Горящий Эдем

Внезапно дорога вышла на более широкую часть долины между двумя вулканами – Мауна-Ки справа от нее, Мауна-Лоа слева. Облака разошлись, и Элеонора мельком увидела закат, сияющий высоко над склонами Мауна-Ки. Что-то металлическое – возможно, купол одной из обсерваторий – посылало вспышки отраженного света во мрак долины. Еще более впечатляющим представало оранжевое зарево извержения Мауна-Лоа слева от Элеоноры. Гигантский вулкан, ранее окутанный облаками, теперь был виден в отблесках пламени, отражавшихся от низко висящего шлейфа пепла. На секунду Элеоноре показалось, будто она въезжает по коридору, отделанному широкими колоннами, в охваченный пламенем амфитеатр. На западе последние остатки огненного заката смешивались с магматическим свечением вулкана, создавая в облаках медленно распускающийся световой бутон. Слева от себя Элеонора увидела двойную радугу, сияющую совсем рядом с джипом, и, несмотря на то что она где-то читала, что законы оптики не позволяют приблизиться к семицветной арке вплотную, ей удалось проехать прямо под ней.

Потом снова пошел дождь, закат померк, и отражающийся от извержения огонь на другой стороне Мауна-Лоа потускнел.

Элеонора начала понимать, почему сотрудники автопроката питают к Конной Тропе столь сильное предубеждение. Узкая дорога петляла и прогибалась то вверх, то вниз, будто в стремлении сбросить с хребта автопаразитов. Деревья в местной долине были низкими и уродливыми, но достаточно густыми, чтобы загораживать водителю обзор; Элеоноре то и дело приходилось сбрасывать скорость на бесчисленных неожиданных поворотах. Дважды ей попадались другие машины, и каждый раз она замечала их в самый последний момент, чуть ли не перед лобовым столкновением. За пятнадцать или двадцать миль изнурительного пути Элеонора проехала только один поворот – к Национальному парку «Мауна-Ки» и к самому одноименному вулкану. Из путеводителя она знала, что эта дорога заканчивается тупиком на высоте восьми тысяч футов. Она представила, как астрономы, которые живут и работают там, каждое утро самоотверженно поднимаются в обсерваторию и коченеющими руками поворачивают телескопы, покуда кислородное голодание не уложит их в больницу. Элеоноре никогда не нравилось научное сообщество колледжа – тамошняя среда казалась ей столь же одуряющей и цепенящей… но по меньшей мере не мешала дышать.

За поворотом на Мауна-Ки шоссе превратилось в настоящее испытание. Знаки, едва заметные в оранжевом свете, запрещали останавливаться у обочины и предупреждали о неразорвавшихся снарядах. Дважды Элеонора замечала большие бронированные машины, проносившиеся через подлесок слева от нее – их тусклые фары давали водянистый свет, как газовые рожки в викторианском Лондоне. Элеоноре пришлось резко дать по тормозам, как только четверка автотяжеловесов пересекла дорогу прямо перед ней, уминая гусеницами асфальт.

Когда машины уехали, она с бьющимся от легкого испуга сердцем осторожно повела джип вперед. Только тут она разглядела на обочине заляпанный грязью знак: «Осторожно! Зона проезда военной техники». Элеонора решила, что в долине расквартирована военная база; если нет – значит, по всем признакам Штаты объявили войну Гавайям.

Она продолжала путь, снова и снова протирая ветровое стекло изнутри, ощущая, что вся спина у нее промокла. По волосам стекала вода, парусиновые эспадрильи тоже вымокли в луже двухдюймовой глубины, натекшей на пол. Взгляд ее метался взад-вперед, готовый в любую секунду увидеть очередной караван танков или даже целое стадо стегозавров – или что-нибудь еще, монструозное и пугающее, похожее на миновавшую ее мини-колонну.

