Зона покоя

Шофер-извозчик туристов, казах, возвращался порожняком с извоза подхватить новую партию. Мишку он знал, узнал, а Мишка знал его. Но что-то нехорошее творилось с парнем – трясся весь то ли от холода, то ли от страха. Разглядел шофер, что не грязная рубашка на парне, а бурая от крови. А когда из машины вышел, рот открыл поговорить, пацан «дернул» в степь. Просто побежал опрометью. Казах вроде дернулся следом, а потом вспомнил про заказ. Решил, лучше звякнуть в полицию, что и сделал. И, глядя на убегающего в степь пацана, рассказывал дежурному подробности. Скинув звонок, достал из багажника одеяло, положил на обочину. Сел в машину, завелся, уехал…

Темиров с Леной подъехали к месту, к одеялу, которое никто не забрал. И Темиров, не раздумывая, повёл мотоцикл в степь. Тряслись, прыгал свет от фары, пока Лена не закричала. Темиров дал по тормозам. Встали. Догнавшая пыль прошла облаком из-за спин… Лена выкарабкалась из люльки и пошла назад. Темиров окликнул, но Лена шла, как укачанная. Оказалось – не просто. Стояла, светя телефонным фонариком на накарябанную на земле надпись: «1964».

– Чё это? Год? – спросил Темиров.

– Туда, – сказала Лена и указала направление.

1964 – надпись, выложенная красным кирпичом на фасаде головного здания заброшенного ртутного рудника. Мишка знал про это место, Лена знала – бегали в детстве. Теперь сумрачно, пусто, гулко.

– Миша, Мишка! Убегай, Мишка, беги отсюда!

Темиров аж оторопел. Потом понял, а Лена подтвердила – когда он еще «казахские» подробности передавал, Лене ясно стало: Темиров не брата её ищет, а преступника – убийцу Тезека.

– Ну что ж, умно, – сплюнул Темиров. – «убегай». Ага. В степь-то среди ночи. «Беги, Мишка». Беги на верную смерть.

И пошел дальше по углам фонарём светить, Мишку искать…

А часом раньше Мишка решил вроде тут остаться, да замерз. Взобрался на террикон5, оглядеть округу, и заметил светлячок костра в степи. К нему и пошел, а потом побежал, чтоб не замерзнуть… Но не успел – костер вдруг погас, исчез… И Мишка потерялся в непроглядной темноте. И лег… И слышал, казалось, кричала где-то далеко сестра… Но сил ответить на крик не осталось. Казалось Мишке даже, что кричал он, а на самом деле мычал едва слышно, сквозь перестук зубов…

Те короткие подземные толчки увидели и в Барнауле. В университете, в лаборатории сейсмологии. Форшоки6 на Алтее дело настолько обычное и постоянное, что затевать по этому поводу статистику «надвигающихся катастроф» давно забросили – не работала статистика. Но для одного человека кроме самого факта этих последних форшоков еще большее значение имело место и время их появления. Для Олега Живова – зам зав лаборатории и жениха Лены. Правда, женихом себя считал, похоже, только Олег. Почти год у них были целомудренные отношения без поцелуев. И когда Олег заявил, что «возможно годовщина – это не просто годовщина, а какой-то этап, и желательно развития», Лена как испарилась. Уехала, ничего ему не сказав. Так что Олег даже звонить Лене боялся, рассуждая, что «обычно так люди исчезают, когда берут тайм-аут, ну так надо дать человеку это время». Но вот форшоки его обеспокоили. Произошли они в Кош-Агаче и произошли после того, как Лена сбежала. Немногое Олег знал про Лену, но то, что она Кош-Агачская, знал, конечно. Что мать и брат, единственные живые родственники, у неё там. Случится землетрясение в Кош-Агаче или нет – 50 на 50. Но любовь к Лене эти предупредительные подземные толчки для Олега наделила почти мистическим смыслом. Будто посылает любимая ему эти форшоки, как знаки – стань мужчиной, езжай, спаси. И нельзя было звонить ни в коем случае, а нужно было именно приехать самому. И не устраивать панику (можно сослаться, что послали его инспектировать местную сейсмическую станцию), и действовать по обстоятельствам, но главное, случись трудная минута, обязательно быть рядом. Закончил так рассуждать Олег и уверенно стал паковать рюкзак.

