скачать книгу бесплатно
В сети оказывается две мелких рыбы, но брат уже не ликует на их счет. Только отверенным движением кидает в ведро и скручивает сеть.
ХРЯСТЬ.
Совсем близко.
Но я никого не вижу.
– Уходим – хватаю ведро и пячусь к тропинке – идем, Калеб.
Но не успевает брат сделать и шаг ко мне, как из рощи вальяжно, но очень быстро, появляется какой-то парень.
Это происходит так резко, что у меня не безосновательно складывается впечатление – будто он нарочно выскочил именно тогда, когда понял, что его обнаружили и мы все-таки уходим.
Мы с Калебом цепенеем.
Родители не раз рассказывали, что делать, если мы наткнется на Них сами.
Однако, такого (чтобы сами) еще ни разу не было.
Вглядываюсь в парня, который стремительным размашистым шагом сокращает дистанцию между нами.
Рост чуть выше среднего, но до моего отца далеко. Худощавый, как и все в наше время. Едва ли старше меня. Черные, как смоль, волосы, убранные на лицо. С пробором на правую сторону, потому закрывают бровь. Водянистые глаза. Не понять – ни то серые, ни то голубые. Скулы ярко выделяются на лице, неестественная широкая улыбка оголяет зубы.
Слишком неестественная.
Это точно один из Них.
Не успеваю я выполнить и первый пункт, вмененный родителями, как парень подает голос:
– О, детка – обращается ко мне, но и Калеба не выпускает из вида.
Стреляет глазами туда-сюда.
– Еле добрался – останавливается, лишь когда между нами остается не больше ярда, и выжидающе перекатывается с ноги на носок, засунув руки в карманы – уже и не думал, что вновь тебя увижу. Заждалась?
И, вытащив руки из карманов, распахивает объятия, словно ожидая, что я в них прыгну.
Быстрым цепким взглядом подмечаю прочие несостыковки.
Обувь. На его ногах, пусть и старая, но обувь. Ботинки на шнуровке. Потертые джинсы. Черная футболка и какая-та коцаная кожанка.
Такого самому не сделать и достать негде.
Только в городах.
А в городах только Они.
Пазл складывается воедино.
Вижу, как бледнеет Калеб, и понимаю, что наше выживание сейчас целиком зависит только от меня.
Главное, все сделать, как велели родители.
Сдержанно улыбаюсь:
– Наверное, вы меня с кем-то спутали.
Важно – не давать понять, что у меня есть подозрения. Так говорил отец.
Потому тут же добавляю:
– Но про нас – кивок на Калеба – тоже можно сказать, что мы «заждались». Здесь людей не часто встретишь. Это большая редкость.
Задумавшись на секунду, добавляю, растянув губы в еще более приторной улыбке (почти такой же, как у него):
– И настоящая удача.
Едва я это говорю, улыбка парня напрочь стирается.
Даже жутко.
От прежнего дружелюбия не осталось и следа. Его пустой взгляд скользит с меня на Калеба, который от нервов уже едва ли не в бараний рог скрутил отцовскую сеть.
Руки падают, более не желая никого обнимать.
Обернувшись туда, откуда вышел, бесстрастно бросает:
– Порядок, пап. Это люди.
СТЭН
Я лишился родителей девятнадцать лет назад.
Как говорит папа, мне тогда было чуть больше полугода.
Это было в Убежище. Та самая Бойня, о которой знают почти все Выжившие, даже которые лично там не присутствовали. Двухлетний загон, закончившийся мясорубкой.
Там погибла моя мать, спасая
(..я вижу, как джейн едва успевает чуть повернуться, когда пуля, предназначавшаяся стену, угождает в нее..)
мне жизнь.
Отец (биологический) и еще пара людей, включая папу, выжили.
Выжили после Бойни.
Но дожили до этих дней лишь мы с папой Руби.
Руби заменил мне отца. Хотя, не заменил, а считай стал им. Я был совсем младенцем и совершенно ничего не помню о своих родителях, чтобы их заменять.
Однако, это не значит, что я ничего не знаю о них.
Напротив. С самого своего детства, сколько себя помню, папа никогда не гнушался рассказывать мне о моих настоящих родителях. Все, что только знает сам.
Об их забавном знакомстве, ставшем достоянием убежища, об их смешных и романтических взаимодействиях.
..откуда ты столько знаешь о них? – спрашиваю.
Мне девять.
Я внимаю каждому слову. Слушаю эту историю уже раз на двадцатый, но каждый раз умудряюсь вычленить для себя что-то новое о родителях.