Внезапно, когда она сделала крутой правый поворот и асфальт с выбоинами стал таким ухабистым, что у нее застучали зубы, впереди показалась какая-то темная масса, и Элеонора в очередной раз нажала на тормоза, чувствуя, как сердце у нее уходит в пятки. Но это оказались не танки, а большая темно-серая машина, наполовину съехавшая в кювет. Над ее левым крылом склонилась человеческая фигура. Элеонора закусила губу, сражаясь с огромным рулем – джип угрожал соскользнуть боком в подлесок на левой стороне дороги, и ей потребовалось полминуты, чтобы вернуть тяжелый автомобиль под контроль, в центр узкой просмоленной полосы. Она бросила взгляд в зеркало заднего вида, но и машина, и человеческая фигура рядом с ней уже исчезли за гребнем невысокого холма.

Чертыхнувшись, она кое-как развернулась и поехала обратно. Незнакомец не просил о помощи, но перед глазами, когда она проезжала мимо, отпечаталось явно женское платье на коренасто-крутобедром теле, насквозь промокшее от дождя.

Дорога была слишком узкой, а канавы – слишком глубокими, чтобы рисковать здесь свернуть, поэтому Элеонора включила заднюю передачу и попятилась через гребень холма назад, надеясь, что, если вдруг вспыхнут фары, ей хватит времени среагировать. Но фары не вспыхнули; она благополучно съехала с холма и остановилась рядом с машиной в канаве.

То оказалось дешевое арендованное авто эконом-класса. Его левая задняя часть была приподнята домкратом, но выглядело это все так, как будто асфальт прогнулся под узким подъемником, уведя машину еще глубже в кювет. Фигура, сидевшая на корточках у задних свесов, распрямилась.

– Жалкая колымага, – произнес хриплый голос. – Без запаски даже до ближайшей заправки не дотянула, кошка драная.

– Вам помощь нужна? – окликнула Элеонора. Теперь она понимала, что смотрит на женщину, маленькую и лунолицую, чьи растрепанные волосы прилипли ко лбу и ушам, а тонкое платье – «домашний крой», как сказала бы мать Элеоноры, – промокло насквозь и выглядело теперь так, будто было нарисовано акварелью на рельефных бедрах, маленькой крепкой груди и чуть выпирающем животе. Откинув волосы с глаз, дама, прищурившись, взглянула на Элеонору сквозь дождевую завесу.

– Спасибо, дорогуша, но это барахло – арендованное, и я собираюсь бросить корыто с шурупами здесь. Ты сама не на западное ли побережье гонишь?

– Именно туда, – сказала Элеонора. – Вас подвезти?

Она не успела и договорить, как женщина открыла заднюю дверь своего аварийного экипажа, извлекла два побитых жизнью чемодана и забросила их на заднее сиденье джипа, явно не заботясь о том, что там скопилась вода. Сама она села вперед, подхватив Элеонорин багаж на руки.

– Ничего, если я положу это назад, к моим пожиткам?

– Да, пожалуйста.

– Там все промокнет, но здесь, поверьте, тоже не так уж сухо.

Элеонора кивнула:

– Ничего страшного. – По говору попутчицы она сразу поняла, что та не с Гавайев, а, вернее всего, откуда-то со Среднего Запада. Возможно, из Иллинойса – хотя Индиану и Огайо тоже не стоит списывать со счетов.

Перейдя на автоматические передачи, Элеонора снова направила джип по хребтине холма. Ухабистая дорога продолжала петлять среди низких деревьев. Отраженное пламя Мауна-Лоа залило все вокруг жутким, потусторонним светом.

– Неужели машина вот так просто съехала с дороги? – спросила она, услышав, как в голосе прорезался собственный среднезападный диалект. Такова была привычка, которую она позволяла себе за пределами кампуса, поскольку ее родной говорок стерся в годы учебы в Колумбии и Гарварде, до возвращения в Оберлин.

Женщина подперла подбородок рукой, черной от машинных масел. От Элеоноры не укрылась непринужденность жеста – как и то, что ладони попутчицы были мозолистыми, куда больше напоминающими мужские.

