Блюз серых лисиц

Против воли каждая деталь намертво впечаталась в память. Отвести глаза и не смотреть я не мог, словно кто-то снова завладел моим телом. В какой-то момент мозг сложил воедино увиденное, признал результат омерзительным и противоестественным настолько, что ладони тут же вспотели, рот наполнился кислой вязкой слюной, а желудок подпрыгнул к самому горлу. Если бы в этот миг острые пальцы не впились мне в плечо, сжав его так, что руку прошило болью до кончиков пальцев, меня бы точно вывернуло наизнанку. А так я лишь издал сдавленный сглатывающе-шипящий звук, но откровенного позора избежал.

– Твои соображения, золотце? – тоном «ну что, теперь доволен?» поинтересовался фейри.

Я машинально провел по губам тыльной стороной ладони, пытаясь избавиться от дурноты, и указал подрагивающим пальцем на татуировку:

– Убийце явно не понравилась эта надпись. Не пойму только, почему он не… не убрал ее совсем, – тут пришлось замолчать: слишком явно представился нож, сдирающий с тела полоску кожи…

– Смекаешь, Грейстон, – одобрительно хмыкнул Харрис. – Пожелай этот ублюдок избавиться от надписи, освежевал бы тело, что охотник тушу. А раз этого сделал, значит, хотел, чтобы мы ее увидели. Знак нам оставил, ур-род. «Великий белый», – зачитал он вслух, – что бы это хрень могла значить?

– Великое Белое. – Голос Пинки прозвучал непривычно глухо. Мы все как один повернулись к нему. Индеец опустился на колени прямо в траву по другую сторону от тела. Массивный, с идеально прямой спиной, он, не отрываясь, смотрел на обезображенное лицо жертвы и, если бы не странные медленные покачивания вперед-назад и не пальцы, перебирающие очередной талисман, казался бы невозмутимым каменным изваянием. – Первозданное Ничто, Чистота… Так мы называем то, что дало начало всему, и к чему мы все рано или поздно вернемся.

– Мы? – Инспектор мигом подобрался, став похожим на взявшего след бульдога. – Так он из ваших?

– Его мать цветная, но рос он в резервации. Джозеф Хилл – его «белое» имя.

– Знакомый, значит? Адрес? Чем занимался? – Харрис сделал знак помощнику, и тот торопливо застрочил в блокноте.

– Джо редко навещал родных и еще реже появлялся в городе. Предпочитал одиночество и вольную жизнь.

Инспектор презрительно сплюнул.

– Бродяга-индеец? Следовало догадаться. Тут за милю разит вашими дьявольскими ритуалами.

– Нет. – Пинки поднял ладонь и продолжил тем твердым, но спокойным голосом, который свойственен людям, давно привыкшим разговаривать с чужаками. – Не бродяга.. отшельник. И таких ритуалов нет у моего народа. Кто бы ни сделал это, – тут мощные кулаки Пинки сжались, – он наш общий враг, инспектор.

– Следы? – спросил вдруг патрон так резко, что я едва не подскочил.

Пинки покачал головой.

– Или мой нюх меня подводит, Донни, или их нет: я чувствую запах крови, цветов, почвы и листьев, – и это все… Будто сама земля, сам воздух заодно с убийцей. – Он обменялся с фейри тяжелыми, пристальными взглядами, а потом спросил, почему-то, обращаясь ко мне: – Других троп здесь нет, правильно я понимаю, Арчи?

И я смог только кивнуть в ответ.

После этого последовал непродолжительный допрос о родственниках убитого и новая порция проклятий из уст Харриса, когда тот понял, что потребуется посылать людей в соседний штат.

– Чертовы индейцы… И что вам не сидится в резервациях?

Пинки выслушал все это с поразительной невозмутимостью, подождал, пока «бледнолицый» успокоится, извлек из ножен короткий и острый даже на вид нож и быстро, но бережно срезал прядь волос убитого.

– Передам его семье, – пояснил в ответ на недоуменные возгласы, плавно поднимаясь на ноги.– Традиция.

Инспектор разразился новым потоком брани в адрес безграмотных дикарей с их идиотскими обычаями, фейри же усмехнулся, но до времени промолчал. И, казалось совсем забыл об этом. Однако спустя четверть часа, когда с формальностями и прощальными любезностями, смахивающими на посыл куда подальше, было покончено, и мы отошли на достаточное расстояние от места преступления, вдруг продолжил тему:

– Сдается мне, наш шаман решил провести какой-то интересный ритуал..

