скачать книгу бесплатно
Прощание с Деаэлру вышло неожиданно теплым. Когда Тамлин нашел ее, хранительница сделала своего мерина, оскорбленная тем, что ее не допустили до разгадки тайны.
Король тронул ее за плечо – Дея обернулась, чинно поклонилась и с удивлением приняла деревянный ларчик из его рук. Взвесила ларец в ладонях, открыла.
Жемчужно-бриллиантовая диадема, сияющая и невесомая, сверкнула в его глубине горстью звезд, брошенных на синий бархат. Андар'эльне осторожно коснулась филиграней, тонких как морозный узор. Подняла взгляд.
– Для Элланиат, – пояснил король. – Пускай приезжает весной в Наэтлиэ.
Деаэлру закрыла ларец и положила его в переметную суму. Выпрямилась, поправила прическу, не глядя на Тамлина ответила.
– Если его величество позволит, в его покои сегодня доставят воинский костюм, сработанный из новых тканей, в том числе симбиотических на основе титина. Я лично занималась им во время пребывания в Мирисгаэ. И некоторое время дома, в лаборатории. Он куда лучше того, что король носил ранее. Тем не менее, злоупотрелять его преимуществами не стоит, – она подняла взгляд: суровый, без капли тепла. – Не рискуй понапрасну, Таэм. Ты нужен этому королевству больше, чем можешь себе представить. За диадему благодарю, она… – Деаэлру замешкалась, подбирая слово.
– Изящная и изысканная, – помог ей Тамлин. – Как твоя дочь.
Уголки губ Деи дрогнули, она снова поклонилась – совсем по-другому, чем в предыдущий раз, и поднялась в седло.
– Дай знать, как получишь вести из Наэтлиэ, – добавила она, подбирая поводья. – Их молчание о пророчестве настораживает. По-хорошему, мне следовало бы остаться в Мирисгаэ и дождаться ответного сокола из степного королевства…
Тамлин вместо ответа хлопнул по крупу ее жеребца. Конь всхрапнул и скакнул вперед, унося хранительницу в авангард отбывающей колонны.
Небо затянули тучи, а солнце склонилось к западу, когда последние конные андар’элле скрылись за горизонтом.
Время покинуть дворец было самое подходящее. Группа Виэттара вернется через пару дней. Ассея и Минна не станут искать его раньше срока. Эмриат провел последние ночи без сна, разделяя внимание между хозяйственными хлопотами, беспокойной детворой и андар'эльне с волосами цвета клевера, потому сейчас наверняка отдыхает.
Тамлин поднялся к себе. Новый костюм висел у зеркала: ртутно-серый, покрытый бугорками симбионта, похожего на крокодиловую кожу. Воин переоделся, покрутил плечами, проверяя, насколько хорошо ткань прилегает к телу. Поднял к скулам воротник с вшитой пористой вставкой для дыхания – уловителем чужеродных частиц. Коснулся зеркала – бугорки на пальцах приобрели серебряный блеск, мимикрируя под материал, с которым соприкоснулись. Резанул предплечье ножом. Крокодиловый слой легко поддался, обнажая угольную черноту нижних слоев костюма, которые разрезать не удалось – и тут же зарастил порез, выпуская из краев хлесткие ниточки щупалец. Симбионт без труда поглотил и нейтрализовал все кислоты, найденные в мастерской, а еще охотничьи яды, пламя ювелирной горелки и даже сонную пчелу, от которой воин отмахнулся. Последнюю – с ощутимым удовольствием.
Вооружение заняло больше времени, чем обычно. Костюм предусматривал ножны не только для мирисских парных клинков – воины лесного королевства носили их перекрещенными за спиной, рукоятками вниз – но и для наэтской "змеи", которую оборачивали вокруг пояса. На бедре обнаружились петельки под андарскую секиру. На плечах – кармашки для дротиков и ножей. Полезной, но нелюбимой им поясной сумки для химснарядов, в просторечии называемых бусинами, король не нашел. Зато под ремешком на тыльной стороне левого предплечья отыскался неизвестный ему механизм. Крохотные полупрозрачные капсулы в форме слезы – серые разрывные, голубые нервно-паралитические, зеленые обездвиживающие и белые с газом-обманкой – лежали плотными рядками в секциях, расположенных друг на друге внахлест. От каждой секции к ладони змеилась тонкая полоса спускового механизма.
