скачать книгу бесплатно
– Босс, но ведь миссис Уайток большая любительница выпить чаю.
– Нам до этого нет никакого дела, – отрезал Уилмот.
Оба помолчали, потом Тайт, искоса глядя на хозяина, спросил:
– Босс, вы рабов-то видели?
– Не видел. Сколько их?
– Три, босс.
– Как! – рявкнул Уилмот. – Как… это ведь так много. Мужчины или женщины?
– Мужчина и две женщины, босс.
– Ты говорил с ними?
– Я всегда приветлив с незнакомыми людьми, босс. Я говорил с ними. Та, что постарше, очень толстая; начнем с того, что она на сносях.
– Ого! – удивился Уилмот.
– Вот именно, босс.
– А этот мужчина – ее муж?
– Нет, босс. Мужа и троих детей она оставила на Юге, ведь она так предана своей хозяйке – ровно как я бы оставил жену и детей, если бы они у меня были, и уехал бы с вами.
– Должен тебя предостеречь, – сказал Уилмот, – не старайся распознать этих темнокожих. Лучше, Тайт, держись от них подальше.
– Я человек дружелюбный, босс. – Полукровка улыбнулся, обнажив белые зубы. – Кроме того, у меня нет классового сознания. Я и сам смешанных кровей. Белым меня не назовешь. Но мне белая девушка однажды сказала, что мой рот похож на цветок граната. Как думаете, босс, это был комплимент?
– Тайт, не напоминай мне о том романе, – грозно сказал Уилмот.
– Прошли годы, и теперь я стал благороднее. Вы, босс, слыхали о благородном краснокожем?
– Рад слышать о твоем благородстве, – сказал Уилмот, размышляя, пошло ли образование Тайту на пользу.
– Молодая рабыня, – продолжал Тайт беспристрастным тоном, – мулатка оттенка cafе au lait[10 - Кофе с молоком (фр.).]. Видите, я немного знаю французский. Это очень красивая девушка, босс.
– Я требую, чтобы ты не смел подходить к той девушке.
– Да, конечно, – гордо согласился Тайт. – И все же она очень красива и зовут ее Аннабелль. У нее восприимчивое лицо – такое качество у женщин встречается нечасто.
– Не подходи к ней, – повторил Уилмот, – а то неприятностей наживешь.
– Неприятностей от кого, сэр?
– Видимо, от темнокожего мужика.
– Ой, нет, босс. Аннабелль даст ему сто очков вперед. Он безграмотный парень, ни читать, ни писать не умеет, правда, умеет считать в уме.
– Откуда ты все это знаешь, Тайт?
– Держу глаз и ухо востро. Это ведь и придает интерес жизни.
Тайт отошел. Отправился к речке, рыбачить в затененной заводи, где водилось много рыбы. Потом он почистил свой улов и приготовил обед. Умылся. Когда стемнело, он узкой тропинкой, по которой в то утро пришла Аделина, направился в «Джалну».
Появлялись ночные звуки и запахи, сначала будто бы неявно, украдкой, но постепенно заполняя темноту. Ароматы девственной почвы, кедра, ели, тополя бальзамического сладким облаком висели в ночном воздухе. Чирикали мелкие птицы, доверительно квакали лягушки, хором трещали едва пробудившиеся цикады – все они провожали день, встречали ночь.
Полукровка не предавался этим радостям сознательно, а впитывал их прямо через кожные поры – подошвы ног, кожу смуглого лица. Ночная прогулка явно была не бесцельна, так как он, резко свернув с ведущей в «Джалну» тропинки, перешел на другую – ту было бы сложно найти, не будь он так чувствителен к ощущению почвы и перемене в воздухе – и стал спускаться по ней в глубину ущелья. Там речка текла резво, невидимая, но четко выводящая свою ночную мелодию. Через нее перекинулся грубо сработанный мостик, по которому шел большой белый филин, чей слух, еще более острый, чем у Тайта, уловил появление молодого человека. Тяжело взмахнув крыльями, птица слетела с моста и скрылась в кроне большого дерева.
Тайт усмехнулся и, подняв воображаемый лук, отправил воображаемую стрелу в белую грудь филина. Будто бы удивившись, птица громко ухнула: «ха-а ха». Тайт остановился на мостике и прислушался. Ждать пришлось недолго. Из подлеска показался темный силуэт. Молодая мулатка молча взошла на мост и встала рядом с ним.
Он взял ее за руку, они постояли.
– Молодец, Аннабелль, что не заставила меня ждать, – сказал он. – Я ведь нетерпеливый парень, бросился бы на поиски, пока не нашел тебя, и тогда…
– Что тогда? – выдохнула она.
