Альтернатива. Бой за власть

Была бы Магна человеком, она б расслабленно выдохнула, ну а так, просто изменила позу, готовую к противостоянию с атомным огнём.

– Я знаю, почему ты не можешь зачать дитя, – обернувшись к Лире, что снова расплылась в удивление, молвила королева. – Я далека до ваших терминов, но понимаю, что внутри твоих маточных труб – словно сорняки процветают опухоли, от которых медицина не в силах избавить. Человеческие доктора боятся прибегать к кардинальным методам, ведь последствия неизвестны. Но я – не человек, – усмехнулась Магна, и словно вспышка объятая искрами – домчалась до Лиры. Она с размаху ударила раскрытой ладонью в область живота, и капитан почувствовала небывало ярое жжение. Внутри неё будто зажглось солнце, своим безмерным жаром опаляя те самые трубы. Стоило Лире снова посмотреть на Магну, взамен её крепкой стальной руки, как ни её, ни жжения – не стало…

26 эпизод. Ветер перемен (часть 1)

Времени в Евразии было достаточно, чтобы солнце распрощалось с ней на ближайшую ночь. Тем не менее, было рано даже для первой звезды; небо казалось тёмным, но никак не мрачным. Любому глазу всё ещё отлично виднелся фронт, наконец опустевший. В редких местах теплились очаги потухавших пожаров, испуская слабые дымки. Где-то лежали погибшие нэогары, любого из множества видов; увы, куда чаще встречались трупы людей – настоящая галерея самых различных травм. Хотя, что может описать слово «травма», после той мясорубки, которую в безобидных землях устроила Империя.

Ещё со времён совместной работы с Джаином, все его близкие друзья научились предусмотрительности. Его ближайший помощник в разработке «змеиного скелета» уже который час не находил себе места; мысли Герда занимало переживание и за Кира, и за Спидрайдэра, отправленного Первому на помощь. Глаза бессмертного профессора покраснели от неустанного наблюдения за своеобразным радаром, похожим на карту Евразии. На его просторах отмечались все капитаны, от седьмой до второго, даже если половина из них погибла. Не хватало только белой единицы, на жёлто-коричневых просторах континента. Учёному неизвестно было, где появится символ Первого, и появится ли он вообще. Но вера его не колебалась; он преданно ждал, всем сердцем веря в лучшее.

Обескураженная Лира, оставленная у первых песков пустыни, всё не могла понять, что сделала Магна, зачем ей это, и куда она, после всего, делась? Ни в одной стороне баронесса не виднелась, хотя в пустыне было много дюн любых размеров; спрятаться можно было как минимум в половине из них. Оглядев фронт с целью найти королеву, капитан заметила, что война уже, вроде как, закончилась. Она лениво развернулась, и зашагала в сторону родной Евразии; туда, где оставила Шестую. Но предпоследний капитан вскоре выбежала за грань Авангардного города и, скинув нэогарский шлем –крикнула:

– Л-и-р-а, мы побед-и-л-и! Не знаю почему, но последнее сопротивление замертво упало, не успела я и новую парочку прибить, – пригнувшись к уставшим коленям, выдохнула счастливая девица. Её лицо покрылось капельками пота, вызванного и эмоциями, и духотой внутри каски, что она убрала под плечо. Лира радостно улыбнулась, испустив мимолётный расслабленный выдох. Но выше её милого изгиба уст блестели беспокойные глаза, полные некой тоски, сожаления. Любой, кто плохо знал жизнерадостную девушку, не заметил бы её опечаленный взор, но Шестая, видевшая Лиру буквально каждый день, ещё издали подметила тень грусти. Наконец, добежав до шагавшей по пока не освоенным землям Третьей, шестая, встав сбоку, откровенно спросила:

– Ну и что это такое? Где радость?

– Я рада, правда. Просто, переживаю… я сама сражалась с императором; его Кулак величайшее из созданных чудес. Одолеть его… единственное чудо, громче Кулака, – снова натянув милую улыбку под тоскливые глаза, молвила девица.

– Ах, вот как. Ну что ж, твои чудеса на Кулаке не окончатся, – хмыкнула шестая, хлопнув Лиру по плечу. Девица вовсе не хотела приложить столько сил, но будто специально рукой развернула третью, лицом к горизонту Империи. Довольный взор Шестой был устремлён туда ещё во время её слов, туда же он направлялся сейчас. Но теперь, вместе с ней туда смотрела Лира, чьё лицо расплылось в бескрайнем восторге. Широкая искренняя улыбка, намокшие слезами радости глаза, перехваченное дыхание – впервые разом вызвал Кир, сидя на спине Спидрайдэра, что остановился в пяти метрах от третьей в «Реокрацу». Его израненное тело меркло под осчастливленным лицом, и сжатой в кулак легендарной перчаткой, что он держал как можно выше.

