Блюз серых лисиц

– Ты снова меня радуешь, золотце. Впрочем, ты всегда отличался безупречным вкусом.

Он заговорщицки подмигнул, нахально оттеснил меня бедром в сторону, повернулся к Мейси, завладел ее рукой и с интонациями бывалого ловеласа произнес:

– Так вот она, знаменитая Мейси Саммерс… Наслышан, наслышан…

– А вы… – спросила она растерянно.

– О, я не представился… Как я мог? – продолжил мурлыкать фейри. Руки так и чесались сгрести его за шкирку и вытолкать за дверь. – Донни, милая, – хозяин этого чудесного места. Дай-ка рассмотреть тебя, жемчужинка… М-м-м, мне определенно нравится, то, что я вижу, только почему эти глаза так грустны? Нам стоит побеседовать немного наедине, не так ли?

Речь его текла карамелью, смешанной с патокой и медом, так и заливалась в уши. Очень хотелось, чтобы Мейси фыркнула или рассмеялась, но она внимала его словам как завороженная. И когда он предложил ей руку, без колебаний встала и оперлась на его локоть.

– Что за взгляд? Еще немного – и я вспыхну, словно хворост, – глумился надо мной фейри, поднимаясь по лестнице. – Поверь, золотце, ты зря ревнуешь, – и перегнувшись через перила добавил шепотом: – разве я могу на кого-то тебя променять?

И довольный своей крайне сомнительной шуткой проследовал дальше.

Я стиснул зубы покрепче, напомнил себе, что жизнь Мейси сейчас во многом зависит от этого насмешника;что он, вообще-то, одно из самых опасных созданий в этом городе, пообещал себе когда-нибудь найти на него управу, – и отправился к Райану с Одзавой. Коротать время в одиночестве совсем не хотелось.

Я успел вкратце рассказать о вчерашней церемонии и поделиться кое-какими невеселыми мыслишками. А потом вошел святой отец и замогильным голосом сообщил, что по дороге сюда он отпустил грехи трем сбившимся с пути сынам божьим. Посмертно.

– Кхм… Они что, решили сначала тебе исповедоваться? – неосмотрительно спросил я.

Магнус задумался и отточенным жестом поправил очки.

– Мошно сказать и так. Прафда, поначалу они оказыфали некоторое сопротивление…

– Наш патер становится фанатичным, когда дело касается вопросов веры, – Берди прильнула к плечу Магнуса и легко провела пальцем по его щеке. – Даже жаль, что инквизицию уже отменили. Я бы не отказалась сгореть в твоем огне, дорогой.

– Не теряй надешду, дитя Тьмы, – со стоическим терпением произнес Магнус Лир, садясь за столик, – Ты еще мошешь спасти свою душу. Я вишу в тебе зерна сфета и благочестия.

– Зерна, ага, – продолжила увиваться вокруг него Берди. – Да мои закрома едва не лопаются от них, как переспелые гранаты, – и она с вызовом выпятила грудь как раз под нос нашему управляющему.

Выражение лица у него тут же стало задумчивым и возвышенно-одухотворенным.

Одзава с О'ши давились хохотом, наблюдая за этой сценой.

– А все же, Магни, – пересилил себя Райан, – о чем тебе рассказали эти новопреставленные?

– О, это дейстфительно любопытно, – отозвался наш управляющий. Берди тут же прекратила паясничать и навострила уши. – Они утферштали, что работают на семью О'Кифф. Но лутше подошдайть Донована: думаю, ему тоше есть, что рассказать по этому вопросу.

Я вспомнил о тех парнях, что караулили меня у дома мисс Паркер, но не успел сказать ни слова, потому что на лестнице показались Донни и Мейси.

Фейри спускался первым, придерживая спутницу за талию. Глаза Мейси были красны от слез, а пальцы сжимали скомканный платок, но при всем при этом напряжение, которое чувствовалось в ней раньше, пропало. Она казалась почти спокойной. И улыбалась.

– Сегодня закрываемся раньше! – провозгласил патрон. – Мисс Саммерс на некоторое время останется у нас. Бри, крошка, подготовь для нашей гостьи комнату. Берди, дорогуша, помоги обеспечить ее всем необходимым на первое время. А ты, жемчужинка, ступай к Арчи, он все тебе покажет и расскажет, – и с этим и словами Донни запечатлел на лбу Мейси целомудренный, почти отеческий поцелуй.

Она охнула и на мгновение-другое прикрыла ладонью глаза, будто голова закружилась.

Я протянул ей руку, помогая спуститься, и проводил за столик.

Пришла моя очередь вводить нового человека в курс дела: рассказывать о чудесах, о фейри и прочих волшебных созданиях, и о правилах поведения с ними.

Мейси во все глаза смотрела на сотрудников «Норы» и на странных наших клиентов.

