«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

* * *

Ещё большие разногласия во время берлинских переговоров ноября 1940 года выявились между странами по «финскому вопросу». Как следует из стенограммы переговоров, его обсуждение заняло буквально половину всего времени [75; 65].

В ноте, вручённой советскому правительству 22 июня 1941 года, немцы определили войну СССР против Финляндии, как нарушающую условия московских соглашений [58; 119].

В чём же заключались противоречия между СССР и Германией по вопросу Финляндии? Каковы их истоки?

Здесь мы вынуждены сделать экскурс в историю Финского государства и его отношений с Россией (в том числе Советской) и Германией.

И. Пыхалов справедливо назвал Финляндию «государством из царской пробирки» [63; 205].

Никогда не имевшие собственной государственности финские племена были в XII – XIV веках завоёваны Швецией. Находясь под властью шведов, Финляндия не имела ни административной, ни даже культурной автономии. Официальным языком был шведский. На этом языке говорило дворянство и весь образованный слой общества, на нём велось обучение, печатались книги. Финский же считался языком простолюдинов [63; 205].

После русско-шведской войны 1809 года Финляндия отошла к России. За 100 с небольшим лет пребывания в составе Российской империи Финляндия из бывшей шведской провинции стараниями российских монархов превратилась в чуть ли не независимое государство. Права автономии, которыми пользовалось в составе Российской империи Великое Княжество Финляндское, были чрезвычайно широки. Оно получило собственные органы власти, денежную единицу, таможню, почту. Государственным языком оставался шведский (заметьте, им не стал русский!), а с 1863 года такой же статус приобрёл и финский язык. Все посты в администрации, за исключением должности генерал-губернатора, занимали местные уроженцы. Собранные в Великом Княжестве налоги тратились исключительно на нужды края. Власти империи старались не вмешиваться в финские дела [63; 206]. Как образно заметил в 1880-е годы один из шведских депутатов:

«Маленький финский лев, попав на широкую грудь русского орла, так окреп и вырос, что мы, оставившие его вам в виде хилого львёнка, не узнаём нашего бывшего вассала» [63; 206].

Никакой политики русификации не наблюдалось. Миграция в Великое Княжество русского населения была фактически запрещена. Более того, проживавшие в Финляндии русские находились в неравноправном положении по сравнению с коренными жителями [63;207]. То есть никакого национального гнёта финны в Российской империи не испытывали.

Кроме того, ещё в 1811 году в состав Великого Княжества Финляндского была передана Выборгская губерния, включавшая в себя земли, отошедшие к России по мирным договорам 1721 и 1743 годов. В результате административная граница Финляндии вплотную придвинулась к Петербургу [63; 207].

23 ноября (6 декабря) 1917 года сейм провозгласил Финляндию независимой, а 18 (31) декабря независимость Финляндии признало советское правительство.

В январе 1918 года в Финляндии началась революция, переросшая в гражданскую войну. При посредстве немецких интервентов белофиннам удалось нанести поражение революционным войскам, после чего в стране был развязан жесточайший террор не только против революционеров и им сочувствующих, но и против всех русских, оказавшихся на тот момент в Финляндии. Причём, русское население в прямом смысле слова истреблялось без различия пола, возраста, рода занятий и социального положения [63; 208-209].

Подобно получившей независимость Польше, новоиспечённое финское государство свои отношения с Россией начало с того, что развязало против неё войну. Ещё 23 февраля 1918 года генерал К. Г. Маннергейм (бывший генерал царской армии) заявил, что «не вложит меч в ножны, пока не будет освобождена от большевиков Восточная Карелия» [63; 210].

15 марта Маннергейм утвердил так называемый «план Валлениуса», план войны против Советской России. Он предусматривал захват российской территории до линии Белое море – Онежское озеро – река Свирь – Ладожское озеро. При этом Финляндии отходили также область Печенги и Кольский полуостров, а Петроград должен был получить статус «вольного города» наподобие Данцига [63; 210]. В тот же день финский главнокомандующий отдал приказ добровольческим отрядам выступить на завоевание Восточной Карелии [63; 210].

