Мемуары шаманки

– Ты чувствуешь? – спросил он, не глядя. – Это твоя кровь разговаривает с их соками. Не разумом – нутром.

Я кивала, но в груди росло сомнение: «А вдруг я не почувствую? А вдруг я глуха для земли?» Но стоило листу коснуться кожи, ответ рождался сам.

На другой день мы шли вдоль скал, где в трещинах прятались редкие травы. Нэгэвытнывгыт внезапно остановился, вдохнул воздух и нахмурился.

– Здесь кто-то готовил пищу. Чуешь? Горечь в воздухе. Яд в сваренном кывъэт. Не сильный, но для ребёнка – опасен.

Я втянула воздух. Сначала – ничего. Потом что-то сухое, горькое, будто обожжённая трава, коснулось языка. Мой живот сжался, и я сама удивилась: это не был страх, скорее предчувствие, будто тело знало раньше меня.

– Вот так, – кивнул дедушка. – Это не знание. Это зов. Ты не ищешь – ты слышишь.

Каждый день он испытывал меня: заставлял различать запахи, трогать корни, пробовать на кончике языка каплю настоя.

– Этот лист, – говорил он, – как старуха с добрым лицом, но злыми мыслями. А этот – как воин: суровый, но честный. Учись видеть их души.

Иногда я ошибалась. Старик смеялся:

– Это не лекарство, а корм для оленей. Но ошибки – тоже учителя.

Я краснела, но в глубине радовалась: даже ошибка оставляла в теле след, и этот след уже был знанием.

Я прислушивалась не к словам, а к себе: к тому, как у корня холодили ладони, как от листа теплило грудь, как от веточки сердце вдруг начинало биться быстрее.

Шаман Нэнвыт-ӄэӄэ-ӄытын-гыргын шагал медленно, будто прислушиваясь к дыханию земли. Мы поднялись чуть выше по склону, где ветер становился резче, а трава – редкой. Среди серых камней, словно спрятанное солнце, расцвёл куст с жёлтыми цветками. Корень его был толстым, будто хранил в себе силу гор.

– Ынъынрэк, – произнёс он, опускаясь на колени. – Золотой корень. Не по цвету – по силе.

Он провёл ладонью по стеблю, не срывая. – Это растение не лечит болезнь напрямую. Оно укрепляет дух. Когда человек истощён, когда душа его как пустой мех – Ынъын наполняет. Не сразу, не ярко. Но будто возвращает тебя себе.

Я присела рядом, вглядываясь в цветки. Они не сияли, но в их жёлтом было что-то стойкое, как утренний свет после долгой ночи.

– А если грусть? – спросила я. – Или страх?

Дедушка кивнул. – И тогда. Особенно тогда. В северных землях, где зима долгая, Золотой корень варят и пьют терпкий отвар, чтобы не потерять себя. От усталости, от тоски, от тех мыслей, что приходят, когда всё вокруг молчит.

Он взял щепоть земли у корня и вложил мне в ладонь. – Не всегда нужно понимать. Иногда достаточно чувствовать. Это растение говорит не голосом, а тишиной. Прислушайся.

Я закрыла глаза. Ветер коснулся моих щёк, и в груди стало чуть легче. Не как от лекарства – как от чьего-то присутствия. Тёплого, надёжного. Я не знала, было ли это Ынъын или просто моментом, но сомнение отступило.

– Слышу, – прошептала я.

– Вот и хорошо, – сказал дедушка. – Значит, ты уже учишься.

Урок у болота. Томгын мылгитгык – Цикута

Солнце клонилось к закату, окрашивая болото в медные и багряные тона. Туман лениво стелился над водой, а воздух был насыщен запахом сырости и прелой листвы. Я ступала осторожно, следуя за дедом-шаманом, который двигался уверенно, будто сам был частью этих мест.

– Смотри внимательно, – произнёс он, остановившись у края воды. – Вот это Томгын мылгитгык или Цикута.

