Эффект безмолвия

Алик опять проснулся – на этот раз – в египетской постели…

ВСЕ ВКЛЮЧЕНО

«Когда голоден, количество зубов не имеет значения».

Глядя на египетскую систему «все включено», можно поразиться множеству людей, выбирающих сытое наслажденье на оазисе. Комфорт, еда, солнце, море и зелень сада. Вот и весь человек. Поэзия ублажения – вот истинно человеческая поэзия. Лучшего опьянения, чем от вина, нет; лучшего озарения, чем от природы, нет; вкуснее хорошей еды нет ничего. Все интеллектуальные творения человека меркнут перед мясным грилем с вином.

Находясь внутри системы «все включено», кажется, что нет ни единого праведного дела, из-за которого стоило бы портить настоящее в борьбе за идеалы.

***

Хлеб

«Кровь и боль всегда напоминают о телесном».

Умные речи всегда отличают охотников на души. Язык и притворство – их оружие. И даже друзья, а, может, и с маской друзей, они проникают для утехи своей в самое сердце своих жертв. Поэтому – мой друг лишь одиночество, и в этом одиночестве горят звезды, а жизнь всегда может согнуться и поползти и не находит это унизительным.

***

Зрелища

«В переделке выживает только основа».

Сфинкс и пирамиды – зрелища – люди их с древности предпочитали книгам. Язык письменности изменчив и ограничен, язык образов универсален. Пирамида и сфинкс – это зрелище на века. Оно не требует ремейков и переделок. Хорошее зрелище – это то, даже за развалины или частицы которого люди готовы платить деньги. Хорошее зрелище люди раскрывают пласт за пластом. Зрелищность оживляет прошлое и дает вечную жизнь.

***

Гений болот

«Человечества не видно уже с высоты полета самолета».

Болото порождает завышенные самооценки. Сравнение с лягушками дает жителю болота возможность гордиться своими минимальными способностями. Это минус. Знание специфики болота – это плюс. Из лягушки может получиться большой специалист по болотам.

Чем сложнее отношения у одной лягушки с другими, тем больше она вынуждена думать, комбинировать и строить, чтобы выжить. Именно это и может быть двигателем в болоте, а если есть еще и внутренняя потребность в совершенствовании, то тогда возможно многое, но, к сожалению, только в лягушачьем сообществе, потому что слушать мнение лягушек за пределами болота как-то не принято.

ПРОВАЛ ВОЗМЕЗДИЯ

«Нет ни одного дела, которое состоялось бы без вмешательства судьбы».

Алик вернулся в маленький нефтяной город раньше запланированного, когда минула только половина отпуска, и сразу же направился в телерадиокомпанию. Как цветок пробивается сквозь землю, повинуясь геотропизму, направлению силы земного притяжения, так и человек должен больше доверять естественным инстинктам.

Коллектив встретил его настороженно. Павшин старался не попадаться на глаза. Все сотрудники на вопрос «как дела?» подсовывали ничего не значащие фразы. И лишь одна Эльвира, принятая на работу недавно, простодушно спросила:

– А вы знаете, что нас собираются объединять с газетой?

– Нет, – удивленно ответил Алик.

Тревога в душе, словно мелкая рябь на воде, первая – усложняет отлов мыслей, вторая – рыбалку. Известие, полученное от Эльвиры, на мгновенье очистило Алика от разума.

– Павшин собрание провел, сказал, что вы увольняетесь, потому что нашли новую работу и собираетесь уезжать, – все так же соблюдая законы простодушия, сказала Эльвира. – Он сказал, что нас объединят уже через месяц.

– Полный бред. Уезжать не собираюсь и новую работу не искал, – ответил Алик. – Спасибо за информацию.

– Только вы не говорите об этом разговоре, – попросила Эльвира.

– Хорошо, – сказал Алик и кинулся искать Павшина, но тот уже ретировался из студии на какие-то съемки.

«Сказки о новой работе и моем уходе – работа Бредятина и Квашнякова, – понял Алик. – За их спинами стоит Хамовский. То, что меня хотят убрать – это ясно, но они хотят все обстряпать по-тихому, чтобы выставить меня обычным человеком, жаждущим теплых доходных мест. Надо ехать к Квашнякову…»

Встреча с привратниками ада всегда волнительна, даже, если это всего-навсего редактор газеты.

