«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

В конце марта – начале апреля 1939 года Советский Союз повторил свои предложения, дополнив их предложением об уступке финнами опрделенной территории на Карельском перешейке (разумеется, в обмен на большую территорию в Советской Карелии) [73; 75]. Маннергейм вновь высказался за принятие советских предложений, но его мнение финские лидеры не учли [73; 75], [63; 234].

Заметим, что описываемые события происходили ещё до заключения пакта Молотова-Риббентропа.

Так же вспомним, что, ведя переговоры с англичанами и французами с апреля 1939 года, Советский Союз постоянно выдвигал в список гарантируемых стран Финляндию.

Всё это с неоспоримой ясностью свидетельствует о том, что СССР заботился об обеспечении безопасности своих северо-западных рубежей, а вовсе не хотел захватить Финляндию, как ныне нас стараются убедить.

Но переговоры с англичанами и французами зашли в тупик. Советский Союз подписал договор о ненападении с Германией, а к нему – секретный дополнительный протокол, по которому Финляндия, наряду с республиками Прибалтики, оказывались в советской сфере интересов.

Как уже говорилось, 28 сентября 1939 года между СССР и Эстонией был заключен договор о взаимопомощи, в соответствии с которым на территорию республики вводились советские войска. Советскому Союзу так же предоставлялось право на размещение гарнизонов и сооружение военно-морских баз в Палдиски, Хаапсалу, на островах Эзель (Сааремаа) и Даго (Хийумаа) [63; 231]. Южный берег Финского залива стал более-менее защищен. Оставалась проблема северного берега.

5 октября 1939 года Молотов сделал предложение финнам прислать в Москву делегацию для переговоров. Переговоры намеревался вести лично Сталин. Это говорит о той значимости, которую придавали в советском правительстве «финскому вопросу». Ведь даже с немцами в августе и сентябре 1939 года переговоры вел Молотов.

Финны весьма своеобразно отреагировали на советское приглашение. 6 октября финская армия начала выдвигаться к границе с СССР. 10 октября началась эвакуация жителей из приграничных районов. 11 октября, в день, когда финская делегация прибыла в Москву, в Финляндии была объявлена мобилизация резервистов. За тот месяц, что шли переговоры, Хельсинки увеличили свою армию до 500 тыс. человек [56; 16].

Переговоры начались 12 октября. Советская сторона сформулировала свои предложения: СССР и Финляндия заключают локальный договор о взаимопомощи в деле совместной обороны Финского залива. Финляндия сдает в аренду СССР сроком на 30 лет часть мыса Ханко для организации на ней советской военно-морской базы, уступает принадлежащую ей часть полуострова Рыбачий и ряд островов в Финском заливе, а так же отодвигает границу на Карельском перешейке до линии Маннергейма с тем, чтобы расстояние от советско-финской границы до Ленинграда увеличилось до 70 км. В качестве компенсации Советский Союз предлагал гораздо большие по площади районы в Восточной Карелии (возле Реболы и Порос-озера; это как раз часть тех земель, которые финны так старались захватить в 1918-1922 гг.) [63; 231-233]. Общая площадь территорий, переходящих от Финляндии к СССР, составила бы 2761 кв. км, а от СССР к Финляндии – 5529 кв. км, т.е. в два раза больше [63; 233].

Переговоры шли довольно тяжело. Дважды они прерывались: 14 октября (с возобновлением 23 октября) и 24 октября (с возобновлением 3 ноября). Закончились они безрезультатно 9 ноября, а 13 ноября финская делегация покинула Москву. Советская сторона проявила в ходе переговоров достаточную гибкость, продемонстрировала свое желание идти на компромисс (до определенных пределов, конечно). Финны же заняли позицию жёсткую. Как верно заметил Ю.И. Мухин, именно финская сторона «вела переговоры с позиции силы». [56; 12].

