Стрелец

Посмотрев на грамоту, кабатчик сглотнул слюну и слегка побледнел, но услышав мое предложение заплатить, заискивающе улыбнулся, а в его глазах заиграли искорки наживы.

– Так сколько возьмешь? – прервал я затянувшееся молчание.

– В таком разе три рубля с полтиной будет в самый раз, – поспешно ответил кабатчик.

– Хорошо, – сказал я и потянулся за калитой5 с деньгами, данными нам на дорогу.

– Четыре рубля! – поспешно проговорил кабатчик, увидев серебро у меня в руках.

– У нас, в Новгороде Великом, говорят – первое слово дороже второго, – сказал подошедший Гюргий, посмотрев на хозяина кабака с презрением, свойственным новгородским купцам, и со значением погладил рукоять сабли. – Негоже цену менять, коль торг уже закончился.

– Да-да… Вы правы, – извинительно сказал кабатчик и поклонился десятнику.

Тем временем я уже отсчитал серебро и передал хозяину кабака. Приняв деньги, он ушел, пятясь назад и поминутно кланяясь. Я же, более не обращая внимания на него, обратился к Гюргию:

– Как твой десяток, все целы?

– В общем да, но пара человек натерла ноги. Однако, если завтра поедем верхом, то это не страшно, – ответил Гюргий.

– Дай-то Бог, – сказал я и, глядя на огонь, задумался о дальнейшем нашем пути.

– А насчет ночлега, то мои люди, как и в прошлый раз, могут и в конюшне поспать – там сейчас жаровни горят, тепло, – сказал Гюргий, выводя меня из задумчивости.

– Нет уж, за ночлег уплачено, рядком на полу ляжем все и поместимся. После такого бега под дождем я не позволю никому на голой земле спать, – твердо сказал я и заметил, что к нам приближаются остальные десятники: Нежир, Радим и Третьяк – все уже переодевшиеся в сухое.

– Это вы хорошо придумали, Василий Дмитриевич, бежать под дождем: к Юрьеву приблизились и вусмерть не околели, – сказал Нежир, протягивая руки к очагу.

– Да так… – слегка вздохнул я. – Вспомнилось, как зимой в одних портах и рубахе вокруг деревни бегал. Меня к этому делу приучал Иванко. Говорил, что пока бежишь, никакой мороз не страшен.

Все десятники приумолкли, вспомнив погибшего в прошлом году Иванко, и лишь потрескивание дров в очаге и приглушенные голоса дворян за дальним столом нарушали тишину. Так продолжалось, пока жена кабатчика с дочкой не принесли котел, полный воды, и не поставили его на огонь в очаге.

– Айно сказал, что крупу вы нам свою дадите, – обратилась ко мне жена кабатчика.

Я посмотрел на эту статную, стоящую предо мной с прямой спиной женщину и понял, кто в кабаке главный. Меня даже удивило – как я в прошлый раз не заметил эту властную, еще не старую и полную сил хозяйку.

– Данилка! – позвал я и отхлебнул из кружки со сбитнем.

Мой кошевой явился незамедлительно, и я приказал ему отсыпать пшенной крупы на всю полусотню и передать ее хозяйке кабака.

– И соли не забудь дать, – закончил я.

Данилка коротко поклонился и тут же вышел во двор, а кабатчица, удовлетворившись моим распоряжением, отошла к своему мужу.

– Надо будет положить наиболее склонных к хворобе стрельцов в комнаты, которые нам достанутся, – сказал я десятникам.

– Вы всегда стараетесь о людях думать, – сказал Радим, – за это вас стрельцы и любят.

– И в бою за спинами не прячетесь, – льстиво сказал Третьяк.

– Не лей мне мед в уши, а то от этого и оглохнуть можно, – с серьезным лицом ответил я.

– А что такого, разве я не прав? После боя с татями люди вас уважать стали, – с не менее серьезным лицом ответил Третьяк.