Перед ними возвышалось стройное растение с полыми стеблями, слегка покачивающимися от вечернего ветра. Его листья были перисто-рассечённые, а корневище – будто разрезанное на сегменты, как позвоночник древнего зверя.

– Красивое, – прошептала я, наклоняясь ближе.

– И смертельное, – отозвался дедушка, его голос стал глухим, как удар барабана. – Цикута не прощает ошибок. В её корне живёт цикутоксин – яд, что вызывает судороги, паралич, и, если дух не силён – смерть.

Он осторожно выкопал корень, показав его мне. Белый, плотный, с тонким сладковатым ароматом.

– Вот почему дети и звери гибнут. Сладкий вкус – обман. Природа умеет заманивать.

Я вздрогнула, представив, как кто-то, не зная, откусывает кусочек и почувствовала, как уважение к растению сменилось тревогой.

– Мы не используем цикуту в лечении, – продолжил шаман. – Но мы должны знать её. Знать, чтобы не бояться. Знать, чтобы уважать.

Он провёл пальцем по корню, затем коснулся моего лба.

– Запомни опасную силу Томгын мылгитгык. И её предупреждение.

Я кивнула, чувствуя, как болото будто замерло, прислушиваясь к нашему разговору, и остро почувствовала: это был не просто урок ботаники. Это был урок жизни и смерти.

Дедушка, не отрывая взгляда от горизонта, где сумрак уже начинал сгущаться над болотом, продолжил свой рассказ, обращаясь ко мне с той особой интонацией, которую он всегда использовал, когда речь шла о вещах опасных, древних и священных:

– Цикута, дитя болот и теней, не прощает ошибок. Если олень коснулся её корня – неважно, по глупости или от голода – ты это заметишь. Но не сразу. Сначала он станет беспокойным, как будто слышит зов, которого нет. Его походка – шаткая, как у птенца, впервые вставшего на ноги. Он будет метаться, будто пытается сбежать от чего-то внутри себя.

Шаман Нэнвыт-ӄэӄэ-ӄытын-гыргын провёл пальцем по земле, рисуя спираль.

– Слюна потечёт, пена – как у бешеного. Зрачки расширятся, дыхание станет частым, рваным. А потом – судороги. Сначала мелкие, будто дрожь от холода, но вскоре – сильные, как будто тело само пытается вырваться из своей оболочки. Особенно заметны они на морде – уши дёргаются, губы сжимаются, челюсть может сомкнуться так, что не разжать.

Он замолчал на миг, а затем добавил:

– Если ты увидишь, как олень падает, не в силах удержаться на ногах, и каждый звук – как удар по его нервам, знай: яд уже в мозге. Он не сможет есть, не сможет пить. И если дыхание станет поверхностным, как ветер над гладью воды, – конец близок.

Я слушала, затаив дыхание, а затем спросила:

– А можно ли спасти его?

Шаман покачал головой.

– Только если ты – быстрее яда. Но цикута не любит проигрывать. Она древняя. Её корень – как змея, что ждёт под землёй. И если олень её вкусил – чаще всего это путь в один конец.

Он посмотрел на неё пристально.

– Потому мы и учим молодых охотников распознавать её. Потому и не ходим в болота без нужды. Потому и храним старые знания – чтобы не повторять старые смерти.

День за днём я училась не только распознавать растения, но и слушать их намерения, силу и скрытую опасность. Ловила запахи, как птица ветер, прислушивалась к корням, как к собственному сердцу.

Дедушка не просто обучал меня – он пробуждал во мне память рода, шаманскую интуицию, ту, что передаётся не словами, а дыханием земли и шёпотом волн.

Истинное знание не передаётся – оно просыпается, когда человек становится частью того, чему учится.

День за днём моя кожа, дыхание, сердце учились помнить. Я всё яснее чувствовала: земля разговаривает не с ушами и не со словами, а с телом.