В самом начале переговоров Советский Союз снял свое предложение о заключении договора о взаимопомощи, т.к. финны заявили о категорическом отказе от этого договора. По сути, в повестке дня оставались вопросы мыса Ханко и границы на Карельском перешейке. Надо заметить, что мысу Ханко, а точнее – защищенности северного берега Финского залива, советское правительство уделяло внимание даже большее, чем защищенности собственно Ленинграда. Сталин, оставив в стороне издевательское согласие финнов о «передвижке» границы на перешейке всего на 10 км вместо запрашиваемых Советским Союзом примерно 40 км (т.е. наша сторона готова была в этом вопросе к обсуждению и принятию взаимоприемлемого решения), сосредоточился именно на мысе Ханко. И уж чего он только финнам не предлагал! И разнообразные компенсации, и наивыгоднейшие для Финляндии торговые договоры [56; 11]. В ответ на категорическое заявление финнов, что чужую военную базу они на своей территории не потерпят, предложил выкопать поперек мыса Ханко канал, и сделать базу островом, предлагал купить на мысе кусок земли и этим сделать территорию советской. Наконец, получив отказ, предложил финнам купить несколько мелких необитаемых островов у мыса Ханко, о которых многие политики в Хельсинки даже не слышали. Все тщетно [56; 11].

Член финской делегации В. Таннер так вспоминал последний день переговоров (9 ноября 1939 года):

«Сталин указал на карте остров Руссарё: «Может быть, вы уступите хотя бы его?»

Как предписывали наши инструкции, мы ответили отрицательно.

«Тогда, похоже, ничего не выйдет. Ничего не выйдет», – сказал Сталин» [63; 237].

Т.е. советская сторона в конце переговоров ограничивала свои требования передачей всего одного (!) острова в Финском заливе и готова была обсуждать место прохождения границы на Карельском перешейке. Вот и обвиняй после этого Советский Союз в том, что он выдвигал Финляндии абсолютно неприемлемые требования, наносящие «страшнейший» ущерб её безопасности и суверенитету. С другой стороны, видно, что войны с финнами в Москве не хотели. Пойди Хельсинки навстречу минимальным предложениям Советского Союза, и никакой войны и не было бы. А это, в свою очередь, развенчивает миф об агрессивных русских устремлениях в отношении Финляндии.

Справедливости ради надо заметить, что не все финские политики проявляли чрезмерную «горячность» в отрицании советских предложений.

В принципе, склонен к компромиссу с СССР был глава финской делегации на переговорах Ю. Паасикиви, но его ограничивали жесточайшие инструкции, данные правительством Финляндии [63; 234-235].

Ещё 16 октября, во время совещания в Государственном совете, посол в СССР Ирьё-Коскинен высказал мнение, что если удовлетворить разумные оборонные требования правительства СССР, то война не вспыхнет [63; 235]. Его поддержал Маннергейм, заметив, что если Россия удовлетворится границей в 70 км от Ленинграда, то военные смогут разработать соответствующие предложения [63; 235]. Высказавшись против сдачи в аренду Ханко, маршал предложил альтернативный вариант. Сам Маннергейм позже написал в своих мемуарах об этом своем предложении следующее:

«Компромисса, пожалуй, и добились бы, пожертвовав некоторыми островами. В этой связи я назвал в качестве возможного объекта переговоров остров Юссарё, расположение которого предлагало русским хорошие условия к взаимодействию с фортами острова Найссаар (в 10 км к северу от Таллина – И.Д., В.С.), прилегающего к южному побережью Финского залива» [63; 235].

Позже Маннергейм высказался за передачу Советскому Союзу островов у мыса Ханко, о чем Сталин просил финнов на заключительной стадии переговоров. Причем, Маннергейм охарактеризовал это предложение русских, как значительную уступку с их стороны [63; 236].

Финского главнокомандующего трудно назвать другом Советского Союза, но ни он, ни другие здравомыслящие политики в Хельсинки не склонны были видеть в требованиях СССР предлог для развязывания агрессивной войны с Финляндией. Напротив, они признавали разумность советских предложений с оборонной точки зрения и отмечали готовность русских идти в переговорах на компромисс.

Увы, к компромиссам было не готово руководство Финляндии, и дело закончилось войной.

Примечательно, что после того, как финская делегация, покидая СССР, пересекла границу, финские пограничники устроили ещё одну вооруженную провокацию, обстреляв советский пограничный пост [63; 238].