– Ладно бы – просто съехала, – сказала она. – Какой-то чертов Бони Эм выкатил ни с того ни с сего из подлеска и чуть меня не протаранил. У меня съехало одно колесо в кювет, а другое спустило, но, по крайней мере, эти горе-герои «Бури в пустыне» не расплющили меня, как жабу. Засранец Бони Эм, даже не остановился!

– Гм… а что в данном случае есть Бони Эм? – спросила Элеонора, возя комком из бумажных полотенец по стеклу. Небеса, казалось, ослабили напор, и дождь мало-помалу стихал.

– Бронемобиль, БТР… как хотите, так и зовите, – отмахнулась попутчица. – Вся эта техника – из военного лагеря Похакулоа, через который мы проезжаем. Мальчишки играют там в свои крутые мужские игры…

Элеонора кивнула.

– Вы как-то связаны с армией?

– Я? – Женщина рассмеялась хриплым смехом, который тетя Бини сразу бы назвала «пропитым». – Нет, конечно, черта с два, – сказала она, отсмеявшись. – Просто двое из моих шести сыновей тянут там лямку. А с чего вы так решили?

– Ну, – смутилась Элеонора, – вы знаете армейский сленг. БТР, «Бони Эм»…

– Так разве не каждая собака сейчас его знает? – Женщина хрипло расхохоталсь. – Вы разве не смотрели всю эту сиэнэновскую чушь про войну в Заливе?

– Ну… наверное, не так внимательно, как следовало, – призналась Элеонора. Голос ее скакал вверх и вниз, вибрировал – ухабы возобновились, дорога забирала вверх.

Пассажирка уставилась на нее сквозь полумрак, а затем, похоже, пожала плечами.

– Ну, мой сынишка Гарри побывал на этой войне – так что, думаю, у меня было чуть больше причин следить за всем этим. И я признаю это, после того как я пережила Вьетнам и историю с иранскими заложниками, было не так уж плохо наблюдать, как мы надираем чьи-то задницы, кроме наших собственных. – Будто вспомнив что-то, женщина протянула руку. Пораженная, Элеонора перегнулась через сиденье, чтобы пожать ее. Мужские мозоли попутчицы царапнули внутреннюю сторону ее ладони.

– Корди Штумпф… на конце «ф»… очень приятно. Спасибо, что не бросили меня там, на обочине. Я бы там еще долго торчала – нормальные люди ездят там редко. А в чертов «Бони Эм» я бы сама ни за что не села – зачем мне туда, куда эти монстры катаются?

– Элеонора Перри, – представилась Элеонора, затем поспешно убрала руку, чтобы направить джип на еще один крутой поворот. – Вы сказали, что собираетесь на западное побережье – куда именно?

– К одному из тех фешенебельных курортных отелей, – объяснила Корди и потерла свои голые руки, будто спасаясь от мороза. Элеонора поняла, что на этой высоте, в темноте, под дождем действительно было еще как холодно, и включила обогреватель.

– Случайно не к Мауна-Пеле?

– Как раз туда, дорогуша. – Корди довольно кивнула. Элеонора окинула ее взглядом, полным любопытства. Трудно было поверить, что эта женщина в цветочном домашнем платье и со старыми потрепанными чемоданами держала дорогу в один из самых дорогих курортных отелей Гавайев. Ей самой пять лет пришлось копить на эту глупую авантюру.

– Да-да. По-моему, вы тоже летели на том самом рейсе «Юнайтед Эрлайнс», который завернули в Хило.

– Вы правы. – Элеонора не видела женщину на борту, но там было больше двухсот пассажиров. Она гордилась своей наблюдательностью, но Корди ничем не выделялась из массы – разве что простотой.

– Я летела в первом классе. – Корди как будто читала ее мысли. – Вы, надо думать, сидели сзади. – В этом предположении не читалось ни капли снобизма.

Элеонора снова кивнула:

– Я редко летаю первым классом.

