Мемуары шаманки

Когда колотушка была готова, дедушка завязал на ручке маленький клочок красной ткани.

– Это память о предках. Пусть они идут с тобой в твои дороги.

Я сжала ключ в ладони. Дерево стало тёплым, мех – ласковым, а кусочек ткани дрожал от лёгкого ветра. В тот момент мне показалось, что я держу не просто палочку, а целый мост между мирами.

– Запомни, – сказал дедушка. – Бубен без ключа молчит. А ключ без сердца ничего не откроет.

Я тогда не до конца всё поняла. Но когда я кивнула, в ту же минуту я почувствовала: это мой ключ. Моя тайна. И моё право однажды найти дорогу в другие миры.

Потом, когда я впервые ударила в бубен, и звук пошёл по моим костям, как ветер по тундре, я поняла, что дедушка был прав. Это был не просто инструмент. Бубен стал зеркалом моей души – в его звуке отражалась я. И еще я услышала голос его слов, его мудрость, которую я впитывала, как сухой мох впитывает воду. И я поняла, что бубен без ключа молчит, но ключ без сердца ничего не откроет.

Я посмотрела на дедушку, и мне вдруг показалось, что в моем бубне всегда будет звучать его голос, его мудрость, которые станут моим истинным путём.

Дедушка покачал головой.

– Нет. Не всегда, – сказал он. – В этом и заключается твой путь. Сначала в звуке бубна ты будешь слышать мой голос – это моё наследие, которое ты приняла. Я научил тебя говорить на этом языке, и пока ты учишься, мой голос будет твоим проводником. Но придёт день, когда твои руки будут ударять иначе, твой ритм станет твоим, и твоя душа начнёт говорить с духами напрямую. Тогда звук бубна станет звуком твоего собственного сердца. Мой голос не исчезнет. Он навсегда останется в самом основании, в самой первой вибрации, которая дала тебе начало. Но поверх этого, как новый слой краски на старой картине, появится твой собственный, неповторимый голос. Мой голос станет фоном, а твой – как новая нить в старом узоре, вплетённая в ткань древнего знания.

Это и есть твоя миссия: не просто повторять то, что было, а добавлять в этот великий разговор свою ноту – ту, что может звучать только через тебя.

***

Голос шамана: о трансе и пути духа

Шаман Нэнвыт-ӄэӄэ-ӄытын-гыргын учил меня входить в транс. Он говорил:

– Слушай бубен. Слушай своё дыхание. Пой, пока не почувствуешь, как мир открывает свои двери.

Я тогда спросила его:

– А что такое транс?

Он не ответил сразу. Просто смотрел на меня, а потом сказал:

– Я отвечу не словами, а тишиной между ними. Потому что транс – это не просто состояние. Это дверь. И если ты не готов слышать, она останется закрытой.

Я замолчала. Мне показалось, что я уже стою перед этой дверью, но не знаю, как её открыть.

– Транс, – продолжил он, – это изменённое состояние сознания. В нём душа шамана покидает тело и отправляется в духовный мир. Это не сон и не игра. Это путешествие. Настоящее. Глубокое. Иногда опасное.

Я слушала, и внутри всё замирало. Он говорил спокойно, но в его голосе звучала сила.

– Мы входим в него через ритм, – сказал дедушка. – Бубен – это не просто инструмент. Это сердце земли. Его удары – как шаги по невидимой тропе. Монотонное пение – как зов, который слышат духи. Танец – как движение между мирами.

Он замолчал, а потом добавил:

– Иногда мы используем растения. Но только те, что знают нас по имени. И только тогда, когда духи разрешают.

Я спросила:

– А как понять, что можно идти?

Он посмотрел на меня долго, будто сквозь меня:

– Чтобы войти в транс, нужно очистить себя. Не только тело, но и намерение. Нельзя идти туда из любопытства. Нельзя идти туда ради силы. Только ради связи. Ради помощи. Ради ответа.

И тогда я поняла, что это не просто знание. Это путь.

