Чёрная нить

Мне нравилось, как дождь стирал границы между небом и землей, окутывая всё в мягкую, свинцовую дымку. В эти моменты я чувствовал себя укрытым от всего мира, запертым в своём коконе из тишины и покоя. Возможно, это было бегство, но какое же оно было блаженное.

Сняв с зарядки аккумуляторы для болгарки и шуруповерта, я с привычной аккуратностью положил их в сумку. К инструментам у меня всегда был особый подход – каждый предмет на своём месте, всё продумано и проверено. Ещё с детства любил разбираться, как что устроено, а со временем это переросло в страсть к созданию вещей своими руками. Начинал с дерева – вырезал фигурки зверей, потом собрал сложные часы с кукушкой, которые подарил родителям. Мама была рада, а вот папа каждый раз подпрыгивал, когда вырезанная из липы птичка выскакивала из домика. Потом перешёл на металл: пробовал силы в ковке топоров, оттачивал навыки на охотничьих ножах, даже пепельницу себе интересную сварил в виде головы лабрадора – Честер, увидев её, долго обнюхивал и не понимал, почему новая игрушка пахнет металлом, а не собакой. Недавно вот в гараже закончил ковку катаны – долгие вечера уходили на подгонку клинка и оплётки рукояти. Теперь она висит на стене в гостиной, и каждый раз, проходя мимо, я ловлю себя на мысли, что это не просто украшение, а частичка души, вложенная в сталь.

…

Созвонившись с парнями, я накинул куртку и вышел во двор. Моросящий дождь, который я так любил, сегодня казался другим – не уютным, а тоскливым и бесконечным. Капли стекали по ржавым водостокам, отбивая монотонный ритм по крышам гаражей. И в этом сером, промокшем мире терпеливо ждала тёмно-синяя «восьмёрка» Лёхи – такая же неотъемлемая часть наших вылазок, как и мы сами.

Машина была вся в мелких царапинах и с одним помятым крылом – свидетельствами прошлых приключений. Стёкла запотели изнутри, но сквозь плёнку воды угадывался знакомый силуэт за рулём. Из приоткрытого окна тонкой струйкой поднимался сигаретный дым, тут же растворяясь в сыром воздухе. «Восьмёрка» стояла во дворе, как припаркованный корабль-призрак – неброский, видавший виды, но неизменно готовый к новым странствиям.

– Добрейшего вечерочка, инструментальщик ты наш! – Лёха высунулся из окна. В его ухмылке сквозило знакомое напряжение.

– И тебе не хворать. А где Андрей?

– Говорит, соседей затопил, разбирается с потопом. Будет через час, не раньше.

– Может, перенесём? – снова, уже по привычке, предложил я.

– Да пошёл ты! Я что, просто так вчера спину рвал?

На этот раз добрались быстрее – нашли другой путь, через старую грунтовку, минуя самые убитые участки дороги. На месте всё было как прежде, если не считать паутины – теперь она сплошным ковром покрывала не только потолок, но и стены, словно чёрная плесень, медленно поглощающая пространство. Воздух стал гуще, и в нём витал сладковатый, химический запах.

– Наконец-то, чёрт возьми! Думал, что это никогда не кончится! Лёха достал болгарку. Пронзительный визг инструмента и запах горелого металла ударили по ушам и носу. Когда последний металлический зубец с треском отлетел, и крышка люка наконец поддалась, Лёха не сдержал счастливого возгласа:

– Ну что, полезли? – его голос прозвучал неестественно громко в наступившей тишине.

– Да, только Андрея предупреди – тут связи нет, – сказал я, с тоской глядя в чёрный провал.