Бирке Малтаев заявился к Эде. Вернее, не совсем к ней – к её охранникам, которых из них знал получше. И уже ведя себя как щедрый босс, угощал и постепенно раскручивал на разговор о сворачивании Эде бизнеса. Слухи среди охраны итак уже ходили, и большинство новость удручала – такую кормушку терять никому не хотелось. Но все пока будто убеждали себя, что Эде не сумасшедшая. А Бирке уверял будущих своих подчиненных, что вопрос с газопроводом решенный. И это главная проблема. И Эде она как раз мало волнует, а вот Бирке – волнует. Потому что только ему удалось добиться от администрации района обещания сохранить плантацию. Не безвозмездно. И если парни хотят не потерять работу, им придется начать проявлять преданность будущему новому хозяину.

Эде вызвала к себе мужа. При разговоре присутствовал начальник её охраны с парой подчиненных. Начальник коротко повторил Темирову, о чем раньше рассказал Эде. Бирке заказал им археолога Мозолева. И в нынешних условиях охранник не мог отвечать за всех своих бойцов. Кто-то один, двое, трое могут пойти против его воли и воли Эде. Кто? То-то и оно, что теперь практически любой. Искренне не понимал Темиров, чего от него хотят? Чтобы он спасал какого-то пришлого археолога от бывших коллег ментов, которые теперь из охранников превратятся в киллеров? Да ни хрена ему это не по зубам, даже предупредить он археолога не может, потому что понятия не имеет, по каким степям тот сейчас носится в поисках мифической «принцессы». И вообще, у него есть конкретное дело. Один пацан другого зарезал, и теперь в бегах. Как рассветет, дай бог не замерзнет Мишка в степи, и хищник его не сожрет, Темиров по любому парня найдет. И как ни уговаривала Темира жена, что нельзя Бирке позволить в районе беспредел устраивать, как не предлагал свою помощь начальник охраны, Темиров в это дело ввязываться отказывался. Даже от дармового наркотика отказался. А бывшей жене ответил просто:

– Не хочешь беспредела – оставайся…

…Дрянихин влюблялся в мумию. Выкатывал каждый день из холодильника на определенное – короткое, «безопасное» – время и изучал. Рисовал Богдан паршиво, пришлось купить фотоаппарат. Мумия «боялась вспышки», и Дрянихин научился пользоваться штативом и овладел секретами макросъемки. А потом извел груду фотобумаги, чтобы сложить с ковер размером пазл-коллаж – фотокопию мумии над своей кроватью. Чтобы и днем, и ночью она была рядом.

Даже внутрь мумии заглянул Дрянихин. Сделал надрез на животе, достал пинцетом толику содержимого, извиняясь, срезал микроскопический кусочек кожи. А дома изучал под микроскопом, выяснял химический состав. Теперь он будто знал её всю, но, как влюбленному, ему было мало.

Однажды, стоял голый Дрянихин, любуясь своим коллажем-иконой над кроватью. Затем подошел, отклеил одну из фотографий. И теперь эта фотография татуировки с руки мумии висела в ванной, у зеркала. А перед зеркалом сидел Богдан и кропотливо копировал рисунок себе на плечо. Вернулся в комнату, вернул фото на пустующее место. Встал, продемонстрировал мумии своё плечо с рисунком.

– Я буду звать тебя Менин (моя). Обещаю, скоро ты станешь совсем, навсегда моей.

И лег на кровать, приняв позу симметричную позе мумии на его фотообоях. Будто в зеркале они отражались теперь. Но только он затих, завибрировало всё в доме. Забряцали стекла в окне, заскрипели половицы, задвигались, мелко дрожа, предметы на столе, а со стены стали отклеиваться фотографии, слетать на пол. Засветилась мумия пробоинами, будто какое-то потустороннее сияние стремилось прожечь её насквозь и постепенно уничтожить.

– Ты злишься? – вскочил с кровати Дрянихин. – Прости, прости. Я слишком о себе возомнил. Я лягу на пол, только позволь мне вернуть всё?

Дом «успокоился». Отклеившие фотографии Богдан вернул на стену. Лег, как и обещал, на пол у кровати. И произнес, глядя снизу вверх на мумию на стене:

– Даже если ты не полюбишь меня, я буду вечно твоим рабом. Пусть Менин будет нашим тайным именем. А пока я буду звать тебя Каан (царица).