– Если ты просто был с ними в одном убежище – допытываюсь.
Папа снисходительно дергает уголком рта:
– Я не просто был с ними в одном убежище. Я был очень тесно знаком с твоими родителями, потому что встречался с Лили. Это была.. их дочь. Не родная, но так получилось. Твой отец спас ее от смерти.
– Он был героем? – уточняю, хотя и знаю конец этой истории.
Уже знаю историю их знакомства с мамой.
Горькая усмешка скользит на губах папы:
– Я бы не сказал. Он не был героем. Но это не мешало оставаться ему славным малым. Если он что-то и делал не так – то только потому что боялся смерти, как и все мы. Но знаешь что? К концу своей жизни он победил свой страх.
– Правда?
– Правда – кивает – он посмотрел ему в лицо и пожал ему руку. Он спас нас с тобой. Знаешь, может героем он и не был – но полагаю, таковым он точно умер…
Папа часто рассказывал о том, как восхищался их связью. По его словам – отец с мамой безумно любили друг друга, не смотря на то, что были фатально разными. Мама – душевная и чуткая, и отец – хладнокровный рационалист. Они будто бы дополняли друг друга, являя собой идеальную гармонию.
…я часто вижу их в тебе – говорит папа.
Мне пятнадцать. Я, нахмурив брови, оттираю руками ботинки.
– Их обоих.
Мне не нравятся разговоры о родителях.
Я слишком взрослый и самостоятельный, чтобы продолжать думать о такой ерунде. Есть вещи намного важнее этой.
Но папа все еще часто любит предаваться ностальгии.
Раньше мне это было интересно. Настолько, что я заснуть не мог, просыпаясь в холодном поту от одной мысли хотя бы на пару секунд познакомиться с теми людьми, что дали мне жизнь.
Я так много слышал о них и, черт возьми, как же мне хотелось бы их увидеть хоть одним глазком.
Пожать руку отцу, обнять мать.
Со временем это прошло.
Но только не у папы. Он беспрестанно заводит эту шарманку, словно кто-то запрограммировал его трындеть об одном и том же, пока мы оба не сойдем с ума.
Мне скучно.
Он мне надоел со своими баснями.
Надоело. Все надоело.
Мне пятнадцать и я хочу стать кем-то, помимо уцелевшего мальчишки из Убежища от двух «невероятных» людей. Святой Марии и Ван Хельсинга.
Фыркаю:
– Я это только я. И точка.
– Конечно – соглашается он, улыбнувшись еще шире – но даже злишься ты, как твой отец. Он был очень нетерпим. Помню, с какой настороженностью и подозрительностью он относился ко всем нам первое время. Особенно ко мне, когда мы начали проводить время с Лили. Так же хмурил брови, как ты. Так же чуть кривил рот, поджимая губы. И это был красный флаг.
Поняв, что действительно поджимаю губы, тут же прекращаю это делать.
Это было неосознанно.
– Но тебе сильно повезло – заявляет он – ты умудрился унаследовать качества их обоих. Совместись в себе то, что они совмещали только в гармонии друг с другом. В тебе есть стержень и упрямство Итана, позволявшее ему выживать, когда другие не могли. Но при этом сохранилось сочувствие и сострадание Джейн там, где другие каменели. Она была убеждена, что именно чувства оставляют людей людьми. А иначе мы ничем не отличаемся от Них.
Тяжело вздыхаю и поднимаюсь, прекратив оттирать ботинки:
– Тебе самому не надоело, пап? – шиплю – каждый день одно и то же. Что ж, может сразу поставим их фото и будем молиться каждый день? Что думаешь? Преклоним колени?..
Мне было пятнадцать и я был идиотом.
Но папа умудрялся терпеть меня. Во все возраста. И ребенком, когда я не понимал важность осторожности и умения распознавать Имитационных. И подростком, когда я принимался отрекаться от своего происхождения и пытаться выделиться среди остальных.
Если бы не папа, то до своих уже осознанных девятнадцати (через пару месяцев двадцать) лет я бы точно не дожил.
Но он спокойно сносил меня.
Иногда говорил, что научился этому благодаря его кузине Марго. Она тоже умерла в той Бойне, но до того он часто с ней сидел заместа ее матери, его тетки Энни.
Научился управляться, так сказать.
Сейчас я уже, вспоминая те слова папы, думаю над тем, что был бы рад, если бы это так было. Если бы во мне и правда уживалась хоть какая-та часть родителей.
Был бы рад.
Но не верю в это.
Как могут личностные, взращённые самостоятельно, качества передаться от родителей к ребенку генетически? Это невозможно.