15 мая 1918 года правительство Финляндии официально объявило войну Советской России [63; 210].

Активные боевые действия в Карелии велись, начиная с октября 1918, в течении всего 1919 года, до июля 1920 года. В их ходе финские войска несколько раз переходили в наступление, доходили даже до Петрозаводска, но неизменно отбрасывались в ходе контрнаступательных операций Красной Армии. Наконец, в июле 1920 года финны были выбиты с территории Карелии за исключением Ребольской и Поросозёрской волостей [63; 210-211]. Финское правительство село за стол переговоров, завершившихся 14 октября 1920 года заключением Юрьевского мирного договора, по которому Финляндии передавалась никогда не принадлежавшая ей область Печенги (Петсамо) [63; 211].

Но на этом финны не успокоились. Правящие круги в Хельсинки «бредили» идеей создания «Великой Финляндии». Разумеется, за счет земель Советской России. Уже в октябре 1921 года финны вновь вторглись в Карелию, на этот раз без всякого объявления войны. Формально в Карелии действовала не финская регулярная армия, а добровольческие отряды. Освобождала Карелию от этих «добровольцев» Красная Армия до февраля 1922 года. [63; 212-213].

После событий 1918-1922 годов отношения между СССР и Финляндией можно охарактеризовать, как очень прохладный мир. Финны, не отказавшись от мысли создать «Великую Финляндию» путем отторжения территорий у Советского Союза, занимали по отношению к СССР весьма враждебную позицию.

В «демократическую» эпоху искатели «исторической истины» запустили ставший очень расхожим миф о «маленькой безобидной Финляндии», которая только и делала, что боялась «советского тоталитарного монстра». Этот-то «монстр», в конечном итоге, её сильно обидел и толкнул в гитлеровский лагерь.

Уже «первые шаги» независимого финского государства должны были убедить читателя, что Финляндия, будучи и в самом деле небольшой, очень хотела стать больше. А посему вовсе не была безобидной. «Любой враг России должен всегда быть другом Финляндии», – эти слова, сказанные первым финским премьер-министром Пером Эвиндом Свинхувудом, стали принципом, которого правящие круги в Хельсинки придерживались в отношении Советской России [63; 214]. Руководствуясь этим принципом, Финляндия пошла на сближение с Японией, когда в 1933 году советско-японские отношения резко обострились. По дипломатическим каналам советское правительство получало информацию, что финские лидеры, так же как и польские, очень рассчитывают на крупномасштабную советско-японскую войну, чтобы самим поживиться за счет СССР [63; 215-216].

И финско-германское сближение, и военное сотрудничество начались, отнюдь, не после советско-финской войны 1939-1940 гг., а задолго до этого.

После поражения в Первой мировой войне Германия не могла иметь подводный флот. Для сохранения и развития научно-технического потенциала в строительстве подводных лодок в июле 1922 года в Гааге было основано конструкторское бюро ИВС (Ingenieurs kantoor voor scheepsbouw). Формально являясь частной фирмой, фактически оно принадлежало германским ВМС. На предприятии работало около 30 немецких инженеров и конструкторов, в целях конспирации уволенных с военно-морской службы [63; 227].

В 1930 году ИВС начало разработку подводных лодок для финского военного флота (причем, из германского бюджета для этой цели было отпущено 1,5 млн. рейхсмарок) [63; 227]. Построенные лодки («Ветихинен», «Весихииси» и «Ику-Турсо») после испытаний, проведенных немецкими экипажами, были включены в состав ВМС Финляндии. Эти субмарины стали прототипами для немецких лодок II серии И-1 – И-24 [63; 227].

В обмен на поставки меди и никеля финны получили от немцев 20-мм зенитные орудия и снаряды, договаривались о закупке боевых самолетов, осуществляли взаимные обмены визитами высокопоставленных генералов и офицеров, а в августе 1937 года даже принимали у себя эскадру из 11 германских подводных лодок [63; 228].

В середине 1939 года на территории Финляндии был создан германский разведывательный и контрразведывательный орган «Кригсорганизацьон Финляндия», условно именовавшийся «Бюро Целлариуса». Его основной задачей было проведение разведывательной работы против Советского Союза, в частности, сбор данных о Балтийском флоте, частях Ленинградского военного округа, промышленности северных областей европейской части Советского Союза [63; 228].