– Ты прав, – согласился Пинки. – Попробую поговорить с Джо сам, хотя предчувствие подсказывает, что дело не увенчается успехом. Поэтому я хочу обратиться к ма Като, – продолжил он, – если ты не против.

– Когда это я был против толики хорошего вуду да еще в таком исполнении? – фыркнул Донни. – В отличии от благочестивых коллег Магнуса эта достойная женщина души во мне не чает.

– Кто такая, эта ма Като? – спросил я.

– Жрица вуду, несколько лет назад приехала сюда с семьей из Нового Орлеана, – пояснил Чанк, – Почти не работает на заказ. Но мать Джо в свое время тоже не по наслышке была знакома с вуду, да и сыну кое-какие способности передались. Думаю, ма Като нам не откажет. Арчи, поговоришь с ней завтра? Мне нужно сообщить о смерти Джо его отцу, а с ритуалом лучше не затягивать…

Просьба меня, признаться, озадачила: в чем-чем, а в вуду я не разбирался совсем. Но ведь я сам вызвался помогать.

– Да, хорошо. Если скажешь, где ее найти.

Пока Пинки объяснял, где живет жрица и как с ней следует говорить, фейри буравил меня таким явным мы-еще-не-договорили взглядом, что стоило определенных усилий не обращать на него внимания. Виноватым я себя не считал и извиняться не собирался.

По счастью, пока от меня этого никто и не требовал.

– Открыть тропу к резервации? – обратился фейри к индейцу.

Я прикинул, что это означало одним махом перепрыгнуть через весь штат и, конечно, впечатлился.

– Не трать силы, – подумав, ответил тот. – Пробежка сейчас пойдет мне на пользу. Как там говорится про бешеную собаку… семь верст не крюк? Вот-вот, – он растянул губы, обозначив улыбку. – А за дорогу к роще на севере буду признателен.

Донни кивнул, открыл тропу, и уже через несколько минут мы очутились в лесу.

Пинки достал из кармана очередной браслет с резными бусинами и протянул мне.

– Отдай это ма Като, когда увидишь. И вот еще что, Арчи, – добавил он мягко, как делал всегда, когда хотел сказать что-то важное: – Не давай злости отравить твой разум, ладно? – и дружески потрепал по плечу.

– Ладно, – буркнул я, невольно косясь в сторону Донни.

Тот крепко обхватил пальцами ладонь Пинки и замер. Глаза обоих сверкнули одновременно и очень похоже. Индеец опустил руку и склонился перед фейри в почтительном поклоне.

Потом снял пиджак, скинул мокасины, спрятал их в дупло старого дуба. Уже подходя к началу тайной тропы, я обернулся и успел заметить силуэт огромного волка, тут же растворившийся среди деревьев.

– Волк…С ума сойти, – удивился я вслух. – Волк среди серых лисиц.

– Серые лисицы, обитающие в этих краях, строго говоря, тоже не лисицы, а лишь притворяются ими – заметил Донни, проходя мимо и, разумеется, чисто случайно, задев меня плечом. – Так что кого у нас только нет: – и волки, и щеночки. Очень… разношерстная команда.

«Щеночка» я проглотил, хотя так и подмывало заявить, что я вообще-то не просился в эту теплую компанию, и прекрасно без нее бы обошелся. Должно быть, подействовало наставление Пинки, да и правды в этом утверждении была только половина. В итоге я прикусил язык и шел молча, глядя в сторону и кожей ощущая существующую между нами напряженность.

– Ничего не хочешь сказать? – поинтересовался фейри спустя десятка два шагов.

«Я считаю, что был прав!»

«Меня бесит, когда ко мне относятся как к неразумному младенцу!»

«Я тебе не доверяю».

– Нет.

Я ожидал новых язвительных комментариев, тычков или подзатыльников, но Донни никак не прокомментировал мой ответ.

– Чанк был первым из «Лисиц», – начал он вдруг чуть позже, сбив меня с толка этой неожиданной откровенностью. – Я только обосновался в Чикаго и не собирался обрастать учениками. Но однажды поймал за руку краснокожего воришку с задатками колдуна и решил, что у нас много общего.

– Разве? – удивился я. По моим представлениям все было ровно наоборот: что может быть общего у индейца-шамана и взбалмошного фейри?

– Ммм, – кивнул он и начал перечислять, загибая пальцы: – Народ Пинки, как и мой, лишь гости на той земле, где раньше были хозяевами, он успел потерять, тех, кто был ему дорог, и наворотить таких дел, что его чуть было не отлучили от племени.

