Вера и рыцарь ее сердца. Книга шестая. Любовь нечаянно нагрянет

– Дайте мне работу еще на полставки! Тогда у нас с Арсееном будет приход вместо расхода.

Помявшись, Эрик вызвал бухгалтера, они о чем-то поговорили, и вопрос с трудоустройством на полную ставку был положительно решен, а через неделю это решение было утверждено комиссией спикеров поселка Ревеле.

Как на экзамен ехала Вера по первому адресу. Она ехала на новом велосипеде, который ей подарил Арсеен в качестве свадебного подарка. Первый день ее работы лучше и не вспоминать. Вечером от усталости женщина какое-то время не могла не только двигаться, но и говорить. Следующее утро уже не пугало Веру, потому что ее трудовой Рубикон был уже перейден!

Начало освоения новой профессии всегда поэтично, особенно если с рассветом бороздишь окрестности ухоженной земли Ревеле на новом велосипеде. Расстояние между адресами измерялось от пяти до десяти километров, зато дорога домой всегда была короче.

Через месяц Вере продлили ее легальное положение в Бельгии еще на 30 дней, и у нее на работе открылось второе дыхание: теперь она не боялась перепутать дороги, знала весь уборочный инвентарь и старательно наводила чистоту на радость своим состарившимся хозяевам.

Если раньше пожилые люди встречали Веру настороженно, то со временем начали относиться к ней с пониманием, в коротких перерывах угощали чашечкой кофе с печеньем или домашним супом. Иногда за часовой обед она не только успевала домчаться до другой деревни, но и сделать покупки и даже перекусить, сидя на ступеньках лестницы под мостом через канал.

Арсеен занимался домашним хозяйством, пока ему это не надоело, но стирать белье в стиральной машине и вывешивать его в саду ему нравилось всегда. Вера готовила ужин и убирала дом. Дети ходили в школу, а по воскресеньям они все вместе ездили в церковь.

Ощущение счастья к Вере приходило по ночам. Ей очень нравилось спать с мужем в одной кровати. Это был для нее тот новый персональный опыт в семейной жизни, которого она не имела.

Только обязательные ежемесячные приходы в администрацию продолжали пугать женщину своей неизвестностью. Ответ комиссариата на запрос комиссариата не приходил, и каждый месяц Вере продлевали отсрочку от депортации еще на месяц, а потом еще на месяц, ибо, как говорят мудрецы, нет ничего более стабильного, чем временное.

Постепенно Вера вошла во вкус своей работы уборщицей, а усталость снималась вечером, когда она, сидя в мягком кресле у окна, смотрела сериал «Моя фамилия» и заодно училась слышать и понимать нидерландский язык. Теперь времени на встречу с подругами у нее не оставалось, но жертвовать субботними репетициями в русском театре она не собиралась, ибо игра на сцене придавала ту изюминку, от которой ее семейная жизнь делалась слаще.

Вскоре и воскресные посещения православной церкви в Генте стали ей в тягость, потому что воскресным утром хотелось выспаться, а не вставать ни свет ни заря, чтобы успеть на воскресное служение и затемно вернуться домой. Вера понимала своих детей, ведь в школьное время они не высыпались, ибо электричка в город уходила за два часа до начала занятий.

Когда семья по воскресеньям оставалась дома, то после позднего завтрака наступало время велосипедных прогулок по окрестностям Ревеле. Дети были довольны своей новой жизнью, Арсеен счастлив, его дом ожил, но Веру постоянно одолевали сомнения, которые не давали ей спокойствия для души. Что-то не так происходило в ее жизни, словно она кому-то изменила или изменила самой себе.

– Арсеен, ты любишь меня? – обратилась она как-то к мужу, когда тот приготовился видеть свой первый сон.

– Да, – промычал он себе под нос.

– А почему ты любишь меня? – поинтересовалась Вера, повернувшись лицом к его широкой спине. Тот в ответ с присвистом засопел.

– Нет, нет, Арсеен, только не спи. Я видела, как ты заигрывал с моей подругой Дашей за углом дома, когда она навещала нас в прошлые выходные! Тебе она нравится?

– Мне нравится ее грудь.

– Значит, у меня есть замена?

Мужчина проснулся окончательно.

– Алло, ну почему бы она мне не должна нравиться? Женщина она, м-м, приятная, все у нее на своем месте, но жениться на ней – себе дороже. Она хороша для… м-м… развлечения, а ты… подходишь мне для жизни. Спи, завтра тебе вставать рано. Я доктора вызову, все у меня болит… и ногу сводит судорогой… Хр… Хр… Хр…

Арсеен уснул, а Вере сон не приходил ни с какой стороны, а мысли – отовсюду.