Корди опять захихикала – хрипло и заразительно:

– А я вообще первый раз! Деньги на ветер. Но эти билеты были частью выигрыша.

– Выигрыша?

– «Отпуск с миллионерами». – Корди улыбнулась. – Помните, «Пипл» такой конкурс проводил?

– Нет, как-то пропустила. – Элеонора читала «Пипл» от силы раз в год, в приемной поликлиники, где проходила медкомиссию.

– Я тоже. Это мой сын Говард направил им письмо от моего имени – и выиграл. От штата Иллинойс.

– От Иллинойса? – Хоть тут она не ошиблась. Но не в Чикаго. Где-нибудь в глубинке.

– Да, идея была в том, чтобы отправить по одному счастливчику от каждого штата на неделю в Мауна-Пеле, где отдыхают одни миллионеры. Это последняя выдумка Байрона Тромбо, который построил этот курорт – ну, так писали в «Пипл». Вот я и стала чем-то вроде «Мисс Иллинойс» – хотя, я перестала быть «мисс» еще в середине шестидесятых. Но самое странное, что все выигравшие, кроме меня, отказались ехать. Они взяли выигрыш деньгами, а мне эти подонки из «Пипл» ничего не рассказали.

– Не рассказали о чем? – уточнила Элеонора, заранее догадываясь об ответе.

Корди Штумпф покачала головой:

– Вы разве не слышали, что здесь пропали шесть человек? Говорят, на самом деле их больше, но Тромбо и его люди замалчивают факты. Про это писали еще в «Инквайрере». «Туристы исчезают в самом дорогостоящем курорте, построенном на древних гавайских костях». Как-то так.

Дорога стала прямее, хотя и продолжала подниматься в гору. Долина разошлась, но по сторонам ее все еще стояли, как исполинские стражи, громады Мауна-Лоа и Мауна-Ки.

– Я тоже что-то про это читала. – Элеонора почувствовала себя лгуньей. Она собрала обстоятельную коллекцию вырезок о тех пропажах, включая и довольно-таки неуклюжую, претенциозную статью из «Нэшнл инквайрер». – Вас это беспокоит?

Корди опять рассмеялась:

– Что именно? Что курорт выстроен на старом кладбище и привидения по ночам лапают туристов? Я пересмотрела на эту тему кучу фильмов, от «Полтергейста» до какого-нибудь там кормановского «Заколдованного замка». Мои ребята вечно таскали кассеты с этой пакостью в дом.

– У вас правда шесть сыновей? – ухватилась Элеонора за новую тему. – Сколько им?

– Старшему – двадцать девять лет, – сообщила Корди. – В сентябре будет тридцать. Младшему – девятнадцать. А сколько лет вашим? – Обычно волосы на затылке Элеоноры вставали дыбом от высокомерия людей, задающих такие вопросы, считающих, что семья – дело нехитрое, чуть ли не само собой разумеющееся. Но в Корди Штумпф было нечто такое, что отваживало всякое недовольство. Она говорила так же, как действовала, – размашисто, порой грубо, но безо всяких задних мыслей.

– У меня нет детей. И мужа нет.

– И не было? – уточнила Корди.

– И не было. Я преподаватель, и работа отнимает у меня много времени. К тому же я люблю путешествия.

– Преподаватель? – Корди, казалось, чуть сдвинулась на сиденье, чтобы разглядеть Элеонору получше. Дождь кончился, и высохшие дворники неприятно скрипели. – В школе мне не очень-то везло с учителями, но я думаю, вы преподаете в колледже. История?

Элеонора кивнула, чуть вздрогнув.

– А на каком периоде вы специализируетесь? – В голосе Корди звучал неподдельный интерес, и это удивило еще больше. Обычно люди реагировали на манер коммивояжера в самолете – с равнодушием, если не с пренебрежением.

– В основном преподаю и изучаю духовную культуру Просвещения. – Элеонора повысила голос, пытаясь перекричать гудение мотора джипа. – Восемнадцатый век.