Таэм вытянул руку и согнул средний палец, замыкая контакт. Голубая капелька вылетела из ячейки на предплечье и вонзилась в полку верстака с такой силой, что та треснула. Король уважительно приподнял брови.
Тончайшая линза-омматида, белая как слюда, при наведении на полупустую бутыль с вином выдала красный уровень опасности. Тамлин хмыкнул.
Небо за окном затянулось тучами, то и дело срывался снег. Король, уверенный, что в такой экипировке привлечет излишнее внимание, накинул на плечи плащ с куньим воротником и спустился к конюшням.
Лошадь спотыкалась и поскальзывалась на грязи, прихваченной морозом, поэтому к месту назначения удалось добраться лишь на закате. Лес затих, продуваемый ветрами насквозь; отсветы короткого осеннего дня погасли за стеной черных деревьев.
Таэм спешился, сбросил с плеч плащ, перепроверил снаряжение, закинул за плечо лук с колчаном, набитым стрелами, и двинулся к развалинам.
Совсем не так, как в прошлый раз.
Под ногами воина, перешагивающего кочки и валуны, не скрипнула ни одна коряга. Тело, взведенное как пружина, двигалось легко и быстро, просачивалось сквозь переплетение ветвей, не задевая ни одной. Льдистые глаза распахнулись широко, не мигая всматривались в вечернюю мглу сквозь слюдяную линзу, становились мглой, смотрели на мир глазами мглы – миллионами глаз, составляющих единое фасеточное око, бесстрастно наблюдающее за всем вокруг, в том числе и за скользящим через чащу элле.
Шаг, еще один, за ним еще и еще. Тело занимает новое положение в пространстве так же естественно и неуловимо, как звезды проявляются на небе одна за другой. Чувствительность сенсоров обостряется до предела. Тайная жизнь леса заполняет сосуд, отведенный восприятию, перехлестывает через его край; звуки сливаются с ощущениями, запахи с красками, ничтожное становится большим и значимым, а внушительное теряет форму и растворяется в звеняще-шепчущей симфонии, которой звучит лес.
Под древесной корой шевелятся гусеницы, устраиваясь на зимовку. Последние грибы показывают маслянистые головки из-под земли. Ветер свистит в ореховой скорлупе, проклеванной птицами. Где-то вдалеке стылый воздух пронзает поскуливание голодного оборотня. Мышь пищит в когтях филина, ветер терзает остатки листьев на деревьях, сонная рыба шевелится на дне реки, пуская пузыри. Небо пламенеет на западе; багряный сумрак полнится шепотами, шорохами, вздохами, плеском…
Тамлин вышел к развалинам и замер посреди мокрых камней, чуткий, настороженный. Шевельнул ухом – жужелица проползла по раскрошенному мрамору и скрылась в расселине. Воин прикрыл глаза и исторг из себя бледную сферу сканирующего импульса. Костюм вспыхнул и замерцал голубыми искрами, усиливая сигнал. Импульс разошелся по лесу как круги по воде и затерялся в сумеречной чащобе, резонируя со всем, с чем сталкивался.
Необходимого отклика в ответе не нашлось.
Воин двинулся к березовой роще – туда, где тремя днями ранее видел лань. Остановился на границе леса и снова просканировал периметр.
Ничего. Только поединок куницы и грызуна, который был уже обречен.
Тамлин тряхнул головой и двинулся сквозь чащу к реке.
Ночь накрыла лес плотным покрывалом; сквозь заплатки облаков выглянул берилл Эйет, когда воин уловил отклик, который искал. Цель оказалась обнаруженной. А значит, реальной.
Судя по полученным данным, лань пряталась у берега, где речная заводь, окаймленная щетками тростника, сужалась в стремительный, очерченный крутыми склонами поток. Тамлин обошел мысок с подветренной стороны, подполз вплотную к искомой точке, раздвинул поросль орешника.
Она была там. Свернулась пятном света меж ивовых корней и спала, положив голову на подогнутые ножки. Серебряный мех на боку вздымался и опускался; на изгибе шеи, обращенной к нему, пульсировала жилка.
Тамлин сбросил с плеча лук, вытянул из колчана стрелу, пропитанную ядом наэтской кубомедузы, встал на колени и натянул тетиву.
До предела.
Одно движение – и все изменится непоправимо. Мир перестанет быть открытой книгой; сам он станет слишком обычным для того, чтобы носить какой-то титул – значит, от связанных с ним обязательств можно отказаться. А для счастья будет достаточно ремесла, еды и отдыха.
Несколько теней пронеслось над прогалиной; лань вздрогнула во сне и плотнее подтянула ножки к телу.
Тамлин медлил, держа ее на прицеле. Думал о том, кем нужно быть, чтобы посягать на жизнь легенды.
Кем-то хладнокровным и расчетливым, кому наверняка никогда не снятся кошмары. И волшебная шкура ему ни к чему.
Конкурировать с этим кем-то мог разве что оголодавший зверь.
Воин чуть шевельнулся – и спустил тетиву. Стрела пролетела аккурат между оленьими ушами и вонзилась в раззявленый рот росомахи, атаковавшей добычу из зарослей тростника. Мохнатая туша рухнула к подножию ивы, а лань…
Испарилась.
Рассеялась по земле зыбкими вензелями неведомой письменности так быстро, что Тамлин сначала не понял, что произошло.
А потом понял.
Он отбросил лук и припал к земле, с досадой наблюдая, как черная жижа, принятая им за речной ил, оборачивается вокруг мертвой росомахи и подтягивает тело ближе к корням, где капелькой влаги на хлысте росянки снова проступил мираж спящей лани.
Идеальной приманки для любого хищника. Или наивного элле, который бродит по лесу в поисках чуда.
Опущенная на глаза омматида выдала информацию об объекте: примитивные одноклеточные, объединенные в псевдоплазмодий. Обычное дело для речных берегов и болотистых заводей. Необычным было другое: у суперколонии образовался мозговой центр, себялюбивый настолько, чтобы обмануть сканеры воина Аэд элле. Венец творения природы, который привык выживать на чужих ресурсах. Самая совершенная – тупиковая – эволюционная ветвь.
Паразит шевельнулся на паутине из порабощенной слизи, подтянул добычу ближе. Обрюзгшее тельце заурчало; иллюзия косули сгустилась вокруг него и снова пошевелила ножками во сне.
Тамлин встал.
Черная жижа беспокойно дрогнула. Лань приподняла голову и взглянула охотнику в глаза. Отослала мыслеформу, полную трепетной беспомощности. Глубокий, полный осмысленности вопрос.
Воин скривился и поднял руку.
Серая капсула-слеза не пролетела и десяти шагов, с земли навстречу ей взметнулся сгусток слизи. В воздухе прогремел взрыв, разбуженные птицы вспорхнули с веток окрест. Тамлин снова выглянул из укрытия и ругнулся: паразит закручивался в кокон и в панике, но очень методично прощупывал прогалину языками слизистых отростков.
Тамлин поднял линзу и вышел из зарослей не таясь. Бесформенное тело повернулось в его сторону, досадуя, что добыча не реагирует на приманку. Иллюзия белой косули померкла; без омматиды, сдерживающей синепатическое зрение, паразит потерял искру интеллекта и мерцал грязно-розовым отсветом неприязни к странному созданию, которое не нападает на беззащитную добычу и не сочувствует ей.
Тамлин ухмыльнулся и вытащил из-за спины клинки.
– Мерзопакость, – проговорил он, – это глубоко внутреннее состояние. Если мир видится тебе мерзким, покопайся в себе, бездна, чтобы найти причину.
Вместо ответа в него полетели комья грязи и сети, утяжеленные камнями. Воин запетлял по прогалине, уворачиваясь от силков, в прыжках, отскоках и полуоборотах разрубая осклизлые плети, хлещущие воздух с невероятной силой. Над рекой поплыла журчаще-свистящая мелодия, рожденная дуэтом палладиевых клинков и хлестких ложноножек слизевика, жаждущего схватить добычу.
Тамлин сделал обманный выпад, перекувырнулся через овражек и вскинул руку. Черный протуберанец выстрелил по-змеиному молниеносно и снова отбил капсулу в полете – на этот раз голубую. Та подлетела вверх и затерялась в ивовой кроне. Черное тельце заворочалось в коконе из речного ила. Тамлин прищурился и отступил под защиту тростника.
Намерения его противника изменились. С одной стороны, вместо жажды убийства паразитом овладело желание поймать прыткую добычу и сделаться ее хозяином. С другой – страх, что отразить третье ее нападение скорее всего не удастся. Пришелец принялся формировать одну иллюзию за другой, стараясь привлечь внимание добычи, и обжигал сенсоры воина сканирующими волнами в надежде пробить ментальные щиты и найти уязвимое место. Между корнями ивы по очереди проявились цветы и фрукты, диковинные животные и странные предметы, а под конец – полуразложившаяся голова огромного карпа, которого слизевик выудил для своего хозяина в реке, а тот, видимо, записал ее в ряды соблазнительных деликатесов.
Тамлин же сам не знал, чего хотел. Тварь под ивой раздражала его настолько, что он готов был удавить ее голыми руками. Но если поймать эту пакость живьем и приволочь во дворец, Минна с ума сойдет от восторга – высокоразвитые паразиты, которые умеют создавать мыслящие иллюзии, в Аэд еще не встречались. Эмре, правда, тоже сойдет с ума, но от тревоги, и потребует ликвидировать эту дрянь во избежание эпидемии. Ассея его поддержит: генетический материал удобнее и безопаснее отбирать с мертвого тела.
Воин выглянул из укрытия и скривился – расчлененный слизевик восстановил целостность материнского тела и тянул щупальца к прибрежным зарослям. Пришлось убрать клинки в ножны и задуматься над сменой тактики.
Под ногами зашуршало. Тамлин глянул вниз и обнаружил под сапогом сонную лесную сциллу, устроившуюся в тростнике на зимовку. Не раздумывая, он подбросил ее носком – трихвостая ящерица свернулась в воздухе тугим шариком, который удобно лег в ладонь – и швырнул в сторону противника. Сцилла шмякнулась о черную жижу, с хлопком превращаясь в трех взбешенных ящерок. За ней последовали три ее товарки, которых Тамлин выковырял из норок окрест.
Слизевик ретиво атаковал дюжину рептилий, надеясь на легкую добычу.
Зря.
Сциллы легко ускользнули из силков и принялись вымещать свое остервенение на агрессоре, телепортируя из его тела целые пласты слизи, которые материализовались над рекой, шлепались в воду и, свободные от паразитического гипноза, уплывали подальше от берега. Тамлин заприметил под корягой электрического ежа и с ухмылкой отправил в полет и его.
Еж, мирно поедавший болотных червячков, к своему удивлению вдруг оказался в воздухе, где был пойман слизевиком. Вспыхнувшим в свете синепатии золотом от радости, что хоть кого-то ему удалось поймать.
Напрасно.
Внутри скрученной спиралью ложноножки сверкнуло, полыхнуло и затрещало. Клочья обгоревшей слизи слетели с ежа как листья с дерева по осени. На прогалине завоняло паленым тряпьем. Еж упал и покатился по земле, продолжая стрелять электрическими разрядами в слизевика и сцилл, чье бешенство немедленно вышло на новый уровень. Одна из них в запале ярости куснула колючий бок; еж материализовался высоко над прогалиной и полетел к земле, объятый искрами и пламенем.
Тамлин вышел из укрытия, легко проскользнул сквозь хаос из располосованных ложноножек и шипящих ящериц, с хлопками исчезающих из-под ног и возникающих на гребне слизистых волн – и все это на фоне извергающего молнии ежа, летящего как метеор сквозь ночную мглу. Без труда пробрался к корням ивы, убеждаясь, что если что-то и может быть сильнее страха, так это удивление.
Паразит ослабил кокон и оглядывал царящий на прогалине балаган бусинами ошалелых глаз. Таэм решил добавить в действо нотку пикантности и опустил ментальные щиты – мол, ты же хотел оказаться внутри моей головы, так получай.
Паразит сморщился под водопадом синепатических переживаний, скрипя перегруженными сенсора ми. Но вдруг зацепился за смутный образ, выуженный из подсознания воина. Прозрел и понял, какую иллюзию ему следовало создать, чтобы поймать добычу на живца.
Поздно.
Отбросив игры, Тамлин с места взвился в воздух, в прыжке выхватил клинки, раскрылся цели до самого дна и сам проник в ее сознание.
Черное тельце глядело на него.
И было им.
Оно хотело жить, жаждало плодить себе подобных, потому что единственное в своем роде проникло сквозь аномальный портал, уверенное, что этот мир, как и любой другой, сотворен для него, создан под его потребности.
Оно было чем-то важным, но вот-вот могло стать ничем.