В непогожие дни, когда ветер шуршал по тундре, а капли дождя стучали по крыше, мы с дедушкой уютно устраивались в тёплой яранге. Там, где пахло дымом, мхом и чем-то сладким – может, сушёными ягодами – потрескивал костёр, как будто он сам хотел рассказать сказку.

Дедушка, как и папа, подбрасывал в огонь волшебные травы – они вспыхивали зелёным, синим, иногда даже фиолетовым пламенем, и воздух наполнялся ароматами: терпкий зверобой, мятная свежесть, сладковатое дыхание багульника. Я замирала – будто сама тундра готовилась показать своё волшебство.

Он рассказывал мне о Среднем мире – о его сияющих реках, пушистых облаках, которые можно гладить, и деревьях, у которых кора пахнет шоколадом. Я закрывала глаза и видела всё это: прыгала по радужным камушкам, пробиралась сквозь шуршащие кусты, пробовала на вкус золотистые плоды, похожие на персики с медом.

А потом делилась с дедушкой – как будто мы вместе там были, шли рядом, держась за руки, и смотрели на одни и те же чудеса. Он улыбался, а я чувствовала, как от его ладони к моей передаётся тепло, как будто мы и правда путешествовали вместе по этим волшебным землям.

Мы с дедушкой будто вышли из яранги в нижнее пространство Среднего мира – в Мир Природы. Сразу воздух стал другим – густым, как мёд, наполненным ароматами хвои, влажной земли и цветущих трав. Лес вокруг сиял изумрудной зеленью, сквозь листву пробивались пятна солнечного золота. Каждое дерево казалось живым: кора была тёплой, как кожа, а листья шептали на ветру, будто делились тайнами.

Вокруг звучала музыка леса: звонкий щебет птиц падал, как капли росы, журчание реки отзывалось смехом доброго духа, а треск веточек под ногами напоминал о том, что лес внимательно прислушивается к каждому шагу. Дедушка сорвал ягоды у ручья, и я попробовала их – они оказались кисло-сладкими, как само лето, и оставляли на языке прохладное эхо. У костра он поджёг траву, пахнущую мятой и дымом, и мне показалось, что лес дышит через меня.

Когда мы поднялись выше, воздух стал тонким и прозрачным, словно стекло. Камни под ногами хранили тепло солнечных поцелуев. На вершине нас встретил дух гор: он явился в облике орла с глазами, глубокими, как два озера. Орёл молча смотрел, и я чувствовала, как внутри разливаются сила и спокойствие.

В лесу жили иные духи – не похожие на людей, а проявлявшиеся в тенях, запахах и звуках. Один из них явился в виде светлячка, он сел мне на ладонь и прошептал: «Ты слышишь нас, значит, ты часть нас». И я вдруг ощутила, что лес принял меня, как свою маленькую веточку.

Мы сидели у реки, и дедушка учил меня слушать. «Смотри не глазами, а сердцем», – сказал он. Тогда я увидела: вода рисует истории, деревья качаются в ритме древнего танца, а ветер несёт слова, которые можно понять, если просто быть рядом.

Мы двинулись дальше, и дедушка сказал, что теперь мне пора увидеть другое пространство Среднего мира – Мир людей. Лес остался позади, и постепенно запах хвои растворился, уступая место дымку деревенских костров и сладковатому аромату свежего хлеба. Воздух стал гуще от звуков: где-то лаяли собаки, кричали петухи, звенели ведра у колодца.

Мы вошли в деревню, и дома тянулись друг к другу, будто старались согреться плечами. Из изб доносился детский смех, скрип веретён и запах горячего молока. Каждое движение людей здесь было не просто делом, а частью ритуала: женщины месили тесто, и в их руках оно словно оживало; мужчины чинили сети, и каждый узел был узлом судьбы.

