скачать книгу бесплатно
Братец Ворон, привязав к поясу ножны с не учебным мечом, уже исчез в вихре, взмахнул чёрными крыльями, обратившись в птицу. В руке у Ягыча появился посох с продолговатым черепом наверху – вспыхнули огнём пустые кобыльи глазницы.
Забравшись на Чёрного, Костяной дед коснулся рукой его головы, передавая образ места, увиденного колдовским зрением, и гусь-лебедь встрепенулся, как боевой конь. Зашипел тысячами змей, расправил огромные крылья. И взмыл в воздух, подав знак остальным.
Летели стремительно, обдуваемые всеми ветрами. Пригибаясь поближе к Белому, краем глаза Костяника видела летящих по бокам Ворона и Серого без седока. Ягыч же, летя впереди, сидел на гусе-лебеде прямо и крепко сжимал в костяной руке свой верный посох.
«Чем нас встретит проклятый Терем костей?» – подумала Костяника, чувствуя, как кровь неистово бьётся в висках.
Что ж. Скоро узнаем.
– Здесь! – прокричал Ягыч, когда лесная гуща внизу расступилась, и на солнечной лужайке мелькнуло нечто инородное, белёсое. – Приготовьтесь!
Они приземлились одновременно, и Ворон тотчас обратился, выхватил меч, готовясь отражать нападки нечисти сталью. Костяника же, соскочив с Белого, коснулась мешочка давнего оберега, облизала пересохшие, обветренные губы. Присмотрелась.
Успели. Двери ещё не открылись, не выпустили голодных тварей из Терема.
От сооружения, на треть погружённого в землю, ощутимо тянуло мерзким холодом. Не тем лёгким, приятным морозцем, что румянил щёки ранней зимой, но и не тем лютым, что мигом слеплял ноздри в зиму срединную.
Холод, шедший от Терема костей, напоминал коварный холод мокрой ткани, прилипшей к телу, что застряло на ветру. Искупался ты по дурости в речке в прохладный день, помедлил на ветреном берегу, а потом свалился с невыносимым жаром, с горячкой, которую полнили бредни и жуткие образы.
Ягыч, крепко-накрепко связанный с Царством костей, чувствовал этот холод всегда. Вот и ходил, вечно кутаясь. Никогда не снимая свою меховую безрукавку…
– Кто, кто в теремочке живёт, – негромко пропел Ягыч, поводя перед собой посохом, и алое пламя вырвалось из пустот черепа, соткало в воздухе пред Теремом гигантский, круговой узор, прежде чем броситься на зачарованные кости стен и дверей, что начали медленно открываться.
– Кто, кто в невысоком живёт, – добавила Костяника, вытягивая вперёд обе руки. Представляя, как множество косточек дверей начинают смещаться, путаться, мешать друг другу, создавать всё новые и новые препоны.
– Убирайся обратно! – закончил Ворон, резанув мечом воздух перед собой.
Терем зашатался. Вырос на аршин и вновь ушёл вниз, разметав комья земли с клубками червей.
– Убирайся! – повторил Ягыч, пристукнув посохом.
И тут…
– Ай неласково встречаешь, Младший. Где твои хлеб-соль? – скрежетнул незнакомый голос, и двери Терема захрустели, словно выламываемые изнутри.
– Каким был, таким и остался, – протянул другой, неуловимо похожий на первый, и сквозь дыры в костях засочилось тёмное, дымное. – Наглый не по летам. Никогда не уважал старших.
– Помощников привёл, да? Втроём, значит, на двоих, да? Ай как не стыдно.
– Пха-ха-ха! Какие втроём! Их там шестеро! Гусей не забудь. Вон, ишь ты, как зубками щёлкают. Красавцы.
– Ой ли? Щёлкают? А может, это они от страха? – усмехнулся первый голос, пока Ягыч и остальные оцепенело слушали разговор.
– А сейчас проверим, – весело добавил второй невидимка – и костяные двери разом распахнулись, выпуская всё многорукое, острозубое, тёмное из кошмара Костяники.
Она не успела закричать. Не смогла оборониться.
Но Ягыч и Ворон, действуя, как один, метнулись наперерез тварям из Царства костей. Мелькнуло лезвие, очертившее в воздухе полукруг; загудело пламя, слетевшее с посоха Костяного деда, обратилось в трёх огненных коней, врезалось во врагов…
Ворон подавился воплем, когда невиданная сила отбросила его прочь. Выкрикнул новое заклятье суровый Ягыч, и кони в пламени воинственно заржали, тесня хищную темноту обратно в Терем.
А потом эта темнота исчезла. Кобылий череп рассыпался в прах. И в прах же обратился Терем, выпустивший пропавших, немыслимых созданий: с треском, шорохом и шёпотом все кости сломались и осыпались, прежде чем сгинуть. Но надолго ли?
– Всё хорошо, внучка. Хорошо, – услышала Костяника и поняла, что дрожит, бессильно обхватив себя руками. Ощутила прохладную ладонь на плече и ахнула, увидев, что Ягыч лишился двух костяных пальцев на своей зачарованной руке. – Не волнуйся. Мы победили их.
Приподнявшись, Ворон с чувством выругался и хрипло спросил:
– Кто это был? Твари из Теремов никогда не вели такие беседы!
Костяника ощутила, что рука Ягыча сжалась крепче.
Старик посмотрел в сторону. Помолчал. И лишь после ответил:
– То были мои братья. Средний и Старший.
Ворон непонимающе заморгал.
– Кто?..
– Ты не ослышался, – резковато сказал Ягыч. – Когда-то Царство костей охраняли трое.
– А что…
– А потом я их убил, – перебив, просто и холодно ответил Ягыч.
ГЛАВА 7. ФИНИСТ. Урок для соколёнка
Враги алчным вороньём кружили вокруг него. Раздували трепещущие ноздри, сверкали внимательными глазами. Сжимали кулаки, готовые ударить по голому телу, точно булава, вонзить поглубже, помучительней, дорвавшиеся до плоти коготки кинжалов, а потом – как следует рвануть…
Финист позволил себе кривую усмешку, а «врагам» – подобраться ещё на шаг ближе. Всё, что произошло после, уловили единицы. Казалось, его противников подхватил и разнёс по двору какой-то внезапный ураган. Только что пригибались, крались, готовились к нападению аж десять взмыленных отроков – а вот уже валяются вверх тормашками, совсем не по-воински раскидав руки-ноги. Словно тряпичные куколки, брошенные заскучавшим, наигравшимся дитём.
– Соколята, – отчеканил Финист, неспешно подойдя к раскиданному молодняку. – Ещё не соколы. Далеко вам до них. Ой далеко.
– Дяденька Финист, ну мы же старались… – неловко сев, заныл самый смелый, но получил такой суровый взгляд сверху-вниз, что живо прикусил язык.
– Что-что вы делали? Старались? А ты видишь на мне хоть одну царапину? – Финист горой навис над незадачливым птенцом, загораживая ему весь свет. Сложил мускулистые руки на груди, склонил голову на бок. Прищурил единственный, хищно-жёлтый глаз.
Обнажённый по пояс, Финист был страшен и могуч. Белые змейки давних шрамов, застывшие на его сильном торсе, внушали младшим особый трепет. И почти такой же трепет внушал и смелый до безрассудства, вбитый в кожу рисунок, что темнел у самого сердца Одноглазого сокола: портрет Василисы, младшей дочери их царицы.
– Ну, чего замолчал? Портки, что ли, замарал из-за дяденьки? – уколол Финист, демонстративно оглядев мальца, и старшие – гридни, которые наблюдали издалека, – тут же обидно расхохотались. Вот уж кто всем соколам – соколы: сильные, гордые, умелые. У каждого – почётная отметина на спине, узор с распахнутыми крыльями одноимённой птицы. Верная дружина Финиста, молодец к молодцу, все как на подбор. Ни у кого таких больше нет.