– Александр Васильевич, что случилось? – придав голосу волнение, а себе покорности, как в бытность работы в газете, спросил Алик. – Неужели нас объединяют?

– Сходи к Хамовскому, поговори с ним. Он хочет объединить телевидение и газету. Когда я заходил к нему, от него выходила его главная юристка. Значит, они этот вопрос прорабатывают. Если нас объединят, то сократят все руководство вплоть до заместителей. Мне это не нужно. Я собирался весной уезжать, – соврал Квашняков.

На словах он увольнялся регулярно и много раз собирался уехать с Крайнего Севера, но каждый раз повторял эту жалобную байку в силу забывчивости и желания снять у соперника защитные реакции, притворившись обиженным и незаинтересованным. Умный враг всегда надевает маску доброго друга.

«Как он скучен и стар, – подумал Алик. – Уже не Учитель, не враг, а подобие комедианта. Если так пойдет, то с кем мне общаться?»

Предложение встретиться с Хамовским имело подтекст – просить о милости оставить себя на работе главным редактором телерадиокомпании, просить о милости найти иное использование для себя, если остаться на прежней должности невозможно…

«Власть использует мощь любого революционера или святого только для усиления своего могущества, – это Алик понимал, будучи по натуре революционером. – А святые лики – это лишь чередование флагов, без связи с истинными идеями обладателей ликов. Человек даже в небе устроил туалет. Из меня хотят сделать тряпку с золотым пером для протирки портрета Хамовского. Иного предложения быть не может».

– Конечно, надо обязательно встретиться с Хамовским, – согласился Алик, понимая, что отказываться – это ускорять приговор. – Но, как встретиться, если он не в духе, опять – скандал.

– Надо выбрать момент и пойти, – учил Квашняков. – И чем быстрее, тем лучше.

Близилась битва, и она должна была прояснить все.

Свет вспыхивает при контакте противоположностей, тогда и истина становится очевиднее.

Если бы земля была гладкой, то многие ее бы и не заметили, а другие никогда бы не поцеловали.

Алику предстояло узнать о себе и о других то, чего он не знал, и решение о новом обучении предстояло принять ему самому…

Вернувшись на работу, он вызвал к себе Павшина.

– Нестор, на тебя оказывается большое давление со стороны администрации, и мне не хочется тебя подставлять, – иносказательно принялся объяснять он. – Я принял решение вывести тебя из-под удара и освободить от исполнения обязанностей главного редактора.

Одновременно Павшин освобождался и от возмещения разницы в окладах, весьма существенной разницы.

– А кто же будет подписывать бумаги? – потухнув, спросил он.

– Бумаги подождут. Тебя могут заставить подписать документы о слиянии, – исказил истину Алик, поскольку не считал нужным говорить: «У тебя не получится провести реорганизацию телерадиокомпании и устранить меня от должности пока я в отпуске».

– А как же платежки, зарплата? – с надеждой в голосе спросил Павшин.

– Я не хочу, чтобы ты вынужденно подчинялся приказам, которым ты противишься всем сердцем, – не удержался от иронии Алик. – А насчет срочных бумаг – я буду в городе. Не беспокойся.

– А вы можете принять такое решение, если вы в отпуске? – опять загорелся Павшин.

– Я на один день отозвал себя из отпуска, – снова притушил Павшина Алик. – И после обеда я снова – в отпуске…

После обеда в квартире Алика раздался телефонный звонок.

– Они пришли, изъяли копии всех приказов, изданных вами. Это какой-то кошмар, – голос секретарши Зябильник притих от испуга так, что Алику приходилось вслушиваться.

– Кто пришел? – спросил Алик.

– Бредятин, Хиронова – начальник юридического отдела, и еще кто-то, – ответила секретарша.

– Зачем ты отдала приказы? – спросил Алик.

– А как же? – недоуменно ответила секретарша. – Они же учредители.

Самоубийственно сидеть в доме, у которого рушатся стены. Зябильник оказалась слабым назначением. Она отдала документы из-за страха и незнания прав.