Дедушка объяснял: «Здесь люди не только живут – они связывают себя и мир через обычаи». Я видел, как старики выходили к реке, бросали в воду хлеб и капли молока – благодарность духам за щедрость. На свадьбе молодые обменивались не только кольцами, но и дыханием: касались лбами, чтобы сердца запомнили ритм друг друга.

В городе всё звучало иначе. Каменные стены хранили эхо шагов и звон колоколов, запахи были резче – копчёное мясо, воск свечей, пыль базара. Люди здесь спешили, но даже их спешка была обрядом: торговцы выкрикивали цены, словно заклинания, монахи несли молитвы в воздухе, а дети играли в прятки так, будто повторяли древние сценарии охоты и побега.

Я понял: в Мире людей каждое действие – от крика петуха до последнего поклона в храме – не случайно. Всё здесь сплетено в ткань ритуалов, которые удерживают мир от распада.

Я оборачивалась и видела, что следы мои исчезают, словно их не было. Земля принимала меня, как свою.

Ветер шептал, и я понимала его речь. Он рассказывал о далёких горах, о зверях, что скитаются там, о людях, которых я никогда не встречала. Иногда он приносил мне запах дыма чужого костра, и тогда сердце моё замирало: значит, есть и другие, такие, как я.

Я знала – дорога не прямая. Она вьётся, путается, уводит в сторону, испытывает терпение. Но я верила: духи не зря дали мне способность слышать их. Значит, где-то впереди ждёт то, ради чего я иду.

И всё же внутри было сомнение: может, это всё – лишь мой сон? Может, не я слышу духов, а духи играют мной? Но стоило мне прикрыть глаза и вдохнуть глубже, как я ощущала – сила внутри жива. Она не чужая, она моя.

Я шла дальше, и с каждым шагом земля словно отвечала мне: камни звенели, трава склонялась, птицы взлетали, будто открывали путь.

В небе появился ворон. Чернее ночи, с крыльями, которые будто впитывали свет, он кружил надо мной, каркал, но не устрашал. Его голос звучал не как крик – как зов.

Я остановилась. Ворон сел на камень и уставился на меня – прямо в глаза. В его зрачках мелькали искры огня, отражались небо и вода, и ещё – что-то иное, чего я не могла назвать.

– Ты знаешь, куда идти, – услышала я не ушами, а сердцем.

Ворон взмахнул крыльями и взлетел. Я шагнула за ним – и мир вокруг изменился.

Небо стало мягким, как ткань сна. Деревья превратились в образы: их кроны – в танцующие фигуры, стволы – в колонны старого храма. Я вошла туда, где всё было знакомо и незнакомо одновременно.

Здесь каждый шаг отзывался символом: камень становился сердцем, упавший лист – письмом, вода – зеркалом, где отражалась не я, а то, кем я могу быть.

И ворон вёл меня всё дальше, сквозь сны и знаки, туда, где границы рушились, где можно было услышать то, что скрыто в молчании.

Я шла за вороном, пока передо мной не открылось озеро. Воды его были неподвижны, будто из стекла, а гладь сияла серебром, хотя солнце давно уже спряталось за горизонтом. Казалось, оно не отражало мир – оно само было миром.

Ворон сел на камень у берега и склонил голову, словно приглашая меня взглянуть. Я подошла ближе – и в зеркале воды увидела не только своё лицо. Там были образы – забытые, вытесненные, ещё не рождённые. Деревня, где я играла в детстве. Город, полный шума и лиц. Огонь костра. Тени тех, кого уже нет рядом.

Я протянула руку – и вода дрогнула, как ткань. Серебро растеклось кругами, и вдруг я поняла: это и есть портал сна.

Я сделала шаг, и поверхность поддалась, впустила меня. Озеро закрылось за спиной, и я оказалась по ту сторону – где сон и явь больше не спорили, где знаки становились живыми проводниками, а ворон взлетел уже не птицей, а чёрным символом, ведущим глубже в пространство Снов.

