скачать книгу бесплатно
– Решила покорить Северный полюс, – ответила она и добавила с вызовом. – Имею право!
– Северный полюс?! – лейтенант аж привстал.
– Ага, – грустно подтвердила она, понимая, что Север ее уже не дождется, а вот грязные кастрюли и закопченные казанки в детдомовской столовой – вполне.
Через час за ней пришел воспитатель Ефим Никанорович. Он забрал Капу и пообещал, что руководство детского дома сделает все возможное, чтобы подобные случаи не повторились. На прощание пожал руку сержанту Приходько, сверкавшему свежим синяком, и вместе с воспитанницей вышел за дверь.
Она медленно шла по темной улице и тоскливо слушала нравоучения о том, насколько вероломно ее вопиющее поведение и неслыханной дерзости проступок подрывают устои советского общества. И что-то там еще про свой аморальный моральный облик…
***
Капа лежала и смотрела в потолок, на котором в причудливом танце мелькали тени деревьев. В попытке уснуть начала считать баранов:
– Раз баран, два баран, три баран…
Закрыла глаза, продолжая шевелить губами. Наверное, ей бы даже удалось уснуть, если бы в коридоре не поднялся странный шум, топот ног и беспокойные голоса.
Капа открыла глаза и минуту лежала прислушиваясь. Голоса она узнала без труда: требовательный – старшего воспитателя Зинаиды Аркадьевны, грубоватый басок – дяди Феди, а ровный и обстоятельный принадлежал Никанорычу. Слов было не разобрать, но по общей повышенной интонации стало понятно: что-то случилось.
Капа рывком откинула одеяло, сунула ноги в тапочки и украдкой подкралась к выходу. Прислонила ухо к обшарпанному полотну некогда красивой резной двери и затаила дыхание.
– Никто из мальчиков ничего не знает, – сказала Зинаида Аркадьевна.
– Ага, так они тебе и сказали! – фыркнул дядя Федя. – Да и я тоже хорош – думал, собака какая в кустах шебаршит, а туточки вон оно что… Эх, растуды его в бока! Есть у меня мысля профилактическая, могу поделиться, ежели интерес есть.
– Любопытно послушать, – поддержал Никанорыч.
– А что туточки слушать-то?! Поймать сопляка и выпороть как следует! Вот такая моя мысля! А что вы на меня так смотрите?!
– Федор Иванович, мне непонятна ваша позиция, – строго сказал Никанорыч. – Градову вы всегда защищаете, а почему к Семенову такое отношение?
– Ну, Капка – это Капка! – философски изрек дядя Федя. – Капка – это характер! А ваш Семенов – кисель сопливый! Я вообще в толк не возьму, как он сбежать решился? Наверное, двадцать раз в штаны навалил перед этим!
– Федор Иванович! – в один голос упрекнули Зинаида Аркадьевна и Никанорыч.
– А что Федор Иванович?! Я уже шестьдесят пять годочков Федор Иванович! И говорю, как есть: Семенов ваш этот – трус и размазня! А Градову вы не трожьте!
– Ну, это не мы решаем… – со вздохом ответил Никанорыч. – Руководство утром приедет, а там посмотрим… Зинаида Аркадьевна, покажите мне тумбочку Семенова.
Шаги и голоса стали удаляться.
Капа минуту стояла в задумчивости.
Значит, Семенов сбежал… Интересно, куда…
«В Ташкент! – пронзила догадка. – Вокзал!»
Капа подбежала к своей кровати, молниеносно напялила платье и осторожно приоткрыла дверь. Голоса доносились из левого крыла, там, где спали мальчики. Капа на цыпочках подкралась к лестнице, сбежала по ступенькам и толкнула широкие двери. Но они были, как и положено, заперты.
Черт! Опять прыгать из окна?
Все окна первого этажа, хоть и были красивыми и витражными, имели один большой недостаток – они были глухими, поэтому ей пришлось подняться по лестнице и повторить прыжок со второго этажа. Оказавшись на земле и чуть не вскрикнув от боли в коленке, она пересекла двор и втиснулась в тайный лаз в заборе.
А на сереющем в предрассветной дымке небе уже таяли звезды. Капа поежилась от моросящего дождя и побежала по улице в сторону вокзала. Она бежала знакомым маршрутом, будучи не совсем уверенной, что именно таким путем двигался Семенов. Хотя, тут все дороги ведут на вокзал, без разницы, куда ты направляешься: в суровую Арктику или ласковый Ташкент.
Через десять минут вдали показалась знакомая вокзальная башенка с часами, и Капа, превозмогая боль в коленке, прибавила ходу.
Волновала ли ее судьба Семенова? Наверное, да. Пусть он доносчик и жадина, но все-таки свой, детдомовский. Насколько она знала, Семенов не был круглым сиротой, точнее – никто не знал, где его родители и живы ли вообще. Его, совсем еще младенцем, нашли у ворот детского дома холодным январем 1941 года, нарекли Вячеславом, фамилию дали обычную, распространенную – Семенов.