После слов десятника мне вспомнилось, как весной нас послали ловить большую банду, что орудовала на колыванской дороге. Мы тогда две недели их выслеживали, пока не определили их логово в полутора верстах от тракта.

– Умно вы тогда придумали, – поддержал Третьяка Нежир, – разделить нас на три отряда и устроить облаву на татей.

– Признаться, я поначалу не поверил, что ваш замысел удастся, ведь татей было человек сорок и вооружены они были неплохо, – сказал Третьяк, – но все вышло по вашему.

Действительно, я тогда послал десятки Третьяка и Радима ударить по логову бандитов, что находилось в ложбине недалеко от ручья, с двух сторон, так как был уверен – тати испугаются выстрелов из пищалей и побегут в сторону небольшой топи с валежником. За повалившимися деревьями же их должен был ожидать я с тремя десятками стрельцов.

– Ох как они испугались грохота пищалей, как побежали, а урону-то им мы почти не нанесли, – сказал Третьяк.

– Верно говорят – у страха глаза велики, – сказал Гюргий.

– А меня больше поразило, когда вы, Василий Дмитриевич, вышли к ним навстречу из засады один, – восхищенным тоном сказал Нежир. – Первого попавшегося татя саблей рубанули, второго угостили, да так, что он три аршина пролетел, а прочие же тати, увидев это, встали как вкопанные и по вашему приказу бросили свое оружие, сдавшись в полон.

– Я потом подсчитал – из сорока татей тридцать пять живыми взять удалось, – сказал Третьяк. – Правда, воеводы потом каждого пятого у западных ворот повесили в назидание остальным.

– Туда им и дорога – сами-то не больно проезжавших по колыванской дороге жалели, – сказал Нежир и через пару мгновений рассмеялся, вспомнив как визжал один из вожаков татей, когда его к петле вели.

Вместе с Нежиром рассмеялись и другие десятники, а также несколько стрельцов, что были поблизости. Не смеялся только Радим – он вообще редко шутил и большую часть времени сосредоточенно молчал. Говорил он тоже редко, но всегда по делу, и несмотря на то, что лесть по отношению ко мне из его уст никогда не выходила, я ему доверял больше, чем всем остальным десятникам. Вот и сейчас Радим с некоторым осуждением посмотрел на своих товарищей и глубоко вздохнул. Понять его можно: ведь для большинства стрельцов война была опасным, но все же ремеслом, а для Радима она была гораздо большим. После гибели всех родных в ходе одного из набегов крымской орды Радим записался на службу, и с тех пор не было ни одного года без сражений в его жизни. Возможно, именно поэтому Радим к своим тридцати годам не женился и не обзавелся сворой детишек, хотя мне кажется, он просто боится в один день вновь лишиться близких.

– … ja te ei kartnud seda rahvahulka majja lasta, kui Dorpat on piiramisrõngas? Mida sa teed, kui sakslased tulevad?6 – прервав мои мысли, раздраженно сказала кабатчица, обращаясь к мужу.

– Mida ma pidin tegema? Kui ma poleks neid sisse lasknud, oleksid nad jõuga sisse tulnud, aga nii saime hõbeda,7 – ответил, лебезя, кабатчик.

– Kui sakslased tulevad, panevad nad selle hõbeda su kurku ja riputavad väravasse,8 – язвительно сказала кабатчица.

Чудской язык я знал плохо, но все же сумел понять общий смысл разговора.

– Я смотрю, вы ливонцев ждете, а мы вам мешаем. В таком разе мы можем уехать отсюда, но боюсь, это не понравится воеводам в Юрьеве, – разозлившись, сказал я.

– Нет, что вы, милсдарь, и в мыслях не было ждать врагов государя нашего, – тут же залебезил кабатчик, а его жена словно язык проглотила и лицом стала серá.

– В таком случае лучше скажите, какие комнаты вы нам уготовили, – улыбнувшись злым оскалом, сказал я.

