – около пяти часов. Рольф относился к нему вполне спокойно, но Фот, начавший после истории с жестоким избиением Доктора, сторониться Рольфа, сам предложил не терять времени, а такой маневр счел даже интересным. Первая группа едет прямым поездом, а вторая, где он и Кулибаба, охотно, из-за той же самой истории с избиением, поддержавший его идею, на другом проезжает место встречи и возвращается встречным поездом. Фот хорошо подготовился к разговору, и выяснил всю информацию о пребывающих на станцию с разных сторон поездах. Группа, по его расчетам, должна была собраться в течение получаса на станции и дальше идти вместе. Никакого выпендрежа в этой затее Рольф не усмотрел, и возражать не стал. Но в результате мы прождали их почти те же пять часов. За это время с обеих сторон на станции остановились еще по два скорых и несколько электричек. Никто не приехал.

Первые смутные мысли появились, когда остановился состав, на котором должны были приехать Фотограф и Кулибаба. Поезд по трагическому стечению обстоятельств оказался «дембельским». Он только подходил к платформе, но уже стало понятно, что сейчас на станции начнется погром. Старушки со своей нехитрой снедью и богатым опытом, засобирались, едва увидев торчащие из окон вагонов головы и флаги. И когда с еще не успевшего остановиться с заблеванными бортами и с несколькими отсутствующими стеклами поезда, на крупный, как слезы матерей, гравий начали выскакивать совершенно обезличенные, пьяные люди в матросках, на платформе не было уже ни души.

Мы остановились неподалеку, на пригорке в тени деревьев, откуда открывался прекрасный вид, но нас самих видно не было, и молча наблюдали десантирование. Так как никто дембелей не встретил, то ничего особенного не произошло. Они кто по одному, кто группами перебегали через пути и низенькую платформу и скрывались в небольшом, со сквозным проходом, здании вокзала в поисках магазина со спиртным, а потом появлялись уже не из дверей, а с разных сторон крохотной постройки. Несколько групп стояло, шатаясь, на платформе, обнимаясь, воя песни, матерясь и выкрикивая предложения, состоящие в основном из единственного слова. «Гражданка!», в силу своего состояния, получалось выкрикнуть не у всех, поэтому чаще орали: «Домой!», и не то «Мама!», не то «Маня!», издали было не расслышать. Отход поезда сопровождало, как полагается, громогласное «Ура!». Дембеля даже вроде бы все успели погрузиться.

Закончился маскарад через десять минут стоянки поезда. Сломанные лавочки, избитые и смятые урны, побитые фонари и несколько стекол вокзала. Ни одной целой бутылки – все разбитые в дребезг; блевотины; окровавленная беретка; сломанный чемодан; останки какой-то закуски и порванных вещей украшали платформу после отхода состава.

На удивление скоро на нее разом, как одна, вылезли те самые старушки, что торговали домашними припасами, но без провианта, – пока что только с пустыми авоськами. Но бутылок этот поезд не оставил, и бабушки быстро пробежав платформу, и осмотрев прилегающие кусты и траву, собрались на своей торговой точке, обсуждая увиденный погром. Вместе с ними вышла сильно расстроенная и напуганная билетёрша и какой-то мужчина, который перекинувшись с женщинами парой фраз, стал осматривать урон. Судя по всему, именно ему придется приводить в порядок станцию. Еще через десять минут появился милиционер с семечками. Остановился вместе со старушками и, продолжая щелкать, так больше никуда и не пошел. Уходя поманил к себе мужчину-хозяйственника, дал какие-то указания, взмахнув, как в сказке, то одной рукой, то, роняя семечки, другой, и отбыл.

Проезжая мимо пригорка, на котором мы расположились, поезд с торчащими головами выдал из себя столько нецензурщины, обращенной к нашей группе, что стало как-то не по себе. Я думаю: будь у нас тогда оружие, мы бы не раздумывая и без сожаления разрядили по обойме в этих ублюдков, а потом пока никто ничего не понял, отошли в «зеленку». Это бы осложнило встречу Фотографа с Кулибабой, но, безусловно, стоило того.

А пока мы надеялись, что они сами не сели в этот поезд и их стоит ждать на следующем. Но случилось самое худшее, – ребята не приехали совсем. Связи с ними не было, и тогда еще никто не знал, что собраться вместе больше никогда не суждено. Они просто сгинули.