«Вот этот невысокий дедушка – леприкон? Быть не может.. А Бри наполовину брауни? А ты, выходит, самый настоящий колдун?», – ахала она. И я смеялся, представляя, что и сам недавно точно так же выглядел со стороны. А потом заметил на руке Мейси, чуть повыше локтя уродливый круглый ожог размером с десятицентовую монету, – и всю веселость тут же как ветром сдуло.

Но в это время в другом конце зала подал голос темнокожий парень с лошадиным лицом и неаккуратными, совершенно прямыми космами – местный кельпи, требующий доброго эля и миску овса – и внимание Мейси переключилось на него.

Сидеть на одном месте ей быстро надоело, и она под моим присмотром принялась помогать то Бри, то Берди – разносила еду и напитки, смеялась над веселыми байками Райана, и даже с угрюмым Одзавой нашла точки соприкосновения, когда выяснила, что он обладает целительским даром.

К полуночи Мейси утомилась, и я проводил ее в комнату отдыха.

– Ох, Арчи, спасибо, – порывисто обняла она меня на прощание. – Если бы не ты, я бы ни за что не смогла сбежать из этого кошмара.

Мне мой вклад в это дело не казался таким значимым, как мне бы хотелось, и я немного смутился.

– Это все Донни… – начал было я, но Мейси улыбнулась.

– А он сказал, что я должна благодарить за это тебя. И я с ним согласна.

Она легко, щекотно коснулась моей щеки губами, сделала шаг назад и, пожелав доброй ночи, закрыла дверь.

Я спустился в зал. На сердце было тепло и спокойно. На минуту-другую мне даже показалось, что самое сложное позади, и теперь все будет хорошо. Наивное, но такое приятное чувство.

Когда последний гость покинул зал, Одзава закрыл двери на парочку заговоренных засовов, мы с Райаном сдвинули несколько столиков вместе, и началось наше обычное общелисье совещание. Даже не думал, что успел так по ним соскучиться.

Босс сидел вполоборота к нам, закинув ноги на сидение соседнего стула и казался то ли немного скучающим, то ил погруженным в не слишком радостные мысли.

– С чего хотите начать? – изобразил он видимость демократии в наших рядах.

Я откашлялся и задал-таки тот вопрос, который не давал мне покоя:

– Слушай, по поводу тех убийств. Я тут подумал: этот странный колдун… Он очень сильный и явно тебя знает, не может он быть из ваших.. ну, фейри?

– И отсутсфие следоф, – тихо произнес Магнус.

Донни бросил на нас из-под ресниц неожиданно тяжелый взгляд, я даже подумал, что он сейчас скажет что-то нелицеприятное, и заранее приготовился держать оборону.

– Это было бы весьма огорчительно, – вместо этого произнес он медленно, будто через силу, – потому что в этом случае нам придется отойти в сторону.

«В сторону? Как?..»

Мне потребовалось какое-то время, чтобы осмыслить сказанное.

– Подожди, ты хочешь сказать, что этому ублюдку все сойдет с рук только потому, что он сидхе? – уточнил я. Возможно, чуть резче, чем следовало. – Или для вас что человека разделать, что курицу – невелика разница?

– Осторожно, золотце, – предупреждающе, со звоном металла в голосе ответил Донни, – я уже на пределе своего терпения. А сказать я хотел следующее: чтобы ввязываться в заведомо проигрышную партию нужны причины посерьезнее нескольких неприятных смертей.

«Неприятных?» Хорошо, что это не слышал Пинки.

И я спросил то, что ни в коем случае не стоит спрашивать у фейри, особенно в присутствии его подчинённых да еще таким презрительным тоном:

– То есть ты сдрейфил?

Левая бровь Донни изумленно приподнялась, глаза полыхнули серебряными искрами.

Виски сдавило, во рту стало так сухо, будто я наелся незрелого терна, а потом я ни с того ни с сего пребольно ткнулся лбом о стол.

– Кто-нибудь еще так думает? – звенел холодной сталью голос патрона. – Нет? Чудесно. Во-первых, золотце, ты не уловил главного: я сказал «было бы», пока мы не знаем этого наверняка. А во-вторых, видишь ли, у меня есть некоторые обязательства, забывать о которых я не намерен, и у тебя с сегодняшнего дня, кажется, тоже. Да-да, я о маленькой милой Мейси, которая спит наверху. Может, хоть ради нее ты будешь думать дважды, перед тем, как что-то говорить или делать.

Я, наконец, разогнулся. Лоб пульсировал, говорить я все еще не мог, только злиться. Заботливая Бри принесла мне лед, завернутый в полотенце, и приложила к ушибу.

– Законы Холмов отличаются от человеческих, – продолжил Донни уже спокойнее. – Каждый из нас вправе убить тех сыновей и дочерей Адама, что проявят враждебность. А вот убийство фейри – тяжелейшее преступление. Тому есть причины: слишком разной является смерть для них – и для нас.