Шеф абвера адмирал В. Канарис и его ближайшие помощники генерал-лейтенанты Г. Пиккенброк и Ф. Бентивеньи, начиная с 1936 года, неоднократно встречались в Финляндии и Германии с руководителями финской разведки полковниками Свенсоном и Меландером, обменивались информацией о СССР и разрабатывали совместные планы [63; 228-229].

К началу 1939 года с помощью германских специалистов в «миролюбивой» Финляндии была зачем-то построена сеть военных аэродромов, способная принять в 10 раз больше самолетов, чем их имелось в финских ВВС [63; 229-230]. Кстати, любопытная деталь: эмблемой военно-воздушных сил Финляндии, так же как и танковых войск, была … свастика. Да, да, свастика, только не черного, как у немцев, а синего цвета. Случайно ли это?

Впрочем, справедливости ради, надо отметить, что Финляндия готова была воевать с СССР не только в союзе с Германией и Японией, но и в союзе с Англией и Францией. В принципе, с кем угодно, хоть с самим дьяволом. Но «карты легли» так, что Германия с Японией стали «ближе и родней».

Чтобы у читателя не сложилось впечатление, что мы тут излагаем исключительно содержание «изделий» сталинского агитпропа, приведем выдержки из донесений иностранных дипломатов (причем, особых симпатий к СССР не питавших). Так, польский посланник в Хельсинки Ф. Харват сообщал в Варшаву, что политика Финляндии характеризуется «агрессивностью против России… В позиции Финляндии к СССР доминирует вопрос о присоединении к Финляндии Карелии» [63; 219]. Ф Харват назвал Финляндию «наиболее воинственным государством в Европе» [63; 219].

Латвийский посланник в Финляндии, в свою очередь писал, что «в головах финских активистов… глубоко укоренился карельский вопрос. Эти круги с нетерпением ждут конфликта России с какой-либо великой державой, раньше с Польшей, а теперь с Германией или Японией, чтобы реализовать свою программу. Это движение… может когда-то послужить искрой, от которой загорится пороховая бочка». [63; 219].

Американский военный атташе в СССР полковник Ф. Феймонвилл докладывал 23 сентября 1937 года в Вашингтон:

«Самой крупной военной проблемой Советского Союза является подготовка к отражению одновременного нападения Японии на Востоке и Германии совместно с Финляндией на Западе» [63; 219-220].

Финны вовсе не боялись «тоталитарного советского монстра», как нас старательно пытаются убедить современные российские «демократы». Более того, они очень даже рассчитывали, что от этого «монстра» удастся «оттяпать» солидный кусочек земли для удовлетворения их, финнов, великодержавных амбиций. «Как же так? – спросит читатель – Финляндия, и впрямь, мала по сравнению с СССР. Как же она может не бояться его? Наверное, и союзов с его врагами она искала из страха перед ним? Пожалуй, правы исследователи, «стенающие» по Финляндии».

Во всех этих рассуждениях есть одна большая неточность. Они основаны на знании свершившихся фактов. Финляндия потерпела поражения от СССР в войне 1939-1940 гг. и войне 1941-1944 гг. Советский Союз показал финнам наглядно, что уж кому-кому, а не Финляндии с ним тягаться. Уж больно неравны силы. Но самим финнам это стало ясно только после двух проигранных ими войн. Однако отсюда не следует, что они понимали это до этого. Иначе войн бы просто не было. Современные исследователи, которые утверждают, что Финляндия, мол, не могла, смотрят на события тех дней сегодняшними глазами, демонстрируя полное нарушение принципа историзма. Они должны нам поведать, как финны в 20-х – 30-х годах оценивали СССР, а не излагать свои умозаключения, к которым они пришли, зная, чем все дело кончилось.