– Не скажу. Я совершаю поступки спонтанно. Иногда хорошие. Иногда плохие.
– Думается мне, Тайт, что ты хороший, – нежным голосом отозвалась Аннабелль.
– Почему же? – усмехнулся он.
– Ты такой образованный.
– Это значения не имеет. Нам вместе хорошо. А что до моего образования – что светит индейцу? Не больше, чем темнокожему.
– Я чуточку белая. У меня дедушка был белый. А бабушка – у него рабыней. Но красивая была.
– Как и ты, Белль, – красивая, как картинка.
Она сделала к нему шаг. Ему пахнуло теплым телом и дешевыми духами.
– Тайт, – прошептала она, – ты Боженьку любишь?
– А ты хочешь, чтобы я Его любил, Белль? – удивившись, спросил он.
– Конечно хочу. Я набожная. Мы все трое: Джерри, Синди и я – любим красивые богослужения. Ну и свадьбы с похоронами.
Секунду поколебавшись, Тайт произнес голосом, взволновавшим чувствительную девушку:
– Я тоже набожный.
– Но ты не католик, нет?
– Почему ты так подумала?
– Ты сказал, что в тебе есть французская кровь.
– А какую веру ты исповедуешь, Белль?
– Я баптистка. Но мне всякие религиозные мероприятия нравятся.
– И мне, – с жаром сказал Тайт.
– В этих краях нас, цветных, больше тридцати человек, – сообщила девушка с характерным выговором. – Есть и проповедник. Офицер Уайток – он позволяет нам устраивать богослужения в чистой и уютной сеннице. Следующее в это воскресенье. Будем петь и молиться за Юг – так хотим обратно домой. Придешь на богослужение, Тайт?
– С превеликим удовольствием, – подражая манере Уилмота, ответил Тайт и обнял девушку за плечи. Оба смуглые, щека к щеке, они сидели и слушали пение речки.
– А для тебя религия значит больше, чем любовь? – спросил он, проводя рукой по ее локонам – волосы девушки не были курчавыми.
– Куда больше, – прошептала она.
Он почувствовал себя чуть ли не отвергнутым.
– Почему? Ведь красивые девушки мечтают о любви.
– Я хочу любви мужчины, – был ее ответ, – но храню верность Боженькиной любви.
– Я тоже, – с жаром согласился Тайт.
На следующее утро, подняв глаза от рыбы, которую чистил, он объявил Уилмоту:
– Я поверил в Бога, босс. – Серьезный тон никак не подходил выражению глаз, а к длинным ресницам прилипла рыбная чешуя.
Уилмот посмотрел на него с сомнением.
– Что это на тебя нашло? – спросил он.
Тайт сморгнул чешую с ресниц.
– Я уже давно чувствую, что нуждаюсь в этом, – пояснил он. – И когда я бродил один в темноте, меня будто ярким светом ослепило.
– Надеюсь, это принесет тебе пользу, – неуверенно пожелал Уилмот.
– Уверен, что принесет, босс. Не рыбой одной жив человек.
– Ты бы лучше пошел и сообщил об этом мистеру Пинку, нашему настоятелю, – предложил Уилмот.
– А разве с вами посоветоваться нельзя, босс?
– Не считаю себя компетентным в этих вопросах. Лучше сходи к настоятелю.
– Но, босс, меня не крестили и конфирмации не проводили. Он же захочет сделать и то и другое.
– Делай как тебе угодно, – сказал Уилмот и вышел.
Наперекор опеке Уилмота, Тайт привык делать как ему угодно. И теперь с радостью отправился к мистеру Пинку, настоятелю маленькой церкви, построенной Уайтоками. Это была одна из двух сельских церквей на духовном попечительстве мистера Пинка. Здесь же, рядом с церковью, находился дом настоятеля, размером с нее, не меньше. Мистер Пинк сидел на крыльце и с удовольствием курил свою утреннюю трубку. Когда полукровка подошел поближе, он приветливо кивнул и сказал:
– Титус Шерроу, не так ли?
– Да, сэр, – вежливо ответил Тайт. – Явился, чтобы задать вам религиозный вопрос.
Настоятель посмотрел с интересом:
– Да, конечно.
– Скажите, пожалуйста, – продолжал Тайт, – является ли неверие грехом.
– Все мы в этом грешны, ведь никто из нас не верит так полно, как ему следует.
– Как полно верите вы сами, мистер настоятель?
– Этого я никогда никому не говорю.
– Я начинающий, – пояснил Тайт. – Вы рассказали мне все, что нужно.
– Присядьте, – предложил мистер Пинк, – я объясню подробнее.
Но Тайта уже и след простыл.