Когда я сажусь у огня, закрываю глаза и слушаю бубен, сначала я чувствую тело – как тяжесть. Потом – как лёгкость. Потом – как тень. И тогда я ухожу. Не навсегда. Но достаточно глубоко, чтобы услышать то, что нельзя услышать здесь.

О безопасности

Когда я впервые спросила шамана Нэнвыт-ӄэӄэ-ӄытын-гыргын о безопасности в трансе, он долго молчал. А потом сказал: – Прежде всего – Проводник, Хранитель порога. Он остаётся в физическом мире, следит за телом шамана, охраняет пространство, зовёт обратно, если ты задержишься. Он знает, когда ты должен вернуться.

Я тогда удивилась:

– А если я сама всё контролирую?

Он покачал головой:

– Транс – не игра. Перед входом – очищение. Мы не едим мясо. Не спорим. Не носим металл. Мы ставим защиту: уголь у входа, соль у порога, огонь – между мирами. Если кто-то рядом – он должен быть спокоен. Иначе его страх станет дверью для чужого.

Я запомнила это навсегда. Он повторял:

– Если ты не знаешь, зачем идёшь – не иди.

– Если ты не умеешь возвращаться – не уходи.

– Если ты хочешь силы – ты её не получишь. Но если ты хочешь помочь – духи услышат.

Потом он говорил о границе:

– Я никогда не иду туда, где нет моих предков. Я не зову тех, кто не отвечает. Я не беру то, что не моё.

И о самом важном – уважении:

– К себе. К духам. К тем, кто рядом. Транс не должен пугать. Он должен успокаивать. Он не должен ломать. Он должен собирать.

Я видела, как он лечил. В трансе он находил, где душа человека потерялась. Он звал её обратно. Он говорил с болью, как с живым существом. Не боролся – слышал.

Присутствующие чувствовали это. Не разумом – телом. У кого-то шла дрожь. У кого-то – слёзы. У кого-то – тепло. И дедушка говорил:

– Это нормально. Это значит, что духи рядом. Но я всегда возвращаю их. Я не оставляю никого на той стороне.

И тогда он смотрел на меня особенно серьёзно:

– Транс – это не власть. Это служение. И если ты хочешь идти этим путём, сначала научись молчать. Потому что только в тишине слышно, как звучит душа.

Дедушка шаман Нэнвыт-ӄэӄэ-ӄытын-гыргын рассказывал, что когда он впервые взял ученика, то не дал ему бубен. Он дал ему тишину.

– Прежде чем звучать, – сказал он, – нужно научиться слушать.

Мы были у костра. Огонь потрескивал, ветер шевелил мех на его плечах. Он повернулся ко мне:

– Закрой глаза. Слушай, как дышит земля.

Сначала – ветер. Потом – треск угля. Потом – своё сердце.

– Хорошо, – сказал дедушка. – Теперь слушай то, что не звучит.

Я тогда впервые поняла, что начало транса – это не ритм и не песня. Это внимание. Настроенность. Тишина, в которой рождается звук.

Потом дедушка дал мне бубен. Я ударила – слишком быстро. Дедушка остановил меня:

– Ты не ведёшь. Ты следуешь. Сначала ты должна стать ритмом. Только потом – проводником.

Мы пели. Долго. Монотонно. Я начала теряться. Мое тело было здесь, но взгляд – уже в другом месте.

– Не бойся, – сказал дедушка. – Ты не одна. Я держу тебя.

Я вошла. Не глубоко. Но достаточно, чтобы почувствовать: там – другое. Не страшное. Не доброе. Просто – другое настоящее.

Голос шамана: когда я лечила впервые

Однажды дедушка Нэнвыт-ӄэӄэ-ӄытын-гыргын сказал мне:

– Сегодня ты не просто идёшь. Сегодня ты зовёшь.

Мы пришли к женщине. Она болела давно. Не телом – душой. После потери сына она перестала говорить. Смотрела в одну точку, как будто ждала, что кто-то вернётся. Но никто не приходил.