Вот что сказал еще в 1946 году президент Финляндии Ю. Паасикиви:

«В 20-х – 30-х годах Советская Россия была слаба и в Финляндии полагали, что она будет находиться в таком состоянии и должна быть оттеснена в восточный угол Финского залива, который настолько узок, что, как нам говорили русские в Тарту, в нем крупный корабль вряд ли может повернуться. Но в 1939 г. дело обстояло иначе» [73; 102].

Словом, «ошибка вышла».

Но ошибался в оценке СССР не один Ю. Паасикиви. Мнение этого политика совпадало с мнением финского правительства, а мнение правительства формировалось благодаря донесениям финской разведки. Разведка докладывала руководству Финляндии накануне советско-финской войны 1939-1940 гг., что в СССР 75 % населения ненавидит режим [56; 13]. Из этого вполне естественно следовало, что нужно только войти в СССР, а население само уничтожит большевиков и встретит «армию-освободительницу» хлебом-солью.

В свою очередь, генштаб Финляндии был уверен, что Красная Армия не способна не только на наступление, но и на оборону. К такому выводу финские генштабисты пришли, проанализировав действия Красной Армии в районе озера Хасан в 1938 году. Правда, разгром японцев на реке Халхин-Гол несколько омрачил радужное настроение финских военных, но, тем не менее, в их среде господствовало убеждение, что даже один на один Финляндия способна не менее шести месяцев вести успешную войну с СССР. Убедили они в этом и своих политиков. Те же не сомневались, что за такой срок сумеют привлечь на свою сторону какую-либо из великих стран в союзники [56; 13].

Поэтому планы войны с большим соседом у маленькой Финляндии были, как ни странно, наступательные. По этим планам, линия Маннергейма отражала удар русских с юга, а финская армия наступала по всему фронту на восток, в Карелию [56; 13]. Так же, как в 1918 году, финны рассчитывали в ходе боевых действий отодвинуть границу с Советской Россией на линию Нева – южный берег Ладожского озера – восточный берег Онежского озера – Белое море. Новая территория включала Кольский полуостров, при этом площадь Финляндии увеличивалась вдвое, а сухопутная граница с СССР сокращалась более чем вдвое. Она начинала проходить сплошь по глубоким рекам и мореподобным озерам [56; 14].

Для иллюстрации военных планов Финляндии очень показателен тот факт, что финны укрепили линией Маннергейма небольшой отрезок (около 100 км) границы с СССР на Карельском перешейке, практически в том месте, где по планам и должна была проходить их постоянная граница. А тысяча километров остальной границы даже эпизодически не укреплялась. Почему? Ведь если бы СССР хотел захватить Финляндию, то основной удар Красная Армия наносила бы из Карелии. Конечно, можно сказать, что у маленькой Финляндии просто средств не хватало, чтобы укреплять границу на таком огромном протяжении. Отчасти это верно. Но главное все же не в этом. Не имеет смысла укреплять границу с СССР в Карелии, если ты эту границу так и жаждешь перенести. Если ты строишь наступательные планы для осуществления на всем её протяжении. Вот тогда укреплять данные рубежи, и впрямь, «деньги на ветер бросать», ибо им уготована судьба – стать глубоким тылом.

Финны не только строили агрессивные планы в отношении Советского Союза, но столь же агрессивно и вызывающе вели себя. Много и возмущенно «правдоискатели» пишут о советской провокации в районе деревни Майнила, которая послужила официальным поводом для объявления Советским Союзом войны Финляндии. Напомним, что 26 ноября 1939 года у деревни Майнила был произведен артиллерийский обстрел советской территории, в результате которого было убито 4 и ранено 9 советских военнослужащих. Сейчас это событие безапелляционно трактуется, как дело рук НКВД. Мол, советской стороне нужен был casus belli («повод к войне»). В общем, дело темное и никаких документальных свидетельств на сей счет не имеется. «Обличители» СССР исходят из принципа «ищи того, кому выгодно преступление». Объективно оно было выгодно СССР. Один маленький нюанс: финны в ноябре 1939 года «с пеной у рта» доказывали, что никакой артиллерии у них на данном участке советско-финской границы не дислоцировалось. Но вот по данным советской разведки, полученным еще до инцидента (и на то есть документальные подтверждения) у финнов в 5 км от Майнилы (деревня находилась в 800 м от границы на советской стороне [73; 81]) в районе Яаккинен располагалась батарея, которая вполне могла накрыть своим огнем советские войска у Майнилы [63; 240].