– Они имеют право на бесплатное объявление и финансовые проверки, – ответил Алик. – И все.

«Мир людей выстроил систему воспроизводства объектов, призванных для угнетения. Похожая система выстроена в отношении людей, предназначенных для использования, – воспроизводство, воспитание рабов, – Алик подумал о себе и обобщил. – Собственно все мы – рожденные рабами».

– Ну, я не знаю, – после короткой паузы, подарившей Алику раздумье, смутилась Зябильник. – Они такие сердитые пришли.

– Ладно, я напишу в прокуратуру, – ответил Алик. – Продолжайте работать.

А сам задумался: «Итак. Я раскусил их замысел, коли поднялся такой шум и, скорее всего, сорвал их планы. А, если я их сорвал, то Хамовский разозлится и шире раскинет подвластные ему сети, сшитые из живых людей».

***

Сети не понимают цель их использования, они стонут и напрягаются, иногда они извиняются перед рыбой за доставленные неудобства, сетуют на судьбу, на то, что их вечно кидают, что работа грязная и нервная. Сети вечно находятся в процессе и не могут подняться над ним, как это делают рыболовы, которым известна цель использования сетей и куда пойдет рыба, пойманная ими. Рыба инстинктивно осознает опасность по степени утраты привычных свобод.

***

Противоборствующие замыслы

«Полет вдаль с драгоценностью напоминает полет вороны с зажатым в клюве сыром, стоит случайно зевнуть…»

Впервые за все годы существования телерадиокомпании маленького нефтяного города депутаты в конце года не дали ей ни копейки дополнительных денег. Ее бюджет был сокращен более, чем бюджеты других организаций маленького нефтяного города, но за счет штатной и финансовой дисциплины Алику удалось избежать перерасхода денег.

Обвинения в неисполнении утвержденного бюджета, он избежал. Скрытного объединения телерадиокомпании и газеты – тоже. Что дальше?

Пока Хамовский закидывал на него сети, составленные исключительно из ячей отделов администрации маленького нефтяного города. Но впереди Алика ждал суд с главным врачом.

***

– Надо наказать Алика, – вел беседу Хамовский, сидя в кухне напротив жены и кушая тушеную медвежатину, доставленную прямо к столу председателем национальной общины Борзылевым. – Пацан совсем зарвался. Наказать – не сильно, чтобы не вызывать большой резонанс в городе, он пока на виду, но так, чтобы почувствовал.

Жена Хамовского работала судьей в суде маленького нефтяного города, поэтому просьба главы города была направлена по адресу. В маленьком нефтяном городе многие вопросы решались в семейных кругах, поскольку супруги нередко занимали выгодные посты.

– Что с ним случилось, вроде стихи хорошие писал? Помнишь, как читал на юбилее нашей семейной жизни, – напомнила жена Хамовского. – Получше твоего Квашнякова поэт-то.

Она кушала жареного муксуна, доставленного все тем же Борзылевым. Отламывала бочки и аккуратно обсасывала нежное мясо с косточек.

– Испортился пацан, испортился. Лучше бы молчал вовсе, – со вздохом произнес Хамовский, брызгая жирной слюной. – Против меня кампанию разворачивают, а он в поддержку. Если мне уголовное дело впаяют, то потеряем все… – и муксуна с медвежатиной.

Хамовский отодвинул тарелку с недоеденным мясом и недовольно вытер губы рукавом рубашки.

– Когда ты, наконец, научишься салфетками пользоваться, – упрекнула жена.

– Да ладно, Бог с ней, с рубашкой, помоги пацана проучить, – попросил Хамовский. – Суд у него намечается с Прислужковым. Надо удовлетворить все требования врача, а Алика отшлепать. Пусть заплатит небольшой моральный ущерб, чтобы почувствовал наказание и тявкать не стал.

– Но сама я в этом участвовать не могу, ты же понимаешь, – напомнила жена Хамовскому.

– Об этом и речи нет, – успокоил Хамовский. – Поговори с сослуживцами. Кто у тебя в подругах? Эта часто в гости заходит, тоже муксуна любит. Как ее…

– Хулеш ее фамилия, – напомнила жена Хамовскому. – Хорошо я переговорю. Но надо, чтобы дело попало к ней.