– Я позвоню, а ты спускайся – сказал Лёха с сигаретой в зубах, протискиваясь через раскуроченную дверь и остатки кирпичной кладки. Ржавая лестница скрипела под ногами, и с каждой ступенькой я всё глубже погружался в воспоминания. Холодный металл перил будто прожигал ладонь, возвращая к тому самому дню. Внизу, в кромешной тьме, на бетонном полу, на мгновение чётко проступили очертания изувеченного тела моего брата. Сердце ёкнуло, остановившись. Я зажмурился, судорожно глотнув спёртый воздух. «Не сейчас, держись…» – прошептал я себе, чувствуя, как подкашиваются ноги. Открыв глаза, я увидел лишь пустой бетонный пол. Призрак растаял. Сделав глубокий вдох, я крикнул, стараясь, чтобы голос не дрожал:

– Лёха, спускайся, я внизу!

Мы оказались в длинном коридоре, упирающемся в огромную металлическую дверь, покрытую толстым слоем ржавчины. Но это было не главное. Всё вокруг – стены, потолок, даже пол – было плотно затянуто чёрной паутиной. Она не просто висела – она пульсировала, словно дышала. Тяжёлые, блестящие нити переплетались в причудливые узоры, напоминающие вены или корни какого-то чудовищного растения. Казалось, сама тьма вокруг обрела плоть и медленно, но верно поглощала остатки реальности.

– Что там Андрей?

– Подъедет через час, как и говорил.

– Отлично. Давай дверь открывать.

Дверь поддалась с трудом, со скрипом ржавых петелью. За ней тянулся длинный коридор, весь в чёрных нитях, которые колыхались от сквозняка, словно дыхание невидимого существа.

В конце мы вышли в просторное помещение, напоминающее лабораторию. Воздух здесь был спёртым и холодным, пахло озоном, формалином и старой бумагой.

Вдоль восточной стены стояли массивные металлические клетки с нависными замками. Прутья были покрыты толстым слоем ржавчины, а на полу одной из клеток лежала сложенная пополам кожаная смирительная рубашка.

Справа располагалась комната с операционным столом из нержавеющей стали. Стол был оборудован ремнями с железными пряжками, а над ним висели три хирургические лампы, их отражатели почернели от времени. На металлическом инструментальном столике рядом ржавели хлёсткие щипцы, скальпели причудливой формы и ранорасширители.

По левую сторону стояли ряды столов с компьютерами 80-х – «Электроника» с тёмными, пыльными экранами, между ними громоздились стопки бумаг. Моё внимание сразу привлекли отчётные бланки с грифом «Совершенно секретно». Это показалось мне крайне странным – такие документы подлежали немедленному уничтожению при любом форс-мажоре, их даже при пожарах выносили в первую очередь.

На учебной доске в углу висели графики со странными пиками и спадами, испещрённые пометками на полях. Кривые напоминали то ли кардиограмму, то ли сейсмограмму, а в одном углу чьей-то нервной рукой было выведено: «Образец 7-Г нестабилен».

Складывалось стойкое впечатление, что люди сбежали отсюда в панике, бросив всё – даже секретные документы. Они просто наскоро заварили люк и бежали, словно пытались запереть что-то внутри. Или кого-то.

– Как думаешь, что там? – спросил я, чувствуя, как по спине снова бегут мурашки.

– А то есть клетки и операционная тебя не смущают? – хмурится Лёха, нервно проводя рукой по краю операционного стола.

Мы начали рыться в бумагах, перешёптываясь и стараясь не поднимать пыль, как вдруг из тёмного проёма коридора донёсся отчётливый, сухой шорох – словно кто-то проводил рукой по каменной стене. Мы застыли на месте, сердце замерло. Тишина стала абсолютной, давящей.

И тогда до нас донеслись шаги – тяжёлые, размеренные, с чётким, металлическим призвуком, будто к подошвам были прикручены стальные накладки. Они приближались с пугающей неспешностью, и с каждым ударом по бетону по моей спине пробегали новые и новые мурашки. Воздух стал густым, как сироп, и каждый вдох давался с трудом.

Лёха инстинктивно нагнулся и подобрал тяжёлую доску, сжимая её так, что костяшки его пальцев побелели. Его лицо исказила смесь страха и тревоги.