– Две верхние, под крышей, – ответил кабатчик.

– Хорошо, – сказал я, а затем, поглядев на свою кружку, добавил: – И думаю, многим моим людям тоже захочется отведать столь вкусный сбитень.

– Конечно, конечно… – проговорил кабатчик и, прихватив жену, удалился.

– А я, пожалуй, пройду в комнату, – обратился я к десятникам. – Вы же о людях позаботьтесь. Третьяк, твой десяток сегодня ночью будет в стороже.

Сказав это, я встал и уже пошел к лестнице, как вдруг ко мне, пошатываясь, подошел один из дворян, что сидели за дальним столом.

– Добрый вечер, сударь. Вы, кажется, из Ругодива прибыли, и думается мне, что я имею честь говорить с Василием Щукиным, грозой всех татей в округе, – твердо сказал дворянин, несмотря на свое опьянение.

– Да, но вы, сударь, преувеличиваете мои труды, – ответил я.

– Вы еще и скромны, что делает вам больше чести, – сказал дворянин. – Позвольте выпить за здоровье вас и ваших людей. И примите от меня небольшой дар.

С этими словами дворянин протянул мне бурдюк, который я с уважением принял, слегка поклонившись. Мой собеседник кивнул в ответ, сделал большой глоток, приложившись губами к своей кружке, а затем пошел, пошатываясь, к своим товарищам. Я же продолжил свой путь к лестнице, попутно исследовав содержимое бурдюка, в котором оказалась ржаная водка. Недолго думая, я подлил водку в свой сбитень, а потом подозвал Радима.

– Только тебе могу доверить, – обратился я к Радиму, протягивая бурдюк. – Пусть люди ноги себе протрут, но пить я запрещаю, и передай Данилке, пусть ужин ко мне принесет да амбарную книгу с чернилами.

Радим, как всегда, ответил коротко и четко, а я проследовал вверх по лестнице на второй ярус. Там я понял, что это перестроенный чердак с низким потолком, который был всего на пядь выше меня, но для уставших стрельцов и это хорошо. Немного пригнув голову, я пошел к ближайшей комнате и столкнулся в дверях с дочкой кабатчика.

– Ты что там делала? – спросил я от неожиданности.

– Покрывала теплые принесла, милсдарь, – сказала девушка.

– Спасибо… – немного растерянно ответил я.

Дочь кабатчика в ответ улыбнулась и игриво посмотрела мне в глаза, а затем протиснулась мимо меня, как бы невзначай задев мою руку, державшую сбитень, своей грудью. После этого она пошла к лестнице, слегка повиливая бедрами, и уже ступив на первую ступеньку, бросила лукавый взгляд в мою сторону, а затем сбежала вниз, постукивая каблучками, словно молодая козочка.

«Да уж… Найдет она себе веселья на свой зад, правда, неизвестно, к добру или к лиху», – подумал я и вошел в комнату.

Комната была рассчитана, судя по лежанкам, на четырех человек, но я быстро приметил, что если разместить людей на полу, то здесь смогут поместиться не менее десяти стрельцов. Подумав об этом, я пошел к дальнему лежаку, что стоял у небольшого окна, единственного в комнате, и сел на него, опершись спиной о стену, а затем сделал несколько больших глотков из кружки с подогретым водкой сбитнем и прикрыл глаза, впадая в дремоту. Тут же перед моим взором предстала гуляющая по полю Настасья в зеленом летнем сарафане. Она была очень красивой в своем наряде, ее плавные движения рук казались чарующими, а улыбка, обращенная ко мне, словно сияла.

«Как жаль, что это только видение», – подумал я и неожиданно для себя вспомнил о брате.