Мы не беремся ни опровергать нынешнюю официальную версию данной провокации, ни подтверждать её. Речь сейчас о другом. Дело в том, что майнильская провокация не выглядела, в принципе, чем-то совсем необычным. На протяжении 30-х годов финны на границе с Советским Союзом провокации

устраивал неоднократно.

Так, 7 октября 1936 в 12:00 на Карельском перешейке в районе пограничного столба № 162 совершавший обход границы советский пограничник, командир отделения Спирин, был тяжело ранен выстрелом с финской стороны и вскоре скончался. Перед смертью он сообщил, что стрелявшие в него лица были в военной форме установленного в Финляндии образца. Переговоры по поводу урегулирования этого инцидента завершились лишь в ноябре 1937 года. Первоначально финские власти пытались отрицать свою причастность к убийству, но затем вынуждены были признать свою вину и выплатить компенсацию семье убитого [63; 220].

27 октября 1936 года в 10 часов двумя выстрелами с финской стороны был обстрелян председатель колхоза Вайда-Губа Колихманен [63; 220]. 30 октября 1936 года финские пограничники четырьмя винтовочными выстрелами обстреляли жилой дом и свинарник, расположенные на северной окраине Вайда-Губы. В памятной записке МИД Финляндии, переданной временному поверенному в делах СССР в Финляндии А.А. Аустрину 10 ноября 1936 года в ответ на советский протест, все эти случаи стрельбы отрицались [63; 221].

9 декабря 1936 года в 15 часов на участке петрозаводского погранотряда в районе погранзнаков № 439-440 с территории Финляндии из автоматического оружия был обстрелян наш сторожевой наряд [63; 221-222]. 12 декабря на участке заставы Майнила (!) сестрорецкого погранотряда в районе погранзнака № 66 был произведен выстрел по нашему пограннаряду [63; 222].

Последние 2 случая финны признали, объяснив первый тем, что «на расстоянии 300 м от границы стрелял финский крестьянин», причем, «вдоль границы, а не в направлении границы», второй тем, что «в 400 м от границы стрелял в птицу солдат финской пограничной охраны» [63; 222].

17 декабря 1937 года в 12:30 наш пограничный наряд заставы Тернаволок калевальского погранотряда подвергся в районе погранзнака № 690 обстрелу со стороны двух финских солдат, расположившихся на финской территории недалеко от границы [63; 222].

21 января 1938 года в 9:20 на участке шестой заставы Сестрорецкого района у погранстолба № 91 два финских пограничника нарушили советскую границу. При попытке нашего наряда задержать нарушителей, они оказали вооруженное сопротивление. В результате перестрелки один из финских пограничников был тяжело ранен [63; 222-223].

Неоднократны были случаи нарушения финскими самолетами воздушных рубежей СССР и проникновения финских судов в советские территориальные воды [63; 223-225].

Итак, Финляндия вовсе не трепетала перед Советским Союзом, вела себя в отношении него напористо и нагло и строила против него агрессивные планы. При этом она была готова на союз с любым противником Советского Союза, но к концу 30-х годов все больше стала ориентироваться на Германию.

В СССР прекрасно понимали, насколько уязвимы северо-западные рубежи страны. Особое беспокойство вызывал в этом отношении Ленинград. Прежде всего, сухопутная граница с недружественной Финляндией проходила всего в 32 км от города, делая возможным его обстрел дальнобойной артиллерией [63; 231]. Кроме того, по существу, Ленинград был практически беззащитен с моря. Для главных калибров артиллерии вражеских линкоров Кронштадт не был большой помехой (эта крепость к ХХ-му столетию практически утратила свое оборонительное значение). При захвате ленинградских гаваней подвоз войск морем превращал Ленинградскую область в район, из которого вражеская армия легко могла наносить удары в сердце СССР.