«По стенам!» – просипел я, и мы молниеносно рванули в стороны от дверного проёма. Лёха прижался к стене справа, замахиваясь доской. Я – слева, сжимая в потной ладони фонарь и нащупывая другой рукой тяжёлый монтировочный лом на ближайшем столе. Я резко щёлкнул выключателем, погрузив комнату в почти полную тьму. Лишь тусклый отсвет чужого фонаря из коридора рисовал на стенах дрожащие блики.

Я сжимал фонарь так крепко, что металлический корпус начал больно впиваться в ладонь. Сердце колотилось так бешено, что, казалось, его глухие удары разносятся по всему помещению, выдавая наше присутствие.

И тогда в проёме двери, как приговор, возник узкий луч чужого фонаря. Он медленно, почти насмешливо скользнул по стене, на мгновение осветил ржавые клетки, задержался на хирургических инструментах на операционном столе, выхватывая из тьмы их острые, угрожающие формы, и наконец, неумолимо, упёрся прямо в пустоту, где мы стояли секунду назад. Свет замер, дрогнул, словно в нерешительности. Время остановилось.

Глава 4

Нас выдавало только тяжёлое, сдавленное дыхание и гулкий стук сердца, готового вырваться из груди. Мы замерли у прохода, нервно переглядываясь через темноту, ожидая неизбежного. Жёлтый луч фонаря полз по стенам, слепя глаза и выхватывая из мрака очертания клеток и хирургических инструментов. Он приближался неумолимо, как приговор, и вдруг застыл в двух шагах от нас.

В тишине, разорванной лишь нашим дыханием, прозвучало: – Выходите. Хриплый, пропитанный дымом и угрозой голос прозвучал так близко, что по спине пробежали ледяные мурашки.

Мы с Лёхой застыли, вжавшись в шершавые бетонные стены. Казалось, сама тьма вокруг сгустилась, удерживая нас на месте. Я медленно, почти незаметно покачал головой и, не издавая ни звука, одними лишь губами прошептал: «Ждём». Лёха чуть кивнул – он понял. Мы оба знали: выходить сейчас – значит подставить себя под удар.

Плевать, будь что будет, но к этому незнакомцу я не выйду, – пронеслось у меня в голове.

Сухой, металлический щелчок затвора автомата разрезал тишину. – Считаю до трёх. Либо выходите, либо останетесь здесь навсегда.

Раз…

Два…

Тр…

Глухой, металлический лязг, и бесформенная масса осела на бетон. Автомат, звякнув, откатился в сторону.

– Вот оставил вас одних всего на час… – из тьмы шагнул Андрей, переступая через распластанное тело. – И вы уже успели натворить дел.

– Андрюха! Слава богу! – я смахнул со лба липкую влагу, сердце всё ещё колотилось. – Ты очень вовремя.

– Что тут, происходит? – Андрей, бледный, водил взглядом по операционному столу и грудам бумаг. – Что это за место? И кто этот мужик? С калашом, парни! У него настоящий АК-47!

– Мы и сами не поняли, – Лёха, наконец, опустил занесённую доску. – Спустились, нашли эту… лабораторию. А тут он.

– Лёх, брось, – я тронул его за локоть. – Помоги лучше скрутить его и запихнуть в клетку. Неизвестно, сколько он пролежит без сознания.

– В какую ещё клетку? – Андрей смотрел на нас, будто мы свихнулись.

– А ты оглянись! – Лёха мотнул головой, указывая на ряды железных решёток. – Добро пожаловать в адский зоопарк.

Мужик был тяжёлый, под сотку – не меньше. Пока мы волокли его к клетке, его кожаная куртка, накинутая на простую майку, задиралась, открывая узоры татуировок на мощных руках. Потрёпанные джинсы и грубые берцы довершали образ, но не это привлекло моё внимание.