Корди Штумпф, очевидно поставившая целью ее удивить, кивнула:

– Руссо, Дидро, Вольтер – вся эта братия?

– В точку. – Элеоноре вспомнилось, как тетя Бини учила ее треть века назад: «Нельзя недооценивать людей». – Вы читали… я имею в виду, вы знаете их произведения?

Корди рассмеялась еще громче:

– Дорогуша, меня хватает только на колонку юмора, пока сижу на толчке. Увы, моя славная Элеонора, я их знаю, но, конечно же, не читала. Просто Барт, мой второй муж, чуть сдвинут на саморазвитии, вот и решил выписывать Британскую энциклопедию. Получил целую кучу других книг в подарок… серия «Великие классики», наверняка знаете такую?

– Знаю, – откликнулась Элеонора.

– Это такой набор как-бы-важных книжиц для людей, которые стыдятся того, что-де недостаточно образованны. В каждом томе «Великих классиков» есть приложение – там, на последних страницах, – где есть что-то типа временной шкалы и указателя. С Вольтером и всеми остальными. Там написано, когда они родились, когда умерли. Помню, как-то раз я даже помогала Говарду написать курсовую работу – со ссылкой на эти приложения.

Элеонора опять кивнула, вспомнив, что еще ей говорила тетя Бини треть века назад: «Переоценивать людей тоже не стоит».

Внезапно Конная Тропа резко пошла под уклон, и открылась панорама западного побережья Большого острова. На западе в сизой дымке расстилался Тихий океан. Элеоноре показалось, что на севере она видит какие-то странные сполохи – на порядочном отдалении.

Они подъехали к развилке. Указатель с надписью «Ваймеа» был обращен к северу.

– Что ж, – сказала Корди Штумпф, – нам на юг.

На побережье было намного теплее, небо над головой радовало отсутствием хмурых туч. Элеонора поняла, какой жуткий холод стоял на Конной Тропе, с ледяными пассатами и хлещущим по лицу дождем. Воздух стал гуще и теплее с тех пор, как они свернули на шоссе 19 на повороте на Вайколу и проехали вдоль прибрежной дороги мимо рассеянных огней первых домов. Здесь вернулось ощущение пребывания в тропиках: запах соли, гнили океана, духота, от которого волосы Элеоноры прилипли к голове, и слабый рокот прибоя, едва перекрывавший шорох шин и шум мотора.

Движение на дороге в этот час почти отсутствовало, но даже редкие машины после безлюдья Конной Тропы казались прелестями цивилизации. Элеонора думала, что район этот заселен куда плотнее, но, кроме огней Ваймеа в тридцати милях от них и редких домов Вайколоа, ничего иного было не видать. Прожекторы освещали границы лавовых полей, и, подъехав ближе, путешественницы начали различать надписи. Слова и целые предложения были выложены белыми коралловыми обломками на черной лаве; попадались и граффити – в основном обычные подростковые излияния: «ДОН И ЕГО ДЕТКА», «ПАУЛА ПЛЮС МАРК РАВНО ЛЮБОФЬ», «С ПРИВЕТОМ ОТ ТЕРРИ». Ни одной непристойности – как будто морской воздух дисциплинировал желающих высказаться, – зато в достатке всяких приветствий: «АЛОХА, ТАРА! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ГЛЕН И МАРСИ!», «ДЭВИД Д. ПРИВЕТСТВУЕТ ДОНА И ПЭТТИ», «MAHALO КЛУБУ ЛЮБИТЕЛЕЙ!». Элеонора вдруг поняла, что выискивает здесь собственное имя, ожидая какого-то жеста расположения от этих тропических краев.

Сами курорты оставались вне поля зрения, со стороны шоссе давая о себе знать лишь отблесками фонарей, запертыми воротами и тропками, протоптанными к морю по залежам лавы. Углубляясь на юг, джип миновал «Hyatt Regency Waikoloa», куда направлялся агент, продающий электронные игры; затем далекие огни клуба «Royal Waikoloan», клуб «Aston Bay», десять миль пустого шоссе – и вот показался купающийся в искусственном свете поселок Кона. А вот и аэропорт Кихол напомнил о себе яркими прожекторами взлетно-посадочных полос, протянувшими снопы света к подбрюшью неба.

– Самолеты садятся, – заметила Корди Штумпф.

Элеонора, погруженная в свои мысли, начисто забыла о ее присутствии и, услышав ее голос, едва не подпрыгнула.

– Должно быть, аэропорт уже открыли, – сказала она, поглядев на звезды вверху. – Наверное, пепел отнесло к югу.

– Или в этом самолете летят пассажиры поважнее нас, – усмехнулась Корди. – Ради важных дяденек можно и поступиться правилами.

И снова Элеонора не нашлась с ответом – ей сложно было уловить настроение в тоне попутчицы и поддержать разговор в комфортном русле. В нескольких милях от аэропорта на западе открывался вид на Калуа-Кона. Въехав в мелкий городок, она нашла всего одну бензоколонку, на которой, к ее удивлению, не оказалось самообслуживания. Заспанный рабочий залил ей бак, и она еще больше изумилась, когда он сообщил ей, что уже полночь. На то, чтобы проехать восемьдесят миль от Хило, у нее ушло почти три часа.

– Далеко отсюда до Мауна-Пеле? – спросила она гавайца, почти ожидая, что в ответ он бросит что-нибудь вроде: «Держитесь подальше от тех мест» – как в старом ужастике студии «Хаммер».

Вместо этого рабочий колонки буркнул, даже не отрываясь от помпы:

– Двадцать две мили. С вас семь пятьдесят пять.

За Коной дорога стала более коварной. Скалы круто обрывались к морю, небо снова заволокли тучи.

– Иисус всемогущий, – Корди вздохнула, – до райского уголка хрен доберешься.

– Может, стоило нам остаться в Хило с остальными? – спросила Элеонора, борясь с накатывающей то и дело сонливостью. – Пускай бы они отвезли нас завтра. – Она поглядела на часы. – Ну, уже сегодня.

Корди покачала головой в темноте:

– Вот еще! Мне полагается семь дней и шесть ночей, включая сегодняшнюю, и я не собираюсь ее терять.

Элеонора невольно улыбнулась. К востоку, где в тумане угадывалась Мауна-Лоа, тянулись пологие холмы. За тучами едва просвечивало оранжевое зарево извержения. К югу от Коны, казалось, не лежало ничего, кроме скалистых отрогов и лавовых полей. Даже выложенные кораллами надписи исчезли, сделав поля ауа темнее и мрачнее.

Она проверила одометр на заправке, и через немногим менее восемнадцати миль дорога отошла от утесов и забрала на милю или две дальше вглубь суши. Если не обращать внимания на белую центральную полосу и светоотражатели на столбах у обочины, черный асфальт шоссе казался почти неотличим от черной лавы в луче фар. Ощущение попадания в окаменевшую пустыню становилось все сильнее.

– Здесь не совсем похоже на Средний Запад, не так ли? – заметила Элеонора своей пассажирке. Ей больше всего на свете хотелось снова услышать звуки голосов. От усталости и напряжения после долгой поездки голова ужасно разнылась – и теперь боль вальяжно разгуливала туда-сюда, от затылка ко лбу и обратно.

– Во всяком случае, не так, как в той части Иллинойса, которую я знаю, – согласилась Корди Штумпф. – И не так, как в Огайо. Хотя у вас в Оберлине очень мило.

– Ты была там раньше?

– У джентльмена, за которым я была замужем до покойного мистера Штумпфа, были там какие-то дела с колледжем. Когда он сбежал с одной мышью из Лас-Вегаса – Лестер то есть; мистер Штумпф был слишком уж религиозен, чтобы даже поехать в Лас-Вегас, – я взяла на себя управление его делом в Огайо. И тогда тоже пришлось вас навестить.