Вечером Дрянихин заглянул в туту-салон к Мергену. Тот был занят клиенткой, попросил подождать и снова нырнул за шторку; зажужжала татуировочная машинка. Богдан присел, полистал каталог с творчеством Мергена, тихо посмеиваясь. Нашел пустой файл. Догадавшись о чём-то, подвинулся так, чтобы через отражение в зеркале подглядеть за шторочку, и обомлел. Ему был виден Мерген, сосредоточенно склонившийся, замерший над плечом девушки. Что получалось у татуировщика, видно не было, зато отлично можно было разглядеть, что должно было получиться. На листке, на пюпитре был точно такой же рисунок, что и на плече у его мумии, что был теперь и на плече самого Богдана. Увековечить родной сердцу рисунок и приходил Богдан. И что же здесь сейчас такое творилось?..

Негодуя, Дрянихин покинул салон. Хотел совсем уйти, но остановился, вернулся, спрятался и стал ждать. Вскоре из салона вышла девушка. Мерген её провожал, давая какие-то советы по уходу за свежей татуировкой. Распрощались. Девушка села на мопед и поехала. Не понимал Дрянихин, зачем пошел следом. Даже бегом ему было не догнать мопед. Давно уже упустил он девушку из вида, но все равно шел куда-то с жесткой сосредоточенностью в лице. Внезапно остановился, заметив девушку с мопедом на узкой тропке между оград. Мопед «молчал», девушка безуспешно пыталась его завести. Дрянихин присел, поднял с земли небольшой камень. Тут и девушка его заметила:

– Здрасте, не поможете?

– Конечно, – улыбнулся Богдан и направился к девушке. Как подошел, лицо девушки вдруг стало благостным, как в рекламе шампуня и она заговорила:

– Я беру тебя в мужья и отдаю в вечное владение душу и тело свои. Обещаю любить и уважать. И пусть любовь моя долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается. И я клянусь, что так и будет всегда. Клянусь любить тебя, пока ты в этом нуждаешься. Но даже если ты перестанешь нуждаться, я не смогу тебя разлюбить… Чего же ты ждешь?.. Это не я!..

Испокон веков, если у шамана были «личные» вопросы к духам, в том числе, шаман ли ты вообще, он шёл в лес, в степь, в горы, к реке – подальше от людей. Уходил на несколько дней, ища ответов у духов. Оскорбленный отцом Денис Чуданов сделал то же самое. Ушел с минимумом продуктов и спальным мешком в степь. Духов пока не услышал, зато нашел полумертвого Мишу Кумюшева. Чудом спас, отогрел, выходил. Сутки слушал его лихорадочный бред о мумии, матери, сестре, убитом друге. И когда парень более-менее оклемался, Денис, убедив Мишу, что не враг ему, стал расспрашивать. И Мишка рассказал о мумии. И как нашли, и как придумали продать, и что потом случилось в магазине. И Денису вдруг открылось истинное своё предназначение – нести людям благую весть. О чудесной находке священных останков праматери их народа, а то и вообще народов. Но и одновременно неприятную новость предстояло Денису сообщать людям, что потревоженная могила – это только полбеды. Святые мощи исчезли, похищены плохими людьми. А хорошие – имеют право об этом знать. Завороженно и преданно глядел Мишка на своего спасителя, по сыновьему глядел…

Единственный кроме Лены человек, который хотел найти Мишку, считал его убийцей, но Лена не особо верила в свои силы, потому помогала Темирову как могла. Каталась с ним – пока безуспешно, – съезжали они с трассы, встречая и спрашивая пастухов и туристов… И вдруг Лену позвали в кабинет к заму главы района.

Улыбчивый зам вышел из-за стола, поцеловал Лене руку, а затем еще пожимал бережно своими ладонями и говорил, что теперь всё будет в порядке – и людей «сколько надо» поднимут на поиски, и вертолет попытаются организовать, и кинологов. «Необходимые звонки уже сделаны». А что делать Лене? Ничего, просто принять приглашение на обед…

Лена даже сразу не поняла. Потом, в машине, зам разыграл обидку, что Лена его, похоже, совсем не узнала. А ведь пока Лена не исчезла из посёлка, они учились в одном классе. И будущему заму «независимая пацанка Ленка» очень нравилась.

Лена действительно бывшего одноклассника не помнила. За несколько лет она постаралась забыть всех, с кем связывала её жизнь «до». А тут зам топил её в информации, кто из бывших однокашников уехал, кто спился, а кто зону топчет. Спросил о здоровье матери (откуда он знает, что «не очень»?) Лена что-то уклончиво отвечала, мол, мать на старости лет ударилась в шаманизм. Зам участливо успокаивал: такова уж природа алтайцев – никуда они без своих, хоть и архаичных, корней. Вот и Лена вернулась…. Не понимала, только, Лена, чего хотел от неё этот вкрадчивый, обволакивающий обаянием человек?..