Мы не будем описывать ход финской кампании Красной Армии. Сейчас стали выходить хорошие работы, освещающие этот вопрос (например, из последних – книга Б. Иринчеева «Оболганная победа Сталина. Штурм линии Маннергейма», М., 2010). Интересующихся отсылаем к ним. Здесь лишь заметим, что война для нас была хоть и короткой (30 ноября 1939 г. – 12 марта 1940 г.), но довольно тяжелой. Время было зимнее, местность благоприятна для обороны и очень проблемна с точки зрения наступления, финская оборона – подготовлена. Финны были мужественными воинами и дрались жестоко, упорно и умело. Маннергейм командовал своей армией довольно искусно. Тем не менее, после того как Красная Армия в конце февраля 1940 года, прорвала линию Маннергейма, финны запросили мира. 12 марта в Москве был подписан мирный договор на советских условиях. СССР получил право строительства военно-морской базы на полуострове Ханко. Вместо территории до линии Маннергейма на Карельском перешейке у финнов забрали весь перешеек с городом Випури (Выборгом). Границу почти на всем протяжении двинули в глубь Финляндии. В целом, к СССР отошли территории площадью около 40 тысяч кв. км [56; 16], [63; 250]. Это вместо менее 3 тыс. кв. км, которые Советский Союз просил на переговорах. Причем, естественно, что на этот раз Финляндии никто никаких территориальных и денежных компенсаций не предлагал. Когда Ю. Паасикиви завел речь насчет компенсации за передаваемую территорию, вспомнив, что Петр I заплатил Швеции по Ништадскому миру 2 млн. талеров, Молотов иронично заметил: «Пишите письмо Петру Великому. Если он прикажет, то мы заплатим компенсацию» [63; 251]. Да, Молотов был не только «железным» наркомом, но и человеком с хорошим чувством юмора.

Более того, СССР потребовал выплаты компенсации себе в размере 95 млн. рублей. Финляндия также должна была передать СССР 350 морских и речных транспортных средств, 76 локомотивов, 2 тысячи вагонов, значительное число автомобилей [63; 251].

В целом, Ю.И. Мухин верно назвал советско-финскую войну «лекарством от глупости». Финны действительно совершили огромную глупость, начав противостояние с Советским Союзом. Могли получить сплошные выгоды: приращение территории, большие денежные компенсации19, торговые преференции, защиту советских вооруженных сил. Вместо этого получили сплошные убытки: потерю территорий, значительное количество убитых и раненых,20 урон экономике страны и крупные финансовые потери.

Правда, одной «инъекции лекарства» для финнов оказалось недостаточно. Потребовалась вторая. В ходе войны 1941-1944 годов финны потеряли ещё больше и только тогда «излечились».

В рамках рассматриваемой темы нам, конечно же, интересна реакция Берлина на действия Советского Союза в отношении Финляндии. «Демократические» авторы Рапопорт и Геллер, например, пишут, что «немцы спокойно отнеслись к аннексии … Карельского перешейка» [63; 191]. Так ли это? Мы уже не раз убеждались, что с «пламенными демократами» надо держать ухо востро, и тщательнейшим образом проверять их утверждения (ибо «соврут – недорого возьмут»).

Формально Рапопорт и Геллер правы. Действительно, по видимости, Берлин отнесся к советско-финской войне спокойно. Только вот было это спокойствие спокойствием человека, которого сильными ручищами схватили за глотку, и он не может ни закричать, ни вырваться.

Совершенно верно утверждение тех авторов, которые отмечают, что война СССР с Финляндией была невыгодна для Германии. Так М.И. Семиряга выделяет две причины этой невыгодности:

«… была бы затруднена доставка стратегического сырья из Швеции и Финляндии (в Германию – И.Д., В.С.), и на войну отвлекались бы ресурсы Советского Союза, предназначенные для экспорта в Германию» [73; 94].

Вторую причину, выделенную М.И. Семирягой, мы полностью относим к «правдоискательскому» бреду, модным нынче реминисценциям на тему советско-германского военно-политического союза. Ниже будет показано, что торговые отношения с СССР никогда не играли для рейха решающей роли (впрочем, об этом можно и так догадаться, раз уж нацисты потом целых четыре года с СССР воевали).

А вот первую причину М.И. Семиряга указал правильно. Шведская железная руда и финские никель, медь, молибден, были очень важны для германской военной промышленности.