Дедушка протянул мне бубен. Я замерла – страх сжал меня за плечи.

– Страх – это не враг, – сказал дедушка. – Это страж. Поблагодари его – и иди дальше.

И я начала петь. Голос был неуверенный, но честный. И это было важно. Дедушка учил: духи не слушают силу. Они слушают правду.

Я вошла в транс. Дедушка следил за моим телом. Оно дрожало – значит, я нашла боль. Потом я начала говорить. Не словами, а звуками, которые шли из глубины. Они были как дыхание земли, как шёпот, который слышат только духи.

Женщина заплакала. Я почувствовала, как воздух вокруг стал другим – плотным, живым. Это был знак. Душа начала возвращаться.

После обряда я была слаба. Дедушка дал мне воды. Я пила медленно, как будто возвратилась издалека.

– Я не знала, что можно чувствовать так много.

Дедушка кивнул:

– Это не ты лечила. Ты стала дорогой, по которой пришло исцеление.

Если душа не хочет возвращаться

Я помню, как дедушка говорил мне однажды у огня:

– Иногда душа не идёт обратно. Она боится. Или обижена. Или потеряна.

Он смотрел в пламя, будто видел там то, что скрыто от глаз. Я спросила:

– И что тогда делает шаман?

Он ответил тихо, почти шёпотом:

– Тогда шаман не зовёт. Он ищет причину. Он спрашивает: «Что удерживает тебя?»

Я замерла. В его голосе не было приказа – только забота.

– Иногда это слово, которое не было сказано, – продолжал он. – Иногда – боль, которую не признали. А иногда – чужой голос, который мешает.

Он говорил, как будто разговаривал не со мной, а с кем-то невидимым, кто стоял рядом.

– Шаман не приказывает, – сказал он. – Он уговаривает. Он предлагает свет. Он показывает, что здесь – место, где можно быть.

Я спросила:

– А если душа всё равно не идёт?

Он кивнул, будто уже знал, что я спрошу:

– Тогда шаман оставляет путь открытым. Он говорит: «Я не закрываю дверь. Я просто жду».

И в этой тишине я поняла: ждать – это тоже сила. Не давить, не тянуть, а просто быть рядом. Быть светом, когда кто-то ещё в темноте.

Голос шамана: когда я потерялся

Однажды вечером, когда огонь потрескивал особенно тихо, дедушка вдруг сказал:

– Было время, когда я сам ушёл слишком далеко.

Я удивилась. Мне казалось, он всегда знал, куда идти.

– Я был молод, – продолжил он. – Гордый. Думал, что знаю всё. Я вошёл в транс, чтобы найти ответ – не для другого, а для себя. Это уже было ошибкой.

Он замолчал, и я почувствовала, как воздух стал плотнее, будто сам слушал его воспоминания.

– Я бил в бубен слишком быстро. Пел слишком громко. Я не слушал – я требовал.

Я смотрела на него, и мне стало тревожно. Он говорил не как учитель, а как человек, который однажды заблудился.

– И духи ответили, – сказал он. – Но не те, кого я звал. Они пришли – чужие, холодные, без лиц. Я не узнал их. Я не знал, как говорить с ними. Я потерял путь.

Я тихо спросила:

– А как ты вернулся?

Он посмотрел на меня, и в его взгляде было что-то очень простое и очень важное.

– Моё тело дрожало. Люди вокруг испугались. Один старик – он был немой, но мудрый – подошёл и положил мне руку на грудь. Не сильно. Просто – напомнил, что я здесь. Я услышал его дыхание. И в этом дыхании – дорогу обратно.

Я молчала. Он тоже. А потом сказал:

– Я вернулся. Не сразу. Но с благодарностью. И с уроком: нельзя идти туда, где нет любви. Нельзя звать, если не готов слушать. Нельзя лечить, если сам ранен.

Я запомнила это навсегда. А потом он добавил:

– С тех пор я всегда оставляю нить. Это может быть запах – кедровая смола. Или звук – голос Проводника Хранителя порога. Или слово – имя предка. Что-то, что держит меня здесь, пока я там.