Всё вокруг стало зыбким, как дыхание на холодном стекле. Мир растворялся и складывался заново, словно кто-то перетасовывал колоду образов. Я шла – или, может быть, плыла, не чувствуя ног.

Первым ко мне пришёл сон-знак. Из темноты выскользнула тропинка, выложенная белыми камнями. Каждый камень сиял мягким светом, и стоило мне ступить – свет уходил под кожу, будто камень оставлял во мне искру. Дедушка шёл рядом, но не касался земли: его шаги были больше похожи на отражения.

– В снах всё – не то, чем кажется, – сказал он негромко. – Здесь важно не куда ты идёшь, а что ты видишь на пути.

Тени вокруг оживали. Из них выходили образы: женщина с лицом, скрытым под вуалью; олень, у которого вместо рогов – ветви с листьями; рыба, парящая в воздухе, как птица. Они смотрели на меня, но молчали, будто предлагали самим взглядом разгадать их смысл.

Ворон летел впереди. Его крылья шумели, как раскрывшиеся страницы. И я вдруг поняла: это не просто сон. Это – язык, на котором разговаривает со мной мир. Символы становились буквами, и надо было только научиться их читать.

И чем дальше мы шли, тем яснее становилось: этот Мир снов – не отдых для сознания, а дверь, ведущая в иные уровни Среднего мира.

Мы остановились на поляне, где воздух был густой, как молоко, и пах сладковатым туманом. Ворон опустился на камень и трижды каркнул. Из белой дымки передо мной начало вырастать зеркало – огромное, выше меня вдвое. Его рама была сплетена из змей, которые шевелились, как живые, а вместо стекла – гладь воды, темная и глубокая, как ночь.

– Это Зеркало Снов, – сказал дедушка. – Оно не показывает лицо. Оно открывает то, что внутри тебя.

Я подошла ближе и посмотрела. Сначала – тьма. Потом в воде начали проступать образы: маленькая я, бегущая по лугу; юркий песец, мелькнувший хвостом; горы, которые я ещё не видела, но знала, что они ждут меня. Но вдруг вода заструилась сильнее, и там возникла другая я – взрослая, с глазами, полными огня, и за спиной у неё – стая птиц. Она смотрела прямо в меня и улыбалась.

– Это твоё предназначение, – шепнул дедушка. – Сны всегда указывают путь, но не приказывают.

Я протянула руку – и в тот миг зеркало дрогнуло, словно втянуло моё дыхание, и распалось на тысячи светящихся осколков. Каждый осколок стал дверью, и ворон расправил крылья, направляя меня к одной из них.

– Теперь ты готова идти дальше, – сказал дедушка. – Мир Снов ведёт в ещё более тонкие пространства. Смотри внимательно: знаки будут твоими проводниками.

Я шагнула – и свет подхватил меня, превращая сон в портал.

Свет портала рассыпался, словно стеклянные капли, и я оказалась в тишине. Не было ни леса, ни травы, ни гор – только ровная гладь, уходящая во все стороны, как озеро без берега. Я шагнула – и поняла, что стою на зеркале. Под ногами отражалась я сама, и каждый мой шаг отзывался дрожью в бесконечной глубине.

– Это Мир Зеркал, – тихо сказал дедушка. Его голос звучал одновременно рядом и будто изнутри меня. – Здесь каждый встречает себя.

Я посмотрела вниз – и отражение подняло голову. Но оно не повторяло мои движения. Оно жило собственной жизнью: глаза сверкали сильнее, губы дрожали, словно оно хотело заговорить. Я протянула руку – и отражение сделало то же, только быстрее. Но вместо касания – я почувствовала холод, как будто лёд проник мне в ладонь.