Я припомнил письмо, которое получил неделю назад от Ивана, в коем он меня извещал о последних новостях и сообщал, что выслал полагающуюся долю с урожая из моего поместья, за коим он приглядывал в мое отсутствие. Я представил брата стоящим сейчас на посту между зубцами Псковской крепостной стены, отдавая распоряжения своему десятку. Хотя, наверное, нет – сейчас в Пскове наверняка собирают рать для помощи Юрьеву, и мой брат, как и вся дубковская сотня, может уйти в этот поход, а значит, есть вероятность встретиться с Иваном. Однако мне еще неизвестно, в какой силе пришли ливонцы под Юрьев и какую угрозу они представляют для нашей рати, а значит, есть повод опасаться за жизнь и здоровье брата.

– Вы здесь? – спросил Данилка, вошедший в комнату. – А то мне сказали, что вы наверху, но не указали комнату.

– Нашел. Молодец. А амбарную книгу принес? – спросил я.

– Конечно, как вы и приказали, – ответил Данилка, доставая из сумки за своей спиной амбарную книгу, и положил ее на небольшой столик у входа, а затем туда же поставил перо с чернильницей. – Все сухое.

– Молодец. Хорошо от дождя спрятал, – похвалил я Данилку, встал с лежанки и подошел к столику.

В последующие несколько минут, пока Данилка ходил проведывать кашу, я вкратце записал события дня и весьма подробно расписал расходы серебра и припасов. После этого я отложил перо, но оставил книгу раскрытой, дабы чернила просохли, и в этот момент заметил, что беспрестанная дробь дождя по крыше прекратилась.

«Вот и хорошо», – сам себе сказал я, обрадовавшись окончанию дождя.

Радость мою укрепил Данилка, принеся мне тарелку каши с покрошенными в нее сухарями и кусками солонины. Достаточно быстро расправившись с ужином, я прилег на лежанку, обдумывая планы пути на завтрашний день, и вскоре сам не заметил, как уснул.

Луна хорошо освещала дорогу, отражаясь в лужах, скопившихся в колее, в то время как солнечные лучи только прокладывали себе путь на небосклоне. Но казалось, что вскоре мы погрузимся в сумрак из-за тепла, пришедшего ночью после вчерашней стужи, грозившего поднять туман и укрыть им все вокруг. Однако я рассчитывал на то, что солнце примет власть над небом раньше, чем туман укроет дорогу. А пока этого не случилось, мы, разбрызгивая грязь из-под копыт и мерно позвякивая своим снаряжением, медленно – не быстрее скорости движения наших телег – продвигались на запад.

Подумав об этом, я повернулся назад посмотреть на свое воинство и увидел, что многие из моих людей готовы уснуть прямо в седле после недолгого отдыха, и наверное, кто-то даже проклинал меня за столь раннюю побудку. Да я бы и сам с удовольствием уснул, но приказ, данный мне, не позволял долгого отдыха – нас ждали в Юрьеве. Кроме того, мне хотелось прибыть в крепость раньше, чем начнется осада, чтобы не прорываться в город с боем. Именно по этой причине я встал сегодня утром еще задолго до рассвета, поднял полусотню и приказал после краткого завтрака выдвигаться в путь. Мне хотелось нагнать упущенное вчера время, и благодаря Богу, убравшему дождь, это, кажется, удастся.

А тем временем, как я и ожидал, ноги лошадей утонули в белой пелене тумана, преобразившего все вокруг, скрыв под собой дорожную грязь и болотистые поля вокруг. У меня даже создалось впечатление, что мы оказались на небесах. Это ощущение усилилось благодаря свету зари, но хлюпанье дорожной грязи под копытами лошадей говорило, что мы все еще на бренной земле. Вскоре же восходящее солнце ударило нам в спину, озолотив своим светом туман, но одновременно заставив его редеть и растворяться в воздухе. Туману ничего не осталось, как спрятаться в лесистых низинах и вновь открыть нам дорогу.