Первый пункт был мне понятен, о втором Донни тоже когда-то упоминал, а вот третий… Я даже остановился от внезапной догадки.

– Отлучили? То есть ты тоже?..

– Ну до чего же смышленый парень! – притворно восхитился фейри и тут же подтвердил, сверкая безумной улыбкой: – Верно: изгнанник, лишенный имени. С некоторых пор Холмы закрыты для меня, золотце.

– Что же ты совершил? – спросил я, не обращая внимание на его вечные охи-ахи.

– Невозможное, – хмыкнул фейри. – То, на что не имел права, – и закончил уже серьезно, глядя на меня в упор: – Но я ни о чем не жалею.

Мы продолжили путь. В голове множились бесчисленные вопросы: «невозможное? Что он имеет в виду?», «когда это случилось?», «каково это?», «а что насчет Дэриана?», «зачем он мне это рассказывает?», «может, просто заговаривает зубы?». А внутри что-то ныло, дергало, сигналя тревожно: «Эй! Обрати внимание! Здесь есть что-то очень важное!», только понять, что же это такое, никак не получалось, хотя я перебрал в памяти каждое слово.

И поверх всех этих метаний, будто по разлитой воде из упавшего кувшина, расплывалось уродливым алым пятном чувство вины, иррационально острое, переходящее в отчаяние.

«Все из-за меня… я один виноват. Я не должен был.. Но я же хотел, как лучше!»

«Откуда это? Что за дичь со мной творится? Неужели я все-таки схожу с ума?»

Едва собрав мысли, я снова остановился посреди улицы и задал Донни один-единственный вопрос, не сильно заботясь о том, насколько уместно он прозвучит:

– А что необычного ты увидел во мне?

В распахнувшихся глазах фейри промелькнуло смятение. Всего на долю мгновения, готов поклясться, но она растянулась в долгие-долгие минуты.

Все это время я внутренне просил, почти молился: «Пожалуйста, скажи мне. Про музыку, про мою чертову способность, которую я отчего-то уже тихо ненавижу, скажи хоть что-то, что убедит меня, что тебе можно верить».

Наверное, я просто устал пробираться на ощупь в зыбком мире чудес.

Но проклятый фейри лишь рассмеялся и перешел на ту насмешливо-томную интонацию, которую я терпеть не мог:

– Ну-у, ты – особый случай. Так и вижу эту очаровательную, почти библейскую картину: растерянный златокудрый мальчуган с красным яблоком в руке.. – он издевательски прищелкнул языком. – Могут же и у меня быть маленькие слабости?..

Отвесь он мне подзатыльник, это и то не произвело бы такого отрезвляющего эффекта.

Да, злость плохой советчик, злость же пополам с обидой – и вовсе паршивый. Я не обратил внимания ни на болезненную веселость в голосе фейри, ни на смутное беспокойство, которыми отозвались во мне его слова. Все, о чем я мог думать: «Не собирается он мне ни о чем рассказывать, ни сейчас, ни когда бы то ни было».

«Друзья говорят друг другу правду. А тескрывают от тебя самое важное»

Луна и звезды, я ведь и правда хотел ему доверять. Оставалось только смеяться над собственной глупостью. В конце концов, кто же ведет задушевные беседы с щеночками?Им просто говорят «фу» и тычут носом в лужу.

– Гав-гав, – сказал я Донни зло. – Счастливо оставаться.

И свернул в первый же знакомый переулок, думая, что если чертов фейри даст мне сейчас малейший повод, я с удовольствием съезжу по его ехидной физиономии. По крайней мере, попытаюсь.

То ли он понял, что я уже на пределе, то ли я надоел ему не меньше, чем он мне, только он и не попытался меня остановить, хотя его взгляд еще долго жег мне затылок.

Небольшая прогулка по городским улицам оказалась кстати: я остыл, и на смену досаде пришла усталость. Когда я добрался до своей комнаты, уже занимался рассвет. Я хотел было, как есть, не раздеваясь, завалиться на кровать, но заметил на столике аккуратно сложенные конверты, и вместо этого сел разбирать почту.

Первое послание, совсем короткое, было от некоего Уэйна Доэрти, который уведомлял меня, что я могу найти его в ближайшие дни с двенадцати до трех в гостинице «Палмер Хаус». Потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что это один из тех музыкантов, о котором говорил Сол, и что речь идет об уроках игры на свирели.