– А что у него было за дело? – спросила Элеонора, снова удивляясь. Она-то думала, что миссис Штумпф – простая домохозяйка.

– Вывоз отходов, – ответила Корди. – Эй, там наверху что-то есть.

«Что-то» оказалось воротами, каменной стеной и будкой в виде бамбуковой хижины, освещенной парой газовых фонарей. Большие медные буквы на каменной стене – стилистически нечто среднее между вывеской «Парка Юрского периода» и надписями из заставки «Флинтстоунов» – складывались в надпись МАУНА-ПЕЛЕ.

Элеонора поймала себя на том, что невольно вздохнула с облегчением.

– Прибыли! – Корди откинулась на сиденье и заправила спутанные волосы за уши.

Из будки, от которой к воротам тянулась толстая цепь, вышел заспанный охранник.

– Алоха, – сказал он, явно удивившись при виде двух женщин. – Чем могу служить?

– У нас заказаны места в Мауна-Пеле. – Элеонора поглядела на часы: уже перевалило за полпервого ночи.

Охранник кивнул и достал из кармана какой-то список:

– Ваши фамилии, пожалуйста.

Элеонора назвалась и представила ему Корди – со странным чувством, будто она и эта лунолицая незнакомка в промокшем легком платье в цветочек, с мозолистыми руками и уймой отпрысков являются давними подругами, путешествующими на пару. Наверное, таким вот ложным дежавю на ней сказывалось утомление последних часов. Элеонора очень любила поездки, но всегда плохо спала в ночь перед тем, как оставить дом.

– Добро пожаловать, – сказал охранник, сверившись со списком. – Мы думали, что все, кто прилетел вечером, остались в Хило. – Он снял с ворот цепь, которая с лязгом упала на асфальт. – Езжайте по этой дороге. Она не очень хорошая из-за строительных работ, но ближе к Гранд-Хале ехать станет полегче. Никуда не сворачивайте… а, впрочем, в худшем случае вы упретесь в строительную лачугу. Машину можете оставить в порт-кошере – это в двух милях отсюда. Ее отгонят на парковку.

– А что такое Гранд-Хале? – уточнила Корди, выглянув в проем между передними сиденьями.

Охранник улыбнулся:

– «Хале» означает «дом». В Мауна-Пеле двести обычных хале – это как бамбуковые хижины, только комфортабельнее, – но Гранд-Хале – это семиэтажное здание с магазинами, ресторанами и конференц-залом. Там больше трехсот комнат.

– Спасибо, – сказала Элеонора. – Mahalo.

Охранник кивнул и отошел в сторону, давая им заехать. В зеркало Элеонора увидела, как он снова отгораживает проезд цепью.

– А что за вещь этот «порт-кошер»? – задала Корди новый вопрос.

С трехлетнего возраста Элеонорой овладел преувеличенный страх, что она может задать якобы глупый вопрос; поэтому она повадилась искать сведения обо всем, что только интересует, в книгах с самых ранних лет, боясь обнажить пробелы в каких бы то ни было знаниях перед посторонними. Убийственная прямота Корди очаровала и восхитила ее.

– Это крытая секция у входа, – объяснила Элеонора. – Обычно ее размещают прямо на подъездной дорожке. В тропиках так удобнее.

Корди кивнула:

– Поняла. Как навес для машин, только через него можно насквозь проехать.

Подъездная дорога к отелю оказалась в худшем состоянии, чем даже Конная Тропа. Джип подпрыгивал на выбоинах, и Элеоноре пришлось сосредоточиться на том, чтобы не задевать лаву по обеим сторонам дороги. Впереди то и дело проскакивал то ухаб, то провал – она даже задумалась, не положили ли здесь покрытие прямо поверх лавовой породы. У отворота показались силуэты припаркованных бульдозеров, и дважды на глаза ей попались бараки рабочих, огороженные наспех сколоченными заборами и желто-черными лентами.