Вместе с Лирой, этот великий момент триумфа увидел любой человек, укрытый в подземельях Евразии. Символ самой тирании – эмблема холодной власти, что воплощение людских проблем носило не снимая, теперь победоносно преподнёс родному народу герой, вырвавший ключ к жизни самозваного нэогара.

Исторический миг победы над бездушным владыкой был показан на каждом мониторе лаборатории Герда, довольно гнувшего уста. Именно его заслугой стала трансляция величайшего триумфа во всех комнатках укрытого народа. Восторг людей лишился границ; пусть и не зная подробностей, любой понимал – Кулак надел лучший в Евразии; это была своеобразная корона, некий легендарный трофей, что герой раздобыл ради дома. Вывод один – нэогары обломали стальные зубы, о тёплые сердца людей.

Момент триумфа вместе с Лирой, что уже рванула к Киру, разделила и Шестая. Она продолжала держать свой шлем под плечом, даже не зная, что прямо сейчас даровала родному миру надежду, записывая нэогарской каской легендарные кадры.

Спидрайдэр, державший собою первого на высоте трёх метров, стал опускаться вниз, приближаясь к родной, отвоеванной почве.

– Победа…– промолвил Кир, скидывая ноги с нэогара.

Лира была далека, но бежала, как только могла. Счастье источали даже её спешные шаги, не говоря уже о зиявшем восторгом лице.

– П-о-б-е-д-а, – повторил Кир, в этот раз громким, наслаждённым голосом.

Только подбежав к любимому герою – Лира обхватила его обеими руками и, вжавшись в пострадавшую без брони кожу, глотая слёзы радости, шепнула:

– Какое счастье, ты вернулся. Ты жив, и ты вернулся…

Почти каждое действие капитанов напоминало тот день, когда со своей миссии вернулась Лира, и Кир встретил её в пустыне. Только в этот раз, вместо измученных слов «война», звучала благородная «победа», а взамен беспокойству, пришла уверенность, и уют. Ответно обняв столь дорогую сердцу девушку, Кир привычным уху голосом изрёк:

– Император, теперь не станет проблемой. Мы влепили в эту историю, жирную чёрную точку!

– Я так рада… я так рада, что ты снова здесь, – подняв безмерно любящий взгляд, растаяла девица.

– А я рад, что ты здесь по-прежнему, – усмехнувшись, молвил капитан. – Теперь точно возьму отпуск, давно я столького не переносил…

– Даже если отдыхать не захочешь, уверена – король сам запрёт тебя в госпитале…

– Кстати о короле, сейчас же донесу все новости Артуру с Инессой. Не терпится посмотреть на реакцию второго капитана, – пребывая в счастливом неведении, упоенно толковал победитель.

– Уверена, твоя сестра будет гордиться, – покрепче стиснув капитанскую руку, успокоила Лира неосведомлённое сердце.

Люди поражали уже тем, что находили радость в простых встречах, разговорах, других людях, дорогих их душам. Не всегда имело значение, что творилось вокруг, сколько висело проблем, насколько тяжело и безысходно они чувствовали себя лишь пару минут назад. Нэогары – никогда так не смогут. Они слишком зависели от логики и материальности, чтобы переживать о подобных себе. Именно в этом убеждены были обе расы, и этим нэогары даже хвалились, но это не всегда оказалось возможным.

В этот день, насыщенный уймой событи, в Империи пострадал только имперский дворец. Все остальные места остались совершенно неизменны, поводов для радости было явно больше, чем для грусти. Но Чан, отсиживавшийся в лаборатории, был траурен, как никогда. Не горела в его цеху ни одна лампа, кроме той, что изнутри освещала колбу, хоронившую императора. Технолог избавил его от бренной одежды, оставив на виду истерзанное тело. Мальчишка пребывал в такой позе и обстановке, будто вот-вот откроет глаза, вновь оживёт и примет всё как должное, но как бы Чану этого не хотелось, такое не было возможно. Об этом и говорило его лицо – истинный портрет отчаянной безнадёги.