Взошедшее солнце стало нас пригревать, и настроение моих людей улучшилось, и даже стало казаться, что никаких препятствий на нашем пути быть не может. Однако я прекрасно знал, что трудности еще будут, и в подтверждение этому ко мне подъехал Радим и сообщил, что телеги стали отставать.

– Стой!!! – прокричал я, подняв правую руку вверх, и услышал, как мой приказ был повторен несколько раз, после чего строй остановился.

Развернув коня, я поскакал к телегам, встречая по пути вопросительные взгляды своих подчиненных, и вскоре увидел, что дорожная грязь облепила колеса и лошади с трудом тянут свою ношу. Мне сразу стало ясно, что через пару верст такой надсады лошади падут, оставив нас без коша.

Посмотрев на это, я глубоко вздохнул и велел явиться сюда своему десятку. Стрельцы моего десятка – опытные воины, казаки из-под Изборска, которых я специально забрал к себе, чтобы меньше с ними возиться – явились незамедлительно.

– Пристегните ремнями своих коней – по два на телегу! – приказал я. – Думаю, после этого дело пойдет быстрее.

– По два не получится: нас всего девять, – сказал Федор, коренастый рыжебородый стрелец, старший в моем десятке.

– Верно. Десятым будет Данилка, – согласился я и посмотрел на своего кошевого, неотступно следовавшего за мной.

Молча согласившись с моим распоряжением, стрельцы принялись привязывать коней к оглоблям, и вскоре мы смогли продолжить свой путь и даже достаточно быстро, чтобы к полудню достигнуть достопамятной развилки дорог, ведущих на Раковор, Лайс и Юрьев. Здесь я и решил дать людям и лошадям небольшой отдых, ведь до Юрьева осталось не более шестидесяти верст.

Лагерь я решил не разбивать, а просто приказал рассесться по десяткам и отобедать наскоро сухарями. Сам я тоже решил подсесть к своему десятку, а заодно разузнать, каково состояние коней, тянущих обоз. Но стоило мне подойти к телегам, как со спины я услышал топот копыт быстро скачущей лошади и обернулся. Ко мне, погоняя коня, мчался Радим с явно обеспокоенным лицом.

– Вижу, что-то случилось? – с внутренним беспокойством спросил я Радима, когда он остановился подле меня.

– Да, Василий Дмитриевич, – несмотря на скачку, уверенным голосом ответил Радим. – На Юрьевской дороге я обнаружил множество следов от копыт и телег. Причем все следы свежие – не далее как утром проезжали.

– Думаешь, ливонцы? – стараясь быть невозмутимым, спросил я.

– Вряд ли: до Юрьева далеко, и вражеские разъезды еще не могли сюда добраться. Хотя… Чем черт не шутит, – ответил Радим.

– В таком случае лучше поберечься, – немного подумав, сказал я Радиму. – Бери свой десяток, поезжай вперед и вооружись как полагается, а мы поедем в полуверсте за тобой.

Радим кивнул в знак согласия и поехал выполнять мой приказ, и уже через несколько минут его десяток забирал с телеги свои пищали. Но тут я вспомнил, как утром, во дворе кабака, дочка кабатчика, придерживая расшнурованное платье, прошмыгнула мимо меня в дом, а из сарая следом за ней с улыбкой на лице вышел Нежир.

– Радим!!! – окликнул я десятника.

– Что-то случилось, Василий Дмитриевич? – с удивлением спросил Радим, подойдя ко мне.

– Нет, все в порядке. Просто я решил, что в передовой разъезд поедет Нежир, он ночью больше всех отдохнул, а твои люди пусть сторожей едут, – ответил я.

Сказав это, я позвал Данилку и послал его передать приказ Нежиру, а заодно сообщить всем остальным, что с этого момента мы должны быть настороже и во всеоружии.

