скачать книгу бесплатно
– Большевики проводят массовый террор. Сперва только в Питере. А после того, как был ранен Ленин, в Москве и по всей стране…
– Что значит «террор»? – спросила Ольга. – Это как якобинцы. В Париже? Но то было так давно.
– Вот, прочтите это. – Брюс протянул Ольге газету. Одна из статей была отчеркнута.
Ольга прочла:
«…большевики установили в России репрессивный режим, не имеющий аналога в истории цивилизованных стран. Выступив на словах поборниками гражданских свобод, придя к власти они запретили все газеты, которые не поддерживали их политики. Особенно тяжелые удары пришлись на долю их прошлых союзников – социалистов “меньшевистского толка”. Их лидеры, такие как известный социал-демократ Мартов, бывший друг Ленина, вынуждены уйти в подполье или бежать из страны… Большевики запретили свободные политические митинги и собрания. Выборы в так называемые Советы проводятся открытым голосованиях на сборищах специально подобранных полуграмотных “сознательных пролетариев”. Но и здесь любые выступления несогласных немедленно пресекаются, а их инициаторов бросают в застенок…
В стране ликвидировано всякое подобие судебной системы. По всей стране созданы так называемые чрезвычайные комиссии, которые арестовывают людей, допрашивают их, выносят приговоры, приговоренных к смерти (а других приговоров там не выносят) тут же расстреливают… Большевики возродили дикарский обычай взятия заложников. В случае покушения на их главарей арестовывают жен, детей и родственников подозреваемых. Часто арестовывают и уничтожают “классово враждебных” людей, не имевших никакого отношения к преступлению. После убийства Урицкого в Петрограде расстреляли, по официальным данным, 500 (по неофициальным – не менее 1500) “классово враждебных элементов”. Ни в чем не повинных офицеров царской армии со связанными руками загоняли на баржи и топили в Финском заливе…»
Ольга сложила газету.
– Это страшно… Но кто эти люди, эти палачи и изуверы? Я родилась и выросла в России. Я никогда не видела здесь таких людей…
Брюс встал и прошелся по полутемной комнате.
– Это интересный вопрос… Во время исторических катаклизмов со дна поднимается муть. Среди большевистских лидеров есть международные авантюристы, такие как Троцкий, Карл Радек, Бела Кун… Любопытно, что среди рядовых чекистов так называемых профессиональных революционеров немного. По большей части это недоучившиеся студенты, неудачливые предприниматели, есть среди них психически неуравновешенные люди, а то и прямые уголовники. Немало среди них евреев. Оно и понятно, евреи всегда были наиболее униженным и ограниченным в правах национальным меньшинством в России. Почти ничем не ограниченная власть выплеснула наружу годами подавлявшееся стремление к возмездию…
Последний раз Брюс появился в доме на Сивцевом Вражке рано утром в конце сентября. Постучал в дверь и вошел, не дожидаясь приглашения. Ольга и Фекла кормили Вадима.
– Ольга Ивановна, соберите ребенка, одевайтесь сами и поехали на вокзал. В чемодан положите только самое необходимое. Машина ждет у подъезда. Поезд на Гельсингфорс отходит через час.
Ольга растерялась.
– А как же…
– Билеты и визы в этом конверте.
Брюс положил на стол большой желтый пакет.
– Я жду вас в машине.
Рижский вокзал был оцеплен солдатами в папахах с красными звездами. Латышские стрелки плохо понимали по-русски и не пропускали никого. Брюс провел Ольгу каким-то боковым ходом, и они вышли прямо на перрон. Их вагон был почти пуст. Их встретил старорежимный проводник с бляхой. Брюс что-то сказал ему, сунул в руку несколько бумажек. Проводник взял под козырек:
– Будет исполнено, ваше благородие.
Брюс сжал Ольгину руку.
– Да храни вас Бог, Ольга Ивановна! Даст Бог, увидимся…
Когда на следующее утро поезд остановился в Петрограде, в вагон вскочил мальчишка с пачкой пахнувших дешевой краской газет:
– Па-аследние новости! Заговор Антанты провалился! Посольства Англии, Франции и Америки в Москве и Питере взяты штурмом Красной гвардией! Убитые и раненые! Главный заговорщик, капитан Брюс, под стражей! Па-аследние новости!..