Второе письмо прислала Мейси. Она хотела увидеться. « Фредди пару дней не будет в Чикаго. Но я не знаю, сумею ли ускользнуть от приставленных им охранников. Боб и Майки стерегут меня круглосуточно, сменяя друг друга…» , – писала она.

Я прикрыл глаза, представляя карту тайных троп города, подумал, что уж эту проблему могу решить самостоятельно, прикинул, что лучше нам будет встретиться через день, написал Мейси письмо с подробными инструкциями. И только после этого лег спать.

Все события и волнения минувшей ночи словно только и ждали этого момента и навалились скопом. Уставшее затуманенное сознание выхватывало из мешанины образов то изуродованное мертвое лицо Джозефа Хилла – лилия во рту шевелилась, будто он силился что-то мне сказать, то матерого волка с злыми желтыми, как луна, глазами и окровавленной пастью, то склонившегося надо мной Донни – он злорадно скалился, демонстрируя длинные, словно у вампира, клыки, и все сильнее сжимал пальцы на моем горле… И сопровождала эти дивные видения музыка – та же заунывная песня ветра и многоголосой флейты. Звучание последней сегодня казалось особенно громким, истеричным, похожим то на хохот многочисленных гиен, то на хор визгливых баньши. И вместе все это куда больше походило на горячечный бред, чем на сон.

О странных знакомствах и упрямых ирландских ослах

– А расскажи мне о фейри. Про Белого Короля и Зеленую Королеву я уже знаю, но есть ведь еще?

– Конечно,золотце, память хранит легенды о многих из них.

О нелюдимом Хозяине Леса. Он не любит показываться на глаза людям и носит корону из оленьих рогов.

О смелом Охотнике, копье которого всегда находит добычу, будь то то зверь или порождение Тьмы.

О Владычице Озер, в чьих глазах, говорят, и вправду можно утонуть.

О Господине Дождя и Северного Ветра – настоящем рыцаре, не отличающимся, впрочем, особой сердечностью.

О Трех Вассалах Белого Короля: Черном Жнеце, собирающем жизни тех, кому судьба умереть раньше срока; Великом Воине, больше всего любящем славные битвы и Госпоже Долгих Ночей, способной насылать кошмары и безумие. Ее опасаются даже больше Жнеца.

О прекрасной Госпоже Закатов и Рассветов, всем цветам на свете предпочитающей оттенки красного.

Состоять в свите этих владык – большая честь для любого сидхе.

Часам к десяти я уже был на ногах. Не потому что выспался – о, нет! – а потому, что никак не мог нормально заснуть, и все что угодно казалось лучше того вязкого оцепенения, в которое я порой впадал.

Проклиная свою душевную организацию и излишнюю впечатлительность – иначе с чего бы меня так развезло? – я принял ледяной душ, выпил две чашки крепкого кофе и включил погромче радио. Веселая болтовня ведущих и задорная музыка свинга помогли окончательно прийти в себя.

Чувствовал я себя сносно, а вот зеркало упорно показывало задерганного невротика, но хотя бы одетого аккуратно.

«И неудивительно, – размышлял я, – с такой-то жизнью. Что там у меня на сегодня в планах: договориться о ритуале с колдуньей вуду, взять урок игры на свирели, чтобы научиться повелевать окружающими, постараться не рассориться окончательно с боссом-фейри и сообщить ему о предстоящем визите Мейси… Вроде бы, не так много».

Я рассмеялся этим мыслям, вызвал курьера, чтобы отвез письмо подруге Мейси, потом вызвал такси, проверил, не забыл ли чего, и отправился на встречу с неведомой мне ма Като.

Район, где она жила, был мне немного знаком. Он тоже относился к «черным», но считался благополучнее тех кварталов, где обнаружили тело Джо Хилла. Здесь, например, жили некоторые известные музыканты и спортсмены .

«А неплохо идут дела у жрецов вуду», – подумал я, глядя на двухэтажный особнячок из серого песчаника.

Двери открыла темнокожая женщина неопределенного возраста – то ли родственница, то ли служанка. Узкое темно-серое домашнее платье смотрелось на ее долговязой фигуре длинным плотным чулком.

– Добрый день, меня зовут Арчи Грейстон. Я хотел бы увидеть госпожу Кату, – сообщил я ей.

– Вам назначено, мистер Грейстон? – спросила она, окинув меня ничего не выражающим немигающим взглядом.