Вскоре Нежир со своим десятком уехал вперед, а я с остальными людьми, подождав четверть часа, двинулся в путь. Ехали мы небыстро, внимательно всматриваясь в окружающую местность и прежде всего на дорогу, на которой виднелись следы от большого количества телег, и, видимо, сильно груженых. Я еще подумал, что такой обоз быстро ехать не может и мы должны вскоре его нагнать и тогда выяснится, кто едет перед нами. Так и случилось – через пару часов от Нежира прискакал стрелец и сообщил, что они встретили сторожевой разъезд из шести человек, пытающихся помочь застрявшим в грязи телегам.

– А чьего они роду-племени, не узнали? – спросил я под конец.

– Нет. Мы близко не приближались, но одеты они как обычные сыны боярские, – ответил стрелец.

– Это ничего не значит, – махнув рукой, сказал я.

– Надо с ними поговорить, – сказал стоявший рядом Третьяк.

– Поговорим, но только если в них будут смотреть дула не менее двадцати пищалей, – ответил я.

Затем я приказал десяткам Гюргия и Третьяка зарядить пищали и в таком снаряжении ехать к Нежиру, оставив мой десяток охранять телеги. Данилке я приказал остаться с обозом, но он все равно упросил меня ехать со мной.

Нежир со своими людьми стоял в лесу на краю поля и наблюдал, как в трехстах шагах от него перегруженные телеги с трудом боролись с распутицей. Его стрельцы шутили, смотря на потуги сынов боярских, толкающих телеги, и их это явно забавляло, так что, когда я подъезжал к опушке леса, смех уже раздавался оттуда вовсю.

– Ха-ха-ха! Смотри, как этот в грязь шлепнулся!

– Прям с головой окунулся! Ха-ха!

– Громче смейтесь, а то вас на противоположном конце поля еще не слышно, – сказал я, подъезжая к десятку Нежира.

В ответ я не услышал ничего кроме карканья вороны где-то недалеко, ибо стрельцы, потупив взор, молчали.

– Так-то лучше, – удовлетворившись результатом, сказал я и тут же перешел к делу: – Третьяк. Гюргий. Спешивайте свои десятки, пойдете справа и слева от дороги с пищалями, готовыми к бою, а мы вместе с Нежиром пойдем конными посередке, повидаемся с этими горе-воинами.

Закончив говорить, я сделал знак рукой Нежиру, и он повел своих людей к лошадям, и вскоре мы уже медленно приближались к чужому обозу.

Тяжелые телеги двигались медленно, лошади их еле тянули и то одной, то другой требовалась помощь, и утомленные воины, заляпанные грязью до самого ворота, помогали их толкать и так увлеклись своим занятием, что не заметили, как мы подошли к ним на расстояние тридцати шагов. Мне даже подумалось, что если бы их сейчас догнал враг, то они, скорее всего, уже повстречались бы с апостолом Петром. Но у меня были другие планы, ведь я уже разглядел в грязных ратниках сынов боярских.

– Бог в помощь!!! – крикнул я.

Ближайший к нам молодой воин обернулся на крик, широко раскрыл глаза от удивления и побежал к своим товарищам, тем самым подняв большую суматоху. Все начали бегать в разные стороны: крестьяне, правившие телегами, спрятались между колес, а некоторые даже побежали в сторону ближайшего леса, но воины, охранявшие их, несмотря на возникшую панику, садились на лошадей и строились в линию, так что через несколько минут шестеро сынов боярских выехали к нам навстречу. Удивительное зрелище предстало перед нами – на шести хороших конях (особенно мне приглянулся вороной ногаец) ехали всклокоченные, в грязных, надетых как попало тегиляях, гордые воины, словно их внешний вид является само собой разумеющимся.

– Кто вы такие и чего вам надобно? – спросил молодой, но постарше меня сын боярский.

– А по нашим кафтанам и целящимся по вам пищалям не видно? – иронически спросил я.

– Стрельцы… – неуверенно ответил воин.

– А точнее, конная полусотня Ругодивской стрелецкой сотни! Я же Василий Дмитриевич Щукин, командир этих прекрасных воинов, а также сын боярский из Дубковского уезда Псковской земли! – отчеканил я. – А вот кто вы такие?