Ольга развернула газету, но читать не смогла. Газета дрожала в руках, и глаза застилали слезы. Она закрыла глаза и попыталась вспомнить слова молитвы, которой в детстве ее научила бабушка.
5
Григорий Осипович Леви, родился в Москве 1 августа 1888 года, постоянно проживает в Ванве, в доме 65 по улице Потэна, департамент Сена, Париж.
До Ренаты Штайгер продолжительных романов у Григория не было. Но небольшие интрижки случались постоянно. К ним он не стремился, они получались сами собой. Женщинам он всегда нравился, с ранней молодости. С возрастом он посолиднел, прибавил в весе, в волосах появилась благородная седина. Но он был по-прежнему обаятелен и смешлив.
Знакомился с женщинами он легко – по большей части это были молодые русские женщины, страдавшие от неуверенности и одиночества. Григорий ухаживал красиво. Приглашал в недорогие рестораны. Умел успокоить, ввернуть комплимент.
– Не беспокойтесь… Все образуется с вашими-то данными…
Встречались они обычно в небольших отелях в пригородах. После нескольких свиданий Григорий умело прекращал связь, грозившую стать серьезной.
Все изменилось после того, как Союз за возращение приобрел помещение на улице де Бюси. Это был целый этаж в пятиэтажном доме на пешеходной узенькой улочке, в самом центре Шестого округа, протянувшейся от чопорной улицы Мазарини до вечно оживленного бульвара Сен-Жермен. Деньги на наем помещения и другие расходы официально приходили из МОПРа – общества поддержки мировой революции. Не обошлось без содействия советского посольства: оно тут же, неподалеку – в особняке 18-го века на рю де Гренель. А деньги в Союзе крутились немалые. Союз выписывал множество советских газет и журналов. Здесь читали стихи и лекции приезжие советские знаменитости – Бабель, Тихонов, Кольцов, каждую неделю – советские фильмы: «Свинарка и пастух», «Веселые ребята»… А вскоре стали выпускать и свой журнал с обложкой в цвете: «L’URSS en action».
Григорий не занимал в Союзе официальной должности, но делал практически все.
Подписывал векселя, заказывал газеты, выписывал фильмы и редактировал журнал. Привлек семью. Вадим корпел над еженедельными обзорами новой советской прозы. Ольга переводила стихи Лени Пустырника и Оси Манделя. Как-то раз в журнале поместили собственные Ольгины стихи – она пробовала писать по-французски. Это был цикл стихов памяти Маяковского. Напечатали их под псевдонимом. Корреспондент милюковских «Русских ведомостей» пронюхал и написал разгромную статью – до того времени эмигрантская пресса Союз просто игнорировала. После этой статьи дорога Ольге в «большую» русскую печать была закрыта навсегда.
В квартире на улице де Бюси было множество комнаток – больших и маленьких. В одной из них Григорий оборудовал личный кабинет с удобным диванчиком и ванной. Он иногда оставался там на ночь, если засиживался со срочной работой. Туда же он теперь приглашал дам – обычно кого-нибудь из молодых посетительниц. Знаки внимания Григорий принимал не бескорыстно, старался помочь, чем только мог. Сотрудники знали о слабостях Григория, но его любили, и все прощалось.
А посетителей в Союзе было много. В те годы во Франции было не меньше миллиона русских, и благополучно устроиться на чужбине удалось очень немногим. Григорий с грустью наблюдал, как быстро распадалось великое добровольческое братство, казалось, навеки спаянное в огне Гражданской войны…
Он помнит и никогда не забудет ту клятву, какой поклялись они, добровольцы, в декабре 1917-го… «Забыть про родной дом, забыть про родных и близких, не щадить жизни своей, всю ее положить на алтарь Отечества, за честь и достоинство, за Россию, единую и неделимую…»
Он помнит и никогда не забудет ту раннюю весну 1918-го, так отчетливо, как если бы это было вчера.