Капа была совсем не против, если бы он добрался до Ташкента и катался там на своем ослике по бахче, но только уверенности в том, что он вообще туда доберется, а не сгинет по пути в силу своей непрактичности и слабого характера, – не было. А еще, Капа чувствовала ответственность и даже вину: это именно она своим побегом подала пример – сам бы он вряд ли додумался. И еще, она его жалела. В отличие от него Капа помнила своих родителей: высокого отца с натруженными сильными руками и мать, худенькую и светловолосую, с тихим голосом. Оба работали на трубном заводе, там же и погибли во время бомбежки. А ее, совсем маленькую, сначала отправили в детский дом, а потом и вовсе эвакуировали из Ленинграда. Так она оказалась здесь, среди таких же детей войны.
Капа перелезла через вокзальный забор и оглянулась. Надо как-то незаметно проникнуть в здание и посмотреть расписание поездов на Ташкент. Главное – не нарваться на Приходько.
Она уже приготовилась преодолеть насыпь и спуститься к путям, как вдруг услышала чей-то плач. Где-то совсем недалеко.
– Кто здесь?! – громким шепотом спросила она, всматриваясь в темные кусты. Хныканье усилилось.
Тропа из примятой травы вела в густые заросли, Капа сделала несколько шагов и наткнулась на валяющийся игрушечный самолет.
– Семенов! – громко позвала она. – Ты?!
– Капка-а-а-а! – хныканье переросло в вой. – Капка-а-а, я ногу подвернул! У-у-у-у!
Капа раздвинула кусты: Семенов сидел у дерева, обнимая ногу и выл. Слезы катились по его смуглому лицу, смешиваясь с каплями усилившегося дождя.
– Капка-а-а!
Она присела рядом, задрала его штанину и увидела синюю ногу.
– Как?!
– Через забор перелеза-а-ал! Капка-а-а!
– Да не реви ты! Дай подумать! – с досадой оборвала она, лихорадочно соображая
– Думай быстрее, Капка! – совсем уж разнылся Семенов. – Знаешь, как больно-о-о?!
Капа встала и внимательно изучила забор. Тот был крепким, хоть и ржавым, с толстыми частыми прутьями и без намека на дыру.
Что делать? Идти на вокзал – так там Приходько, он, вроде, дядька добрый, но второй раз лучше не попадаться. А помочь Семенову преодолеть забор – дело совсем уж провальное.
Одни проблемы! Прав был дядя Федя – размазня этот ваш Семенов!
«Дядя Федя!», – пришла спасительная мысль.
Капа повернулась к плачущему Семенову и сказала тоном, не терпящим возражений:
– Сиди здесь и не вой, понял?! Я быстро!
Семенов что-то хотел сказать, но увидел лишь ее легкую фигурку, перемахнувшую через забор.
В который раз за сегодняшнюю ночь Капа бежала по одному и тому же маршруту. Через десять минут она уже влезла в дыру в заборе и кинулась к кочегарке. Распахнула покосившуюся дверь – к счастью, дядя Федя был на месте. Сидел за обшарпанным столом и крутил ручку приемника.
– Капа, ты чего здесь, а?!
– Дядя Федя! – Капа уселась на скамейку, пытаясь отдышаться. – Семенов!
– Что Семенов? Милиция поймала? Быстро, однако. Десять минут назад только позвонили.
Капа помотала головой и сбивчиво рассказала ему о злоключениях Семенова. Через две минуты они уже шли быстрым шагом к вокзалу под тарахтенье садовой тележки в руках дяди Феди.
– Ох уж этот Семенов! – пыхтел дядя Федя. – Даже сбежать не сумел! Ни на что не годится!
Капа шла рядом, отмалчиваясь: ей тоже похвастаться было нечем.
Семенов лежал там же, где его и оставила Капа. Та же страдальческая поза, то же плаксивое выражение лица, разве что нога стала более синей.
Дядя Федя почесал макушку, взвалил на себя стонущего воспитанника и скомандовал Капе.
– Лезь через забор, я его тебе сейчас перекину!
– Не надо меня кидать, дядя Федя! – запаниковал Семенов.
– Цыц! Тебя вообще никто не спрашивает!
Разумеется, он никого кидать не собирался. Наоборот, бережно положил его на забор, перелез сам и вместе с Капой стянул его на другую сторону. Погрузили в тележку и покатили в детдом.
– Вот ты мне скажи, Семенов, за каким сельдереем тебя в Ташкент понесло, а? – спросил дядя Федя, толкая тележку.
Тот не ответил, морщась от тряски.
– А ты вообще в курсе, что тебе пришлось бы в Москве пересадку делать? Прямых маршрутов в Узбекистан отсюда нет. А в Москве бы тебя милиционер – цап и в интернат!
– Я бы сбежал! – угрюмо ответил Семенов.
– Ну, хорошо, – добродушно согласился дядя Федя. – Сбежал бы. А дальше? Вот приехал ты в Узбекистан и что? Думаешь, ради тебя бы там дастархан сразу накрыли? Мол, добро пожаловать в наш солнечный край, дорогой Семенов, вот тебе инжир, а вот дыня сахарная, а вот тебе корзина абрикосов! Ты так думаешь?