– Я Тихон Всеславович Ивáнов, десятник второй сотни из Опочки, – ответил десятник, посмотрев на дымящиеся фитили пищалей. – Но вы не сказали, чего от нас хотите.

Заметив движение глаз молодого десятника, я дал знак своим людям, и они закрыли ружейные полки крышками, но целиться не перестали.

– Сейчас я хочу поговорить с твоим сотником, – сказал я.

– О чем ты хочешь с ним поговорить? – спросил десятник.

– О тебе и о том, как твои люди службу несут, – строго ответил я.

Десятник смутился и приказал одному из своих людей ехать звать сотника, но не успел договорить, как на дороге в ста шагах от нас появились два десятка всадников.

– А вот Николай Петрович и сам едет, даже звать не придется, – с улыбкой облегчения сказал десятник.

Я ничего не сказал в ответ, а просто молча стал ожидать сотника этих горе-вояк. Но как вскоре оказалось, подъезжающие к нам воины выглядели не лучше, это говорило о том, что телеги застряли в грязи по всей протяженности обоза. Однако среди замызганных грязью ратников я заметил одного чернобородого сына боярского в чистом дорогом тегиляе, который в отличие от беспокойных взоров своих товарищей имел спокойный и уверенный вид. Было ясно, что это и есть сотник.

– Что случилось?! И чего надобно от нас стрелецкому воинству?! – спросил он, осаживая коня в трех шагах от меня, пытаясь произвести впечатление, но мой Яшка не шелохнулся, чего нельзя было сказать о конях Нежирова десятка, которые беспокойно задергали головами.

Спокойно взглянув в молодое лицо сотника, на котором светилась удалью улыбка, я вновь представил своих людей и себя самого.

– Так это вы Ругодивскую дорогу от татей избавили? О вас слухи до самой Колывани идут, – убрав с лица улыбку, сказал сотник. – А я есть командир славных воинов из второй Опочкинской сотни Николай Петрович Кобылов.

Посмотрев на сынов боярских и их послужильцев за спиной сотника, я насчитал тридцать четыре человека и с удивлением спросил:

– Я надеюсь, предо мной сейчас не вся сотня?

– Нет. Еще есть передовой отряд в десять сабель.

– И вы, видно, сопровождаете обоз в Юрьев?

– Да, тридцать пять телег, будь они неладны!

– Извини меня, если обижу, но с таким количеством людей и грязью на дорогах вы далеко не уедете, а если еще и враг на пути встанет, то головы сложить можете, – серьезно сказал я.

– В моей сотне трусов нет, да и саблями владеть мы умеем, – оскорбленно сказал сотник.

– И в мыслях не было считать твоих людей трусами, но если на вас налетит вражеский разъезд в сотню сабель, то у вас не будет и шанса выстоять, – ответил я, окончательно отдав приказ убрать пищали.

– Но мы все равно обязаны привести обоз в Юрьев и сделаем это даже ценой собственной жизни, – гордо ответил сотник.

– Твоя храбрость похвальна, но поскольку мне так же нужно в Юрьев, то я предлагаю свою помощь, – сказал я.

– От помощи не откажусь – вместе и ехать веселее, – недолго думая согласился сотник. – И по такому случаю можешь звать меня просто по имени.

Услышав ответ, я тут же позвал Данилку и приказал ему скакать к нашему обозу и звать их сюда. Затем я посоветовал Николаю запрячь заводных лошадей в телеги, что вызвало у него возмущение, но, вняв моим словам, распорядился отдать боевых коней в обоз. Я же в свою очередь так же отдал в помощь обозу лошадей из десятков Гюргия и Нежира – все равно быстрее пешего хода у нас идти не получится. Такими мерами нам удалось наладить ход обоза, и мы медленно, но верно стали приближаться к цели похода.