В марте, после мягкой зимы на Дону пошли затяжные дожди, и чернозем размок. Люди и кони брели в густом холодном тумане, вязли в тяжелой грязи. А потом похолодало, подули зимние ветры, пошел мокрый снег, залепил глаза и застелил все вокруг. А однажды утром грянул мороз, сковал землю, покрыл ее ледяной коркой, льдом обросли шинели солдат и крупы лошадей. И поползли они, как снежные привидения, среди бесконечной белой мглы в свой великий Ледовый поход.
С севера красные, с юга красные, сжимает кольцо красный поручик Сиверс. Силы добровольцев ничтожны, всего две тысячи штыков да казачий отряд 400 сабель. А у красных – силы немереные, и свежие части подходят и подходят из России. Белое войско тает. Не поддержало их казачество, отсиживаются казачки по хуторам и станицам, ждут, чья возьмет. А в Ростове по бульварам гуляют штабные офицеры, забавляются с веселыми девицами, пьянствуют по ресторанам, просаживают в казино казенные денежки. И все – кто при делах, кто в отпуске, кто от мнимых ранений лечится. На исходе у добровольцев продовольствие и медикаменты. Пошли с шапкой к буржуазии и купечеству. Помогите, господа хорошие! Большевики придут, оберут вас до ниточки, да и самих в расход пустят! Сожалеем-с, ничем помочь не сможем, времена тяжелые… Сами с хлеба на квас…
У добровольцев одна тактика – только вперед, только наступать! Людей мало. Лежат в цепи друг от друга в пятидесяти, а то и в ста шагах. Бьют с флангов. Выберут слабые места, соберутся в кулак, и – «Взвод – залпом пли!». И в штыковую. А в центре работают пулеметы. А как пробьют в обороне бреши, всей цепью – вперед с оркестром! И редко кто устоит! Бегут красные, сдают обоз. В конце марта вырвались из окружения – ушли за Дон.
Вот тогда и сложилось их братство. Брат за брата, сын за отца. Все мы – одна семья! Сколько из нас осталось?.. Балагур Блохин – убит под Курском… Двоюродный брат Юра, ему не было и двадцати, – заколот в штыковом бою под Перекопом… Молчаливый штабс-капитан Гольцов – растерзан под Симферополем…
– Господа! Фронт прорван. Полк порублен. Красные будут на станции самое позднее через час…
Григорий проводит платком по вспотевшему лбу. У него озноб. Противно стучат зубы о стекло стакана. Глаза покрывает пелена. Как тогда… Когда он лежал в тифозном бреду на госпитальном судне на рейде у Севастополя…
Перед ним проходят десятки лиц. На каждого составляет анкету. Фамилия: Иванов… Петров… Сидоров… Дата рождения: 1890-й… 1900-й… 1903-й… Где служили: Семеновский полк… Михайловский полк… Студент Политехнического… Последнее место работы: завод «Крезо»… «Ситроен»… Шофер такси… Теперешнее положение: Безработный… Безработный… Безработный… Семейное положение: жена, двое детей… Ваш адрес и, если есть, телефон… Прочитайте и распишитесь… Вот брошюра… Российский Евразийский Союз. Наши задачи… Заявление о вступлении… Нет, никаких обязательств с вашей стороны… И вот… Заявление о восстановлении советского гражданства… Ждите… Мы вас вызовем…
Раз в неделю анкеты просматривает Вассерман. Он появляется часов в шесть, когда в Союзе, кроме Григория, никого нет. Проходит в его кабинетик, Григорий закрывает дверь на ключ. Вассерман внимательно просматривает анкеты. Что-то отмечает, что-то записывает автоматической ручкой в тетрадке. Григорий не сводит взгляд с Вассермана. На вид тому лет пятьдесят. Усы с проседью. Умные карие глаза за узкими стеклами очков. Типичный учитель из провинциальной гимназии. Говорит с едва заметным малороссийским акцентом.
– Неплохо, неплохо, Григорий Осипович. Продолжайте в том же духе. Вплоть до новых указаний…
– А как там с моим докладом? – осторожно интересуется Григорий.
– Доклад изучают. Ждите… Не смею отвлекать… До встречи!
Вассерман протягивает сухую руку. В дверях на минуту задерживается:
– Очередной перевод выслан вчера.
Новые и новые лица… Почти исключительно молодые мужчины. Женщины приходят редко. Рената Штайгер заглянула под вечер, когда Григорий уже собирался уходить – особых дел у него в тот день не было.