Вдруг вокруг начали возникать новые зеркала, высокие, как стены. В каждом – разные «я»: смеющаяся, плачущая, разъярённая, спокойная, старая, совсем маленькая. Они двигались, как живые, и я поняла: это не просто отражения. Это мои возможные пути, мои скрытые стороны, мои тени и мои силы.

– Смотри, – сказал дедушка. – Не все отражения твои враги. Но и не все твои друзья. Узнавай их.

В одном зеркале я увидела себя с лицом, покрытым белой краской шаманки, с бубном в руках – и сердце моё дрогнуло. В другом – усталую и сломанную, потерянную в темноте. Я ощутила страх: что, если именно это и есть моя настоящая судьба?

Ворон снова появился, сел на моё плечо и легко коснулся клювом моей пряди волос, словно подбадривая и передавая свою силу.

– Важно не выбрать зеркало, – прошептал дедушка, – а понять, что все они – части тебя.

И тогда я сделала шаг к центральному зеркалу, где отражение смотрело прямо в мои глаза. Оно улыбнулось – и я улыбнулась в ответ. И в тот миг зеркала задрожали, зазвенели, словно хрусталь, и расступились, открывая новый путь.

Я шагнула в свет, где отражения растаяли, как дым, и знала: дальше нас ждёт иное пространство.

Когда зеркала расступились, я оказалась в странном месте. Всё вокруг переливалось – ни леса, ни гор, ни домов, только пути, расходящиеся во все стороны, как лучи звезды. Каждый путь был разным: один светился золотом, другой уходил в туман, третий был выложен камнями, которые пульсировали мягким светом, словно дышали.

– Это Порог миров, – сказал дедушка. – Здесь выбирают направление. Здесь решают, куда идти дальше.

Воздух был плотным, словно состоял из тысяч голосов, шепчущих одновременно. Я прислушалась – и поняла, что это были слова моих предков. Они звали, предостерегали, советовали. Одни говорили: «Ступай в свет», другие – «Иди в тень», третьи – «Останься, не спеши».

Посередине перекрёстка стояли врата – высокие, как дерево, но сделанные из света и тумана. В их арке то появлялись, то исчезали образы: луна, олень, река, костёр, лицо женщины, глаза ребёнка. Я поняла – это знаки, что каждый видит по-своему.

Ворон вспорхнул с моего плеча и сделал круг над перекрёстком, будто показывая: все пути открыты. Дедушка посмотрел на меня серьёзно:

– Здесь важно не то, какой путь правильный, а какой твой.

Я закрыла глаза и услышала, как сердце бьётся в унисон с шёпотом пространства. Когда я открыла их, то увидела: одна тропа сияла мягче, теплее других, будто звала меня. Я сделала шаг – и врата вспыхнули, впуская нас внутрь.

И в тот момент всё вокруг изменилось – воздух стал прохладнее, пахнул ночной свежестью, и я поняла: мы перешли в новое пространство.

Воздух здесь был особенный – сладковато-горький, как мёд, смешанный с дымом трав. Казалось, я вдыхаю сразу все времена года: весну с её ароматом первых цветов, лето с тёплой смолой сосен, осень с терпким запахом сухих листьев и зиму с холодным дыханием снега. Каждый вдох открывал новый вкус: на языке проступала кислинка ягод, пряность тмина, свежесть росы.

Дороги, расходящиеся во все стороны, тоже пахли по-разному. Та, что светилась золотом, тянула запахом печёного хлеба и яблок, как будто вела в место уюта. Другая, туманная, была горькой, пахла полынью и сырой землёй – как будто манила испытанием. Каменная тропа отдавала медным привкусом на губах, словно металл, и сулила силу, но и тяжесть.

И вдруг я заметила, что у каждой дороги есть свой обитатель. У золотой тропы сидела женщина в белом платке, и её глаза светились, как огни дома, зовущего к себе. В тумане мелькал силуэт старика с посохом, он будто ждал, кто осмелится ступить туда. А у каменной дороги стоял высокий воин, чьё лицо сияло, как вырезанное из камня, и он кивнул мне, словно признавая во мне силу, о которой я сама ещё не знала.