Перематывая его руки за спиной найденной в столе изолентой, я заметил чёткую татуировку на запястье – аккуратную пентаграмму, выполненную словно профессиональным художником. Не крик души неуравновешенного подростка, а осознанный, почти ритуальный символ.

Забросив его в клетку и щёлкнув замком, мы отступили на шаг. – Так, – я вытер лоб. – Давайте перекурим. Надо обсудить, что делать дальше.

Мы молча, на автомате, достали сигареты, и через секунду едкий дым уже вытеснял запах плесени и пыли. Странно, но здесь, в этой лаборатории, не было и следа той чёрной паутины, что опутала все остальные помещения. С сигаретой в зубах я подошёл к операционной. Рука сама потянулась к старому выключателю на стене. Раздался щелчок, и с тихим гудением зажглись несколько ламп, выхватывая из мрака стальной стол и блестящие инструменты.

– Хрена ты кудесник, – фраза Андрея прозвучала с попыткой усмешки, но сквозь неё явно проступало напряжение.

Резкий, металлический лязг – затвор, прошедший по пазу, – и звон упавшей на бетон гильзы заставили нас с Андреем вздрогнуть и резко обернуться.

– Лёха, ты совсем охренел? – бросил я, чувствуя, как по спине пробежал холодок. – Брось это немедленно!

– Да погоди ты, щас… – Лёха не сводил глаз с автомата, медленно наклоняясь и поднимая с пола маленький, блестящий цилиндр. Он закатал его в ладони, и его лицо вытянулось. – Ребят… а патроны-то… Судя по всему, самые что ни на есть боевые.

– Твою мать… – прошептал Андрей, и в его голосе впервые за вечер прозвучал чистый, не прикрытый бравадой страх.

– Круто… – Лёха медленно провёл рукой по волосам. – И что мы сейчас делать будем? Ментов вызывать?

– Нет, ты совсем с дуба рухнул? – Андрей нервно засмеялся. – И что ты им скажешь? «Здравствуйте, мы в заброшенном штабе нашли подпольную лабораторию с клетками, мужика с автоматом, которому я голову пробил и тут ещё какая-то чёрная хрень по стенам ползает»? Нас самих же в дурку упекут!

– Андрюх, – я направил луч фонаря вглубь помещения, выхватывая из мрака массивную дверь с ржавым амбарным замком. – Глянь туда.

– А там что? – Андрей всмотрелся в темноту.

– Хрен его знает, – я почувствовал, как по спине пробежали мурашки. – Но учитывая, что нас здесь окружает… Я даже боюсь представлять.

– Так, ребят, – я провёл рукой по стопкам бумаг. – Давайте сначала разберёмся с этим, а потом уже будем лезть к той двери.

Мы собрали все документы в одну груду на операционном столе и принялись читать. Полчаса ушло на то, чтобы перебрать отчёты, графики и шифрованные записи.

– Идиоты, – раздался из клетки хриплый голос. – Вы хоть понимаете, что натворили?

Я подошёл к решётке:– Кто ты вообще? Что здесь происходит?

– Снимите флаг СССР со стены, – прохрипел пленный. – Тогда всё поймёте.

– Какой ещё флаг? – я с искренним изумлением оглядел помещение.

Мы с Лёхой переглянулись. За полчаса в этой комнате мы не видели ни одного флага – красную материю невозможно было не заметить. Стены были голыми, если не считать следов от гвоздей и потёков на штукатурке.

– Вон тот шкаф… отодвиньте… – незнакомец едва пошевелил губами, лишь глаза его коротко метнулись в сторону массивного шкафа в углу. По его затылку, запёкшемуся и липкому, медленно ползла новая струйка крови.

Мы переглянулись. Шкаф казался таким же старым и пыльным, как и всё здесь. Но раз уж этот тип на что-то намекает…

– Давай попробуем, – кивнул я Лёхе.

Мы ухватились за боковины шкафа. Дерево скрипело, ножки с трудом отрывались от пола. Когда мы сдвинули его на полметра, за ним открылся потертый, выцветший от времени флаг СССР, аккуратно прикрепленный к стене.