И я поняла: даже шаман, который знает дорогу, может однажды потеряться. Но если он умеет ждать, слушать и помнить – он всегда найдёт путь обратно.

Как шаман учит различать виды боли

Однажды, после обряда, я сидела у костра, молча. Что-то внутри меня было тяжёлым, но я не могла понять, что именно. Дедушка заметил это сразу. Он подошёл, сел рядом и сказал:

– Боль бывает разная.

Я не ответила. Я всё ещё слышала в ушах пение, стук бубна, дыхание огня. Мы только что вернулись с камлания. Молодой морзверобой был смертельно ранен – морж ударил его в грудь, и врач сделал всё, что мог. Но сказал: травма не совместима с жизнью.

И всё же, по просьбе семьи, шаман Йивиӄ-нэнэнэт-ӄытын-гыргын попытался вернуть его. Я была рядом. Я держала уголь у входа, соль у порога, следила за ритмом. Я верила, как верили его мать и братья. Я ждала чуда.

Но чуда не произошло.

– Есть боль тела – она кричит, – продолжил дедушка. – Её слышно сразу. – Есть боль души – она молчит. Её не видно, но она глубже. – А есть боль рода – она повторяется. Она живёт в песнях, в снах, в молчании.

Я кивнула. Мне казалось, что я чувствую все три сразу.

– Когда ты в трансе, – сказал он, – ты чувствуешь не просто страдание. Ты чувствуешь форму боли. Её цвет. Её вес. Её голос.

Я вспомнила, как во время обряда воздух стал холодным, будто сама смерть стояла рядом. Бубен отзывался глухо, словно не хотел говорить. Тело морзверобоя дрожало – не от жизни, а от ухода.

– Иногда боль – как холод, – сказал дедушка. – Она проникает в кости. Иногда – как камень, тяжёлый и неподъёмный. А иногда – как песня, которую никто не хочет слышать, но она всё равно звучит.

– Я хотела, чтобы он вернулся, – прошептала я.

Дедушка положил руку мне на плечо:

– Ты не должна бороться с болью. Нужно понять, зачем она пришла. Тогда она сама покажет, как её отпустить.

Я запомнила эти слова. Потому что в тот день я поняла: шаман не всегда возвращает. Иногда он провожает. И это тоже – путь.

– А как различить боль, когда ты в трансе? – спросила я.

– В трансе ты ощущаешь её не только как страдание, – кивнул дедушка. – У боли есть форма. Есть цвет. Есть вес. Есть голос.

Я замерла. Он говорил так, будто боль – это живое существо.

С тех пор, когда я слышу её, я не отталкиваю. Я слушаю. Потому что иногда именно боль знает, куда идти дальше.

Дедушка учил меня слышать то, что скрыто в простых вещах: дыхание ветра, треск поленьев в огне, тихое потрескивание инея на стенках жилища. «Каждый звук, – говорил дед, – это язык духов. Кто умеет слушать – тот умеет понимать».

Я узнавала, как готовить священный огонь: какие дрова брать, как раскладывать их, чтобы пламя было не просто теплом, а проводником в мир духов. Мне показывали, как правильно держать бубен, как выбирать момент для первого удара, чтобы не спугнуть дыхание земли.

Тонкости были во всём: в порядке слов при обращении к духам, в том, как положить руки на больное место человека, в том, как смотреть в глаза, не силой, а мягкой настойчивостью вытягивая из него боль.

Дедушка часто говорил:

– Сила шамана не в заклинаниях. Она в умении стать прозрачным. Чтобы духи могли пройти сквозь тебя, как сквозь тонкий лёд весной.

Я училась видеть знаки: узор инея на окне, следы птицы на снегу, странное мерцание северного сияния. Всё это было не случайностью, а подсказками.