– Не проблема, это мы порешаем. Ремонтик, то-се, мясца немножко, – небрежно бросил Хамовский.

***

Попытка защититься

«Есть такие приглашающие к общению люди, к которым сколько ни стучи в дверь, ответят только привратники, да и то – голосом автоответчика».

«Президент! – вспомнил Алик. – В нашей стране есть Президент! Он провозгласил борьбу с коррупцией. Он должен быть заинтересован в таких людях, как я».

Эта мысль возникла и сникла, поскольку печальный опыт обращения к структурам Президента у Алика был, когда он расследовал дело Ворованя, начальника налоговой полиции маленького нефтяного города. Представитель Президента России Лапышев отправил тогда его письмо вниз по инстанциям. И на этом дело кончилось.

Сейчас он затронул фигуру крупнее Ворованя – главу маленького нефтяного города. Требовался и адресат посерьезнее – Президент России. Федеральное телевидение разносило по России надежду, что этот высокий адресат полон рвения остановить коррупцию. Алик, будучи главным редактором телерадиокомпании, понимал, что телевизионный Президент России – это всего лишь образ, а его яркие выступления – лишь спектакль, только на более высоком уровне, по сравнению с маленьким нефтяным городом, но надежда на то, что ситуация в России за прошедшие годы изменилась, подвигла Алика на кляузное творчество. Вначале он кратко описал уже знакомую читателю ситуацию, а далее изложил душевные доводы:

«Я прошу помощи, потому что все, что я делал – делал бескорыстно и исключительно из чувства долга и справедливости.

Будет ли Президент поддерживать тех, кто помогает ему на местах в его направленных на благо общества действиях? На этот вопрос я хотел бы получить реальный ответ.

Для тех возможных читателей письма, которые считают, что и поделом ему, то есть мне, которые скажут: ты возглавляешь муниципальное телевидение и должен прославлять муниципалитет, – отвечу следующее: есть Закон «О СМИ», который пока никто не отменял, и есть права и обязанности журналиста, которые журналист обязан соблюдать вне зависимости от источника финансирования».

Письмо Алик распечатал в двух экземплярах и направил один экземпляр лично Президенту, а второй экземпляр – в его администрацию. Он не рассчитывал на помощь Президента, но надеялся. Он осознавал, что его действия походили на рыбную ловлю в пустом пруду, в надежде, что какая-нибудь живность самым невероятным образом там завелась.

ПОДГОТОВКА К СУДУ

«Судебный спор с властью похож на перетягивание каната, когда за один конец тянет один человек, а за другой его конец тянет коллектив чиновников, а иногда и сами судьи».

Справедливость – кто не хочет ее? Но от кого ее ждать и какова она? Словарные понятия, относящиеся к слову «справедливость», приводят не к Богу, не к Сатане, не к святости, а к конкретному человеку – к его мнению об этой справедливости. К телу, жаждущему сытости, любви и иных благ. К воспитанию и жизненному опыту, впитанному конкретным человеком.

Телевизионная правда – это индивидуальный набор текстов и картинок, салат из знаков. Истина не может отразиться в луже, а отражение истины в зеркале не каждый переносит, потому и имеют цену фотографы, художники и телеоператоры, знающие претензии публики к облику истины. Так формируется и справедливость.

Алик понимал, что суд – это производство приговоров, аналогичное производству сюжетов в телерадиокомпании, что суд похож на любое государственное предприятие, где редкий сотрудник беспокоится за качество, большинство сидит от «звонка до звонка» и ищет, как подзаработать. Он был уверен, что судебные правила соблюдаются не всеми судьями, что судьи – рабы субъективизма, слухов, приказов начальства, интересов и других влияний. В суде его будут обрабатывать. Но как? Его внезапно заинтересовала технология вынесения судебного решения. Если для телевизионщика жизнь – это кадр, то, что есть жизнь для судьи?

«Сколь бы долго волк ни рассматривал зайца, он не увидит в нем ничего, кроме пищи, – мелькнула мысль. – Не окажешься в шкуре, не узнаешь».