Найденные случайно, машинистом проходившего товарняка, через неделю после несостоявшейся встречи тела не смогли не только опознать, но даже идентифицировать по каким-либо приметам. Примет просто не осталось. Сброшенные из дембельского поезда тела, пролежали в высокой траве под косогором несколько дней, пока трупный запах не почувствовала стая волков. Машинист увидел какой-то кишащий под насыпью рой и понял, что это волки остервенело разрывают какую-то тушу. Приближающийся локомотив напугал зверей, и они бросились врассыпную, но отбежав недалеко, остановились и с нетерпением стали ждать пока поезд пройдет, чтобы продолжить свою вакханалию. Машинист высунулся из кабины, и увидел жуткое зрелище, – волки разрывали на куски человека. А метров через двести такая же картина: еще одно растерзанное тело и ожидающая стая волков.

Прошли еще сутки, когда на экстренное сообщение машиниста, в этом глухом месте оказались оперативники. Но от тел не осталось ничего. Вообще ничего. Даже костей. Вместо травы в местах падения появились огромные кровавые проплешины с клочьями волчьей шерсти и крохотными фрагментами одежды. И все: ни вещей, ни документов, – они стали трофеями других зверей, – дембелей злосчастного поезда.

После бесследного исчезновения друзей нас несколько раз таскали к себе «опера». Зацепиться было совершенно не за что, да и других дел в такое разгульное время у ментов прибавилось, поэтому от нас быстро отстали. Но осадок остался. Мы были на грани – те запросто могли прицепить нам «глухаря», но видимо, приберегли его для кого-то другого.

Судьба, как нельзя кстати, снова свела нас с Котом. Профессионально занявшийся после разрыва с нами разношерстной фарцой, он в скором времени стал махровым барыгой и ростовщиком. С лохами не связывался, – дорожил репутацией; «работал», как сам говорил, с серьезными людьми; либо за хороший куш мог «впарить» что-то через подставных – «агентов», по его же терминологии. Достать и сбыть он мог, как мы вскоре убедились, практически все, а это стоило денег и, бывало, немалых, поэтому вел роскошную жизнь, как говорится «не по зарплате». Да и не по возрасту. Хотя здесь вопрос спорный, – все теперь смешалось, – после тепличных, вонючих, брежневских, времена наступили лихие, «веселые», быстрые.

Перегородив мне путь, наглухо тонированная БМВ сначала дернулась вперед, потом назад, не давая обойти себя ни с одной стороны. Потихоньку опустилось водительское стекло и Кот, не здороваясь, а чего ж здороваться – он ведь и не прощался, выходя тогда, два с половиной года назад, из электрички, вытащил сигарету изо рта, и будто продолжая прерванный разговор спросил: «Копаете?»

Пистолеты мы достали именно у него. Нас всегда останавливала большая вероятность нарваться на «подставу». Поэтому решено было обратиться к знакомому. Кот с легкостью торговал чем угодно – был бы спрос. Да и оружие, наводнившее, страну, находящееся на руках гражданских, уже никого не удивляло. Я никогда бы не «сдал» наш источник, если бы Кот был жив. Но его убили на какой-то дележке, поэтому теперь об этом говорить уже можно.

Два «Макаровых» – один Рольф заказал себе, на второй кое-как денег наскреб я, Котенюк предложил забрать у каких-то «своих людей». Рольф категорически заявил, что возьмет оружие только из рук самого Кота. Тогда барыга быстро сориентировался, и заломил «свою» цену. Она двукратно превышала первоначально названную. Мы взяли тайм-аут на день, чтобы обсудить такое «выгодное» предложение. Рольф с родительскими переводами из Африки в деньгах особенно не нуждался, поэтому заявил, что берет ствол. Я согласился только после его уговоров взять у него в долг.

По окончании сезона, свой «Макар» Рольф подарил Яду, опять же за «несомненный вклад…».

Зимой Яд вместе с Рольфом работал над маршрутами, а летом, пока мы пропадали в походах, занимался продажей добытых немецких нагрудных жетонов, родственникам солдат вермахта, расползшимся по всему миру. Хорошо знавший немецкий язык Яд, находил этих родственников, и те нормально платили. Иногда к жетонам прибавляли личные вещи – именные портсигары, часы, очки и прочее, что сильно увеличивало цену. Награды и знаки отличия заграницу не продавали. Никакие уговоры потомков на нас не действовали. Собрав себе коллекции орденов и медалей, дубликаты сбывали здесь, так как родные хоть и предлагали неплохие деньги, но сопоставимой с расценками наших коллекционеров цены дать не могли. На этих, привозимых из походов трофеях, мы начали здорово зарабатывать, и Рольф исполнил свою детскую мечту – купил «Парабеллум». Был вариант за меньшую цену взять более надежный и аккуратный тех же военных времен «Вальтер», но мечта есть мечта.