Наивный Семенов кивнул.
– Ага, сейчас! – злорадно ответил истопник и подмигнул идущей рядом Капе. – Тебя бы, Семенов, на хлопковые поля отправили сразу! И собирал бы ты там хлопок от зари до зари! И вспоминал бы наш детский дом и плакал бы!
Семенов заплакал.
– Капке можно, а мне нельзя, да-а-а?! – провыл он.
Дядя Федя остановился, снял линялый картуз и почесал седую макушку.
– А знаешь, Семенов, туточки соглашусь с тобой! Капе тоже нельзя. Но тебе – нельзя вдвойне. Тебе это просто противопоказано!
Остаток пути провели в молчании. Семенов думал о несправедливом устройстве мироздания, где одним можно почти все, а другим – вообще ничего; Капа думала о том, что, пожалуй, Арктика пока подождет; а дядя Федя думал о том, что да, было бы неплохо махнуть в Узбекистан – страну горячего плова и холодного айрана…
Через десять минут дядя Федя открыл двери детдома и шепнул Капе:
– Капа, ты давай шуруй в кровать, хватит с тебя приключений, а Семенова я медсестричкам сдам.
Капа осторожно поднялась по лестнице в девчоночье крыло и прыгнула в кровать. Она так устала, что сразу уснула. И снился ей огромный корабль – многотонный исполин с вертолетными площадками и натянутыми струнами вант, с треском пробивающий путь сквозь толщу полярных льдов. Потом, спустя несколько лет, она вспомнит этот сон, когда прочтет в газетах о первом в мире советском атомном ледоколе «Ленин».
Дребезжание электрического колокольчика провозгласило о начале нового дня. Девчонки зашевелились и стали медленно выползать из кроватей. Позевывая, выстроились по ранжиру в проходе. Капа встала последней – она была самой маленькой.
Дверь открылась, и зашла воспитательница Роза, энергичная двадцатилетняя девица с мощным торсом и удивительно нежным лицом.
– Так, девочки, живее! Просыпаемся, просыпаемся! Бодрее, бодрее! Градова, ну что ты как сонная тетеря?! Не спала ночью, что ли?!
– Бессонница, – хмуро ответила Капа.
– Молодая еще для бессонницы! Так, девочки, начинаем утреннюю зарядку! Ноги на ширину плеч, руки вытянуты в стороны…
Через полчаса все дружно умывались под струями ледяной воды, затем, так же дружно, пошли на завтрак.
Капа посмотрела в сторону стола, где сидели мальчики. Семенов поглощал кашу из полбы, выставив в проход перебинтованную ногу. Вид у него был хмурым – наверное, из-за разваренной каши, которая даже отдаленно не напоминала рассыпчатый и ароматный плов, а может – из-за неизбежной выволочки у директора.
В столовую вошла воспитательница Зинаида Аркадьевна. Шум, обычно присущий столовой, стих.
– Ребята, после завтрака всем собраться в актовом зале! Присутствие Градовой и Семенова – крайне желательно!
Капа вздохнула, Семенов же, сделав страдальческое лицо, закинул в себя очередную ложку каши и тоскливо прожевал. Воспитательница ушла, и снова поднялся шум.
– Капка, ну ты даешь! Мы уже слышали! Это правда, что ты отстреливалась от милиционеров?!
– Градова, ты зачем Семенова за собой потащила? Он же ненадежный!
– А ты как собиралась добраться? Через Мурманск? Надо было на корабле! Факт!
Капа отмалчивалась: да ну вас всех, советчики!
Все торопливо доели завтрак и потянулись из столовой.
Актовый зал располагался в правом крыле первого этажа и был когда-то, при прежнем хозяине, то ли большой гостиной, то ли вообще бальным залом. Высокие потолки с лепниной и огромные окна, на которых еще висели парчовые шторы. Даже канделябры на стенах остались, хотя в них не было нужды – под потолком висели две роскошные хрустальные люстры, также оставшиеся от прежнего зажиточного хозяина. Общий вид богатого убранства портили грубо сколоченная сцена у дальней стены и длинные ряды некрашеных скамеек.
Воспитанники расселись перед сценой, Капа заняла место на самой последней скамейке, спокойно глядя в беспокойный затылок Семенова, явно пребывающего в панике. Вдоль стены уселся младший персонал детского дома: подслеповатая кастелянша Римма Захаровна, сторож-истопник дядя Федя, трудовик Степан Степаныч Трудовик, две хохотушки-воспитательницы Роза и Галя и хмурый водитель Игнат.
На сцену поднялись грузный директор в сером костюме и два старших воспитателя: Зинаида Аркадьевна и Ефим Никанорович. Они уселись за стол, директор часто застучал по графину карандашом, призывая к тишине.
– Ребята, ребята! Тише!
Гул стих.
Директор встал, одернул пиджак.