***

До начала судебного процесса Алик отправил в суд маленького нефтяного города письмо с просьбой разрешить телевизионную съемку:

«Судебное заседание касается публичного обсуждения статьи Президента. Считаю, что оно не может быть тайным, кулуарным, подверженным влиянию лиц, имеющих властные полномочия, прошу разрешить телевизионную съемку всего судебного заседания. Это будет соответствовать интересам всех участников процесса, как ответчика, так и истца, так и населения».

Судья Хулеш ответила также письмом: «С учетом существа спора, разрешается работа съемочной группы в судебном заседании при открытии судебного заседания – пять минут и при оглашении судебного постановления».

Причем, письмо она отправила ровно за два дня до начала судебного заседания, так, что жаловаться было некогда.

Алик открыл в компьютерной правовой системе «Гарант» статью закона, на которую ссылалась судья, и прочитал то, что касалось телевизионной съемки:

«Эти действия должны осуществляться на указанных судом местах в зале заседания и с учетом мнения лиц, участвующих в деле, могут быть ограничены судом во времени».

«Купили стерву! – мысленно воскликнул Алик, сопоставляя статью закона и ответ судьи. – Фразу-предположение «могут быть ограничены во времени» она истолковала, как обязательно ограничены во времени, и именно до несущественных для общего времени судебного заседания пяти минут, кроме того, сузила требование учета «мнения лиц, участвующих в деле» до себя любимой и единственной.

Столь наглых действий от суда Алик не ожидал. Отсюда возникли первые правила судебного этикета:

1. Игра процессуальными сроками, то есть направление судебных решений так, чтобы поставить получателя в невыгодные условия, ограничить в ответных действиях.

2. Игра на неконкретности, на диапазоне трактовок закона, то есть из всех возможностей, которые предоставляет прописанная фраза закона, выбирать наиболее выгодную для суда.

Алик срочно направил запрос о телевизионной съемке судебного заседания в вышестоящий суд, а чтобы выиграть время и дождаться ответа, он направился в больницу.

***

Липовый больничный

«Если всех жалеть, то недолго и умереть».

В маленьком нефтяном городе от врачей была только одна польза: больничные давали безотказно.

Елене Самойник, весьма разговорчивой молодой женщине, попытавшей счастья даже на выборах в городскую Думу, Алик позвонил уже по пути в больницу.

– Похоже, грипп подхватил, всю ночь не спал, температура, насморк, – вынужденно соврал он. – Можно сейчас?

– Подъезжайте, подъезжайте, – участливо произнесла Самойник…

Никакой температуры и насморка у Алика не было, но на осмотре он заявил, что наглотался таблеток, закапал в нос капли против насморка, и нужная бумага была ему выписана.

Когда в день суда Алик пришел к кабинету Самойник, чтобы продлить больничный, оказалось, что ее в кабинете нет.

– А где врач? – спросил Алик у больных, сидевших перед кабинетом.

– Милиция ее увела, не из-за вас ли? – ответила женщина, вполне, очевидно, узнавшая его. – Говорят, фиктивный лист нетрудоспособности выписала.

– Нет, не из-за меня, – успокоил женщину Алик. – Мне тоже к ней, кто последний?..

«Лихо работают, видно властям я совсем поперек горла, – оценил он, сидя на стальном больничном стуле. – Только перед приходом в больницу известил судебного секретаря о том, что болею, и уже милиция…

Прислужков, скорее всего, ждал начала судебного заседания, нервничал. Меня нет. Судебное заседание отменяют. Он приходит в ярость, что потратил зря время, летит в свой кабинет с резонным подозрением, что мой больничный липовый. Сам на милицию надавить не может, значит, позвонил Хамовскому, а тот – начальнику милиции. И все организовано за какой-то час. Раньше система власти работала намного медленнее».

Внутри Алика понемногу всплывало чувство вины перед Самойник, у которой могли быть неприятности, он перезвонил Марине и быстро рассказал о происшедшем.

– Не беспокойся. По карточке ты точно больной. Их не раз проверяли. Ничего не доказали. А липовые больничные, как давали, так и дают…

И точно, вернувшаяся в кабинет Самойник, не выглядела взволнованной, более того – она продлила Алику лист нетрудоспособности. От такой удачи Алик расхрабрился и заглянул к Хамовскому.