Насупившись, мальчишка побурел, но с ответом так и не нашёлся: уставился в землю, сжав покрепче жилистые, но такие ребячьи кулаки. Ну точно птенец, которого мамка ещё не накормила, – голодный, нахохленный. Сидит себе в гнезде, ждёт и страдает.
«Ничего, справится. Заматереет. Если жить захочет», – подумал Финист и, напоследок смерив отрока взглядом, неторопливо направился в сторону гридней.
И тут же, лишь стоило повернуться спиной, ощутил быстрое движение воздуха. То, что не могло быть простым ветерком.
– Ах вот, значит, как? – хохотнул Финист, лихо крутанувшись на пятках. Приняв ладонью кулак мальчишки, который вознамерился всё-таки достать его, но, конечно, вновь потерпел неудачу.
Ругнувшись, отрок отскочил – на сей раз совсем свекольный. Сразу встал, склонил буйную голову, ожидая неминуемой кары, но вместо оплеухи получил похвалу:
– Вот это я понимаю… – улыбнулся Финист и небрежно, как мог ласково, потрепал младшего по спутанным вихрам. – Звать как, напомни?
Отрок засопел.
– Сталемир, дяденька.
– Славное имя, – заметил Финист и, оглядев птенцов, возвысил голос: – Все видели? Все запомнили? Пред вами отрок, что не отступил, попытался ещё раз, пока вы сомневались и распускали нюни! Неужто он единственный, кто запомнил, чему я вас учил? Я вам что твердил, сопливцы? Ну?
Младшие заёрзали, зароптали, пряча глаза. Наверняка кто-то из них думал, что ударить в спину – это нечестно. Однако Финист давно считал, что в борьбе и на войне, как в любви, все средства хороши. Вот и учил, как считал нужным.
– Не слышу! – рявкнул Финист, угрожающе шагнув к отрокам.
– Нельзя сдаваться… – раздалась вокруг тихая разноголосица.
– Громче!
– Нельзя сдаваться! – послушно отозвались отроки, наконец-то дав слитный, уверенный ответ.
– Верно. Сдаваться, – презрительно выплюнул Финист. – Забудьте это слово.
– Да, дяденька!
– Конечно, дядька!
– Больше не подведём, господин Финист!
«Ну, смотрите мне», – обведя взглядом каждого, мысленно пригрозил Одноглазый сокол и повернулся к ждущим гридням:
– Продолжайте урок. А с меня на сегодня хватит.
Подхватив с утоптанной земли сброшенную им, обшитую перьями безрукавку, Финист пошёл со двора, одеваясь на ходу. Он давно заметил наблюдателей у ворот, что появились перед нападением Сталемира, но они не представляли для него особого интереса. А вот он для них – да.
– Красиво ты его, Соколик, – промурлыкала Елена, когда Финист поравнялся с царевнами.
– Аж дыхание перехватило! – с томным вздохом добавила Марья, вызвав у него лишь усмешку, которая расширилась, когда Финист увидел умело зачёсанные волосы, скрывавшие утерянное ухо. То самое, что не так давно, войдя в раж, оттяпала сама Василиса.
Которой, в отличие от сестёр, в зрителях нет и не было.
И мысль об этом заставила усмешку застыть и исчезнуть.
«Васенька, Васенька… Где ты сейчас?»
– Что посмурнел? Неужто устал? – увидев его помрачневшее лицо, тотчас обеспокоились царевны. Подступили ближе и в открытую начали завлекать: – Пойдём с нами, мы тебя и накормим, и напоим… И спать уложим… Слаще сладкого будет… Ну, пойдём…
Финист заставил себя улыбнуться.
– Спасибо, прекрасные. Но недосуг мне отдыхать, дел по горло. Пойду я.