Под светом уже высокой, лишённой половины себя луны, по следам крови на разбитых плитах холла замка, в лабораторию вошёл Кан, встревожено оглядывая тёмные просторы. Ему не пришлось искать долго, заместитель сразу заметил своего императора. Ещё с порога, его встревоженное лицо заслонила пустота. Он не знал, как долженствовал реагировать; не нужны были особые знания анатомии, чтоб понять, к чему приводят дыры в груди.

– О нет…– метнувшись к колбе со всех ног, простонал нэогар. – Это правда! – ударив кулаками стекло, выдавил он, самым безысходным голосом. – На нём ведь был твой Кулак! Как?! Как это получилось?! Как Кулак допустил это?! – накинулся на Чана бывший генерал, подняв его с места за ворот халата.

Профессор не представлял, что ответить. Недолго посмотрев в чужие глаза, он опустил свои, не проронив ни слова.

– Знаешь, где он сейчас?! – швырнув учёного на пол, продолжил расспрос заместитель. – Знаешь, где этот безупречный металлолом?! Красуется на руке человека! На руке убийцы своего подзащитного!

– Нет! – наконец вставил Чан. – Кулак победил человека, что сейчас его носит. Императора убил Спидрайдэр, уверен ты видел его на поле боя. Не только я виноват, в гибели императора…

– Но ты виноват! Кулак был нужен для защиты императора, и что мы видим? – протянув к его трупу руку, замолк Кан. – Он убит. Убит под сенью  Кулака!

– Да! Да я виноват! – в разы громче прежнего заявил учёный, возродившись из пятна, каким лежал на полу. – Мне, поверь, куда хуже, чем тебе, ведь я облажался! Я это понимаю, и нет на свете слова, чтобы описать, как сильно я ненавижу всё, что успел создать! К чему этот разговор? Хочешь вызвать во мне стыд? То, что я ещё не расплавился, не значит, что я не горю от стыда каждой своей клеткой!

Ответный гнев профессора остудил Кана; заместитель прекратил яриться.

– Ты прав, в этом нет смысла. Во всём этом, теперь нет смысла. Мы проиграли войну, император убит, армия почти истреблена развалюхой, что сейчас валяется в пустыне. Раньше я во всём видел смысл. Но со смертью императора – он исчез…

– Умер не просто император… умерла целая эпоха. Целая эра нашего величия – завершилась сегодня. И я не могу вообразить, что с этим делать. Ты заместитель, тебе и карты в руки. Если не собираешься меня казнить, я покину Империю. Мне невыносимо здесь находиться…

– Да делай, что хочешь, – отвращено махнув рукой, выкинул Кан. – Я хочу, чтобы ты подольше жил в этом мире, осознавая, насколько ты бесполезен. Насколько пусто было всё, что ты творил…– покидая «Грааль науки», распрощался с профессором Кан.

В свете нового дня, на самой-самой его заре, в ещё тусклом белом свете, на бывшем, уже мирном поле боя, копошились люди. Они расчищали мелкие завалы, унося трупы погибших собратьев. Они разносили пригодные к использованию вещи, и совсем неважно какие; от простых разбросанных среди мед частей аптечек, до оружия и техники, что в основном была выведена из строя.

Когда война прекращает греметь, утоляя свой голод жизнями солдат, тоску и пустоту работой заполняют выжившие дети, женщины, старцы, и трусы, пропустившие сражения. Выживших, как требует закон победы – меньше, чем погибших.

Лишь единицы тех счастливчиков, что отделались совсем слабо, уже вернулись домой. Все остальные превратили санчасти, больницы и госпитали в переполненные заведения. Почти все они были с северного фронта, и по-прежнему ощущали боль в ушах. О самых пострадавших уже позаботились, остальные жизни, не были в опасности.

Общий настрой радости, может незаметный глазом на лице, но ощутимый сердцем в разговорах – рушил только Белый дворец. В рамках экстренных новостей о трагедии в палате королевы сообщили гражданам. Это, несомненно, окидывало тенью траура выдержавшую напасти Евразию, но не всем смогло сломить её дух. Зато сломило дух одного человека, что разом лишился и лучшего друга – знакомого с детства, и родной сестры – ради которой всю жизнь стремился стать сильней.

Вместо королевского стола, на месте трона, отодвинутого до самого балкона, в тронном зале стояли ишь три белых гроба, раскрашенных зелёными узорами, в любимом стиле Артура. Левее всех лежала изумительно красивая Инесса, с кожей бледно-молочного цвета. Её изящный покой пробирал мурашками до самой души. Любительница колких шуток никогда не была так бездвижна и светла; её брату трудно было смотреть, на эту пусть и элегантность, но всё же холодную. Рядом с ней, в вечной безмятежности лежал Артур – первейший король Евразии. Его светлые волосы впервые собрали в хвост, очистив от пуха умиротворённый лик. И замыкал ряд покойников второй капитан «Реокрацу», положивший жизнь во благо короля. Теперь у него не было ни прошлого, ни будущего, и никто не смел сомневаться в преданности Фрола. Его поступок выглядел несоразмерно малым, подле подвига Евразийского героя, но он тоже  являлся своеобразным героем для пары, что теперь навечно будет неразлучна.

Кир злился на себя уже из-за того, что не мог самостоятельно стоять. Его главной опорой служили костыли, даровавшие истерзанной ноге покой. Киру безмерно тяжело было находиться в компании навеки замолчавших друзей и родственников; глаза первого были красны, но сухи. Он не позволял себе проявлять пред ними слабость, заглушая душевные муки стойкостью.

Когда входная дверь тихо приоткрылась, за спиной носителя знамени победы показалась Лира. Её лицо не меньше капитанского отражало траур, но ей с этим справляться было легче; в гробу не лежал никто, кого она поистине любила. На руках третья по силе держала кроху Милену, по-прежнему молчаливую и безрадостную. Она спокойно держалась за незнакомую девицу, разглядывая фиолетовыми глазками безмерно любивших её родителей.

– Всё-таки она поражает… разве дети бывают, с настолько белыми волосами? А её глаза… в жизни не видела ни одного цветка, с таким же насыщенным тоном.

– Она пережила смерть собственных родителей, стоило только появиться на свет. Что угодно могло случиться, с ещё неокрепшим дитя…– оправдал странности малютки Кир. – Прости, что тебе приходится её держать… если Милену возьму я, боюсь, не устою.

– Ничего, я понимаю. «Змеиный скелет» от того настолько хорош, что позволят пользоваться телом, даже если физически это невозможно. Ты лишился руки, но у тебя по-прежнему работают обе. Раненная нога, не кажется проблемой, – нежно улыбнувшись, рассудила Лира, подступив к Киру, и оставив на его щеке след бледно-розовой помады. Пареньку ничего не осталось, кроме как усмехнувшись, ответить:

– Ты права, может рано ставить крест на своей ходьбе.

– Кстати, ты уверен, что её зовут Милена? Королева не оставила никаких записей или посланий…

– Уверен. Мальчик – Алан, девочка – Милена. Я отлично это запомнил, – не отпуская тоску из голоса, настоял первый. – Четвёртый так и не объявился?

– Нет. Если тело второго хотя бы нашли, и мы уверены в его смерти, что с чётвёртым, так и не ясно.

– С ним как раз всё ясно. Он струсил и сбежал куда подальше, отдав мою сестру и короля в лапы убийцам…– решительным гневом молвил Кир.

– Не будь таким категоричным, случиться могло, что угодно… Может, его пленили нэогары, или путь сражения оказался настолько далёк, что туда мы пока не добрались, – не уставала предполагать Лира.

Кир принимал мнение Третьей к сведению, но его глаза, сквозь безмолвие, винили Джоя.

– Я бы мог просидеть тут до самых похорон, оживляя воспоминания в их кругу. Но я понимаю, что теперь, всё это не больше, чем прошлое. Не больше, чем скорбь в сердце. Лучше подумать о будущем, и побыть с теми, кем скорбь можно заглушить, – развернувшись к Лире, впервые за всё утро искренне улыбнулся Евразийский герой. Рыжеволосая девица ответила тем же и, подстраиваясь под темп шажков Кира, вместе с ним и младенцем, покинула бледный тронный зал.

Лишь на пару часов позже, в истинном «Граале науки», где полсотни лет назад создали Джаина, свои дела почти закончил Чан. Набегавшись по всей лаборатории, он аккуратно сложил важные записи, собственное оборудование, парочку личных вещей, и всё это на глазах пяти нэогаров, молча наблюдавших за главой, под видом неспешной работы. Никто из них не одобрял уход профессора, им и представлялось трудно, как работать без его наставлений. Но Чану до этого не было дела; его занимало одно: безмолвное самобичевание.

Никому непонятно было, зачем хранить погибшего императора в колбе, ещё и в таком видном месте; пост владыки, как в дни перерождения, занимал самый центр цеха.

Если главный учёный уже отчаялся на него смотреть, нашёлся тот, кому важно было это сделать.

Двери в лабораторию приоткрылись, рассеивая тень на фигуре, что их толкала. Порог переступила нога, несомненно человеческая. Неприметные кеды, синеватые брюки, никак не вписывались в образ нэогара. Не спеша проследовала вторая, издав в тишине негромкий стук. На гостя отвлёкся лишь один нэогар, и то не Чан. Увидев вошедшего человека, как глаза, так и лицо работника утонули в шоке; и шок этот не наглость бывшего раба вызвала. Шок оттенял страхом.

Следующая пара шагов, пошатнувшая низ рубашки в сине-белую клетку, привлекла внимание ещё пары нэогаров, не сумевших разнообразить реакцию на гостя. Выше застёгнутого доверху воротника виднелся подбородок, чья форма и даже кожа напоминала императора. Но разглядеть рот мешала густая тень, что отбрасывали, казалось бы, совсем недлинные тёмные волосы. Их цвет, и даже то, как они лежали, отдалённо походило на Вэнтэра. Хотя становилось понятно: это, скорее всего, был не он.

Беззаботно пройдя мимо спины занятого и умом, и руками Чана, человек, чей рост был немного ниже императорского, наконец привлёк его внимание. Обернувшись в след нацеленному на колбу с Вэнтэром мальчишке, главный технолог присоединился к остальным, что уже давно изумлялись. В гробовой тишине самоуверенный ребенок, наконец, подступил к телу, к последнему телу владыки. Подняв голову достаточно высоко, чтобы взглянуть на лицо бездыханного покорителя, гость позволил свету растворить тень. Даже чертами лика этот мальчик походил на того, чьё тело коротало время в зелёной жиже. Его глубокие голубые глаза заинтересованно смотрели на закрытые имперские. Его рот, изогнутый безрадостной ухмылкой, испустил первые слова в окружении немых нэогаров:

– Всё ж таки ты помер, Вэнтэ…– тихой тоской молвил он.

– К…кукольник? – преодолев ком в горле, выдавил Чан в спину мальчишке. – Как… откуда вы здесь? – небывало растерянно, вопросил он.

– Здесь с коридора, а в коридоре с холла, – усмехнувшись, ответил кукольник, развернувшись к профессору. На его лице, не прекращая, блестела ухмылка, довольно слабая, но всё же заметная.

– Я… и представить не мог, что вы снова покажитесь в Империи.

– А я не мог представить, что Вэнтэра убьют. Это до сих пор в голове не умещается, – слегка растянув края губ, поделился гость.

– Теперь, вы хотите занять трон? Вы намерены мстить?

– О нет, ты же знаешь, я не стремлюсь гробить время на чужие проблемы, – разговаривая будто с давним другом, совершенно спокойно, вечно улыбаясь и часто посмеиваясь, ответил подросток. – А месть – не то, чего бы от нас хотел Вэнтэр. Его бы унизило, отмщение от чужих рук.

– Что? Но почему? Его подло убили, против него сражались вдвоём, ему не оставили шанса выжить! Уверен, он сейчас больше жизни, мечтает об отмщении! Я ради этого покидаю Империю, я намерен собственноручно истребить людей! Как за императора, так и за Джаина! – разошёлся профессор.

Кукольник молча похихикал, даже не разинув рта. Добро улыбаясь, мальчишка спросил:

– Скажи, ты бы стал мстить за самоубийцу? – чем заметно удивил учёного. – Не думаю. Тогда, зачем мстить за Вэнтэра? Да и Джаина кстати. Они оба хотели своей смерти, оба понимали её неизбежность и, что занимательно – умерли, оставшись довольными. Я жил среди людей с того момента, как женщины налегли на роды. И поверь, Джаин умер благородно, а главное – радостно.

Чан лишь сильней впал в пучину смятения; его растеряли слова ребёнка. Но собравшись с мыслями и памятью, технолог возразил:

– Не вы были с императором, в момент его смерти! Не вам знать, что он говорил и как себя чувствовал! С ним был я! И всё это, известно мне, – настойчиво подчеркнул нэогар.