– Ну и что? Флаг как флаг, – пожал плечами Лёха, пока я рассматривал потрёпанное полотнище с поблёкшими золотыми буквами.

– Дак снимите его, придурки! – выпалил пленник, и в его голосе сквозь хрипоту прорвалось отчаяние.

В тот же миг Лёха резко развернулся и направил на него ствол автомата. Глаза Лёхи блестели лихорадочным блеском.

– Ты так с кем угодно может базарить, но не с нами, понял меня!? – его голос сорвался на визгливый крик. Для пущей убедительности он с громким лязгом передёрнул затвор, хотя патрон уже был в патроннике.

«Нашёл себе игрушку», – с горькой усмешкой промелькнуло у меня в голове. Эта внезапная власть явно ударила ему в голову.

– Остынь, Лёх, – строго сказал я, продолжая аккуратно отстёгивать флаг со стены. – Нам сейчас стволом махать – последнее дело.

Аккуратно сняв поблёкший символ ушедшей эпохи со стены, я застыл в оцепенении. Дыхание перехватило.

Прямо перед нами, на той же бетонной поверхности, чётко проступала тёмная, отчётливая эмблема: орёл с распростёртыми крыльями, сжимающий в когтях ту самую, безошибочно узнаваемую свастику. Знак Третьего рейха.

– Твою мать… – это выдохнул не я, а Лёха. Его автомат опустился, ствол смотрел в пол. Вся его поза выражала шок.

Из клетки донёсся тихий, горький хриплый смешок.– Ну что, проняло, орлы? Добро пожаловать в самое сердце «операции "Тьма"».

…

– Чёрт, – тихо выругался я, глядя на кончившуюся пасту. Ручка с сухим стуком отскочила от голого деревянного пола моего временного укрытия. – Хрен с ним, буду писать карандашом…

Я сидел на скрипучей табуретке в полумраке заброшенной дачи на окраине города – одном из немногих мест, где, как я надеялся, эта дрянь до меня не доберётся. Провёл пальцем по истончившейся зелёной тетради, в которой оставалось всего две пустые страницы. Школьная тетрадь на двенадцать листов – большего я и не ждал.

– Напишу, сколько влезет, – пробормотал я, доставая последний запасной карандаш. За окном ветер раскачивал верхушки сосен, и этот привычный успокаивающий звук теперь казался зловещим. – А там… что-нибудь придумаем.

…

Кладбищенская тишина повисла в подземелье, пока связанный бугай снова не заговорил.

– Узнаёте? Да, это то, о чём вы подумали.

– Это знамя Третьего рейха… – прошептал я. – Но что оно делает здесь? В нашем городе даже во время войны не было фашистов!

– Слышь, мужик, рассказывай давай! – Лёха сжал кулаки. Автомат висел на плече.

– Меня зовут Максим, и это первое, что вы должны уяснить. Ты прав, мальчишка, оккупантов здесь не было. Но подпольные диверсанты среди военных и учёных – другое дело…

Он сделал болезненный вдох, прежде чем продолжить:

– В 1944-м, когда Третий рейх трещал по швам, была запущена операция «Тьма». Диверсанты должны были заразить население и армию… особой плесенью. Учёные вывели штамм, который проникал в организм через воздух, пищу, воду, даже через прикосновение.

Максим замолчал, глотнув воздуха.

– Эта дрянь превращала людей в чудовищ. Без разума, только инстинкты… Инстинкты охотников. Эксперимент вышел из-под контроля. Лабораторию пришлось экстренно ликвидировать – всех учёных, образцы… Всё замуровали. – Он кивнул в сторону массивной двери. – За той дверью – эпицентр. Где это порождение ада и создали.

– Это что же получается… мы все заражены? – голос Андрея дрожал.