К этому надо добавить, что Гитлер рассматривал Финляндию в качестве стратегического партнера. Война последней с СССР могла привести к потере этого партнера. И дело здесь не только в том, что боевые действия Советского Союза против финнов имели шанс развиваться весьма успешно, и какая часть Финляндии оказалась бы в этом случае оккупированной Красной Армией, предсказать было трудно, но и в том, что в конфликт могли вмешаться Англия и Франция и ввести свои войска в Финляндию.21А в этом случае прощай и стратегический партнер, и стратегические военные поставки.

Поэтому ещё 7 октября 1939 года германский посланник в Хельсинки Блюхер получил из Берлина категорические инструкции, суть которых сводилась к тому, что рейх не должен вмешиваться в русско-финские противоречия, но должен всячески стремиться к установлению между Финляндией и Россией добрых отношений [73; 94].

Когда война началась, министерство иностранных дел Германии ещё раз разъяснило позицию, которой следовало придерживаться германским дипломатическим миссиям:

«Еще несколько дней назад при разумной политике Финляндия могла бы договориться с Советским Союзом; обращение Финляндии в Лигу Наций стало негодным средством для разрешения проблемы; финны отвергали русские предложения прежде всего из-за давления Англии и Скандинавских стран; следует обращать внимание на особую ответственность Англии за развязывание советско-финляндской войны; Германия в этих событиях не участвует; в разговорах следует проявлять симпатию к русской точке зрения и не одобрять действий Финляндии» [73; 94].

В общем, у немцев другого выхода просто и не было. Имея фронт на Западе, они ни ссориться с СССР не хотели, ни оказать финнам действенную поддержку не могли. Пришлось примириться с тем, чему противодействовать не было никакой возможности.

Однако вот маленькая, но весьма показательная деталь. 13 февраля 1940 г. Риббентроп предложил Блюхеру выяснить возможность секретной встречи в Берлине советских и финских представителей. Финны отклонили это предложение [73; 95]. Зато в начале марта 1941 года, когда линия Маннергейма была прорвана, и развернулись бои за Выборг, правительство Финляндии само обратилось в Берлин с просьбой повлиять на Советский Союз, чтобы он отказался от Выборга и территории северо-западнее Ладожского озера. Блюхер рекомендовал поддержать эту просьбу финнов, так как в интересах Германии было, чтобы такой важный порт и промышленный центр, как Выборг, оставался у финнов [73; 95].

Вот как оказывается! Для каких же целей Германии понадобился порт Выборг? Думаем, догадаться не сложно. После этого всякие разглагольствования на тему «спокойной реакции» Берлина на действия СССР против Финляндии, дружественной позиции, занятой Германией по отношению к Советскому Союзу в ходе конфликта, можно и прекратить. Давайте всё-таки делать так, чтобы «мухи были отдельно, а котлеты отдельно». Профессиональные историки, обладающие всем объемом знаний о событиях той эпохи, вполне в состоянии отделить вынужденные маневры дипломатов и всяческую дипломатическую риторику от подлинных интересов и целей сторон. Поэтому со стороны профессиональных исследователей просто неприлично в угоду политической конъюнктуре выдавать внешнюю видимость за суть явлений. Что же касается журналистов и публицистов, то им «журналистово и публицистово». За то им и деньги платят, чтобы кричали погромче. Разумным людям только надо решить, стоит ли их слушать или нет.

Разгромив Францию и загнав Англию на её остров, убедившись, что последняя никаких активных действий на континенте предпринять не в состоянии, Гитлер получил реальную возможность оградить германские интересы в Финляндии. Другими словами, проводить ту политику в отношении этой страны, к которой он в действительности стремился. Уже 22 августа 1940 года начальник штаба Сухопутных войск Германии Ф. Гальдер записал в своем дневнике:

«… Рёссинг (военный атташе в Финляндии) доложил о состоянии финской сухопутной армии, насчитывающей 16 дивизий. Перемена отношения фюрера к Финляндии. Помощь Финляндии вооружением и боеприпасами. Переговоры о разрешении прохода двум горным дивизиям по приморской дороге в Киркенес (это в Норвегии – И.Д., В.С.)» [63; 431].