– Верно. Но будь уверен, Вэнтэр хотел умереть. Его жизнь в последнее время представляла смесь усталости и проблем, а под конец и проигрышей, чего он всегда стыдился. Ты ведь тоже хорошо его знаешь. Захотел бы он выжить – предпринял бы всё, что только возможно, – неизменно простодушно толковал кукольник, улыбаясь левым углом рта. – Приказал бы вернуть себя в старое тело, потребовал немедленной операции, или ещё что-нибудь, уж Вэнтэр горазд придумывать, – хмыкнув, ляпнул гость. – Ну а в случае неудачи, в лучших своих традициях – прихватил бы тебя с собой, прямо в Ментальный мир. Уж если я не знаю его лучше, чем он сам себя знает, его не знает никто, – пожав плечами под смеющийся выдох, загнул ребёнок. – К тому же, его императорство оставил мне послание, которое никому не хватило глаз заметить, – вынув из кармана сложенный листок, некогда исписанный Вэнтэром, сообщил мальчишка. – Тут он, в принципе, подтверждает мои догадки.

Гость протянул листок Чану, который взял, и развернул бумагу, с неким переживанием. Недолго побегав по строкам записки, нэогарские глаза вернулись к человеческим.

– Это… это ведь его завещание! Последняя воля императора…– чуть ли не шёпотом, молвил он. – И вы – должны быть следующим… следующим императором!

– Он лишь намекнул, что не против, но не сказал, что желает этого, – стандартно ухмыляясь, ответил кукольник. – Так что я не стану новой грелкой его хрусталю.

Мальчишка забрал найденную записку, и сложив – вернул в карман. Как раз в этот момент, около дверей, послышался грохот и свист, залетевшего в цех заместителя. Кан, отшагнув от входа лишь одной ногой, вытаращился на удивлённого мальчика ещё внимательней, чем вся лаборатория на Кана.

– Кукольник… ты правда здесь! – восторженно объявил он, проблёскивая радостью сквозь шок.

– Опа, и кто меня спалил? – в уже привычной улыбающейся манере, ответил человек.

– Поверить не могу, это и правда ты! – с ещё большим восторгом, воскликнул нэогар.

– Я кстати очень рад, что ты сам спустился. Уже забоялся нужды тащиться наверх, – зашагав к заместителю, язвил кукловод. – Вэнтэр ведь так и не установил лифт? Любитель мучить мои ноги…

– Нам столько нужно обсудить, твой возврат настоящее чудо!

– Только не вынуждай обходить все лестницы, давай в музее посидим…– наигрывая усталость, не отказался человек от загнутой левой губы. – А что с тобою, Чан, – у самых дверей обернулся к профессору мальчик, – я не вправе запрещать тебе мстить. Но если хочешь быть правда полезным – лучше останься на месте, и помогай своему дому, – истинно добро предложил кукольник, покидая «Грааль науки» следом за заместителем.

Оставшись в окружении нэогаров, почти смирившихся с возвращением удивительного человека, технолог погрузился в раздумья, медленно вернувшись в кресло.

Белый дворец, печально известный прикрытием истребленного бункера, не сочли зданием первой важности; внутри него не вели восстановительных работ, и пока даже не готовились. От этого, среди целых внутри, но подбитых снаружи стен, было совсем мало людей. Сейчас работникам там нечего было делать, зато капитаны «Реокрацу» и весь государственный совет Евразии, по старой традиции проводили собрание во дворце, сменив только место – с тронного зала на комнату, где королевская семья могла, как коротать вечера слушая живую музыку, так и учиться играть на любых инструментах.

Хоть людям столь близким к власти привычно было сидеть за столом, на этот раз его не стали устанавливать; два из трёх капитанов в нем не нуждались, а третий, увы, не мог ничего таскать. Каждому пришлось самостоятельно добыть себе стул; повезло лишь трём, что заняли кресла уже бывшие в зале.

– Раз все в сборе, пора начинать, – вступил генерал, оглядев собравшихся коллег.

– А зачем здесь, простите, мы? – озадачилась шестая в «Реокрацу». – Капитаны ведь исполнители.

– Вы хранители порядка. Без вашей поддержки, нас не услышат, – рассудил Герд.

– Дел, кроме как поднимать развалины, сейчас нет. О чём же мы должны кричать? – с ноткой отстранённости, спросил Кир.

– Кто-нибудь из вас был среди отправленных на «поднятие развалин» людей? Что там, то и среди восстановленных на службу солдат, рвавшихся на помощь, любой разговор сводится только к обсуждению триумфа Кира. Даже те, кто не видел трансляцию «поднятия Кулака героем»– всё равно восхищены первым капитаном. Вас чуть ли не боготворят. Вас готовы на руках носить, и считать императором Нашего континента.