Но больше всего меня поразили вратá. Они не просто стояли – они дышали, словно живые. Из их арки исходил вкус сладковатой влаги, как у родниковой воды, и запах свежескошенной травы. Когда я приблизилась, мне почудилось, будто на губах остался привкус мёда, а на коже – прохлада утреннего ветра.

И среди всего этого ворон вдруг снова каркнул, но не резко, а мягко, как будто смеялся. Он взлетел и сел на верхушку врат, и его чёрные крылья отразили все цвета дорог сразу – золото, серебро, туман и камень. Я замерла, затаив дыхание. Всё вокруг казалось сказкой, но сказкой настоящей, в которой я сама была героиней. Моё сердце колотилось, и я чувствовала: вот оно, место, где решается судьба.

И тогда мне показалось, что духи тундры, воды и ветра склонились надо мной. В их безмолвии я уловила древнее признание: теперь ты хранительница наших тайн.

Глава 5

В ЧЕМ СОСТОИТ ИСКУССТВО ШАМАНОВ

Искусство шамана – это не просто ритуалы. Лицо дедушки озарял свет пламени, и глаза его становились похожими на две звезды в чёрном небе. Это умение видеть то, чего другие не замечают. Это знание, дыхание, и путь. Мы не молимся духам, не кланяемся им. Мы работаем с ними как с равными.

Духи – это не злые или добрые боги. Духи – это сущности, они – силы, что движут миром. Подумай об огне: он не добрый, когда даёт тепло, и не злой, когда сжигает лес. Он – просто сила, и у него есть свой характер.

Духи – это сама сущность природных явлений. Дух реки – это не старик с бородой, а сама сила воды, текущей и меняющейся, которая может как дать жизнь, так и отнять её. Дух горы – это не великан, а могущество камня, вечного покоя и непоколебимости.

Задача шамана – не просить и не молиться им, а понять язык этих сил и научиться работать с ними в гармонии, понимать их язык. Это язык не слов, а знаков. Язык ветра, который шепчет, куда идти. Язык камня, который хранит память веков. Язык реки, которая может быть щедрой или опасной.

Шаман учится слушать эти голоса, читать эти знаки и чувствовать энергию вокруг.

Язык Ветра, который может быть ласковым, но может принести бурю. Язык Огня, который может дать тепло, но может сжечь всё дотла. Мы говорим с ними, как один сильный говорит с другим сильным. Мы показываем своё уважение, свою готовность к диалогу и свою силу.

Это как вести переговоры с великой силой: ты не просишь, а предлагаешь сотрудничество. Ты показываешь своё уважение к её могуществу и находишь общий интерес. Например, если нужно, чтобы речной дух дал рыбу для племени, ты не будешь умолять. Ты подойдёшь к реке и скажешь: «Мы пришли с миром. Мы хотим, чтобы наши люди жили в согласии с твоими водами, и принесли тебе свой дар. Мы готовы идти по твоим правилам».

Это не религия, а искусство общения. Искусство находить баланс между двумя мирами.

Шаман ищет не благосклонности, а баланса. Он знает, что если уважать силу ветра, она поможет ему в пути, но, если пытаться её обуздать, она принесёт шторм.

Шаман – это мост. Мы стоим посредине, между миром людей и миром духов, и наш долг – поддерживать этот мост, чтобы он не рухнул. Мы не просим у духов, мы предлагаем им сотрудничество. Мы говорим им: «Мы знаем, что вы здесь. Мы видим вас, и мы хотим, чтобы наши люди жили в согласии с вашим миром. Что мы можем сделать для этого?» И они слышат нас.

Это и есть наше искусство: знать, что каждый камень, каждое дерево и каждое облако обладает своей силой и своим разумом. И мы должны научиться говорить с ними на равных.