– Нет, пока нет… Не знаю! – Максим нервно провёл рукой по лицу. – Плесень мутировала. Теперь она в виде этих чёрных нитей. Судя по тому, что в воздухе нет спор, воздушно-капельным путём не передаётся.

– Ты же сказал – её уничтожили! – не унимался я.

– Значит, не всю! – резко парировал он. – Остались споры… или что-то хуже.

– Откуда ты всё это знаешь? – вклинился Лёха.

– Мой дед… – Максим сгорбился, его голос стал глухим, будто доносился из-под земли. – Он был одним из создателей этого адского порождения. Оставил после себя дневник. В последней записи было: «Максим, теперь ты знаешь. Никогда не пускай туда людей. Это твоя миссия, твоё проклятие. Передашь своим детям, как я передал тебе. Прости…»

– Хорошо, – я почувствовал, как нарастает раздражение. – А мы-то что такого сделали? Ну лазили где не надо, ну паутина есть. Закроем всё обратно, и дело с концом! Пять минут работы!

Максим резко вскинул голову. Его глаза горели лихорадочным огнём.

– Вы совсем идиоты? – прошипел он. – Сколько вы тут уже торчите? Час? Два? Вы думаете, эта дрянь просто так висит на стенах? Она УЖЕ снаружи! Она уже в земле, в воздухе, она уже в вас, чёрт возьми!

– А где же государство? – внезапно спросил Лёха. – Почему они не обезвредили это всё как следует?

Максим горько усмехнулся.

– Государство? – его голос прозвучал ядовито. – Оно и обезвредило. Самый надёжный способ – пустить пулю в затылок всем причастным. Лаборатория никогда официально не существовала. Из всего состава оставили в живых только моего деда – слишком ценный специалист. И то, думаю, лишь потому, что он сумел спрятаться и добиться неприкосновенности. Остальных… ликвидировали. Вместе с документами. Так что теперь об этом знаю только я. И, – он мрачно оглядел нас, – вы.

– А как ты вообще узнал, что мы здесь? – не удержался я.

Максим усмехнулся:– Я давно расставил датчики движения. Вы их, видимо, не заметили, когда в первый раз сюда пришли. Отец служил в КГБ, так что достать такое оборудование для меня не проблема.

– Теперь ясно, откуда у тебя ствол, – кивнул Лёха. – И что делать-то теперь?

– Нужно замуровать вход. В идеале – обрушить всё здание, но это будет слишком шумно.

Я медленно подошёл к клетке, глядя Максу прямо в глаза.– И последний вопрос… Можем ли мы тебе доверять?

Он тяжело вздохнул, и его взгляд внезапно стал усталым и пустым.– Слушайте, после всего, что вы здесь увидели… Мы все теперь в одной лодке. Эта дрянь не будет разбирать, кто прав, кто виноват. Решать, что делать дальше, придётся вместе. Или умрём по отдельности.

Я несколько секунд молча смотрел в глаза Максу, а затем обернулся к Лёхе.

– Выпускай его.

– Ты серьёзно? – Лёха недоверчиво покачал головой. – Он только что с автоматом на нас бросался!

– Он был прав, – твёрдо сказал я. – Мы вскрыли то, что не следовало. И сейчас решаем, выживем ли мы вообще. Выпускай.

Лёха с глухим проклятием повернул ключ в замке. Дверь клетки со скрипом открылась.

Макс, потирая запястья, вышел на свободу. Он выпрямился и кивнул мне.

– Правильное решение. Теперь слушайте меня, если хотите жить.

…

Последние два часа промелькнули как один сплошной, смазанный кошмар. Полупьяные сборы, торопливое бегство из штаба, дорога домой под затяжным дождём – всё это слилось в одно тревожное пятно.