– Нет, сегодня ночью был убит наш друг. «Серые лисицы» просят присоединиться госпожу Кату в молитве за него, – ответил я так, как учил меня Пинки и протянул женщине браслет вместе с доброй сотней долларов.

Та приняла все это как дворецкий принимает визитные карточки, бросила: «Ждите здесь» и неспешно проследовала в глубину дома, предоставив мне разглядывать холл.

Он, кстати, ничем не выделялся от многих других в зажиточных домах: ни тебе разноцветных бус, ни устрашающих африканских масок, ни таинственных узоров, ни многочисленных изображений змей, ни другой экзотической атрибутики. Все добротно, но строго. Из украшений – лишь лепнина на потолке, крест на стене да статуэтка мадонны на столике под ним. Наш святой отец точно одобрил бы. Я же был почти разочарован.

Прошло не меньше десяти минут, когда флегматичная привратница показалась снова и пригласила меня в гостиную.

Здесь оказалось куда интереснее: пальмы в горшках, яркая обивка диванов и портьеры на окнах, столик на кованых ножках в виде лап каких-то хищников. А еще – чучело аллигатора на каминной полке.

– Зозо был моим любимцем. Я не смогла расстаться с ним и после смерти. Его конечно.

Я обернулся. Что сказать, ма Като оказалась весьма примечательной личностью: лет пятидесяти, в теле, но при этом удивительно пропорционально сложена. Моложавое лицо цвета кофе с молоком и темные, уложенные в аккуратную прическу волосы наводили мысли о причудливом смешении черной, креольской и еще черт-его -знает-какой крови. Темно-зеленое платье с пелериной, черные перчатки до локтей, шляпка, напоминающая тюрбан, с короткой вуалью, сигарета в мундштуке.

– Кофе придется подождать, – вздохнула ма Като, подходя к дивану. Движения ее отличались удивительной плавностью. – Нана становится такой нерасторопной в это время года.

Какое-то время она, с интересом разглядывала меня и лишь затем продолжила: – Садись, Арчи Грейстон. И рассказывай.

Я так и поступил. Все время, пока я вводил госпожу Като в курс дела, она сидела почти недвижно, прикрыв глаза, лишь рука, в которой она держала мундштук, совершала медленные движения, будто рисовала в воздухе тонкой струйкой дыма извивающегося змея.

– Значит, Джо Хилл мертв, – сказала она, когда я завершил рассказ. – Жаль. Я слышала о нем. Твой индейский гарý прав, ритуал нужно проводить как можно скорее.

– Гару?

– Оборотень, – пояснила ма Като. – Сейчас уже мало кто из колдунов владеет подобным даром, – и добавила с гордостью, указывая на появившуюся с дверям прислужницу с подносом: – Нана вот тоже гарý. Выносливая и очень сильная. Хотя к зиме так и норовит впасть в спячку.

Я смотрел на служанку, неспешно выставляющую на столик чашки, кофейник и блюда с цукатами, жареными пирожками и подмечал в ней новые детали – поясок и туфли из змеиной кожи, треугольную форму лица, тупой, почти квадратный кончик носа…

– Змея?

– Удав, – удовлетворенно кивнула жрица. – Очень сильные руки, может задушить в объятиях.

– Или вырвать горло, – продолжил я задумчиво.

Нана медленно повернула голову и адресовала мне улыбку, если это можно так назвать: самую малость растянула губы, что в купе с тяжелыми недвижным взглядом смотрелось крайне неуютно.

– Возможно, – согласилась ма Ката, – мы не проверяли. Но если бы это сделала Нана – или другой гару – мистер Пинки сразу бы это обнаружил. Гару прекрасно чувствуют друг друга. Жаль, что с колдунами не все так просто…

Тут я не мог с ней не согласиться.

– «Большой Белый», – продолжила моя собеседница, стряхивая пепел с сигареты. – Знаешь, Арчи Грейстон, в вуду тоже есть такой. Великий Дамбала… Старейший из лоа, сотворивший все живое.

Она выписала рукой в воздухе причудливый жест, и дым сложился в изображение внушительного, свитого многочисленными кольцами, змея. Дым вился, и казалось, что змей колышется, а вокруг него танцует пламя.