Царевны обиженно скривились. Передёрнули плечиками, но дорогу всё же уступили. Не стали задерживать.
«Ничего, скоро утешатся», – подумал Финист. Как и все, он отлично знал о повадках близнецов, что развлекались то с витязями, то со слугами, меняя любовников, как перчатки. Да только сам трепета к ним не испытывал. Не тянуло его к столь похотливым, умелым в любви девкам, пускай они и раскрасавицы.
Финист отлично знал, кто ему нужен. Портрет этого кого-то грел ему сердце без малого пять лет, да только сам кто-то никак не хотел покорно склонить голову ему на грудь. Прижаться нежными, трепещущими губами к его обветренным губам, вживую сделать всё то многое, о чём лишь мечталось.
Василиса, его милая, строптивая дурочка. Вот кого неистово жаждали душа и тело.
И Финист не выдержал. Выйдя за ворота, обратился и стрелой понёсся на поиски.
Он отыскал её быстро: на стрельбище, где царевна, упрямо насупившись, била по круглым мишеням в гордом одиночестве – один выстрел, затем почти мгновенно второй, за ним третий… Какое-то время любовался ею издали, соколом на ветке, надёжно укрытый листвой. А потом решился.
В воздухе мелькнула пернатая молния, ударилась оземь, выросла воином в шаге от срединной мишени…
И Василиса, уже пустившая последнюю стрелу, сдавленно ахнула, увидев, как Финист играючи перехватил её, остановив на волосок от своего живота.
– Здравствуй, Васенька, – улыбнулся Одноглазый сокол, откидывая стрелу, как безобидную лучинку, в сторону.
И пошёл к царевне.
С щёк Василисы сбежала последняя краска. Но такой, молочно-белой, не румяной, она нравилась Финисту ещё больше. Его не могли отпугнуть ни эти её не девичьи наряды, ни седина, превратившая прежде русые волосы в тонкий, серебристый шёлк.
Финист знал, что царевна безвременно поседела из-за него. Дурочка, что с неё взять? Если бы только приняла его сразу, если бы смотрела ласковей, если бы поняла, глупая, до чего им будет хорошо вместе!
Если бы оставила свои клятые книги, сразу бы послушалась мудрую мать Синеглазку… Если бы…
– Не подходи! – рыкнула Василиса, стремительно выдернув из колчана очередную стрелу.
Финист лишь усмехнулся.
Он прекрасно видел прыгающие губы. Дрожащие руки и наконечник стрелы, что ходил вверх-вниз.
Подойдя вплотную, он позволил этому наконечнику слегка упереться в себя. Проколоть кожу, выпустив капельку крови, что вмиг метнулась вниз кровяным червячком. Чуть подался вперёд, вдыхая запах испуганной, такой желанной девы, пахнущей горечавкой и молоком.
Хотелось броситься. Метнуться голодным соколом на добычу, вырвать эту игрушку-лук, подмять под себя, запечатать поцелуем упрямый, кричащий рот. Побороть, вновь показав, как это бывает, когда девку до одури желает мужчина.
Но на сей раз дойти до конца, заставив царевну кричать от затопившей весь мир горячей сладости, а не отвращения. Доказать, что он прав. Что она для него. Что она – его.
А он – её. Навсегда.
– Помучить решила? Да, Васенька? Мало тебе моего глаза и похищенного сердца? – хрипло прошептал Финист.
И, подняв руку, медленно отодвинул край безрукавки, обнажая рисунок с милым лицом.
У Василисы дробно застучали зубы.
– Уйди… Уйди по-хорошему!
– Как ты жестока, – засмеялся Финист, выпрямляясь. Расправляя широкую грудь, чтобы любимая как следует разглядела все до единого шрамы. – Опять гонишь, ставишь в окно железо, да? Помнишь, как я пробивался к тебе? Пролетал сотню вёрст, лишь бы хоть одним глазком тебя увидеть? Страдал, скучал, плевал на запрет самой царицы?