***

Собачья радость

«На больничном начальники не страшны».

Глава маленького нефтяного города сидел за столом для посетителей. Напротив него занимал стул Бредятин. Оба с ленивой недоброжелательностью посмотрели на Алика, застывшего в дверном проеме.

– Я сильно приближаться не буду, я приболел, – сказал он. – Меня сегодня не будет. Если какие-то вопросы есть.

– А что вы так? – спросил Хамовский и умолк, подбирая слова. – Что вы так заявительно?

– Нет, я не заявительно, – спокойно ответил Алик. – Я на больничном.

– Что такое? – еще раз спросил Хамовский.

– Грипп, – ответил Алик.

– Берегите себя, – злобно пожелал Хамовский.

– Да уж берегу, стараюсь, – вернул интонацию Алик.

– Старайтесь, спасибо, – пренебрежительно бросил слова Хамовский, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

***

Кухонная политика города

«Чтобы обсосать косточки, надо их вначале приготовить».

Вечером этого же дня в знакомой нам кухне Хамовского произошел еще один разговор на тему Алика.

– А оленина-то сегодня удалась, удалась, – хмуро оценил Хамовский и спросил. – Как на работе?

– Жители все какой-то правды ищут, а твой Алик учудил. Суд не состоялся из-за его болезни, – ответила жена, хлебая бульон.

– Знаю. Уже расследовали, – ответил Хамовский по привычке, выбивая мозг из кости о столешницу. – По бумагам все в порядке. Может, болеет, может – дуркует. Этих врачей не поймаешь. Сам приходил. Неприятный тип из него получился, а ведь был такой хороший.

– Зазнался, – выставила диагноз жена. – Ты его начальником поставил, человеком сделал, а он зазнался. Книжку про тебя выпустил, да еще и по телевидению уголовное дело раскручивает. Кстати, по его письму нас заставляют изменить решение о телевизионной съемке.

– Придется разрешить? – обеспокоенно спросил Хамовский. – Сейчас не время для конфликтов в телевизоре.

– Они будут снимать все заседание, если Прислужков согласится, – ответила жена.

– Если так, то он не согласится, – успокоился Хамовский.

– А ты уверен? – спросила жена.

– Завтра вызову и объясню, – ответил Хамовский. – Кстати, Прислужков просит, чтобы Алика наказали за фокус с болезнью.

– Как наказать? – спросила жена.

– Когда ты захотела, чтобы в твою честь памятник в городе появился, так я весь депутатский состав организовал и не спрашивал тебя: как? – зло произнес Хамовский. – Памятник женщине-матери в парке стоит, и даже батюшка его освятил.

– Мы, единственное, можем судебное заседание провести перед самым Новым годом, вручить решение 31 декабря, – предложила жена, – а там все десять дней, отведенные на кассационное обжалование, попадут на десять праздничных дней. Юристы отдыхают. И у твоего поэта останется лишь один день на подачу кассационной жалобы.

– Хор-р-рошая мысль, – согласился Хамовский и с наслаждением всосался в мозговую косточку. – Куда он против всего города лезет?

Хамовский любил символы. Суд, проигранный в канун Нового года, – верное средство для порчи настроения, а там и до болезни недалеко. А если сбудется примета: как встретишь Новый год, так его и проведешь, – то у революционера хватит времени, чтобы потосковать по прошлой беззаботной жизни.

***

Алик, конечно, не знал замыслов Хамовского, он читал ответ суда и радовался. Удалось добиться разрешения на видеосъемку, которую могло остановить только нежелание этой видеосъемки самим главным врачом. Это казалось маловероятным, поскольку именно Прислужков настаивал на опровержении фраз о медицине, прозвучавших в телепрограмме, посвященной обсуждению статьи Президента России «Россия вперед». По логике, главному врачу было выгодно, чтобы население увидело по телевидению, как он в суде обыграет телерадиокомпанию, покажет силу городской медицины. А с точки зрения телевидения: такой материал мог стать очень зрелищным. Алик впервые захотел отметить приближение Нового года в телерадиокомпании с ее коллективом.