– Он мудр, великодушен, насколько могут быть великодушны лоа. Мы обращаемся к нему за исцелением и защитой. Он не любит ни крови, ни алкоголя, ни табака… Квинтэссенция чистоты и мудрости… Цвет Дамбалы – белый, он покровительствует слабым и тем, кто ищет истину. Уверена, что Джо был чист душой, раз посвятил себя ему, раз сумел найти то, что объединяет верования его отца и матери… – видение развеялось, жрица набожно перекрестилась и продолжила уже совсем другим тоном: – Тем тяжелее грех убийцы… Я проведу ритуал. В полночь у реки Солт-Крик в Брукфилде. Волк знает, о каком месте я говорю. Ты тоже приходи, Арчи Грейстон. И я почту за огромную честь, если сам мистер Дэр захочет составить нам компанию. А сейчас попробуй бенье, мой повар изумительно их готовит.

Я понял, что о деле ма Ката больше говорить не желает, и завязал обычную ничего не значащую беседу: воздал должное угощению, расспросил, привыкла ли она к нашим холодным ветреным зимам после теплого климата Нового Орлеана. Признался, что мечтаю побывать в этом городе… В общем, врубил привычный, отточенный работой за стойкой в «Норе» режим. А через четверть часа поблагодарил хозяйку за радушный прием и, пообещав передать ее слова своим коллегам, направился к выходу сопровождаемый за змееподобной Наной.

– Какой обходительный молодой человек, ты не находишь? – послышалось вослед, – Да,да, я тоже так думаю…

Удивленный, я обернулся: помимо хозяйки в гостиной больше никого не оставалось. Не сама же с собой она говорит. Обернулся – и чуть было не споткнулся на ровном полу: чучело аллигатора повернуло голову в мою сторону и качнуло длинным зазубренным хвостом.

После этого я поехал прямиком в «Палмер Хаус» на встречу с Уэйном Доэрти. Идя по фойе, больше похожему на музей, чем на холл гостиницы, и чуть позже, в лифте, поднимаясь на пятый этаж, я то и дело похлопывал себя по груди, чтобы убедиться, что свирель не выпала из внутреннего кармана, хотя в этом и не было необходимости. Чем дальше, тем больше росло во мне ощущение того, что я затеваю что-то неправильное.

«Да этот Доэрти и в страшном сне не сможет представить, для чего мне нужны его уроки», – успокаивал я себя, стучась в дверь нужного номера.

«Одну минуту!» – послышалось изнутри.

Ждать, однако, пришлось несколько дольше. Когда мистер музыкант изволил мне открыть, я как раз раздумывал, не поторопить ли его, выстучав по дверному полотну какой-нибудь веселый марш.

– Да-да?

Уэйн Доэрти вполне мог бы играть на сцене или в кино утонченного аристократа конца прошлого века. Во всяком случае, внешность его была вполне для этого подходящей: средний рост, стройное телосложение, утонченные черты лица, гладкие, убранные назад волосы темно-рыжего цвета. Даже одежда его соответствовала этому образу: шелковый халат цвета бутылочного стекла поверх черной рубашки и брюк того же цвета.

Тот факт, что этот тип предпочитает одну цветовую гамму с ма Като показался мне таким забавным, что я не мог не улыбнуться.

– Добрый день. Меня зовут Арчи Грейстон, вы писали мне по поводу уроков…

– Ах, конечно, – Доэрти тут же расслабился, и лицо его стало слегка капризным: – Правда, я думал, вы мне позвоните…

Он сделал шаг в сторону, чтобы пропустить меня, зацепился рукавом халата о щеколду, дернул рукой, пытаясь высвободиться, и в итоге чуть не приложил себя дверью по лбу, да и меня заодно.

– П-простите, я бываю таким неловким, – вся утонченность тут же слетела с него, как сухая шелуха с луковицы, уступив место почти детской непосредственности.

– Скорее мне следует извиниться. Я хотел позвонить, но освободился раньше времени…

– Нет-нет, все в порядке, садитесь, пожалуйста… – Доэрти и сам сел было, но тут же вскочил, бросаясь к стоящему на тумбе телефону: – Ох, забыл.. Может, вы хотите чего-нибудь выпить? Я распоряжусь..

Я еле убедил его, что мне ничего не нужно. Успокоенный, он снова опустился в кресло.

– Тогда… начнем? А …где же ваш инструмент, мистер Грейдон?

– Грейстон, – поправил я.

Музыкант снова рассыпался в извинениях.

– Ох, разрешите, я тогда по имени… мне так проще будет запомнить. Прекрасно, итак, Чарли, твой инструмент…

– Арчи, – я, смеясь, извлек свирель из внутреннего кармана и предъявил музыканту.

Тот заоправдывался было, но сразу же осекся и снова прыжком поднялся на ноги.