Очнулся я уже в своей квартире, с трудом отрывая голову от подушки. Тело ныло от усталости и перенапряжения. Сквозь сон я почувствовал тёплое дыхание и влажный нос, тыкающийся в ладонь. Честер, свернувшись калачиком рядом, мирно посапывал, виляя во сне хвостом. Его обыденное, довольное существование казалось сейчас самым невероятным чудом и одновременно горьким упрёком. Я потянулся, чтобы погладить его, и снова провалился в беспокойный сон, где чёрные нити паутины сползали со стен и потолка моей же квартиры.

Ничто так не вырывает из объятий сна в выходной день, как настойчивый, дребезжащий звонок телефона. Я с трудом открыл глаза, в полумраке комнаты нащупал на тумбочке своё старенькое «яблочко» и поднёс к лицу. По экрану ползла заветная надпись: «Лёха».

– Лёха, ты сдурел? – прохрипел я, протирая ещё спящие глаза. – Время…

Отодвинул аппарат от уха, на мгновение ослеп от яркости экрана, выкрученной на максимум. В правом верхнем углу чётко горели цифры: 7:03.

– Семь утра! – уже злее выдавил я в трубку. – Что такого случилось, что ты вскочил с первыми петухами? Или опять не ложился?

– Герман… – голос Лёхи на другом конце прозвучал тихо и неестественно, с дрожью, которую я раньше слышал лишь в крайних случаях. – Андрей пропал.

Холодок, который ещё секунду назад клонил в сон, мгновенно отступил, сменившись ледяной тяжестью на душе.

– В каком смысле «пропал»? – я сел на кровати, проводя рукой по лицу. – Мы же вчера разъехались, договорились сегодня встретиться. Макс тоже должен подъехать.

– Вчера… – Лёха сделал паузу, слышно было, как он затягивается сигаретой. – После того как мы тебя отвезли, Андрей поехал со мной в гараж, чтобы аппарат сварочный убрать. Всё сложили, поехали обратно, но по пути заскочили в бар… Ну, ты ж знаешь нас. Короче, посидели, вроде всё нормально было. Вышли только к шести утра и пошли пешком.

– Ну и? – я почувствовал раздражение. – Напился и спит где-то. Ты чего паникуешь?

– Да выслушай ты до конца! – Лёха сорвался на крик. – Пошли через парк, чтобы короче было. Тот, где сосны густые, Комсомольский. Еле ноги волочили. Андрей отошёл в кусты по нужде…

– И что? В лесу заблудился? – усмехнулся я.

– В том-то и дело, что да! – в голосе Лёхи слышалась настоящая паника. – Я ждал его пять минут, десять… Его нет! Пошёл проверить – а его и след простыл!

– То есть ты последний раз видел его в шесть утра в Комсомольском парке? – у меня в груди похолодело.

– Да! – выдохнул Лёха.

– И чего ты нервничаешь? Может, он решил прогуляться? Один побыть?

– Он стал какой-то… другой после вчерашнего, – голос Лёхи дрогнул. – Не такой, как обычно. Странный.

– В каком смысле «странный»? – я уже сам начал волноваться.

– Не знаю! Просто… не наш Андрей. – Лёха замолчал на мгновение. – Давай встретимся, поищем его.

– Ох, чёрт… Ладно, – сдался я. – Дай мне хотя бы кофе выпить и с собакой прогуляться.

– Договорились. Через час у северного входа в парк.

Закончив разговор, я с трудом оторвался от кровати. На кухне автоматически поставил чайник, руки сами тянулись к пачке сигарет на столе. Пока делал первую затяжку, мысли вертелись вокруг Андрея. Да, он мог исчезнуть на пару дней после серьёзной пьянки – уходил в запой, когда на работе или в личной жизни накапливались проблемы. Но сейчас… сейчас было что-то не то. В голосе Лёхи сквозила не просто тревога, а настоящий животный страх, который передался и мне.

Влажное прикосновение языка к руке вернуло меня в реальность. Честер смотрел на меня преданными глазами, его хвост выбивал дробь по полу.

– Ладно, ладно, идём гулять, – проворчал я, потрепав Честера за ухом. – Только давай без приключений сегодня.