…А он и сам не знал, чего хочет. Но твердо знал, чего НЕ хочет. Не хотел он ни в какую Москву – свальный грех алчных бездарей, которым лишь бы поближе к центру, хоть захудалым чиновником, но в столице – кормушке небесной. Не хотел, но жена желала страстно. И хоть не любил зам никогда жену, а спорить не смел с дочкой главы района, которого НЕ хотел ни в качестве тестя, ни в качестве начальника. Внешне всё выглядело, будто зам беспрекословно подчинялся, но старался зам делать всё наперекор. Если глава района вёл дела с Эде Темировой (ради хорошего отката закрывал глаза на незаконность её бизнеса), зам дружился с Бирке Малтаевым. Хоть и презирал его. Главный хотел газопровод, как последнюю тёплую припарку под своё итак нехолодное место (не ради народа же, ей богу). «Наверняка, не последняя», – в раздражении думал зам. На зло всем живее всех живых был его тесть, и, борясь с этой злостью, зам уверял себя, что не в пику главе он был против газопровода, а потому, что – опять подачка для района, унижение…

В этом убеждал себя зам, но пока не мог приложить ума, что же кардинально иное ему делать дальше? Ленка же из его юношеских мечт в самом деле была глотком наисвежайшего воздуха. И заму подспудно импонировало всё: её неожиданное появление на условно подвластной ему территории, причина её приезда, искренняя её растерянность; её, невооруженным глазом заметная, мегополисная значительность (мечталось заму, что, когда он, наконец, станет тут главным, именно такого рода люди будут его окружать). И красота, и скромная женственность… Всё так, как представлял себе зам идеал женщины.

– Давайте прокатимся, я вам покажу кое-что удивительное, – вдруг произнес зам, хотя им уже несли подносы с едой.

Лена, подумав, кивнула.

Олег поселился в местной гостинице. И с этого момента понятия не имел, что делать дальше. Лениного адреса он не знал, но решил все же пока не звонить, не смущать Лену своим присутствием. Решил просто прогуляться, осмотреться. Отдельным чемоданом Олег привез портативную сейсмостанцию и сейчас намеревался произвести небольшую разведку местности. Наметив в навигаторе парочку геолокаций, вышел из гостиницы. И конечно представления не имел, что за ним здесь кто-то может следить. А за ним или, вернее, за входом в гостиницу следили из машины трое охранников Эде. Возбудились, увидев хипстерского прикида чужака с чемоданом и рюкзаком.

– Линяет, падла, – произнес один из охранников.

Остальные с усмешками покивали. Водитель завел джип, тронулся.

Машина остановилась возле Олега, и двое бывших ментов, не особо стесняясь возможных свидетелей, вырубили и со всем скарбом закинули Олега в багажник.

Позже один из охранников явился на доклад к Бирке. Мол, взяли археолога – сидит в машине связанный. Бирке разозлился: зачем ему это знать, если приказ был «избавиться»? Вот когда дело будет сделано, тогда можно и доложить. Охранник, вроде, пошел уже, но Бирке передумал:

– Ладно, давай его.

Олега привели. Отправив охранника восвояси, повёл с ним Бирке такой разговор, что, мол, до некоторых весьма важных людей дойдет вскорости приятная новость, что археолог умер. Но Малтаев не такой дурак, чтобы легко разбрасываться теми, кого на таком уровне заказывают. Ведь, вполне возможно, что такой уважаемый заказуемый что-нибудь предложит в ответ? Например, даст профессиональный совет, кому по выгодной цене можно продать очень-очень древнюю куклу?

– Я не археолог, я сейсмолог? – ответил Олег на длинную речь Бирке. – Не знаю и знать не хочу, кто и зачем вам нужен, но это точно не я.

Бирке позвал охранника:

– Доделайте, что не доделали.

Охранник залепил Олегу рот скотчем и повел, мычащего, к выходу.

– Как посадишь в машину, зайди на минутку, – окликнул Бирке охранника.

И когда тот вернулся, Бирке попросил не убивать археолога, а покатать для острастки пол часика и вернуть к продолжению разговора.