Слова Гальдера нужно понимать правильно – фюрер не стратегические воззрения на Финляндию и её роль изменил (таковые у него, судя по всему, были постоянными), а тактические. По мнению Гитлера, настало время действовать в Финляндии активно.

12 сентября 1940 года в Хельсинки было подписано соглашение о транзите немецких войск через территорию Финляндии. 21 сентября в финский порт Вааса на побережье Ботнического залива начали прибывать немецкие транспорты с войсками и оружием. Большая часть войск далее следовала в Норвегию, но часть их так и осталась в Финляндии [63; 431]. Примерно в это же время начались интенсивные контакты между генеральными штабами обеих стран, которые в мае 1941 года закончились согласованием плана совместных операций в войне против СССР [63; 433-434].

В ноябре 1940 года во время визита В.М. Молотова в Берлин, финский вопрос стал чуть ли не основным камнем преткновения между германской и советской сторонами. Молотов, упирая на то, что Финляндия входит в советскую сферу влияния, настаивал «на окончательном урегулировании финского вопроса». Что понимал советский наркоминдел под «окончательным урегулированием» сказать трудно. Сейчас однозначно утверждается, что Советский Союз хотел оккупировать всю Финляндию. В принципе, Молотов сам дал повод для таких утверждений, ибо в ответ на неоднократные вопросы Гитлера, как, собственно, Советский Союз представляет себе это урегулирование, ответил, что «в тех же рамках, что и в Бессарабии, и в соседних странах». [73; 37]. Какая удобная формулировка для всех нынешних «правдоискателей»! Оккупация! СССР хотел захватить Финляндию! Но извольте, господа хорошие. Что подразумевается под соседними странами? «Латвия, Литва, Эстония», – не задумываясь, однозначно отвечают «правдоискатели». Но разве между судьбой Латвии, Литвы, Эстонии с одной стороны и судьбой Бессарабии – с другой можно ставить знак равенства? Первые были независимыми государствами и вошли в состав СССР по решению законно избранных органов власти. Бессарабия была составной частью Румынии, захваченной ей у России в период гражданской войны. Её захват Советская Россия никогда не признавала юридически, считая границу с Румынией всего лишь демаркационной линией. Итак, Бессарабия – всего лишь часть Румынии к 1940 году. Её вхождение в состав СССР не оформлялось никакими референдумами, решениями органов народного представительства и прочее. Советский Союз попросту вернул своё, по всем законам ему принадлежащее.

Так что хотел Советский Союз, имея в виду Финляндию? «Оттяпать» от неё часть или захватить её полностью? Где они, эти рамки, существование которых продекларировал Молотов?

Быть может, Молотов имел в виду совсем не это. Вот его ответ на первый вопрос Гитлера, касающийся «урегулирования финского вопроса»:

«Всё будет в порядке, если финское правительство откажется от своего двусмысленного отношения к СССР, и если агитация населения против России… будет прекращена» [73; 37].

А вот одно из условий, на которых Советский Союз соглашался принять проект пакта Четырех держав (Германия, СССР, Италия, Япония), предложенный Гитлером во время визита Молотова в Берлин:

«1. Германские войска должны немедленно покинуть Финляндию, входящую в советскую зону влияния, а Советский Союз со своей стороны гарантирует мирные отношения с ней и защиту в этой стране германских экономических интересов» [73; 38].

Положа руку на сердце, можно ли на основании вышеприведенных высказываний Молотова и условий, выдвигаемых советской стороной, говорить о реальных намерениях СССР в отношении Финляндии? С уверенностью можно утверждать одно – СССР хотел видеть в Финляндии дружественное государство, на территории которого не было бы войск ни одной третьей державы (в частности, Германии). Линия, которую СССР вел в отношении Финляндии, начиная с 1944 года, косвенно это подтверждает. Наша страна не захватила Финляндию полностью, не стала насаждать в ней просоветский режим, но постаралась сделать все, чтобы отношения с этой страной носили добрососедский характер.