В Российской империи уделялось большое внимание обороне морских подступов к Петербургу. Финский залив и все подходы к нему в случае начала войны должны были перекрываться минными заграждениями, а задачей кораблей Балтфлота было уничтожение кораблей противника, пытающихся произвести разминирование. В период Первой мировой войны морская оборона Петрограда строилась именно по этому принципу.

Но царскому флоту защищать столицу империи было легче, чем советскому флоту защищать Ленинград. Дело в том, что Россия до революции контролировала и северный берег Финского залива (это как раз побережье Финляндии), и южный (это имперская Прибалтика). По обоим берегам залива стояли русские береговые батареи, прикрывавшие минные поля и не дававшие вражеским кораблям пройти мимо них к Петербургу, корабли Балтфлота базировались также на обоих берегах залива.

У ВМФ СССР подобных «шикарных» возможностей не было. Южный берег Финского залива почти весь принадлежал Эстонии, а северный – Финляндии. Мины, конечно, можно было поставить, но не защищенные с берега, они были бы моментально сняты.

Когда Гитлер в 1938 году начал реализацию своих агрессивных замыслов, Советский Союз, несмотря на довольно сложные отношения с Финляндией, просил финское правительство гарантировать, что оно окажет сопротивление немцам в случае их нападения на Финляндию. Для чего Советский Союз предлагал свои войска, флот и оружие. Финны отвергли это предложение. Произошло это в апреле 1938 года (т.е. после аншлюса Австрии) [56; 9], [73; 74].

СССР искал варианты. К осени 1938 года он уже не предлагал прямого договора, не предлагал войск, а лишь просил договор о защите берегов Финляндии Балтфлотом, если Финляндия подвергнется нападению немцев. Финны снова отказались [56; 9-10].

В октябре 1938 года, после Мюнхенского сговора, СССР предложил финнам помощь в постройке военно-морской базы на финском острове Гогланд (Суурсаари) в Финском заливе, а так же в обороне этого острова, если Финляндия сама не сможет её обеспечить. Вновь последовал отказ [56; 10], [73; 74-75].

Тогда Советский Союз попросил у Финляндии в аренду на 30 лет четыре маленьких острова в Финском заливе. Последовал отрицательный ответ [56; 10].

СССР выступил с предложением обменять эти острова на свою территорию. Разумеется, финны отказались [56; 10], [73; 75]. Но что интересно: как раз после последних советских предложений о переговорах, бывших тайными, узнал маршал Маннергейм. И он немедленно предложил финскому правительству … обменять не только запрошенные острова, но и территорию Карельского перешейка, о которой советская сторона даже не упоминала [56; 10]. Маннергейма не послушались. Видимо, и в военном ведомстве, и в правительстве Финляндии сидели «горячие финские парни» погорячее бывшего генерала русской императорской армии, а в тот момент маршала и главнокомандующего армии Финляндии. Конечно, Маннергейм внес свое предложение правительству не из-за больших симпатий к Советской России. Просто он, как грамотный в своем деле военный, не мог не признать военную обоснованность просьб Советского Союза. В то же время он понимал, что безопасность Финляндии от предложенного обмена территориями вовсе не пострадает. Наконец, в руки к финнам без войны попадала часть той самой Карелии, которую они так старались захватить, начиная с 1918 года. И тем не менее, доводы Маннергейма не убедили финское правительство.

В марте 1939 года, после того, как немцы поставили точку в самостоятельном существовании Чехословацкого государства и захватили у Литвы Мемель, Советский Союз ещё раз сформулировал предложения Финляндии: СССР гарантирует неприкосновенность Финляндии, предоставляет ей необходимую помощь против возможной агрессии, поддержит ходатайство относительно пересмотра статуса Аландских островов. Но, в порядке встречных мер, Финляндия должна будет сопротивляться любой агрессии, оказывать Советскому Союзу содействие в укреплении безопасности Ленинграда и с этой целью предоставить Советскому Союзу в аренду на 30 лет остров Гогланд и несколько других мелких островов в Финском заливе, на которых будут созданы не базы, а лишь наблюдательные посты. Ответ финской стороны был отрицательным со ссылкой на то, что принятие этих предложений нарушало бы суверенитет Финляндии и её нейтралитет [73; 75].