VI. Встреча
Вскоре сарай наполнится заготовленным в тот год сеном, которое пока золотилось под лучами утреннего солнца. Пол сенницы чисто подмели и, чтобы прибить пыль, побрызгали водой из лейки. Из чистых досок соорудили кафедру, на ней лежала Библия. Окно помыли и занавесили розовым ситцем. За все это отвечала мулатка Аннабелль. Когда-то, еще живя на Юге, она была на службе в церкви с витражами. Такие окна, она считала, придавали ощущение святости всему, что происходило внутри. В сеннице ощущение святости должны были придать розовые ситцевые занавески. Аннабелль молилась. И правда, когда сквозь занавеску пробивались солнечные лучи, сенницу заливал розоватый свет. По округе им удалось собрать тридцать кухонных стульев. Если молящихся собиралось больше, те, кому не хватало стульев, сидели в задней части сарая на куче прошлогоднего сена. Снизу доносилось мычание коровы, у которой забрали теленка.
Тридцать темнокожих ждали начала богослужения, их лица выражали предвкушение. Человек двадцать сидели на стульях. Остальные устроились на корточках на сене, оставив передний ряд стульев для белых участников. Ими были Аделина с Филиппом, чета Синклеров, Уилмот, Дэвид Вон и Илайхью Базби с женами. Эти две пары пришли подбодрить темнокожих, показать, что симпатизируют делу освобождения. Им было трудно сидеть рядом с Синклерами. Особенно безвкусной их элегантность казалась Илайхью Базби. Он диву давался их нахальству – явиться сюда им, рабовладельцам. Однако все трое их рабов умоляли их прийти, начистили им обувь, помогли одеться, как подобало по такому важному для них, темнокожих, случаю.
Темнокожие, из которых в основном состояло собрание, разными путями оказались в укромном уголке провинции Онтарио, где некоторые уже нашли работу и надеялись устроиться, в то время как другие только и ждали дня, когда смогут вернуться на родину. Среди тех, кто предполагал остаться в Онтарио, была пара таких, которые покинули разоренную плантацию хозяина, прихватив с собой то, что им приглянулось. На мужчине были золотые часы с цепочкой. Женщина по имени Олеандр облачилась в алое бархатное платье с бархатными оборками. На курчавую голову она надела розовый атласный чепец, завязанный под подбородком большим бантом. Синди едва сдерживала свое презрение к этой паре. А Аннабелль не было до них никакого дела. Сцепив руки на груди, она радостно предвкушала начало службы. Титус Шерроу наблюдал за ней из задней части сарая.
Среди темнокожих, нашедших убежище в этих краях, был человек, который раньше в родной деревне был проповедником. Это был мужчина лет сорока с низким выразительным голосом, широким плоским носом и влажными воспаленными глазами. У него был подвижный толстогубый рот, хорошие зубы.
Он взобрался на топорную кафедру и склонил голову в молитве. Титус Шерроу, стоявший уже почти снаружи, цинично, но с интересом обозревал происходящее.
Проповедник назвал псалом. Сборников церковных псалмов не было, но темнокожие знали их наизусть. От их мощных и проникновенных голосов на потолке сарая дрожала паутина. Целые месяцы, а иногда и годы прошли с тех пор, как они были на богослужении. Теперь они с восторгом изливали свои чувства.
После исполнения псалма проповедник тихим голосом прочитал «страдания Иова». Он произнес короткую речь, приветствуя собравшихся, и поблагодарил помогавших в организации службы. О войне Севера и Юга он не упомянул.
Аделина была разочарована, так как ожидала, что служба пройдет более эмоционально. Базби и Вон были разочарованы, так как ожидали вспышки эмоций, направленной против рабства. Темнокожие сдержанно ждали начала молитв.
Проповедник, пропев еще один псалом, сошел с кафедры и опустился на колени. Звучным голосом он начал молиться, сначала тихо, но постепенно продолжал все более страстно и менее разборчиво. Всплеск упоения прокатился по собравшимся темнокожим. Коленопреклоненные, они прижимали молящие руки к груди, поднимали глаза к потолку.
Теперь проповедник проговаривал лишь обрывки предложений: «О Боже… о Боже… Спаси нас… веди нас… из тьмы… спаси нас!»
Темнокожие раскачивались из стороны в сторону, по их лицам текли слезы. Аннабелль безудержно рыдала. Белым вдруг стало невыносимо жарко в этом сарае.
Такого Аделина вынести не могла и, к ужасу Филиппа, расплакалась. Она подалась вперед и закрыла лицо руками. Лента на чепце развязалась. Сам чепец чуть ли не упал с головы, выставив на всеобщее обозрение ее шелковистые рыжие волосы. Люси Синклер, пытаясь утешить, обняла ее за плечи. С другой стороны Филипп прошептал:
