скачать книгу бесплатно
– Г-госпожа Баюнка…
– Что, лакомый? – жарко выдохнула Баюнка, лизнув его ухо.
– Прости, госпожа… Я невесту люблю…
Баюнка расхохоталась и отступила. Где-то рядом, в лесу, от её смеха сорвался с места испуганный полуночник-филин.
– Ладно, молодец. Так уж и быть. Помогу, – наконец, сказала Баюнка, поразмыслив.
– Благодарю, госпожа! – вновь упал на колени парень. – Век не забуду!
– Да уж конечно, – хмыкнула Баюнка.
«Лапки мои, коготочки… А ведь я давненько не развлекалась в том граде», – подумала она и криво улыбнулась.
Железные когти уже чесались. Зудели зубы, сжималось голодное нутро.
Пора приступать к делу.
***
Ярослав любил посещать весёлые дома. Платить невеликие деньги, чтоб так и эдак мять покорных непотребных девок. Более того, при крутом нраве у него находились и свои поклонницы.
А что? Собой витязь был весьма хорош, хоть и страдал, бедняжка, лёгким косоглазием: волнистые волосы до широких плеч, высокий рост и бугры мускулов, что топорщили кольчугу. Неудивительно, что тем вечером к нему было не протолкнуться: стоило лишь Ярославу появиться на улочке, что прилегала к дому Томных вздохов госпожи Медуницы, как со всех сторон к нему ринулись сразу три девки. Закудахтали, отпихивая одна другую, вот-вот выдранные волосы полетят:
– Здравствуй, сердце моё! Как истомилась я, соскучилась!
– Здрав будь, Ярослав Иваныч! Идём скорее, идём со мной!
– Нет, со мной!..
– Со мной!
– Ах ты, стерва!
– Да я тебя…
Ярослав засмеялся, разнимая девок:
– Тише, любушки! Тише! Никого не обижу. Я… – и осёкся, услышав незнакомый, мелодичный голос:
– И меня не обидишь?
Витязь застыл, чуть приоткрыв рот. Из тёмного переулка, грациозно ступая, вышла четвёртая блудница, чьи удивительно-зелёные глаза сверкали так, что заходилось сердце, а на шее, смотрясь не хуже золотого, виднелся оловянный ошейник.
– Тебя как звать, красавица? – мигом позабыв про трёх зашипевших девок, шагнул к незнакомке Ярослав.
Девушка улыбнулась. Перекинула распущенные, буйно кудрявые волосы через одно плечо, мимоходом обнажив молочно-белую шею.
– А как назовёшь, такой и буду, – промурлыкала она, метнув на него лукавый взгляд из-под ресниц.
Витязь усмехнулся. Уверенно, по-хозяйски взял её за плечо, и, склонившись, шепнул на изящное ушко:
– Чаровница. Покажи мне, что умеешь…
«Ещё как покажу», – мысленно оскалилась Баюнка и, торжествующе глянув на обозлённых соперниц, повела витязя к Дому.
Обдурить госпожу Медуницу было нетрудно: прикинуться новенькой, что пришла к ней на службу, поразить её богатыми внешними данными и как следует припугнуть девок, что сразу наметились устроить ей трёпку, но риск сломанных конечностей и выбитых зубов быстро сделал их шёлковыми. Баюнка мысленно ухмыльнулась, вспомнив, как ранее раскидала девиц тут же, в переулке. А теперь и рыбка попалась на крючок.
Да только рано её есть. Сперва нужно всласть наиграться.
Ярослав облапил её сразу же, как они вошли в свободную для утех горницу: стал мять жёсткими пальцами, слюнявить Баюнкины лицо и шею.
– Торопливый ты. Меры не знаешь, – хохотнула Баюнка и, вывернувшись из объятий, толкнула Ярослава на кровать.
– Раздень меня! – сипло приказал он, прожигая её взглядом.