Но эту занимательную философскую беседу предлагаю отложить на потом. У нас есть куда более насущные вопросы. Как вам, к слову, обстановочка в городе?

Все сошлись на том, что обстановочка оставляет желать лучшего.

– Как на пороховой бочке сидим, – хмыкнул О'ши, – Еще немного – и рванет. Мелких и средних стычек стало столько, что полиция не успевает их регистрировать. Как при старике Аль Капоне, не к ночи будет помянут.

– Многие игроки нервничают, Россо и О'Кифф больше всех, – поддакнул самурай. – Напрямую не грызутся, но кусают друг друга за пятки.

– Я тут на днях поупражнялась с одним здоровяком из прихвостней Россо, – томно начала Берди и быстро добавила в сторону Магнуса: – Дорогой, не волнуйся, он конченный отморозок и получил по заслугам… Так вот, когда он совсем поплыл, то спел мне интересную песню о каком-то необычном оружии, котором якобы владеют то ли О'Кифф, то ли Моретти, то ли мы сами, не слышали о таком?

– Слышали, только наоборот, – костяшки четок под пальцами святого отца летали с поразительной скоростью, – от людей О'Кифф в сторону Россо и Моретти. Мы, по их предстафлениям, на стороне двух последних.

– То самое «оружие без оружия»? – нахмурился Одзава. – Похоже на навязчивые бредни.

– Дыма без огня не бывает, бусинка, – фейри сложил ладони треугольником и задумчиво поигрывал пальцами. – Всеобщая тревожность наконец-то начала обретать формы. Это и хорошо, и плохо одновременно. Хорошо, потому что развязка близка. Плохо – по той же причине.

Я имел прелюбопытную беседу с младшими членами семьи О'Кифф. Если вытряхнуть из нее все туманные намеки и недомолвки, то ее легко свести к простому ультиматуму: или мы примыкаем к ним, помогаем достать «эту вещь», как они ее называют, срываем заманчивый куш и становимся полноправными партнерами семьи – либо нам объявляют войну.

«Войну?» – «Эту вещь?»

Одновременно воскликнули мы с О'ши. Мерзкое состояние ссохшегося рта, наконец-то, отпустило. Но я был немало удивлен, что мне удалось произнести хоть что-то вслух. Донни, по-моему, тоже. Во всяком случае, брови его снова взлетели вверх.

– Именно, – ответил он сразу на оба вопроса.

– Интересно, кто распространяет эти слухи? – задумался Райан.

– И почему они думают, что мы имеем к этому отношение? – добавил Магнус Лир.

Фейри встал, картинно потянулся и оперся ладонями о край стола.

– Ответить на последний вопрос нетрудно: «эта вещь» в их преставлении связана или с новыми технологиями, или с дремучими легендами, они порой бывают пугающе схожи. А «Серые лисицы» – главные специалисты по дремучим легендам в Чикаго.

Тот же, кто распускает эти слухи делает это мастерски: это загадочное «оружие» стало новым яблоком раздора, его никто не видел, но в его существовании никто не сомневается. А все умело оставленные следы ведут к нам. Не забавно ли это? Мисс Саммерс, к слову, сообщила, что в семье Россо то и дело упоминают об оружие, которое «влияет на разум». И знаете, что самое забавное: я лично намерен дать новую пищу этим домыслам. – Он сделал паузу, обвел взглядом всех нас, замерших в ожидании продолжения, растянул губы в жуткой акульей улыбке и закончил: – Я намереваюсь нанести Фредди Россо-младшему визит, который он вряд ли переживет.

Я подскочил со стула как ужаленный, хорошенько приложившись при этом коленом о ножку стола – тело казалось деревянным и плохо слушалось. Пришлось срочно опереться о столешницу, практически отзеркалив позу патрона.

– Стой! – запротестовал я – и вовсе не потому, что мне было жаль скотину Фредди. – Россо же не дураки, они сразу сопоставят смерть младшего сына и исчезновение Мейси. А когда поймут, что она у нас…

– То есть ты сдрейфил? – медовым голосом поинтересовался Донни, склонив голову к плечу.

«Вот же злопамятный сукин сын».

Но прежде, чем я смог заявить протест, на мою сторону встал Одзава.

– Грейстон прав. Он из-за этой девицы ужесшибся лбами с Россо-младшим. – На этом месте я непроизвольно коснулся новоприобретенной шишки и под смешок Райана ощутил себя редкостным бараном. – Подозрение сразу падет на нас – и на него одним из первых.

Фейри слушал все это, слегка кивал, соглашаясь с доводами, и не спеша обходил нас всех против часовой стрелки.

– Все верно. Слышишь, золотце? – Мне на плечо легла рука – обманчиво легкая. – Поэтому в ближайшее время ты будешь паинькой, перестанешь творить дичь и скрывать что бы то ни было, да?