Как тот образ из подсознания прыткой добычи, похороненный глубоко под слоем ярости и горечи.
Жизнь вдруг оказалась бессмысленной. Смерть – неотвратимой.
Вспышка этого откровения – как точка в центре мишени – показала воину, куда нанести удар.
Тамлин, приземляясь, всадил в черное тело оба клинка по самую рукоять. Всадил с громким выдохом, продолжая удерживать ментальную связь с жертвой. Кожа паразита лопнула; в воздух взвился рой черных мушек, разлетелся по округе и слоем пепла осел на голых деревьях. Воин откатился, поднял воротник, фильтрующий воздух, и отступил, не спуская с противника взгляда.
Слизевик в агонии хлестал прогалину плетьми ложноножек, сциллы с шипением разбежались, еж приземлился где-то в прибрежных зарослях. Воин, отрезанный от заводи бушующим простейшим, решил подобрать оружие позже и отступил на край мыса над рекой. Осмотрелся, сканируя окрестности.
И замер, вглядываясь в противоположный берег.
После чего вскинул руку и отправил зеленую капсулу в полет, но промахнулся.
Белая лань – живой прототип паразитической иллюзии – гарцевала на камнях, вскидывая ножки. Она припала к земле, когда изумрудная слеза просвистела мимо ее уха и взорвалась волокнами гель-капкана в лесу позади.
Но не отступила.
Напротив, подскочила к обрыву, дрожа и перестукивая копытцами. Исторгла из себя мыслеформу. Вопрос, такой неистовый, что Тамлин дернулся как от удара.
И опустил руку.
Вглядываясь в черно-белые глаза животного, оказавшегося не вымыслом, а самой настоящей правдой, ему захотелось крикнуть, прокричать ответ на весь лес. Так громко, как только можно.
Но он с ужасом ощутил, как немеют руки и ноги, деревенеет шея, а лицо искажается в гримасе. Одаренный воин, не знающий промаха охотник, которого невозможно убить – замер на краю обрыва, парализованный, оцепеневший, онемевший. Всего на несколько мгновений.
Их оказалось достаточно, чтобы последний силок, выпущенный слизевиком, попал в цель.
Резкий удар в грудь. Путы обвиваются вокруг плеч, тошнотворными червями ползут к шее, сжимают ребра и не дают вздохнуть. Тело выгибается дугой, перед глазами плывет пелена, на губах выступает кровавая пена. Черная слизь лижет подбородок, источая дух разложения – как обнажившееся морское дно с клубками водорослей, высохшими медузами и серебристыми рыбьими боками в перегретых на солнце лужах.
Тамлин наблюдал однажды такой отлив – в тот день вода ушла далеко за линию горизонта, а сейде из подводной крепости спешно эвакуировались в Эре-Аттар под охраной воинов-элле. Принц не видел чудовищной волны, захлестнувшей берег ночью, но говорили, что море в исступлении добралось аж до Наэтлиэ, где наутро в фонтанах вместо форели плавали акулы.
Король с трудом моргнул, прогоняя из-под век миражи.
– Пятьсот сорок пять, – прохрипел он, все больше теряя контроль над собой. – Пятьсот. Сорок. Пять…
Вслед за чем покачнулся на негнущихся ногах, пытаясь удержать равновесие.
И упал в ревущую темноту речного потока.
Булыжники, утяжеляющие сеть, потянули ко дну; водоворот швырял на камни, слизевик все крепче сжимал ребра, лишая воина скудного запаса кислорода. Он попытался высвободиться, дернул рукой, вкладывая в рывок всю свою волю, но налетел на камень.
В плече хрустнуло, грудь пронзила резкая боль.
Сопротивляться было бесполезно. Тамлин расслабился, и очередной порог снова швырнул его на камни. Под веками вспыхнула молния, тело пронзило током. Все, что он успел сделать перед тем, как его окутала тьма – шепнуть одно слово.
Имя.
…Ему сказали, что искать ее стоит в мастерской.
Тамлин сбежал по лестнице третьего яруса в нетерпении, удивившем его самого, миновал пустую северную башню, где этой весной никто не гостил, и вышел к мастерским рода Илуфер. Хотел войти в оружейную без стука – просто потому, что мог проникнуть в любое закрытое помещение в своем дворце. И тем рассчитывал произвести определенное впечатление.
