Посланник

– Но ведь там работы действительно нет, – возразил Вася, – и производство, и сельское хозяйство в регионах намеренно уничтожены. Поэтому люди и бегут.

– Люди?! Вот в Дагестане был такой случай… Один человек из горного Дагестанского села в начале 90-х уехал в город и развил очень прибыльный бизнес. Чем он занимался, я не знаю, но на бутерброд с килькой и многоэтажный особняк с прислугой ему хватало. И вот спустя годы приехал он в своё родное горное село навестить своего родного стодесятилетнего дедушку. А в селе… Разруха… Школа закрыта, больница сгорела, от дома пионеров только табличка осталась, дети на пыльной дороге полуголые сидят и в овечьи какашки играют. Увидел он это, продал свой бизнес и дворец с прислугой и вернулся в родное село. И там на все деньги и больницу отстроил, и школу с домом пионеров возродил и остался в этой школе учителем. Так вот этот человек – Дагестанец. А те, кто в Москве по клубам скачут – это не дагестанцы. Это – черножопые. Потому что национальности у них нет, а отличать их от местного населения как-то надо. Остаётся одно отличие – по цвету жопы.

– Впечатляющая история, – сказал Вася, – но я бы не судил так категорично. Жителям Москвы трудно понять жителей нищих регионов.

– Ну почему же. Во-первых, сейчас в Москве очень непростая ситуация. Это только жители регионов считают, что все москвичи в шоколаде. А у нас, московских и ленинградских бюджетников, зарплаты – нищенские, а цены в магазинах – европейские. А во-вторых, предлагали мне и в Америке кафедру с зарплатой в пятьдесят раз больше московской, и в Австрии работу, гражданство, коттедж за государственный счёт и оклад в десять тысяч евро в месяц. Но я, хоть и еврей, а русский еврей.

– Отказался?! – разочарованно воскликнул Вася.

– У меня бабушка на Пискаревском кладбище лежит, на блокадном. Я вырос на Большой Никитской. Для меня это не пустые звуки.

– Сильно… – сказал Вася. – Я даже не знаю, как бы в этой ситуации поступил.

– А знаешь, что в этой ситуации самое страшное? – продолжил Покровский. – В Великую Отечественную войну было три вида предателей. Первые вешали своих из страха смерти. Я не могу их осуждать, так как не знаю, как поступил бы в данной ситуации, окажись на их месте. Вторые сотрудничали с немцами из мести Советам за расстрелянных родственников и конфискованные усадьбы. Я тоже не могу их судить. А были еще третьи, которые пошли к немцам, просто потому что у немцев лучше. Там и кормят, и одевают, и денежки платят за каждого выданного еврея. И вот эти третьи – самые страшные: те, кто предаёт своих соплеменников за сладкий кусок. И вся беда в том, что такими персонажами сейчас наполнены все крупные города России. И если случится война, а она уже случилась, и в русские города не дай бог войдут миротворцы НАТО и прочие потомки недобитых нами в сорок пятом фашистов, то они получат огромный штат услужливых палачей из «местного» населения. Или ты сомневаешься, что предавшие свой народ один раз, предадут его и второй?

– После такой речи – не сомневаюсь, – покачал головой Вася. – Но мне кажется, что ты немного сгустил краски.

Покровский хотел было не согласиться с этим, но вдруг вдалеке он увидел белую точку. Постепенно она увеличивалась и вскоре превратилась в легковую машину со светящейся люстрой на крыше.

– Ну вот, и наша очередь настала, – сказал Вася и достал из под сидения монтировку.

– Дикие? – спросил Покровский

– Не знаю, – ответил Вася и спрятал монтировку в отворот куртки.

– Ой, – пискнула Олеся, когда гаишник, выйдя на дорогу, издалека стал махать палочкой, призывая остановиться.

– Ой-ой-ой, – передразнил Олесю Вася и прижался к обочине.

– Капитан Петренко, – представился подошедший гаишник. – Документы, пожалуйста.

Вася протянул капитану пачку документов.

– Что везете? – спросил гаишник, не очень внимательно разглядывая документы.

– Клетки для муравьев, – ответил Вася, – там написано.

– Так, давайте посмотрим, – торжественно произнес гаишник, не очень понимая, что муравьев не перевозят в клетках.

Вася вышел из кабины и направился с гаишником в хвост фуры.

– Так, а здесь у нас кто? – спросил у пассажиров подошедший со стороны другой двери второй милиционер. – Документики наши можно?

Покровский протянул в окно свой паспорт. Страж порядка внимательно его изучил.

– Из Москвы, значит.. Что потеряли в наших краях?

– Палеонтологическая экспедиция, бабочек изучаем, – ответил Покровский.

– Бабочки – это хорошо, – сказал гаишник, посмотрев на Олесю. – А у девушки документы имеются?

– У девушки нет, – ответил Покровский.

– Понятно, еще четырнадцати не исполнилось… Выходим из машины.

Олеся и Покровский медленно вышли.

– О, какая красотка, – гаишник оглядел Олесю липким взглядом, – запрещенные предметы, оружие, наркотики?

Покровский понял, что цель осмотра – не осмотр.

– А что у нас там так выпирает? – гаишник потрогал Олесю за грудь.

Тут Покровский увидел набитый на пальце гаишника перстень в виде креста.

– Послушайте, – сказал Покровский, – мы действительно ученые, две недели в дороге, у девушки сибирская язва, у нас денег-то осталось тысяч десять всего. – Покровский протянул гаишнику два пятитысячные бумажки.

– Язва… Я почему-то так и подумал. – ответил гаишник, взяв деньги. – Как красивая девушка из Москвы на пустой дороге, так у нее сразу или язва, или триппер. Пойдем посмотрим, где там у тебя язва.

Гаишник шагнул к Олесе. Олеся отступила и прижала к себе рюкзачок.

– О, а что это у нас тут? Мамочкины пирожки?

Олеся дрожащими руками развязала рюкзак и вынула череп.

– Ни хрена себе! – остолбенел гаишник, – это что за трехомудия?!

Тут раздался громкий выстрел. Палец гаишника каким-то образом оказался на спусковом крючке автомата, висевшего у него груди, и от неожиданности дернулся. Автомат, развёрнутый стволом к хвосту фуры, выстрелил. Первый гаишник, который стоял в конце фуры и смотрел, как Вася открывает кузов, рухнул на шоссе, как мешок с навозом. Пуля побила ему голову.

– Ох, бля! – крикнул второй гаишник и бросился к первому. Когда он склонился над телом коллеги, Покровский увидел, как из-за фуры мелькнула монтировка, опустившись на пыльную фуражку. Второй гаишник рухнул на первого. Тут Покровский заметил, что в милицейской машине, стоящей у обочины, кто-то шевелится.

– Вася, в машине! – крикнул он.

Но Вася уже бросился на землю, прижался к куче лежащих на ней милиционеров и дал наугад очередь по машине из автомата, не снимая его с хозяина. Шевеление в салоне автомобиля прекратилось.

Покровский подбежал к Васе, и они вместе заглянули в салон. На заднем сидении лежало, завалившись на бок, жирное тело в погонах майора. Рядом с его правой рукой валялся толстый бутерброд. Кобура на поясе майора была расстегнута. Было видно, что достать пистолет он не успел. Оборотень так был уверен в своей безнаказанности, что до последнего не расставался с бутербродом.

Вася достал пистолет из кобуры и протянул его Покровскому.

– Возьми, пригодится.

– Нет, лучше оставь себе.

Вася подошел к куче тел и выстрелил из пистолета в голову верхнему гаишнику, которого оглушил монтировкой..

– Надо затащить их в машину и откатить в лес, – сказал он, – Только аккуратно, кровью не испачкайся.

Когда тела с большим трудом были загружены в легковушку, Вася сел за руль и немного проехав вперед, свернул с обочины в лес по чуть заметной колее. Через пять минут он вернулся, стряхивая с брюк прилипший репейник и еловые иголки. Покровский в это время в кабине фуры успокаивал дрожащую Олесю.

– Иван Моисеевич, ну теперь Вы видели, это же все череп! – бормотала Олеся.

Покровский был в недоумении. Объяснить этот выстрел можно было случайностью, если бы не отступление волков и бегство медведя в тайге. Он как ученый давно усвоил, что только дурак упрямо отвергает все, что не укладывается в рамки общепринятой теории по причине несоответствия этой теории. Он всегда старался руководствоваться фактами, которые видят его собственные глаза. Это помогло ему в тридцать два года защитить докторскую диссертацию. Теперь же его глаза говорили, что череп, найденный на берегу Подкаменной Тунгуски, третий раз спасает их от неминуемой смерти.

«Да, тут есть над чем подумать», – рассудил Покровский.

В кабину с двумя автоматами на плече вскарабкался Вася.

– Собакам собачья смерть, – сказал он и отодвинул в глубине кабины какую-то панель, за которой оказалась неглубокая ниша. Убрав туда оружие, он завёл машину.

– Все живы, здоровы? – спросил он.

– Да, – ответил Покровский. – Благодаря тебе.

– Ну уж нет. Этот выстрел из автомата в голову я не забуду никогда. Это кто же так шмальнул?

– Это второй, который проверял у нас документы, – оживленно ответила Олеся, которая стала понемногу приходить в себя.

– Я никак не пойму, почему он выстрелил?! – задал Вася мучивший его вопрос. Олеся хотела было раскрыть рот, чтобы рассказать о волшебных свойствах черепа, но Покровский быстро ответил за неё, одновременно толкнув Олесю ногой.

– Олеся предложила ему прогуляться в лес, и он от неожиданности дёрнул пальцем.

– Красота спасла мир! – закруглил тему Вася, покосившись на Олесю.

Некоторое время ехали молча. Видно было, что Вася о чем-то напряженно думал. Покровский ждал от него любого неудобного вопроса, например, чей Крым, или какова истинная цели их экспедиции. Но Вася, подумав еще немного, разрядил атмосферу.

– Иван, вот скажи, ты же биолог?

– Да.

– Он профессор палеонтологии, – гордо уточнила Олеся.

– Круто, – кивнул Вася. – Вот меня давно мучает вопрос. Вот сколько езжу столько и мучает. Неужели и правда, человек произошел от обезьяны? Просто чем больше я вижу людей, тем сильнее сомневаюсь, что обезьяны способны на такие мерзости, на которые способны люди. Дарвин не ошибся?

Покровский усмехнулся. Каждый, как только узнавал, что он биолог, задавал ему этот вопрос. И всегда ему приходилось отвечать по-разному. Научные данные о происхождении человека обновлялись чуть ли не каждый год.

– Начнём с того, что Дарвин говорил не совсем так. Он говорил, что обезьяна – предположительно ближайший родственник человека, пока не найдется существо, более похожее на человека, чем обезьяна.

– Пока не нашлось?

– Пока нет. Но есть целый ряд вопросов относительно обезьяньего происхождения человека, на которые на сегодняшний день нет ответов. Точнее, они есть, но не выдерживают никакой критики.

– Это какие же? – оживился Вася.

– Например, принято утверждать, что человек превратился в обезьяну, то есть лишился шерсти, встал на две ноги и научился говорить благодаря тому, что его обезьяньи предки оказались на грани вымирания. Для того, чтобы выжить, им пришлось приспособиться к окружающей среде с помощью перечисленных мной изменений. Вот ближайший родственник человека – долгопят – как пятьдесят пять миллионов лет назад отпочковался от Архицебуса, так до наших дней и сохранился, без изменений. А всё потому, что он занял природную нишу, в которой у него не было конкурентов. Наших же предков гоняли по всей Африке. То павианы, то гориллы, то саблезубые тигры. В конце концов, их выдавили из джунглей и лишили основного источника питания – листьев. И пришлось им добывать пропитание в саванне. При переходе из прохладного леса в жаркую степь они потеряли шерсть и встали на две ноги, чтобы видеть опасность поверх высокой травы, речь у них возникла для улучшения коммуникации, ибо залог выживания древних предлюдей – эффективная работа в группах. Вроде бы всё логично. Но законы дедукции в данной гипотезе, мягко говоря, нарушаются.

– Дедукция – знакомое слово, – наморщил лоб Вася.

– Если тысяча человек купила салат «Свежесть» в Азбуке Вкуса и отравилась, то тысяча первый человек, купивший тот же салат в том же магазине тоже отравиться. Логический принцип «Один, как все» – это дедукция. Есть еще один принцип. Он часто используется в науке – индукция. Если у сотни исследованных долгопятов в помёте один детеныш, то у всех остальных долгопятов тоже будет по одному детенышу в помёте. Принцип «Все, как один» – это индукция. Не обязательно изучать всех комаров-долгоножек или всех глубоководных удильщиков. Достаточно изучить нескольких представителей вида и смело распространять их особенности на остальных представителей данного вида. Так вот, что касается человека. Все виды живых существ, а их на земле несколько десятков тысяч одних только позвоночных, вынуждены приспосабливаться к изменениям окружающей среды. Кто-то к значительным, кто-то к пустяковым. Многие из тех, кто не сумел приспособиться, вымерли. Те, что приспособились, изменили размер и форму тела. Но ни один вид млекопитающих из десятков тысяч видов за всю историю живой природы не сбросил шерсть, не встал на две ноги и не обрёл дар речи. Закон дедукции в данном случае будет звучать так: если в результате изменений окружающей среды тысяча видов млекопитающих в процессе естественного хода эволюции НЕ сбросила шерсть, НЕ встала на две ноги и НЕ обрела речь, то и тысяча первый вид млекопитающих при изменении окружающей среды в процессе естественного хода эволюции не сбросит шерсть, не встанет на две ноги и не станет разговаривать. А если с тысяча первым видом это всё-таки произошло, а это произошло, то что из этого следует?

– Хрен знает, если честно, – пожал плечами Вася.

– Из этого следует, что одно из условий этого умозаключения не стандартизировано. Первое такое условие – окружающая среда. Если бы тысячи видов изменялись в одной среде, а тысяча первый в другой, тогда и сравнивать их было бы нельзя. Но это не так. И обезьяны, и остальные виды животных жили бок о бок, так что окружающая среда у них была одинаковая. Остается второе условие: естественный ход эволюции. В результате естественного хода по закону дедукции обезьяна не могла сбросить шерсть, встать на ноги и заговорить. Значит, чтобы такое произошло, ход эволюции должен быть не естественным. Он должен быть искусственным.

– Точно! – крикнула Олеся так, что Покровский и Вася вздрогнули.

– Логично! – удовлетворенно покачал головой Вася.

– А если учесть молниеносную скорость этих изменений – всё это произошло за пару миллионов лет, в то время как стандартная длительность эволюционных изменений на нашей планете составляет десятки и сотни миллионов лет – то невольно вспоминается искусственное выведение пород собак: волка превратили в таксу всего за триста лет.

– Ты хочешь сказать, что нас кто-то… вывел из обезьяны?! – спросил Вася.

– Если принять во внимание всё, выше сказанное, то я не вижу другого варианта.

– А кто, высшая цивилизация? – заинтересовалась Олеся. – Почему тогда мы не нашли их останки? Ведь если это были пришельцы из других миров, они же наверняка умирали на нашей планете. Значит, от них должно было что-то остаться.

– Во-первых, мы слишком мало нашли за время существования археологии. От некоторых австралопитеков только фрагменты челюстей и конечностей. По ним пока и делаем все выводы. Каждый раз, когда находим новые обломки скелетов, делаем новые выводы. Может, останки пришельцев дожидаются нас где-нибудь в Центральной Африке. Но есть и другая теория. Австралопитек развился в человека примерно за 5 миллионов лет. От первого орудия труда – заостренной гальки – до космической ракеты прошло два миллиона лет. Итого семь миллионов лет – тот срок, за который обезьяна превратилась в современного человека. Первые живые существа на нашей планете возникли шестьсот миллионов лет назад. Это были беспозвоночные: черви и моллюски. За это время возникало много других существ: и позвоночных, и млекопитающих, и рыб, и птиц. Большинство из них вымерло, до наших дней дотянули довольно молодые экземпляры. А вот беспозвоночные как зародились в виде червей, так и живут в виде червей уже шестьсот миллионов лет. А теперь вопрос. Какое имеем право мы, люди, называющие себя учеными, не допускать, что если обезьяна достигла сегодняшнего уровня развития за семь миллионов лет, то эти самые черви не могли достигнуть такого же или гораздо большего уровня развития за шестьсот миллионов лет?!

– Вы считаете, что обезьяну в человека превратили высокоразвитые черви? – возмутилась Олеся.

– А почему нет? – заспорил Вася. – Во всех восточных цивилизациях поклоняются гигантским змеям и драконам.

– И не только в восточных. Во всех цивилизациях, – поправил его Покровский.

– Да что там в цивилизациях, – возбуждённо продолжил Вася. – Про гигантских подземных червей слыхали?

– Мы не смотрим такие телепередачи, – презрительно сказала Олеся.

– А это не передачи! У нас в Когалыме видели такого. Он овец таскал, а потом пастуха затащил в пещеру и сожрал. До сих пор на гору люди ходить бояться. Это хозяин горы – Шакатула!

– Кто его видел-то? – еще более презрительно спросила Олеся.

– Сын того пастуха и видел. Маленький ребенок не сможет такое придумать.

Олеся фыркнула и отвернулась к окну.

– Беспозвоночные вообще уникальные создания, – продолжил Покровский. – Считается, что обретение твердого скелета – это эволюционный шаг вперед. Что, мол, он сделал беспозвоночных более защищенными. А я не согласен. Вот швырни червя об стену. И что будет? А ничего. Отскочит и поползет дальше. А швырни медведя или носорога – всё, множественные переломы и смерть. Если гидру разрезать на десять кусочков, то из каждого кусочка вырастет отдельная гидра. Беспозвоночные практически неубиваемы. Чего не скажешь об обладателях панциря или скелета. И вот я возвращаюсь к вопросу: если хрупкие обезьяны за семь миллионов лет смогли изобрести космический корабль, то страшно представить, до какого уровня за шестьсот миллионов лет могли развиться бессмертные черви. И что очень важно – они после смерти не оставляют следов, ибо не обладают костями или панцирями, которые могут окаменеть и так пролежать в земле миллионы лет. Точнее, они оставляют иногда отпечаток в грунте, и более ничего, никакой органики. Поэтому мы и не находим останки тех, кто превратил обезьяну в человека.

– Интересно! – покачал головой Вася.

– Но и это еще не все несостыковки в теории происхождения человека. Вот считается, что человек возник в Африке и оттуда распространился по миру. А я вас спрашиваю, что заставило теплолюбивую обезьяну, да еще и лишенную шерсти выйти из комфортной для нее шестидесятиградусной жары и пойти на север в зимнюю стужу?

– А, это еще у Задорнова было, – вспомнил Вася. – Якобы человек возник не в Африке, а в России и оттуда переселился на юг.

– Семь миллионов лет назад обезьяны из Африки перебрались в Европу, – продолжил раздухарившийся Покровский. – Но как только среднегодовая температура там упала до плюс пятнадцати, они вымерли от холода, несмотря на шерстяной покров. А два миллиона лет назад гомо эректус, уже без шерсти, пришёл из Африки в Европу, где среднегодовая температура была близка к нулю. Там лежал ледник, как сейчас на Северном Полюсе. Спрашивается, зачем он туда попёрся?!

– А может Африка была перенаселена и те племена, которым не хватало места и еды, пошли на свободные территории? – предположила Олеся.

– Два миллиона лет назад эректусов во всей Африке по самым смелым подсчетам было чуть меньше миллиона. Это население Саратова. Иными словами Африка была абсолютно безлюдна, кругом бегала вкусная еда и стояла прекрасная погода. Зачем надо было из этого рая уходить в ледяной ад?

– Да, непонятно, – согласился Вася.

– Слышал, наверное, что история развивается по кругу? – спросил Васю Покровский.

– Слышал, что по спирали.

– На самом деле по кругу, но об этом отдельный разговор. Так вот, чтобы понять, что происходило в далёком прошлом, нужно найти параллель в современном мире. Еще совсем недавно, двести, триста лет назад Африка была перенаселена. И что, негры толпами бежали в Европу?! Нет. Ни одного. Потому что в Африке их дом, их климат, их пища. И как бы там не было тесно, неграм там лучше. А теперь вспомни причину, по которой негры всё-таки появлялись в Европе.

– Их европейцы забирали в рабство.

– Правильно! То есть негры оказывались в Европе исключительно насильно.

– Вы хотите сказать, то эректусов и сапиенсов черви насильно гнали на север? – удивилась Олеся. – Но зачем?!

– А вот теперь я скажу такую вещь, над которой можно, конечно, посмеяться, потому что это голое предположение. Но часто самое странное предположение удивительным образом оказывается верно. Помните фильм «Гараж», герой которого хотел вывести «особых, морозоустойчивых обезьян»? Вот вам и ответ.

– Чёрт возьми, опять всё совпадает! – в очередной раз восхитился Вася.

– И что эти морозоустойчивые обезьяны должны были добывать для червей в Европе? – всё еще не соглашалась с теорией Покровского Олеся.

– Это уже отдельный и довольно долгий разговор, – ответил Покровский.

– А у нас еще два дня пути, – оживился Вася, – я страсть как люблю всякие альтернативные теории. Здорово, прям живого Прокопенко с РЕН ТВ везу!

– Был я еще студентом с экспедицией в Полинезии, у папуасов, – начал Покровский, отчасти обрадованный благодарному слушателю в лице шофёра. – Остановились мы на территории племени Камаев. Очень дружелюбные и гостеприимные ребята, несмотря на то, что каннибалы. И вот как-то просыпаемся мы утром, идем в джунгли к приборам замера радиационного фона и видим – нет приборов. Возвращаемся в племя, а там на каждом папуасе то линза, то гайка, то конденсатор блестящий висит. А у вождя вентилятор для охлаждения компрессора на шее. Мы тогда с превосходством подумали, вот, мол, они дикари. Для них высокоточные приборы с уникальными свойствами всего лишь блестящие безделушки. А через несколько лет я прочёл статью об уникальных свойствах алмазов в лазерных установках. И я подумал, интересно получается: а ведь мы и есть те самые дикари. Мы детали высокоточных приборов – золото и драгоценные камни – надеваем себе на шею, нанизываем на пальцы и вставляем в уши.

А еще через несколько лет я побывал в Каире в музее драгоценных камней. Там я впервые увидел алмазы и изумруды, так сказать, вживую. И я удивился тому, какие они невзрачные. А ценник на них при этом был астрономический. И тогда я опять подумал, а что много веков назад заставило наших предков платить за невзрачные стекляшки целые состояния? Ведь был же нулевой отсчет, первая сделка, когда тусклый алмазный кристалл, ни на что не годный, оценили в целую деревню. Ведь наши предки не были знакомы с его физическими свойствами.

Я долго размышлял над этим и, наконец, смоделировал такую сугубо гипотетическую ситуацию. Через тысячу лет после нас, а может через десять тысяч лет высокоразвитые черви, существование которых мы только что допустили, вступят в контакт с внеземными цивилизациями, научатся путешествовать во времени и еще бог знает чему. И вот, допустим, возникнет угроза из космоса, и для борьбы с незваными гостями необходимо будет создать оружие, в котором будут применяться золото и драгоценные камни с их уникальными свойствами. А может, понадобится источник мощной энергии на основе тех же драгметаллов. Оружия и энергии нужно будет много, а времени на подготовку к отражению угрозы будет мало. Наши далёкие потомки поймут, что они просто не успеют добыть из земли такую кучу золота и камней. И тогда они поступят следующим образом. Они отправятся в прошлое и создадут неких существ с руками и развитой кистью. Для более эффективной работы наделят их разумом, обучат технологиям. А потом искусственно придадут золоту и алмазам большую ценность, и созданные ими существа – люди – начнут добровольно извлекать всё это добро из земли. Тогда к нужному сроку драгоценных камней и металлов накопится достаточное количество. Вот так изящно наши потомки решат эту проблему. Если такое предположить, то всё сходится: и странная заоблачная цена на невзрачные куски стекляшек с уникальными свойствами, неизвестными их покупателям, и расселение обезьян по всей планете в местах, где эти стекляшки можно добыть…

– Ну, не знаю… – засомневался на этот раз и Вася. – Что-то как-то запутанно. Как в Терминаторе. Джон Коннор послал в прошлое робота, чтоб он защитил Сару Коннор от другого робота, чтобы она родила Джона Коннора, который пошлет в прошлое робота… Вот с червями и обезьянами – с каждым словом согласен.

– Да и с червями что-то как-то… – скривила губы Олеся.

– А теперь самое главное. Вспомните, как научное сообщество реагировало на все, подчеркиваю, на все величайшие открытия? На шарообразность земли, на вращение ее вокруг Солнца, на возможность полёта по воздуху, телефонную связь, на теорию того же Дарвина? Смеялось и называло чушью. А что в итоге? Так что ваш презрительный смех – это лучшее доказательство моей теории.

– И не возразишь ведь, – весело сказал Вася.

– К сожалению, большинство представителей научного сообщества глупы, – продолжил Покровский. – Учёные дураки, нашпигованные информацией. Настоящий ученый должен уметь анализировать, а тот, кто не умет это делать, тот не ученый. Тот – научный сотрудник. Человек-флешка. Его воткнули на симпозиум, закачали в него информацию, потом воткнули в аудиторию со студентами, он там информацию выгрузил. И всё, что не соответствует этой информации, вызывает у него одну реакцию – «незачёт». Вот мой научный руководитель, академик Волков, говорил: вчера считали, что креатин может проникать внутрь клетки сквозь её мембрану, а через 15 лет придумали более мощный микроскоп и увидели, что не может. А еще через 15 лет придумают другой микроскоп, в который увидят, что нет, всё-таки может, и так до бесконечности. Это и есть наука – бесконечный поиск истины. Поэтому ученый, который что-то категорично утверждает – дурак.