Сперва Григорий на нее не обратил внимания. Не в его вкусе – маленькая брюнетка с голубыми глазами. Шляпа надвинута на лоб. Говорит, мешая русские и французские слова.
– Мой муж… арестован в России… Помогите…
Григорий и Рената сидят на веранде маленького ресторанчика на углу бульвара Сен-Жермен. Григорий кивнул знакомому официанту, и перед ними появились бокалы с коньяком. Рената пьет коньяк маленькими глоточками. Ее речь становится более связной.
– Мой муж… Серж Викто?р…
Так начались роман Григория с Ренатой Штайгер и его вовлеченность в странное дело ее мужа, Сержа Викто?ра, урожденного Сергея Викторовича Веклича…
Григорий открывает папку, которую ему передала Рената. С фотографии на него смотрит блондин лет тридцати – правильные черты лица, застенчивая улыбка. Григорий просматривает бумаги, вырезки из газет. Перед ним проходит жизнь идеалиста, чем-то отдаленно напоминающая его собственную. Сергей Викторович Веклич. Родился в Бельгии в 1903 году. Родители – профессиональные революционеры, народовольцы. С 1917 года в России. В 1921 году вступил в партию, сотрудник Третьего Интернационала. Принимал участие в организации Французской компартии, активно способствовал проведению линии Третьего Интернационала. В дискуссии о профсоюзах 1924 года поддерживал позицию Троцкого и левых. Был временно исключен из партии в 1926 году и восстановлен в следующем, 1927-м, после того как «разоружился» и публично отмежевался от левой оппозиции. С тех пор оппозиционной активности не проявлял. В начале 30-х годов опубликовал в Брюсселе несколько романов под псевдонимом Серж Викто?р. Это были семейные хроники о судьбах русских революционеров на рубеже веков. Романы имели умеренный успех.
По заданиям Третьего Интернационала несколько раз в год объезжал столицы европейских государств, принимал участие в выправлении линий компартий, уезжал в Москву за новыми инструкциями. С Ренатой Штайгер Серж познакомился весной 1930 года во время инспекционной поездки в Швейцарию. В то время Рената, учительница младших классов из Лозанны, представляла малочисленную промосковскую фракцию Швейцарской партии труда. Второй раз они встретились в следующем году, на первомайском параде в Москве. И там же, в Москве, они поженились. Сблизили их революционная идеология и романтическое видение мира. Свой брак они зарегистрировали в Краснопресненском загсе. Отпраздновали свадьбу там же неподалеку, в только что открытой фабрике-кухне. Собралось довольно много молодых коммунистов – пили клюквенный морс, пели революционные песни, произносили здравицы на всех языках мира. Их почтил кратковременным присутствием товарищ Карл Радек. Вынул вонючую трубку изо рта и произнес остроумную речь по-немецки.
Серж последний раз отбыл в Москву в январе 1935-го. И исчез. На письма и телеграммы не отвечает. Рената несколько раз пыталась дозвониться по номерам, которые оставил ей Серж. Бесполезно. В трубке раздавались лишь протяжные гудки…
Григорий еще раз просматривает страницы.
– Я попробую вам помочь. Встречаемся ровно через неделю. Здесь.
Свои обещания Григорий всегда выполнял. На следующей встрече с Вассерманом он как бы невзначай спросил:
– Что вы знаете о Серже Викто?ре?
Вассерман насторожился.
– Кто вас надоумил? Жена?
Григорий неопределенно промычал.
Вассерман закурил длинную папиросу.
– Конечно, жена. Она обила пороги полпредства. Пишет письма во все инстанции…
– Что ей сказать? – наигранно небрежно спросил Григорий.
– Пусть его забудет. Чем скорее, тем лучше.
– Это так серьезно?
– Это очень серьезно.
Вассерман раздавил папиросу в пепельнице и несколько раз прошелся по узкому кабинету Григория.
– Я вам не должен этого говорить. Но скажу. По дружбе. – Губы Вассермана скривились в подобии улыбки. – Веклич был агентом Троцкого. Возил спрятанные в каблуках инструкции Зиновьеву и Радеку. Сколачивал фронт единой оппозиции.
В кабинете наступила гнетущая тишина. Вассерман закурил новую папиросу.
– Он пойман с поличным. Дает признательные показания…
– Нет, нет, нет! – Рената оттолкнула Григория, выскользнула из постели и стала быстро одеваться.
Их связь продолжалась уже неделю, встречались они каждый раз в новом отеле. Началось с той самой встречи в ресторане на бульваре Сен-Жермен. В ответ на немой вопрос Ренаты Григорий понес какую-то околесицу:
– Я навел справки. Обещали содействовать. Все образуется. Явное недоразумение… Месяц, самое большее – два…
Рената выскочила из ресторана. Григорий бросил на стол стофранковую купюру и посеменил вслед за ней. Рената рыдала, прижавшись лицом к сухой коре каштана.
– Вы лжете… вы лжете, как и все…
Григорий обнял Ренату за плечи, и она прижалась к нему всем телом. Потемнело, пошел теплый дождь, и вдали, за Монмартром грянул гром. Они вбежали в какой-то отельчик, и портье, не отрываясь от «Пари-суар», протянул Григорию ключ. Поднялись по узкой лестнице на верхний этаж, скрылись в комнатке, которую целиком занимала огромная кровать, стали срывать с себя мокрую одежду. А в закрытые ставни стучал мелкий парижский весенний дождь…
…Григорий и Рената сидят в маленьком прокуренном зале. Это мюзик-холл АВС на Больших бульварах. Медленно гаснет свет. На сцене за тюлевым занавесом появляются фигуры оркестрантов. Звучат знакомые всем мелодии парижских песенок. Жидкие аплодисменты. Свет гаснет вновь, и оркестр исчезает. И ослепительный луч прожектора вырывает из темноты яркий квадрат, и в этом квадрате – женская фигурка. Короткое платье, непропорционально большое лицо с черными пятнами глаз, и огромная трещина рта. Взрывается оркестр, и, заглушая оркестр, женщина выкрикивает слова, от которых по спине пробегает дрожь.
J’ai r?vе de l’еtranger
Et, le cCur tout dеrangе
Par les cigarettes,
Par l’alcool et le cafard,
Son souvenir chaque soir
M’a tournе la t?te
Mais on dit que, pr?s du port,
On a rep?chе le corps
D’un gars de marine
Qui, par l’amour dеlaissе,
Ne trouva pour le bercer
Que la mer c?line…[6 - Я грезила о чужестранце,/Сердце мое разбито,/Истерзано сигаретами, алкоголем и тоской./Каждый вечер голова у меня кружилась./Воспоминания о нем…/ Но говорят, возле порта/ Выловили тело какого-то моряка…/ Его любовь не нашла ответа,/И только море, как колыбель, убаюкало его… (фр.)]
Рената наклонилась и тихо сказала Григорию:
– Эта песня про таких, как мы.
Григорий сжал ее руку.
Григорий закрыл глаза, и ему припомнилось последнее выступление Ольги в доме у мецената Фодаминского. На Ольге было длинное, давно не стиранное платье, а в руке какое-то подобие черного веера. Держалась Ольга надменно, щурила близорукие, уже почти не видящие глаза, не отвечала на поклоны. Стихи читала невнятно и монотонно, как заводная кукла. Гости вежливо хлопали и норовили незаметно выскочить через запасную дверь в дождливую зимнюю парижскую ночь…
– Нет, нет, нет! Отказаться от Сержа, предать наши идеалы!..
Григорий пополз за Ренатой на коленях, удержал ее в дверях, стал целовать ей ноги.
– Не уходи, Рената! Мы что-нибудь придумаем. Мы его спасем…
Рената не ушла. Она опустилась на колени рядом с Григорием, прижала к груди его голову.
– Я спасу его сама. Я все уже придумала…
В тот раз они оставались в отеле весь вечер и всю последующую ночь. Почти непрерывно занимались любовью и пили ледяное шабли, которое им приносил, осторожно постучавшись в дверь, официант из бара. А под утро, когда проступил свет в щелках жалюзи, Рената поведала Григорию свой план спасения писателя Сержа Викто?ра, которому, при всей его очевидной фантастичности, было суждено увенчаться успехом.