Иногда он позволял мне присутствовать на обрядах: я сидела в стороне, стараясь не дышать громко, и наблюдала, как взрослые шаманы поют, бьют в бубны, бросают в огонь жир. Я чувствовала, что мир в эти мгновения меняется – становится тоньше, прозрачнее, как натянутый барабан, готовый откликнуться на прикосновение.

***

Про моего тотемного зверя

Шаман Нэнвыт-ӄэӄэ-ӄытын-гыргын учил меня целительству. Я видела, как он лечил травами, дымом, руками, дыханием. Но больше всего – через зов духов-помощников. «Каждый шаман, – говорил он, – имеет рядом своего зверя. Ворон, волк, олень. Они наши братья, защитники, советчики». Ищи своего тотемного зверя и будь готова, что он раньше найдет тебя.

Это случилось в ту ночь, когда северное сияние было особенно ярким – будто сами духи расстелили свои дороги по небу. Я сидела одна, с бубном на коленях, и чувствовала, как внутри меня нарастает зов. Не страх, не ожидание – а что-то древнее, как ветер, что знает все тропы.

Я ударила в бубен. Звук пошёл по телу, как пульс. Мир задрожал, как весенний лёд. Закрыв глаза, я шагнула.

Внутри не было темно. Там лежал снег, но он светился. И в этом сиянии проявился силуэт – сначала тень, потом зверь. Он был огромен – и лёгок. Его рог был как молния, застывшая во льду, а глаза – как два озера, в которых отражалось небо.

Это был шерстистый носорог.

Я не сразу поверила. Он не был ни вороной, ни волком, ни оленем – ни одним из тех, кого я ожидала. Но он стоял передо мной, как древний страж, как часть мира, о существовании которого я только догадывалась. Его взгляд был спокойным, но в нём отражалась бесконечность – как будто он видел меня не только сейчас, но и в прошлом, и в будущем.

Я почувствовала, как внутри меня всё замерло. Не от страха – от благоговения. Как будто я стояла перед чем-то, что было больше меня, но в то же время – было мной. Его рог, сверкающий, как застывшая молния, казался знаком силы, но не агрессивной, а глубинной, текучей, как река, что знает своё русло.

Я вспомнила слова шамана: «Будь готова, что он найдёт тебя раньше». И вот – он нашёл. Не в лесу, не в снежной тундре, а в сияющем сне, где снег светится, а духи шепчут через тишину.

Почему именно носорог? Я не знала. Но чувствовала: он – мой. В нём была тяжесть земли и лёгкость неба. Он был медленным, но неуклонным. Молчаливым, но говорящим без слов. И я поняла – моя сила не в скорости, не в яркости, а в устойчивости. В способности идти, даже когда путь скрыт. В умении слышать, даже когда всё вокруг молчит.

Я проснулась с ощущением, что внутри меня что-то изменилось. Как будто я обрела корни, которые раньше были невидимы. И теперь, когда я иду по миру, я знаю: он рядом. Мой тотемный зверь. Мой шерстистый носорог. Моя тишина, моя мощь, моя защита. Я поняла: это не я выбрала его. Это он выбрал меня.

– Ты – та, кто помнит, – сказал он без слов. – Ты – та, кто идёт туда, где следов нет. Я буду рядом. Я – сила, что спит в глубине. Я – тяжесть, что не ломает, а держит.

С тех пор я знала: мой дух-помощник – не тот, кого видят часто. Он – как корень под снегом, как кость в земле, как память, которую нельзя стереть. И когда я камлала, звук бубна был как топот древнего зверя, возвращающегося домой.

Когда дух выбрал меня, я не сразу поняла, почему именно он – шерстистый носорог, древний, тяжёлый, молчаливый. Я ждала чего-то быстрого, яркого, крылатого. Но он пришёл, как приходит зима – не спрашивая, готова ли ты.

Его взгляд был как лёд, в котором отражается небо. Он не говорил, но я слышала: «Я – не тот, кто уносит. Я – тот, кто остаётся».