Он так проникновенно это произнес, что я оторопел и подумал, что он все знает. И почему-то в первую очередь, я подумал о странных своих кошмарах. Хотя нет, глупости:то, что происходит в моей голове, его совершенно не касается. А вот кое о чем, «лисицам» определенно стоило узнать.

–Как раз хотел сказать, – цепкие пальцы, требовательно стиснувшие плечо, слегка ослабили хватку. – сегодня я обнаружил, что меня «пасут» подозрительные ребята…

Я рассказал о своем неприятном открытии, и о том, как сумел избежать встречи с этими типами.

– Встряхнуть их? – предложил О'ши.

– Не надо, пусть делают то, что им поручили. Арчи какое-то время поживет у нас, не так ли?

Пришлось согласиться.

После этого мы обсудили еще мотивы всех сторон, и пришли к мнению, что каждая из семей надеется хорошенько заработать на новом оружии и боится, что оно попадет в руки правительства – отсюда и спешка.

– По ту сторону океана деньги используют, чтобы получить фласть, по эту же – фласть лишь способ, чтобы получить деньги» – философствовал наш управляющий.

– Вот-вот – вставлял фейри, – кто лучше патера разбирается в грехах и пороках общества.

Было решено, что с этого дня «Серые лисицы» переходят в режим повышенной боеготовности: по городу ходим либо тропами, либо с непременным отводом глаз, по-возможности не в одиночку.

Еще Донни каждому из нас повязал на руку странный артефакт – серебристую, слабо светящуюся нить. Ее полагалось разорвать, если понадобится помощь. При этих словах фейри адресовал мне красноречивый взгляд. Я сказал: «О'кей» и подумал, что в лепешку расшибусь, а пользоваться этой нитью не буду.

Потом босс нас покинул, остальные понемногу стали расходиться, а мы с Бри отправились наверх обустраивать для моего временного проживания «прозекторскую».

Я долго не мог найти себе места: утихшее было беспокойство последних дней снова расцвело пышным цветом. Ко всему прочему, будто мало, добавилось еще одно неприятное чувство.

Мне все казалось, я сделал для Мейси недостаточно.. А еще честнее: взял и переложил ее проблемы на Донни и остальных. Пока я ничего не мог с этим поделать. Зато мог попытаться разузнать хоть что-то об убийце Джозефа и остальных. Во сне… У своего второго я…

Звучало как полный бред. Но я должен был попытаться.

Поэтому я поудобнее (насколько это вообще возможно) устроился на кушетке – и через какое-то время заснул с четким желанием встретиться с моим странным собеседником.

На этот раз я сразу оказался на вершине холма. Только кроме меня здесь не было никого. Я – и ветер.

И последний сходил с ума. Он едва не сшиб меня с ног, я с трудом мог ориентироваться в пространстве, и даже для того, чтобы сделать вдох, приходилось прикрывать лицо рукой.

Он выл, он стонал, он хохотал, и в завываниях его мне ясно слышались слова: «Ты прише-е-л… Приве-е-ет… Я зна-а-ал…»

– Эй, где ты? – выкрикнул я, но не услышал себя – новый порыв сорвал фразу с губ и унес куда-то далеко.

«Везде», – ответил ветер, засмеялся, залаял, захрипел, а потом и запел.

Я тонул в какофонии звуков: голосов, инструментов, звериного рычанья, скрипов и шумов. И все же я слышал мелодию, понимал слова, и от них отчего-то становилось так погано, так пусто, как еще ни разу не было.

«Глаза их смотрят – и не видят, уста их осквернены ложью, а чресла – похотью. Им нет прощенья… Глаза их смотрят – и не видят, уста их осквернены ложью, а чресла – похотью. Им нет прощенья… Глаза и смотрят – и не видят… уста… осквернены… чресла… Нет прощения… Нет! Прощения!..»

Кажется, я заледенел тогда. Впал в анабиоз, как лягушка или черепаха. Я не знал, сколько все это длилось – минуту или целую вечность, я вряд ли что-то ощущал, кроме пронизывающего холода и воспринимал что-то, кроме этой бесконечной, все повторяющейся жуткой песни, каждое слово которой намертво вмерзло в мое сознание. Я даже не заметил, когда все это кончилось.

Зато помнил, как долго не мог согреться под одеялом, как меня трясло, словно в жесточайшей лихорадке, пока усталость не взяла свое, и не позволила ускользнуть в темное забытье.

И привидевшийся мне чудесный сон – самый лучший изо всех возможных – я воспринял как манну небесную: прикосновение нежных пальцев к волосам и мамин голос с теми самыми интонациями, с которыми она рассказывала мне чудесные истории: «О чем ты хочешь поговорить сегодня, золотце мое?..»