– С удовольствием, – белозубо улыбнулась Баюнка.
Ловкие пальцы с милыми, короткими ноготками справились с его одеждой быстро. Помедлили, подбираясь к подолу Баюнкиного платья, а затем резко рванули его прочь, вызвав у Ярослава придушенный, восхищённый вздох: ведь под платьем не было ничего, кроме неё, – безупречной, розовой и гладкой, как лепесток шиповника.
– Любо тебе? – мило улыбнувшись, спросила Баюнка, усаживаясь на кровать.
– Чаровница! – прорычал Ярослав, подаваясь к ней, чтобы притянуть и перевернуть. Подмять под себя, как делал сотню раз, как делали и те, другие, и Баюнка, наконец, дала выход накопленной ярости:
– Замри, ублюдок! – грозно прошипел удивительный, мелодичный голос, и Ярослав оцепенел.
Язык его застыл, превратившись в замороженный кусок мяса. Да и сам он – обездвиженный, застигнутый врасплох – сейчас стал мясом. Кормом для неё.
И, щёлкнув зубами, Баюнка стала меняться.
Розовые ногти обратились железными когтями, нежная кожа поросла иссиня-чёрной шерстью, покрылась шрамами, что ныли всякую ночь.
Раковины ушей заострились и вытянулись, клыки сверкнули, предвкушая погружение в чужую плоть.
– А теперь ты умрёшь, – прошипела Баюнка перед тем, как метнуться вперёд.
И Ярослав завопил. Беззвучно, как все, кому выпадало несчастье угодить ей на зуб.
Кусочек за одного, шматочек за другую – Баюнка старательно, вслух перечисляла всех, кого мерзавец когда-то погубил.
Умирать ему, пожираемому заживо, предстояло долго.
***
…Мельница встретила усталую Баюнку тишиной. Здесь давно не звучали мяукающие голоса, полные жизни, и больше не пахло мукой. И каждый раз, стоило ступить на эти обгорелые останки, горло, меченое шрамом, словно сжималось изнутри, а к глазами подступали слёзы.
Да. Кошки тоже плачут. Даже если это большие, убийственные котолюдки, недавно сожравшие человека.
Баюнка опустилась на колени. Ей было плевать, что устроят с весёлым домом, когда найдут там полуобглоданный Ярославов труп. Госпожа Медуница, эта сволочная тётка, что не брезговала заманивать к себе девочек-подростков из числа нищенок и сирот, вполне заслуживала встряску.
Баюнка мотнула головой, отметая ненужные мысли. Достала из кармана мешочек, в который спрятала немного окровавленных костей, и высыпала их на землю у мельницы.
– Я здесь, родненькие, – прошептала Баюнка. – Придите!
Конечно же, ей никто не ответил. Но лишь прищурься, представь – и вот на обломках костей заплясали огоньки. Точно котята, что прыгали туда-сюда, котята, что звали её по имени, хвостиками бегали за старичком мельником, все припорошенные белым.
Другое время. Другая она.
«Братики любимые… Сестрички…» – Баюнка зажмурилась. Прижала к лицу руки, ещё покрытые засохшей, человечьей кровью.
А ведь когда-то эти руки были покрыты их кровью. И виновата в этом…
Баюнка сдавленно зарычала. Воображаемые огоньки метнулись к ней, завертелись, объединившись в клубок, а потом сгинули, вернувшись к месту своего упокоения: на дно Окиян-моря, туда, где не отыщешь костей, не вспомнишь, где случилось то жуткое, невыносимое, страшное…
Сколько бы Баюнка не представляла эти огоньки, сколько бы она ни звала своих мёртвых, они не возвращались.
А синеглазая сука, что погубила всю её семью, до сих пор была жива. И не доберёшься до неё, не дотянешься, даже в Царство её не попадёшь, пока на шее горит этот ненавистный ошейник.
– Я всё равно доберусь до тебя. Я отомщу! – прорыдала Баюнка, корчась среди гари и пепла. Так же, как корчилась среди смеха проклятой дружины, что потешались над ней, пока не продали в рабство на тот корабль. Пока она не обрела новые силы и не вернулась в родные края.
– Отомщу… – упрямо прохрипела Баюнка, отметая мысли о тщетности таких попыток.
Её воображаемые котята больше не мерцали вокруг, не шептали, не мурлыкали успокаивающее. Но вдруг пушок на загривке Баюнки взъерошил ночной ветер. А потом до её тонкого слуха донёсся мягкий голос:
– Значит, мечтаешь о мести?..
ЧАСТЬ 2
ГЛАВА 5. МАЛАХИТ. Дорога домой
Малахит шёл по мокрому царству мшистых кочек, что, смиренно прогибаясь, опять восставали горками, лишь стоило убрать ногу. Работая стареньким посохом, обходил манящие, полные цветов, чарусы, на которых бесстрашно плясали тонконогие крохи-кулики; почти не глядя, проходил мимо водяных окон, подло скрывающих жадную бездну…
И улыбался. Так, как может улыбаться лишь человек, наконец-то идущий домой.
Почуяв его настроение, Квакушка ловко вылезла из-за пазухи и по привычке забралась на хозяйское плечо. Раздула густо-фиолетовое брюшко, прежде чем огласить окрестности громким, приветственным кваканьем. А после, подпрыгнув, разом слопала пяток жирных комаров, неосторожно подлетевших слишком близко.
– Подарочки несут! Подарочки!.. – зачавкали, заквакали, запищали вокруг, и Малахит, тихонько фыркнув, остановился.
Кажется, кто-то заждался.
И правда – со всех сторон ползёт, струится, торопится любопытный, охочий до людских вещей народец. Мелкая нечисть Мшавы, что раскинулась по самому краю Царства мёда: широкоротые болотницы, доселе беззаботно храпевшие в гигантских кувшинках, весёлые обманки-коряжки, укрытые пегой шерстью кудрявых лишайников, драчливые клюквенники с палец высотой, в шапчонках цвета любимых ягод…
Только что дрыхли, прыгали на островках и дрались – и тут нате вам, пожалуйста.
– Вот, значит, как? – подбоченясь, осведомился Малахит и посуровее свёл чёрные, будто углём прочерченные брови. – Скучать не скучали, слёзки не лили, а гостинцев желаете? И не стыдно вам, лакомки?
– Стыдно, батюшка Приблудыш! Ой, стыдно! – тотчас взвыли болотницы, корча из себя плакальщиц. Стали заламывать руки в родинках плесени и бородавках мизерных поганок, стучать, как трещотки, гнилыми зубами.
Клюквенники тонко заверещали, вторя девкам, а коряжки, перестав прыгать, повалились к Малахитовым ногам, стали тереться, будто хитрые коты, почуявшие в его сумке сметану.
– Какой я вам батюшка, – скривился Малахит.
– Добренький! Самый-самый лучший! – немедленно откликнулись болотные подлизы и, подобравшись ближе, протянули к нему загребущие, тонкопалые ручонки. – Ну дай подарочек, дай!
Деланно вздохнув, Малахит полез в мешок, и губы его предательски дрогнули в улыбке.
– На всех всё равно не хватит. Придётся делиться, поняли? И чтоб никаких драк!
– Конечно, конечно, батюшка!
– Ну, смотрите мне, – пригрозил Малахит и стал метать в толпу попрошаек «подарочки»: тут вам и целебные, златобокие яблоки из соседнего Царства яблок, и брусочки их же яблочной пастилы; глиняные свистульки в виде лебедей из Царства птиц, покрытые жемчужно-белой глазурью, и кармашки-кошели, с вышитыми на них пухлыми пчёлами – символом богатства из Царства мёда.
Только из Царства железа ни одного гостинца: не любит нечисть его. Боится.
– Спасибо, Приблудыш! Благодарствуем, батюшка! – птичьим базаром раздалось вокруг.
– Подлизы, – хмыкнул Малахит и пошёл себе дальше.
Домой хотелось пуще прежнего. Да и устал сильно, глаза слипаются.
Вскоре впереди показался тын, скрывающий желанный Малахитов двор: древнюю избёнку с мшистой крышей и пристройками, курятник да огородец с грядками овощей. Тишь, гладь и покой. Никаких тебе шумливых надоед – ни людей, ни болотных жителей. Красота!
На здешнюю землю не залетали даже вездесущие комары с мошкой – те самые, что сейчас тёмным, похожим на дым, хвостиком почтительно следовали за ним, не смея кусать.
Приблудыша здесь уважали. Почти так же, как когда-то уважали прежнюю хозяйку дома среди Мшавы.
«Здравствуй, матушка Кика», – мысленно поклонился Малахит, миновав тын.
Улыбка исчезла с губ. Кажется, что вот-вот, скрипнув, откроется резная дверь. Вот-вот, утирая руки кружавчатой, вышитой ширинкой, на порог выйдет знакомая приземистая фигурка с пёстрым разноцветьем куриных пёрышек в седых колтунах на голове. Прищурит утопленные в морщинках глаза – сплошь гагатовые, без намёка на белок; сморщит блёкло-сметанное, длинное, нечеловечье рыльце. И выплюнет, показав мелкие, по-лисьи острые зубы:
«Что, Приблудыш? Опять ко мне притёк? Скуксился от своих людей? Вижу, вижу, что рожица кислая, будто клюкву без мёду ел! Ну, заходи, коли так. Я тут пирог приготовила».
– Благодарствую, матушка, – негромко промолвил Малахит.
И, разумеется, не дождался ответа. Кика-знахарка, его спасительница и учитель, ушла в топь давным-давно. Сгинула от болезни, от которой не было спасения, той самой, что в урочный час настигала каждую кикимору, и теперь её кости лежат столь глубоко, что не доплывёт и силачка Пиявища.
Помрачнев сильней, Малахит переступил порог дома, чтобы на мгновение погрузиться в душистый, пахнущий чабрецом и ромашкой, полумрак. Но шаг, за ним второй – и на бревенчатых стенах зеленоватыми, хищными огоньками вспыхнули зачарованные грибы и гнилушки. Те самые, что будь они обыкновенными, не тронутыми Кикой, давно бы перестали сиять.
«А мог бы железный светец прикупить. Зажигать лучинку, смотреть на пламя, как все добрые люди. Но ты же у нас особенный! Так ведь, Малахольный?» – съехидничал голосок брата в голове.
– Гнус тебе в глаз, Ядоцвет, – буркнул Малахит и, стараясь отвлечься, стал разгружаться: снял заплечный мешок, заметно опустевший после встречи с болотной мелочью; отвязал от пояса кошель, ножны с охотничьим ножом и маленькую сумку, где всегда носил лекарские полезности: противоядие от большинства ядов, свёрнутые полосы чистой ткани, сухой мох, способный унимать в ранах кровь…
Квакушка, спрыгнув с плеча, скакнула к своей коробчонке, заботливо проложенной куриными пухом и перьями. Уютно устроилась, намереваясь спать до утра.
Посмотрев на любимицу, Малахит невольно улыбнулся. Пора бы и ему на боковую. Но сперва – проведать кур. Как там его несушки? Как Белянка, Пеструнья, остальные? Хоть и знает, что помог болотный народец: подкормил его подопечных, пока его не было, а всё равно повидаться с ними надо. Да и вкусненьким угостить.
Курятник встретил усталого Малахита шумной, искренней радостью. Даже петух Петька, местный царёк – уж до чего гордая птица! – в кои-то веки удостоил его своим вниманием и поспешил навстречу.