Дедушка, когда я рассказала ему, только кивнул. Он знал. Он взял мой бубен, и вместе мы дорисовали его силуэт – массивный, с рогом, как древний знак. Я провела пальцем по контуру, и поняла: его тяжесть – не бремя, а опора. Он – земля, на которой можно стоять, лёд, который держит реку, память, что связывает живых с теми, кого нет.

Его сила – в стойкости. В том, чтобы быть, когда всё меняется. В том, чтобы не исчезать, даже когда тебя забывают. Он учит меня не спешить, не бояться тишины, не терять себя в шуме мира.

Когда я камлаю, я чувствую, как он стоит рядом. Не за спиной – подо мной. Как корень, как кость, как основа. И тогда мой голос становится глубже, и духи слушают.

Я – Кельэт. И мой дух – шерстистый носорог. Мы не быстрые. Мы – вечные.

Когда я камлаю с бубном, на котором нарисован мой дух – шерстистый носорог, – всё вокруг меня меняется. Звук бубна становится не просто ритмом, а шагами зверя, идущего сквозь время. Каждое биение – как удар его копыта по земле, как напоминание: мы здесь, мы были, мы будем.

В этот момент я чувствую, как тяжесть его тела проходит сквозь меня. Но это не груз – это сила. Я стою крепче, дышу глубже. Мои слова становятся корнями, уходящими в землю, а дыхание – ветром, что несёт их к духам.

Во сне он приходит иначе. Я вижу себя на бескрайнем ледяном поле. Вокруг – тишина, такая глубокая, что слышно, как бьётся моё сердце. И тогда он появляется – огромный, покрытый инеем, с глазами, в которых отражаются мои страхи и моя память. Он не говорит, но я знаю: он ведёт меня туда, где спрятаны ответы.

Иногда он идёт рядом, иногда – впереди. А иногда я сама становлюсь им: чувствую, как моё тело становится тяжёлым, как рог пробивает тьму, как я не боюсь ни холода, ни одиночества. Я – он. Он – я.

И когда я просыпаюсь, я знаю: я не одна. Моя сила – в стойкости. В том, чтобы быть, когда всё остальное исчезает.

***

Про Темное и Светлое восприятие мира, о святом праве выбора, о темных шаманах

Бывали дни, когда дедушка брал коготь или пучок трав, и говорил: «Смотри. Мы очищаем человека от болезни и злого духа. Мы используем воду, дым, огонь. Всё это – часть мира, часть силы».

А по ночам он показывал, как видеть знаки. «Сны – это язык, Кельэт. Если слышишь, что птица кричит не так, или лёд треснул иначе, это значит, что мир шепчет тебе предупреждение».

Дедушка повторял:

– Шаман – это часть природы. Ты не выше зверя и не ниже ветра. Ты – вместе с ними. И знания приходят не из слов, а из боли, из опыта, из дороги. Шаман служит своему народу, как мать кормит детей. Он – не одиночка, он хранитель.

И всегда он говорил образами. Иногда его слова были как загадки, но я понимала – потому что он говорил языком мира: жестами, ритмами, образами.

Теперь, когда я вспоминаю, мне кажется: его голос был как бубен – глухой, ровный, ведущий меня за собой. И я знала – это и есть постижение искусства шаманов.

Но дедушка учил не только лечить. Он учил различать. Потому что шаман – это не просто целитель, это тот, кто видит, что скрыто. И не всё, что скрыто – добро.

– У каждого шамана своё восприятие мира, – говорил он. – Светлые шаманы слушают землю, лечат, соединяют. А тёмные – пугают и разрушают. Они тоже слышат мир, но слышат его иначе. Для них сила – это власть. Они не спрашивают, они берут.

Я тогда не понимала, как можно быть шаманом и идти против жизни. Но дедушка объяснял:

– Тёмные шаманы служат Тёмной Сущности. Она не разрушает ради разрушения. Она считает, что страдание – путь к очищению. Что счастье – это иллюзия, а покой приходит только через отказ. Они верят, что чем меньше у человека желаний, тем он свободнее. И потому они гасят свет, чтобы не было искушений.