Охранники везли Олега по степи. Молча переглядывались, ибо странно было, что Олег больше не мычал, не метался, будто смирился. Конечно, не знали охранники, о чём думал Олег: просить ему перед смертью сделать последний телефонный звонок, или не просить? А если ему разрешат, и он позвонит Лене, что он ей скажет? Что-то романтично-прощально-невнятное или правду? А если вообще не звонить? Но это же глупо, когда есть такая возможность… И тут все заметили погоню. По машине поняли – их начальник , и, судя по всему, не один. Решили остановиться. Не убегать, не нагнетать, поговорить.

Но «разговор» кончился перепалкой, а затем и стрельбой. Единственный выживший, но раненый, начальник охраны Эде сумел сесть за руль машины, в которой сидел наконец-то перепуганный Олег…

Мозолев катался по степи на УАЗике с водителем казахом. Колесили наобум. Поглядывал Борис на экран телефона, на отсканированные старые археологические карты, чтобы отмести места, куда ступала уже нога археолога. Думал Мозолев, что мальчишки вряд ли могли далеко зайти, а тем более перемахнуть горы. Решили проехаться челноком: сначала вдоль речки Тархата, к подножью гор, потом на Запад вдоль подножья, вернуться вдоль реки Кокузек, снова на запад несколько километров – и вернуться по западному берегу реки Елангаш. Дело двигалось не быстро – ландшафт дикий, и сейчас они были где-то на середине пути, а Мозолев уже сто раз пожалел, что провёл для казаха экскурс по древней истории края и упомянул обряд жертвоприношения «принцессы» – казах теперь не отставал с глупыми вопросами.

– Если Эрлику каждый год жен подгоняли, а тут перестали, и пришлось ему с последней две с половиной тысячи лет жить – не надоела она ему? В смысле, может, и хорошо, что она потерялась? Хоть какая-то надежда, что другую подгонят.

– В каком смысле? Это сложный ритуал вообще-то. Ритуал убийства. Кому это в голову придет? Маньяку? Тогда ему как минимум пригодится шаман, который проводит невесту к алтарю Эрлика.

Казах не унимался:

– Слушай, а это вообще как бы как считается? По любви или по расчету?.. Или по принуждению?..

– Нет. Невеста шла на это добровольно.

Казах помолчал, и вдруг выдал рэп:

Вот же бред – две тыщи лет!

Древний дед-мертвоед

Устроил с девками балет

Подарил бы хоть браслет

Но куда там, нет

Я же чертов дух – волосатый брюнет

Не плачу в жилет

Не ем котлет

Не жую омлет

Не читаю газет

Не пою куплет

Я по миру мертвых – легкоатлет

И если не по мне что – нанесу вам вред

Вот такой у меня авторитет

Так что давай, сосед

Тут такой сюжет

Подгоняй мне жену, чтоб получше портрет

Ведь я эстет

Тащи в лазарет

Бери пинцет

Превращай в предмет

Чтоб почти скелет

Надевай корсет

Цепляй амулет

Клади в пакет

И ко мне в кабинет

Танцевать менуэт

Две тыщи лееееет!… Всё!

Казах остановил машину.

– Приехали.

– Куда? – не понял Мозолев.

– Пора мне.

Казах не шутил. Два часа, которые были у казаха до следующего заказа вышли. А ехать ему теперь не в Кош-Агач, а в Кызыл-Таш. Он что, натурально собирался бросить Бориса в степи?

– Нет! – казах даже оскорбился. – Довезу до трассы – там тебе рядом.

Борис настолько расстроился, что попросил высадить его прямо здесь. Ладно, хозяин – барин. До Кош-Агача километров тридцать, солнце высоко, бывший археолог местность вроде знает – не пропадет.

Высадил Мозолева, и уехал казах. Но недалеко. Вдруг потемнело всё вокруг. Посмотрел казах на небо и увидел, что солнце затянуло тучами, а еще через минуту ударило по крыше машины будто камнем – вторым, третьим – и забарабанило крупным градом с такой оглушительной яростью, что остановил казах машину и закрыл уши руками. Вспомнил, посмотрел назад: там же человек в открытом поле, а таким градом и убить может. Развернул УАЗик. И вдруг град кончился.

Вернее, не так было. Град продолжался – слева и справа, – но на машину не упала больше ни одна ледышка. Машина ехала будто в коридоре из градовых стен. В этом же коридоре в нескольких метрах впереди стоял и Мозолев, растерянно вертя головой.

Казах подъехал.

– Ты как это делаешь?

– Я?!

И вдруг понял что-то Борис:

– Поехали.