Кот по старой памяти хотел нам «помочь» со сбытом трофеев, но мы ограничились его услугами в приобретении некоторых не вседоступных вещей. Скажем, Доктор последним из нас купил у него «Макар». В надежность оружия Второй мировой он не верил, да и с патронами проще, когда у троих одинаковые стволы. Пистолет Кот ему «впарил» действительно недорого, видимо совсем «стреленный», со сбитым номером, но в накладе, зная Кота, и тут, понятно, не остался.

С приобретением пистолетов у нас появились страхи. Мы стали избегать электричек. Попасть в них на ментовский обход было плевым делом, а с оружием это, мягко говоря, ни к чему. В поездах о предстоящих облавах и рейдах, договорившись с проводниками или карточными кидалами, узнавали заранее, и все обходилось. К счастью, ни разу не нарвались. Ни в электричках, ни в автобусах.

Но еще больше нас тревожила возможность применения оружия. Таких случаев мы продолжали избегать, как только могли.

Произошла странная вещь: Яд после исчезновения Фотографа и Кулибабы и с появлением у него пистолета, сам захотел идти с нами, словно пистолет мог защитить его от мертвецов. Рольф был очень удивлен и рад желанию Яда, но «экскурсий» по складам теперь не поддержал. Он уже сделался мародером до мозга костей, и даже пожелания друга его больше не волновали. Не меньше Рольфа удивились и мы с Доктором. Главное тем, что на Яда потеря друзей детства, похоже, не произвела сильного впечатления. Он в отличие от нас, не раз видевших ужасы бесчинств мародеров, продолжал верить, что друзья вернутся.

Так нас стало четверо. Или осталось четверо…

После первого же боя мы продали наши «Макаровы» и взяли «ТТ». Бой был, конечно, весьма условный, – мы, отстреливаясь, отходили, но какие-то беспредельщики продолжали преследовать нас и в итоге загнали в болото. Из него каким-то чудесным образом, а все-таки больше чем чудо знаниям Рольфа, мы вылезли живыми и без потерь; если не считать утопленный Доктором пистолет.

«Макар» оказался хорош только стрелять ворон и пугать шпану, хотя отличался завидной надежностью. Но с дальностью стрельбы дело у него обстояло откровенно плохо. Длинноствольный «Токарь» в этом отношении оказался предпочтительнее.

Пистолеты были новые, самых последних годов выпуска, – консервация с военных складов. Запасные магазины не взяли, – лишняя тяжесть в походе ни к чему, да и бои в основном были непродолжительные: несколько выстрелов и группы расходились. Перестрелки начинались если «договориться» никак не получилось. Чаще всего воевали вообще не на поражение, а по деревьям, чтобы обозначить себя. Нападавшие, по неписаному правилу, оставляли хозяев раскопок и уходили сами, ответными выстрелами давая понять, что преследовать их не стоит, – оружие, мол, тоже есть. Но случались и исключения: либо натыкались друг на друга в упор, либо, как в случае, произошедшем с нами, когда мы оказались в болоте, попадались недоумки готовые не столько захватить точку, сколько отобрать чужие трофеи. Тогда группы несли настоящие потери, а фронтовой лес пополнялся свежими могилами.

Это был июнь. Середина, выдавшегося на редкость жарким, месяца. Поход планировался на несколько дней раньше, но семейные обстоятельства внесли коррективы, – у Рольфа умерла бабушка.

Мы забрались в такую глушь, где, наверное, кроме поляков забытых Сусаниным, никого, никогда и быть-то не могло. Однако Рольф и Яд свое дело знали. Что за бои тут шли, для нас с Доктором осталось загадкой. Не исключено, конечно, что лес здесь поднялся уже после войны, а тогда все выглядело иначе, но вряд ли, – слишком уж он был дремуч и непроходим. На карте боевых действий времен Второй мировой, которая была у Рольфа, кое-где попадались редкие деревушки. Одно поселение, с учетом того, в какой мы находились глухомани, даже довольно крупное, с магазином. Но располагалось далеко, – километрах в семнадцати по непролазному лесу. А ближайшая деревушка, дворов в семь-восемь, в том же самом направлении почти на пол пути к нему. Мы же заходили с другой стороны, от станции, на которую приехали. Шли еще дальше, километров двадцать, но вариантов не было. Поход изначально предстоял самым длинным и сложным.

Мы неплохо подготовились к нему, но увиденное превзошло наши ожидания. Место оказалось просто диким; на границе болот и непролазного леса. Даже Рольф немного стушевался. И нужно было иметь такое развитое пространственное воображение как у него, чтобы при полном отсутствии ориентиров привести группу на точку.