Зато Гитлер на ноябрьских переговорах с Молотовым в полной мере продемонстрировал, что не потерпит более никаких ущемлений интересов рейха в Финляндии и шире – в Скандинавском регионе. Дискуссию о Финляндии с советским наркоминделом он вел на повышенных тонах, чуть ли не срываясь в истерику. Фюрер заявил, что он не допустит никакой новой войны в районе Балтики, так как эта новая война даст англичанам и повод, и возможность для вмешательства, создаст угрозу поставкам в Германию шведской руды и финского никеля и леса [75; 65], [73; 37]. По мнению Гитлера, «все стратегические требования России были удовлетворены её мирным договором с Финляндией» [73; 37].

В пору задаться вопросом: «Если бы у Гитлера была возможность высказать все эти претензии Советскому Союзу не в ноябре 1940 года, а в октябре-ноябре 1939 г., то упустил бы он такую возможность?» Речь здесь идет, конечно, не о чисто технической возможности (т.е. проведении советско-германских переговоров в тот момент), а о весомости претензий, способности противостоять действиям Советского Союза в данном регионе. Ответ очевиден: если бы мог, фюрер «показал зубы» СССР ещё осенью 1939 года. Но на тот момент, по причинам указанным выше, он сделать это был не в состоянии.

Так что заявив в ноте, врученной Шуленбургом советскому правительству утром 22 июня 1941 года, что СССР действиями в отношении Финляндии нарушал условия московских договорённостей и ущемлял интересы рейха, немцы ничуть не покривили душой. Данное обвинение не было надуманным. Советский Союз действительно наносил ущерб германским интересам, укрепляя свое стратегическое положение в Балтийском регионе, в частности за счет Финляндии.

* * *

Итак, заключив договора о взаимопомощи с Прибалтийскими республиками и введя в них воинские контингенты, нанеся поражение Финляндии и отодвинув границу почти на всем протяжении вглубь последней, приняв в свой состав Латвию, Литву и Эстонию, а так же присоединив Бессарабию и Северную Буковину, Советский Союз действовал вразрез с интересами Германии. В период конфликта, развернувшегося между двумя группировками буржуазных государств, он действовал в Европе, как третья сила, которая, пользуясь удобным моментом, укрепляла свои стратегические позиции.

Можно по-разному оценивать действия СССР на том историческом этапе с точки зрения международного права и морали22. Но одно несомненно – союзником нацистской Германии Советский Союз не был.

* * *

Хотелось бы остановиться еще на одном моменте, который используют «обличители» СССР, утверждая, что имел место военно-политический союз между СССР и Третьим рейхом. Этот момент – советско-германская торговля в период с 23 августа 1939 года по 22 июня 1941 года. Мы сейчас не будем вдаваться в глубокие исследования на тему «Кто больше поставлял, а кто меньше». Цифры в данном случае известны и их никто, в принципе, не оспаривал. Общий баланс оказался не в пользу Советского Союза. Если наша сторона осуществила поставки в Германию на сумму свыше 600 млн. марок, то немцы поставили нам товаров на сумму свыше 400 млн. марок23 [59;78], [63,307]. Но надо иметь в виду, что это не окончательный торговый баланс. Советская сторона оказала немцам транспортные услуги по транзиту немецких товаров через свою территорию на сумму свыше 84,5 млн. марок [63, 307]. В то же время для выравнивания платежного баланса немцы произвели уплату Советскому Союзу золотом 44,7 млн марок. Кроме того, Советский Союз получил из Германии оборудования и других товаров по кредитному соглашению 1935 года на сумму 151,2 млн. марок. А расчет за них не произвел совсем (рассчитываться СССР должен был поставками своих товаров, начиная с конца 1940 года; однако, до 22 июня 1941 года ни одна поставка в счет погашения долга по этому соглашению советской стороной произведена не была) [63; 277-279].

Если после данных уточнений подвести итоги, то можно говорить, что чисто суммарно СССР «проиграл» в торговле не более 100 млн. марок. Но проиграл ли он, если можно так сказать, в качественном аспекте? Для ответа на этот вопрос необходимо ответить на другой вопрос: «А откуда взялся дисбаланс в торговле? Почему мы поставили немцам больше, чем они нам?» С хрущевских времен, т.е. с момента разоблачения культа личности Сталина, стало аксиомой утверждение, что, мол, немцы, готовясь к войне с СССР, злостно срывали свои поставки, а Сталин, стремясь задобрить Гитлера, гнал наши товары в Германию чуть ли не с опережением графика.