Но не домой звал Мозолев казаха, а вглубь степи – по этому коридору без града. Ехали, снимая на ходу смартфонами удивительное природное явление… Град закончился так же неожиданно, как начался. А впереди что-то виднелось.

Это и был вскрытый могильник. И вскрытый не человеком, а будто сместился один земной пласт, наехал внахлест на другой, и приоткрыл ненароком то, что под ним было спрятано.

– Твою ж мать, – беспрерывно ныл казах, осматривая побитую градом машину.

– Твою ж мать, – вторил Мозолев, заглядывая внутрь могильника, светя телефонным фонариком, освещая темные обледенелые бревна. – Твою ж мать…

От переполнивших эмоций вдруг лишился сил мгновенно, рухнул на колени и после этого только пучил глаза, мотал головой, да улыбался ненормально:

– Твою ж мать…

Зам главы района вел Лену по длинному коридору между панелей солнечных батарей СЭС (солнечной электростанции). Пейзаж был марсианский, дух захватывало: огромное небо над головой, дикая степь на все четыре стороны, а посредине – целое поле фантастически симметричных, идеально-ровно выстроившихся в шеренги графитовых плит. И Лена с замом были сейчас в самом центре этого поля. И зам, конечно, просто хвастал, но будто пел, что вот это то, чего он на самом деле хочет и может. Ведь это же не чудо какое-то, а элементарный факт: мы здесь имеем триста солнечных дней в году! И зачем нам тогда ваш газ? Если этому народу само солнце дает БЕСПЛАТНОЕ электричество?! И если копнуть, да полно в этих краях чего БЕСПЛАТНОГО! Зачем нам вообще помощь, подачки, милостыни, будто мы нищие?! Да это вы нищие, кто, морщась, высокопарно «отстегивает». Ладно, а если так уж нужны эти бумажки под названием деньги, разовьем туризм! Цивилизованно, красиво, с уважением к себе и гостям. Мы живём в одном из самых непостижимо-красивейших мест на Земле. Так почему же мы ноем, воруем и пьем всегда? И в основном по поводу: дадут нам дотации или нет? Дадут, конечно. А сколько?.. Бред! Всё и единственное огромное счастье у нас под ногами, над головой и вокруг. И как только поймем это, будем счастливы. Ну и богаты, если кому-то в этом счастье…

Лену буквально загипнотизировала речь зама. Теперь она будто не слышала его, а только смотрела на его воодушевленную мимику. И не обратила внимания даже, как тенью накрыло все вокруг, как полетели с неба куски льда, как отскакивали они от солнечных панелей углом отражения, как один оцарапал в кровь заму лицо. Как он понял, наконец, что происходит нечто опасное, и снял пиджак, накрыл им Лену и потянул за собой. Только оказавшись рядом с замом в положении лежа под графитовым прямоугольником солнечной батареи, Лена очнулась – окружающее вернулось к обыденной скорости. Вернулся оглушающий звук, с которым град лупил по солнечным батареям, и Лена расслышала крик зама:

– С тобой всё в порядке?

Лена кивнула. Подтянула к ладони рукав кофточки и промокнула окровавленную щеку заму.

– Спасибо. Ерунда. Меня, кстати, Алексей зовут.

– Да, я знаю. Я вспомнила.

Алексей улыбнулся:

– Ну… Здо́рово… Это, правда, блин, как-то… хорошо. Прекрасно просто…

Кондрат проснулся от волчьего воя. Выла мать Лены. Подскочил Кондрат к женщине, но коснуться не успел, как женщина села, заговорила на низком регистре:

– Нравится мне твоя идея, шаман. Давно пора. Только почему медлишь? Старуха у меня ревнивая.

Вспышкой-видением явилось Кондрату страшное лицо Дрянихина… Окровавленное лицо девушки из тату-салона… Воспаленная кровяная татуировка под сорванной повязкой…

– И что она может сделать? – спросил Чуданов у Эрлика, вселившегося в мать Лены.

– Много чего. За две тысячи лет насобачилась. Но ты не отвлекайся, старик. Я же тебе дар вернул. Работай.

– Я не этого хочу. Умереть. Спиться и умереть, как человек.

– Да без проблем. Поторопись только, я тебя прошу. Дева мне по нраву.

– Что будет, если откажусь?

– Камня на камне не оставлю.

И осела резко мать Лены, уронила голову на грудь. Подошел Кондрат, уложил женщину. Очнулась мать Лены, посмотрела на Кондрата: