Стамбул. Квартальные истории

«Зима не страшна тому, у кого хорошие сапоги», – смеялся человек с фотографии. И вот этот голос, забытый, вдруг ожил, пройдя сквозь годы, точно лёгкий ветерок из прошлой осени.

– Это наш дед, – начал другой, высокий и светловолосый, затем, с заметным немецким акцентом, продолжил: – Это наш дед. Он рассказывал нам о вас, о вашей обуви.

Осман взял фотографию, провёл пальцем по выцветшему изображению, и в этом жесте, полном тихой грусти и радости, отразилась целая жизнь. Он мягко произнёс:

– Ваш дед… Он был добрым человеком. Много лет подряд, каждую зиму он приходил ко мне. Говорил, что сапоги должны выдерживать не только морозы, но и испытание временем.

Тот, у кого за спиной висел рюкзак, снял его с плеч, аккуратно вынул из него пару старых, но крепких ботинок. Они были изношены, кожа мягкая и тёплая от многих лет ношения, подошва покрылась мелкими трещинами, но швы оставались прочными, словно символ стойкости.

– Они всё ещё держатся, – сказал он с лёгкой гордостью. – Дед носил их до последнего дня. Не здесь, а там, в Германии. А теперь мы хотим, чтобы вы взглянули на них, может, подправили, если нужно.

Осман принял ботинки предательски дрогнувшими руками. Молча переворачивал их в руках. Он провел по ним пальцами, узнавая каждую строчку шва. Это были его ботинки, никаких сомнений. Ботики Османа, но другого Османа – молодого, который был уверен, что жизнь долгая, бесконечная, Османа, который ещё не знал, как быстро стираются следы на мокрой мостовой. Он почувствовал пульс прошедших лет, ощутил тепло незабываемых зим и тихих разговоров в этой самой комнате.

– Это не просто ботинки, – произнёс он, слегка улыбнувшись. – Это память.

Туристы с вниманием слушали, словно каждая его фраза была зашифрованным ключом к их собственным воспоминаниям. Они начали рассказывать о своих семьях, о том, как они любили Стамбул, как ходили по этим улочкам в поисках истории и тепла.

– Дед говорил, что в молодости этот район был другим… – продолжил один, и голос его замер в тишине мастерской.

– В молодости всё было иным, – тихо ответил Осман, не отрываясь от ботинок, – но люди, как и сапоги, должны уметь нести в себе след времени. Часть их души остаётся навсегда в каждом мгновении их жизни.

Время текло медленно, и каждый звук, каждое движение в этой маленькой мастерской наполнялось особой значимостью. Туристы не спешили, словно сами хотели впитать каждую крупицу старинной мудрости, которую хранил Осман. Они знали: уходя, они унесут с собой не только починенную обувь, но и частичку чего-то более важного.

Осман аккуратно завязал шнурки на ботинках, словно благословляя их и запечатывая историю в каждом узле.

– А вы… Вы сможете починить их для нас?

– Конечно. Это доставит мне огромное удовольствие. Они ещё послужат вам, если вы будете ухаживать за ними.

Туристы благодарили его, сжимали руку чуть дольше, чем требовалось, словно пытались передать нечто большее, чем простую признательность. И, пообещав вернуться завтра, тихо покинули мастерскую. Осман смотрел им вслед, всё ещё чувствуя теплоту их ладоней. Его сердце наполнилось и грустью, и радостью. Он знал, что каждая такая встреча – это не просто починка обуви, это передача памяти, способ сохранить живой дух города.

Дверь скрипнула, пропуская в мастерскую новый голос.

Внутрь вошёл Омер, антиквар, он шел не торопясь, но блюдца с изящными стаканчиками, наполненными густым тёмным чаем всё равно подрагивали в такт его шагов

– Опять твою обувь в музей унесли? – хмыкнул он, кивая в сторону, где только что стояли туристы.

Осман молча взял один из стаканов. Горячее стекло обожгло пальцы, и это было приятно – напоминание, что он ещё здесь, что всё ещё может чувствовать тепло. Антиквар опустился на стул, поставил свой чай на ближайшую полку, достал из кармана табак и начал медленно набивать трубку.

– Не знаю, Омер. У меня иногда ощущение, что мы сами – как старые двери этого музея. Скрипим, но держимся. Стоим, смотрим, помним, не понимаем.

– Разве плохо?

Осман усмехнулся, сделал глоток чая. Терпкого, горьковатого.

– У тебя, антиквара, вся жизнь – в памяти. А меня она догоняет только в такие моменты, когда туристы приходят с фотографиями моей молодости.

Омер усмехнулся в ответ.

– Вот и хорошо. Будем ждать, пока кто-то принесёт фотографию нас двоих.

– Дожить бы, – Осман сделал ещё один глоток чая.

Они замолчали, слушая звуки улицы за окном. Вдалеке слышался голос Айше, окликавшей покупателей, хлопнула дверь соседней лавки, сверху кто-то вытряхивал ковёр, а тени стали совсем короткими.

– Видел Юсуфа? – вдруг спросил Омер.

– Видел. Сидели у окна, пили кофе…

Омер кивнул, раскуривая трубку.

– Думаешь, надолго?

Осман пожал плечами.

– Не наше дело. Стамбул сам решает, кто с кем останется.

Омер рассмеялся:

– Ну да. Он же, как старый антикварный рынок. Продаёт ненужное, прячет ценное. И сам выбирает, кому что достанется.

Осман снова усмехнулся, снова сделал глоток чая.

– Поэтому мы с тобой всё ещё здесь.

Осман достал фотографию, которую оставили ему, и аккуратно поместил её в ящик своего стола рядом с другими бесценными реликвиями прошлого. Дерево скрипнуло, словно закрывая дверь в ещё одно воспоминание.

Глава 3. ЧУЖАК

Мурат

Громкая музыка ворвалась в квартал, разрывая сонный ритм дня. Громкие басы дробились о стены старых домов, отражались от мостовой, заставляя стёкла в старых рамах мелко дрожать. Это был звук, которого здесь не ждали. Он пришёл не отсюда, не из этих мест. Как и тот, кто привёз его с собой.

Чёрная машина свернула с главной улицы, плавно катясь по булыжникам, как большая кошка, присматривающая себе место. Пока было непонятно: это домашний осторожный кот или хищная дикая кошка. Машина, сверкающая лаком, казалась инородным элементом в этой махалле – слишком блестящая, слишком дорогая, слишком чужая.

Фенер мгновенно всполошился. За прилавком остановилась Айше, не донеся симит до корзины. Селим высунулся из бакала, прикрывшись от солнца газетой. Даже Осман, сидевший в мастерской, оторвал взгляд от старых ботинок, над которыми работал. Все свободные квартальные женщины от семи до семидесяти семи лет высыпали на балконы и высунулись из окон.

Черная машина остановилась у здания с новой вывеской. Совсем недавно здесь была локанта, в которой готовили привычные домашние блюда, а над ней была квартира старого Вели, её владельца, но теперь… Теперь здесь должно было быть что-то другое. Музыка оборвалась, и внезапно наступила оглушающая тишина.

Мурат вышел, резко открыв дверь. Солнце мгновенно заиграло бликами на его тёмных солнцезащитных очках, на начищенной коже дорогих туфель. Высокий, в идеально сидящем пиджаке, с уложенными волосами и самоуверенной улыбкой. Он провёл ладонью по волосам, поправил часы на запястье и огляделся. В его движениях была привычка человека, который чувствует себя уверенно везде, в любой точке мира.

– Кто это? – шепотом спросил какой-то голос в толпе.

– Говорят, кафе.Шепотом, но слишком громко для этой тишины. – Новый хозяин, кажется. Купил лавку у Вели. – Ага, точно. Только что тут будет теперь?

На лице Мурата блуждала лёгкая ухмылка – что-то между интересом и насмешкой. В его глазах – исследовательский взгляд человека, который видит новое пространство, но пока не понимает его.

Никто не знал его. Только Мехмет.

Мехмет вышел из небольшой конторки старосты. Он не спешил – шаг был ровным, взгляд спокойным. Он уже видел этого человека раньше. Когда Мурат подписывал договор купли-продажи у Вели, Мехмет был там. Он не вмешивался. Просто наблюдал.

Теперь он наблюдал снова.

Мурат тоже заметил его.

– Ну что, брат Мехмет? Рад видеть меня?

– Добро пожаловать, Мурат-бей. Я всегда рад тем, кто приезжает в махалле с добрыми намерениями.

– С добром пришёл, – ответил он на приветствие, как это было принято испокон веков. Мурат чуть хмыкнул, оглядывая любопытную толпу.

– Не передумал значит?

– Я никогда не передумываю! – это был ответ уверенного в себе человека. – Хорошее место. Старый квартал, история, традиции… Атмосфера.

– Квартал непростой, – спокойно ответил староста. – Традиции – вещь хрупкая. Их легко сломать, если не знать, как с ними обращаться.

Мурат задержал на нём взгляд, словно взвешивая смысл его слов.

– Думаешь, я что-то сломаю?

– Думаю, что время покажет, – Мехмет чуть наклонил голову. – У всего есть цена, сынок. И перемен, и стабильности. Вопрос лишь в том, кто её заплатит.

Они замолчали. Между ними повисло напряжение – невидимое, но осязаемое, как воздух перед грозой.

Мурат кивнул в сторону вывески.

– Скоро здесь будет кафе. Без пластмассовых столов, бумажных скатертей и чайников с облупленной эмалью. Люди будут приходить сюда не только за едой, но и за настроением, за атмосферой. За ощущением жизни. Разве это плохо?

Мехмет посмотрел на вывеску, затем снова на Мурата.

– Только если в этом ощущении жизни останется место для Фенера, сынок. В его настоящем, а не в нарисованном под туристов прошлом.

Мурат коротко усмехнулся, достал телефон, что-то проверил и убрал обратно в карман.

– Ты меня ещё не знаешь, брат Мехмет. А я не люблю, когда меня судят раньше времени.

Он открыл дверцу машины, бросил короткий взгляд на старосту.

– Увидишь, я сделаю этот квартал лучше. До встречи!

Мурат сел за руль, мотор мягко зарычал, и машина резко тронулась с места, спугнув нескольких котов. В воздухе еще несколько минут оставался шлейф богатства, дорогого парфюма и предстоящих сплетен.

Мехмет.

Мехмет остался стоять на том же месте, глядя на вывеску будущего кафе. Толпа уже разошлась – кто-то пошёл по делам, кто-то продолжил обсуждать чужака за стаканом чая. Люди расходились медленно, посматривая на него. А он не двигался.

Мехмет провёл по лицу, словно стирая усталость, и зашагал к своей небольшой конторке, в которой проводил большую часть дня. Его неторопливый шаг выдавал размышления. Староста махалле видел многое: и как уезжали свои, не в силах справиться с растущими ценами, и как приезжали чужие, надеясь переделать этот квартал под себя. Он доделывал все полагающиеся ему по должности дела до тех пор, пока не зазвучал азан, призывающий на вечернюю молитву.

У выхода из мечети сидел Мустафа, перебирая чётки. Он поднял глаза на Мехмета, молча кивнул. Тот ответил таким же молчаливым жестом и присел рядом. Несколько секунд они просто сидели, слушая вечернюю суету квартала.

– Видел? – спросил Мехмет.

– Видел, – ответил Мустафа, не отрываясь от чёток.

– И что думаешь?

– Аллах испытывает нас переменами. Думаю, что этот парень верит, будто сможет всё изменить. Не сопротивляйся переменам, возможно, они принесут пользу.

Мустафа продолжал перебирать чётки.

Мехмет провёл ладонью по подбородку, глядя на улицу перед собой. Кто из молодых любит Фенер?

Он подумал про Юсуфа – честного, работящего парня, который не мечтает сбежать в другой район. Вспомнил Элиф – девушку, по сути чужую, которая могла бы жить в новом квартале, но выбрала Фенер и незаметно, за короткое время, стала неотъемлемой его частью. «Может, они и есть новый Фенер» пробормотал он себе под нос.

– Всё меняется, ходжа? – пробормотал он, кивая в сторону улицы. – Новые вывески, новые люди…

Мустафа посмотрел на квартал за окном.

– Всё течёт, мухтар. Вода Золотого Рога тоже когда-то стояла мёртвой.

Мехмет вздохнул.

– Дааа, когда-то и Золотой Рог был похож на болото. Сточные воды, мусор, заводские отходы. Помнишь, наши родители говорили, что если случайно упадёшь в воду, то выйдешь уже другим человеком.

Мустафа хмыкнул:

– Хорошее было время. Рыбаков не было, зато никто не мешал нам плавать на лодках среди грязи.

Они тихо засмеялись.

– Сколько лет ушло на это: грузовиками вывозили ил, убирали промышленные стоки, строили очистные станции. Но посмотри на Халич сейчас. Чистый. И даже рыбаки сидят там, где когда-то стояли только ржавые баржи.

Мехмет задумчиво покачал головой. Где-то далеко слышались гудки вапуров.

– Я хочу сказать, что время само решает, что должно исчезнуть, а что остаться, – Мустафа быстро перебирал чётки.

Они помолчали, слушая, как далеко на улице дети гоняют мяч.

Мехмет вздохнул.

– Что ж, будем надеяться, что нас не смоет, как тот ил.

Мустафа поднял на него взгляд, но ничего не сказал. Он понимал, что у каждого свои мысли о будущем этого места.

– Ты думаешь, он что-то сломает? – вернулся он к чужаку на чёрной машине.

Мустафа качнул головой, продолжая перебирать чётки.

– Ты, так же, как и я, знаешь, что перемены приходят не от людей, а от времён.

Мехмет кивнул:

– А времена не спрашивают, хотим ли мы их.

Мехмет поднялся, поправил пиджак и зашагал домой.

Дом старосты находился чуть в стороне от центра махалле, на улице, убегающей вверх, к старинной церкви. Здесь было тише, но в тишине всё равно угадывался ритм квартала – запах тушёного мяса и базилика, звон посуды, детский смех в открытых окнах.

Мехмет толкнул дверь и вошёл внутрь.

– Ты поздно, – раздался голос жены.

Зейнеп стояла у стола, раскладывая ужин. На плите закипал чайник. Здесь всё было привычным, таким, каким он оставлял это каждое утро.

– Был в конторе, – ответил он, снимая пиджак и вешая его на спинку стула.

Жена подняла брови, подливая ему суп.

– Или смотрел, как приезжий хлопает дверьми своей дорогой машины?

Мехмет усмехнулся. Слухи в их квартале распространялись с поразительной скоростью.

– Смотрел.

Зейнеп поставила перед ним тарелку, присела напротив, вытирая руки о полотенце.

– Он правда купил лавку у Вели?

– Да. Открывает модное кафе.

– Что с этим миром, Мехмет? – Зейнеп вздохнула, покачала головой.

Она посмотрела на мужа – внимательно, чуть склонив голову.

– Ты злишься?

Мехмет покачал головой.

– Нет. Я думаю.

Она молчала, позволяя его мыслям выйти наружу самим.

– Видишь ли, – сказал он спустя минуту. – Я много лет видел, как махалле меняется. Одни люди уходят, другие приходят. Иногда перемены к лучшему. Иногда – нет.

– А этот Мурат?

– Думает, что делает лучше. Наверное.

Зейнеп посмотрела на него с пониманием.

– А может, ты поговоришь с ним?

Мехмет усмехнулся.

– Я уже поговорил.

– Нет, не так. По-другому.

– Он не поймёт.

– Может, и поймёт. Скажи ему так, чтобы он услышал.

Мехмет взял стакан, вдохнул горячий пар, слушая, как в доме за стеной кто-то включил сериал, как на улице запоздалые мальчишки гоняют мяч, как где-то вдалеке гулко кричит чайка.

Город дышал. Он пережил империи, пережил войны и землетрясения. Переживёт и это. Чтобы они ни сделали, город будет дышать.

Керем.

Фенер медленно погружался в вечернюю прохладу. Пока ещё робкий свет уличных фонарей ложился на крыши и стены старых домов. Воздух наполнялся ароматами – где-то жарили баклажаны с тимьяном, кто-то готовил кофе с кардамоном. Керем вдыхал эти запахи, запоминал их, как запоминают сказки перед сном. Когда-то он думал, что этот час волшебный – время, когда сказки оживают. Теперь он знал, что чудес на свете не бывает и это просто конец ещё одного трудного дня. Но всё равно он любил этот момент, когда квартал замирал в особенной тишине перед приходом ночи. В это время можно было представить, что он не устал. Это был обычный вечер в махалле, но после приезда Мурата что-то в этой обычности для Керема дало трещину.

Керем возвращался домой. День тянулся слишком долго, «Керем туда, Керем сюда» – бесконечные заказы и беготня по улицам махалле. Керем знал здесь каждый закоулок, каждую лестницу, каждую дверь, за которой ждали свежий хлеб, молоко или просто пакет с чем-то важным. Но сейчас ему казалось, что он идёт по этому кварталу как чужой.

Дома его ждала вечно усталая мать, у которой тоже не было ни минуты покоя. Жизнь у неё была сложная. Она заботилась о младших детях, готовила еду, ухаживала за тяжелобольным отцом, который уже давно не поднимался с постели. Она крутилась как белка в колесе, но при этом успевала подработать: здесь прибрать у соседки в доме, там – помочь накрутить сарму на чьё-то семейное торжество. Он часто видел, как она устало садилась на стул и закрывала глаза. А потом улыбалась и спрашивала у младшего брата: «Ну что, покажешь, что ты сегодня нарисовал?»

А Керему было всего двенадцать, он учился в школе и после неё работал, чтобы помочь семье. Он понимал, что у него нет выбора. Но иногда хотелось просто быть ребёнком. Бегать по улицам, смеяться, гонять после школы мяч с друзьями, а не таскать тяжёлые пакеты. Он мечтал, что когда-нибудь у них будет дом, где его мама сможет отдыхать, отец снова встанет на ноги и младшие братья смогут играть с игрушками, купленными специально для них, а не подаренные сердобольными соседями.

Но мечты – это одно, а жизнь – другое. Ему было двенадцать лет, но он уже понял горькую правду: в жизни приходилось молча терпеть и работать. Он взрослел слишком быстро, но в глубине души оставался ребёнком.

Керем хорошо понимал, что не все в махалле относятся к нему как к ребёнку. Например, дядя Осман разговаривал с ним как со взрослым. Рассказывал истории из жизни, не поучал, не сюсюкал, не жалел – просто видел в нём мужчину, которому пришлось рано повзрослеть. Он работал на посылках у всех местных лавочников, а они жалели его, но старались не унижать своей жалостью. Зия-уста подкармливал семью, передавая через Керема то кёфте, то косточки на бульон, а то и кусок мяса. Айше-тейзе тоже находила способ помочь – то заворачивала несколько лишних симитов, то давала лепёшку, говоря, что испекла их больше, чем нужно. Брат Селим иногда отпускал товары для матери «в долг», но Керем знал – этот долг можно было не возвращать. Эти мелкие добрые жесты были незаметны для окружающих, но в их доме значили очень много. Керем был благодарен, но они по-взрослому тяготили его. Иногда он просто хотел, чтобы люди не замечали, как трудно ему живётся.

Сегодня он видел чёрную машину Мурата, слышал, как о нём говорят. Не то чтобы он не видел раньше дорогих машин или богатых людей, но сегодня что-то надломилось, и это всё произвело на него невероятное впечатление. То ли то, что Мурат появился слишком громко и эффектно, то ли его диалог со старостой. Мурат мог вот так просто приехать и купить старую локанту. Просто взять и переделать под себя. А Керем… Керем только и делал, что носил коробки с товаром и ждал, когда день закончится. И так всю жизнь. Именно сегодня он вдруг увидел, что и взрослые, его соседи по кварталу, смотрят на Мурата и его машину почти так же, как он, двенадцатилетний мальчишка. Это пошатнуло его уверенность в будущем. Жить так всю жизнь?

Впереди в свете уличных фонарей он увидел Юсуфа и Элиф, спускающихся по наклонной улице. Они шли бок о бок, говорили о чём-то тихо, иногда негромко смеялись. Он не знал, о чём они говорят, но это его вдруг задело. Как будто их мир был легче, проще. В этом мире не было тяжёлых сумок, измученных матерей, вечной усталости и туманных перспектив.

– Керем! – Юсуф заметил его и махнул рукой.

Керем остановился.

– Селямлар.

– Как дела? – спросил Юсуф, подходя ближе. – Долго работаешь сегодня?

Керем кивнул.

– До самого вечера. Как обычно.

Юсуф внимательно посмотрел на него, потом усмехнулся.

– Я видел, как ты сегодня смотрел на машину этого парня.

Керем отвёл взгляд и ковырнул камешек.

– Она крутая. Ты что, не смотрел бы?

– Конечно, смотрел бы. Особенно в твоём возрасте. Но знаешь, братец… машина – это просто кусок металла. Главное – куда ты на ней едешь.

– Просто… У одних всё есть, а другие таскают пакеты за пару лир, – совсем по-детски, обиженно сказал Керем.

Юсуф чуть склонил голову. Элиф, слегка улыбаясь, внимательно смотрела на Керема.

– Ты знаешь, я тоже был таким. Много работал, мечтал о большем. И думал, что, когда у меня будет что-то своё, тогда и жизнь изменится. Но со временем понял: главное не то, с чего ты начинаешь, а то, как ты идёшь дальше. Не вещи делают человека, а его поступки.

Керем задумался.

– И кем ты стал? – это был удивительно взрослый вопрос.

Юсуф улыбнулся, глядя на Элиф.

– Тем, кем хотел. И тем, кем ещё стану.

Элиф вдруг легко толкнула его в плечо и улыбнулась.

– Пойдём-ка с нами на набережную, братец. Будем дышать морским воздухом и есть жареные каштаны. Сегодня я угощаю,– добавила она.

Керем покачал головой.

– Нет, спасибо. Надо домой.

Юсуф легко кивнул, не настаивая.

– Береги себя.

Они пошли дальше, растворяясь в тёплом полумраке улицы. В последний момент Элиф обернулась, улыбнулась и, чуть склонив голову, одними губами прошептала:

– Всё будет. Иншаллах.

И подмигнула.

Керем смотрел им вслед, повторяя про себя эти слова, как заклинание.

«Всё будет, иншаллах», – повторил он уже вслух, чуть громко, как будто пробуя эти слова на вкус. И что-то шевельнулось в его душе, растапливая тяжесть дня.

Глава 4. ТАИНСТВЕННЫЙ ДОМ

Утро в махалле начиналось, как всегда, с азана, запаха свежего хлеба и торопливых шагов, бегущих на автобусную остановку. Айше только успела разложить первые батоны на витрине, как в дверь стремительно влетело местное информбюро в лице Нериман.

– Айше! – громко зашептала она, хватая подругу за локоть. – Ты не поверишь, что я видела вчера вечером!

Айше несильно удивилась. У Нериман всегда были в запасе срочные новости и россказни о необычных происшествиях.

– Доброе утро, Нериман. Может, сначала выпьешь чаю?

– Нет! – отмахнулась та. – В заброшенном доме… там было движение. Я видела свет, Айше. Там кто-то есть.

Айше нахмурилась. Дом на дальней улице вверх по склону, на окраине квартала, давно стоял пустым – его старый хозяин уехал много лет назад, и с тех пор никто там не жил. Окна забиты, двери заколочены, даже кошки обходят его стороной. Нериман любила преувеличивать. Но иногда за её словами всё же скрывалось что-то настоящее. Оставалось загадкой, каким образом Нериман, живя на другом конце квартала, могла видеть что-то в заброшенном доме поздно вечером, но это было как раз неудивительно. Нериман знала всё, и даже больше.

– Ты уверена? Может, это просто свет от фонаря на улице?

– Нет, я стояла прямо напротив. Там внутри был огонь, тени двигались по окнам, как будто кто-то ходил по дому.

Нериман, конечно, врунишка, но в груди Айше неприятно засосало. В её сознании начали всплывать детские легенды – о спрятанных сокровищах старых греческих и еврейских семей, о людях, которые исчезали, о странных звуках, которые иногда слышали по ночам.

– Нам нужно узнать, что там происходит, – твёрдо сказала Нериман.

– Ну что ж, давай сходим вечером, как я закончу дела по пекарне, – ответила Айше, стряхивая крошки с ладоней. – У меня сегодня с утра забот полон рот.

В этот момент дверь в лавку открылась и внутрь вошёл Зия, как всегда, в своем неизменном фартуке и ножом за поясом. Он был занятой человек, но без борека и чашки чая день начинать не привык. Мясник вытер руки о фартук и вздохнул.

– Айше-ханым, у меня к тебе просьба. Ты ведь волшебница с тестом, да? Жена вчера заказала пирожки, а у меня тесто никак не вышло – камнем стало. Может, подскажешь, как его размягчить, а то боюсь, что вместо пирожков у нас получится оружие ближнего боя!

Внезапно он увидел, что подруги загадочно перемигиваются.

– О чём шепчетесь, а? – его голос прозвучал с оттенком любопытства. – Опять Нериман что-то выдумала?

– Ничего я не выдумала! – возмутилась та. – В заброшенном доме ночью кто-то был, я видела свет!

Зия хмыкнул, качая головой, но было заметно, что это его заинтересовало.

– Свет в пустом доме? Да ещё и ночью? – он почесал затылок. – Ну-ну, может, там призрак старого хозяина решил проверить, не подорожала ли его недвижимость? Или мыши устроили свадьбу? Если так, то я могу подарить им хороший кусок телятины, пусть отметят как следует!

Айше колебалась, но что-то внутри неё подсказывало: что-то в этом есть.

***

Днём новость о странных огнях в заброшенном доме разлетелась по махалле. Все только и говорили об этом: в лавках, у входа в мечеть и даже в мужской чайной, где весь день сидели местные старики, которым давно ни до чего не было дела.

– Это, наверное, бродяги! – заявил парикмахер, разводя руками. – Кто-то пробрался туда переночевать.

– Бродяги не зажигают свет и не ходят по комнатам, как хозяева, – возразил Омер, старый антиквар. – Здесь что-то другое.

– Может, это дети? Вечно ищут место, где можно скрыться от взрослых, – говорила Фатма, но даже она чувствовала, что это всего не объясняет.