– Что ты нервничаешь? – обращалась она к себе уже на русском языке. – Что ты намедитировала по Луизе Хей, то ты и получила: муж с фигурой атлета, инвалид, но трезвый, сидит дома – это то счастье, что ты так хотела иметь? Есть дом, есть работа, но нет паспорта, а дети – и вовсе нелегалы. Есть муж, с которым нельзя поговорить по душам, и нет супружеских отношений, зато есть обязательства и работа. Ох, Вера ты, Вера!.. По-моему, я села не в свои сани.

Как можно уснуть, если чувствуешь, что тебя скрутило в оборот и не раскручивает обратно?

Глядя в потолок, женщина видела самые неприятные картины ее нынешней замужней жизни, которая так быстро лишалась радужных красок, ведь что может быть противнее, чем видеть, как супруг с рыданиями трясет свой увядший член, чтобы выдавить из него хоть каплю сока удовлетворения, а эта капля упрямится и изливаться не хочет?

От сострадания к инвалиду Вера даже попыталась помочь ему имитировать нормальный сексуальный акт, но эффект от порнофильмов оказался все-таки более эффективный, а на днях она застала момент, когда Арсеен при Вите смотрел порнофильмы, и это заставило ее сомневаться в своем решении стать женой инвалида.

«Может быть, это моя судьба? Иисус страдал и нам велел!»

Этой мыслью каждую ночь она оправдывала себя и засыпала.

***

Был прекрасный воскресный дней, чуть подморозило с утра, деревья украсил иней, и они выглядели как невинные принцессы на балу, а их зимнее убранство искрилось в лучах восходящего солнца, слепя глаза прохожих.

Вера опоздала на электричку в Гент, а приходить на службу в церковь на шапочный разбор не захотелось, и она возвратилась домой, чтобы приготовить семейный завтрак. По дороге к дому ее осенила идея, которая давала ей шанс избавиться от сомнений.

Вечером того же воскресного дня Вера подошла к Арсеену.

Арсеен растопыренными пальцами печатал жалобу на печатной машинке в один из журналов, который в очередной раз объявлял его победителем, а обещанные призы не выдавал, хотя Арсеен выполнил все требования, указанные в этом журнале: купил ненужные ему товары и ответил на все заданные вопросы. Надо отметить, что и печатал он безграмотно, без точек и запятых, но его можно было понять, ведь за свою жизнь он не прочитал ни одной книжки.

Вера нежно положила руку на большое плечо мужа, бегло прочитала текст жалобы и начала выкладывать перед Арсееном свой план по спасению их брака:

– Арсеен, я поняла, чего нам с тобой не хватает для совместной жизни!

– Как нам не хватает тысячи евро в месяц, Вера! Вот как только я получу мой выигрыш, то мы с тобой заживем как голубки.

– Нет, Арсеен, эти выигрыши только для рекламы, это просто очередной обман наивных людей. Я не об этом говорю. Я говорю о венчании в церкви.

– Что?.. Венчаться в церкви?.. Вера, в наши годы глупо венчаться в церкви. Мы уже с тобой такие грешники, что даже могилой нас не исправить… Лучше на следующих выходных мы пообедаем в ресторане у моей бывшей подруги в Нинове. Это тоже хорошее развлечение.

Мужчина продолжал тыкать указательными пальцами по клавиатуре печатной машинки, а Вера подалась в спальню.

Следующее утро Арсеен не начал с рыданий, потому что увидел, как тяжело грустила Вера, когда собиралась на работу, и вечером перед сном он захотел ее ободрить.

– Ну давай обвенчаемся, но только в вашей православной церкви.

Вообще-то Арсеену и самому хотелось как-то обновить свою жизнь.

В православной церкви в Генте мужчина чувствовал себя хорошо. Ему нравилось убранство церкви, золотой блеск иконы, подсвечники, а главное, то почтение, с каким обращались к нему православные священники. Если священники были фламандцами, то народ в церкви напоминал собрание православных мигрантов, которым захотелось в чужой стране вернуться в детство, когда рядом были мама и родной дом.

Во время богослужения Арсеен, как важный гость, сидел на одном из стульев, предназначенных для больных верующих и стариков. Конечно, он пытался сдерживать свои комментарии, но это у него не получалось. На него недовольно поглядывали набожные люди, но что с него, инвалида, взять? Деревенским он парнем был и им останется.

После служения Вера и Арсеен договорились с батюшкой Игнасием о дате венчания.

В назначенный день они явились в церковь. По дороге Вера купила два дешевых колечка из металла, заплатить за которые она еще могла. Перед венчанием молодоженов пригласил на беседу батюшка Игнасий. Седовласый священник поинтересовался у жениха о его вере:

– Арсеен, вы верите в спасение Иисуса Христа?

– Я?.. Верю ли я?.. Может быть, иногда.

– Тогда уточните: когда вы верите и когда не верите? Поймите меня правильно, венчание по закону нашей страны не обязательно для совместно живущих мужчины и женщины. Регистрации брака в администрации уже достаточно, чтобы говорить о его законности. Вы должны хорошо подумать перед венчанием, ибо это сокровенное таинство перед Богом, а не шоу или цирк.

Вера заметила, что Арсеен слушал священника с пренебрежительной улыбкой, как старшеклассник слушает умные речи первоклашки, и поняла, что венчание уже бесполезно, она ошиблась в Арсеене и в себе. Батюшку Игнасия куда-то позвали, и до его возвращения Вера и Арсеен сидели в комнате и молчали, как чужие друг другу люди. Когда священник вернулся, Арсеен заговорил первым:

– Пастор, я все решил. Если моя жена находит венчание важным для нее событием, то это венчание станет еще более важным событием и в моей жизни. Мы оба хотим венчаться.

Свидетелями венчания Веры и Арсеена были случайные люди, зашедшие в церковь на вечернюю службу. Вера вместе с Арсееном походили вокруг иконы и получили благословение от батюшки быть мужем и женой.

Теперь Верино сердце успокоилось, она приняла свое предназначение жить в браке с инвалидом Арсееном и нести в спокойствии духа свой крест, который ей достался в наследство от страданий Иисуса Христа.

Начались будни, а будни на то и будни, чтобы погрузиться в них с головой и не думать о том, что творится над головой.

Но бывают события, которые безжалостно выбивают человека из его привычной жизненной колеи, чтобы человек хоть иногда почувствовал себя китом, выброшенным бурлящим морем на сушу, и понял, что его привычный мир, который он с таким старанием создавал, очень хрупок.

Глава 4

Да, Вера видела боковым зрением, как черная машина съезжала с моста, но перед собой она видела только перекресток, который ей предстояло переехать на том красном мопеде, который Арсеен приобрел в обмен на автоприцеп, годы бесполезно стоявший в его гараже.

Конечно, женщина не сразу привыкла к езде на мопеде. Сколько раз это своенравное транспортное средство вырывалось из-под ее ног и бороздило в свободном падении газоны Вериных клиентов! Сколько мучений она приняла, когда неожиданно мопед глох и его приходилось тащить домой, упираясь с одной человеческой силой в руль!

Хотя преимущества езды на мопеде, по сравнению с ездой на велосипеде, были очевидны и это стразу оценили натруженные ноги. Пересев на мопед, Вера продолжала ездить только по велосипедным дорожкам, и ездила она с предельной осторожностью, особенно когда ей предстояло переехать на другую сторону дороги, как и в этот раз.

Убедившись, что на дороге осталась она одна, Вера спокойно тронулась в путь. Она уже проезжала середину дороги, как вдруг ее ослепили солнечные блики, отраженные блестящей поверхностью черного БМВ, который приближался с бешеной скоростью, чтобы размазать ее по дороге!

Понимая рассудком, что столкновение неизбежно, женщина машинально нажала на ручные тормоза, при этом крепко закрыв глаза. Мир вздрогнул от боли и пропал в небытие.

Редкие очевидцы происшествия видели, как черный БМВ с тормозным визгом сбил красный мопед и как из его седла вылетела женщина в оранжевом шлеме и, пролетев несколько метров, тяжело рухнула на асфальт, а ее неуправляемый мопед продолжил свой путь без наездницы, но недолго, и с позором свалился на дорогу, недовольно урча мотором.

Вера пришла в себя от того, что ей совсем не хотелось быть беспомощным телом, нелепо разлегшимся на дороге. Дома ее ждали неотложные дела и приход гостей, для которых она только что купила фрукты. Женщина видела близкое небо, где между курчавыми облаками двигался хоровод незнакомых ей лиц, вытянутых в немом удивлении. По испуганным взглядам людей, столпившихся над ней, она поняла, что дела ее плохи.

Прежде всего Вера попыталась встать на ноги, но не смогла. Резкая боль тут же вонзилась в позвоночник, лишая ее чувств. Сознание вновь уводило женщину в темноту, и последним, что она услышала, было жалобное тарахтение мопеда, но и оно через секунду прекратилось.

Мир неотвратимо уходил туда, где было холодно и темно, туда, где женщина совершенно не хотела быть, поэтому она с невероятным мужеством боролась, чтобы не потерять свое сознание, а с ним и реальность мира.

Вера концентрировалась на тех обрывках воспоминаний, которые еще хранила ее память.

«Я жива?.. Если думаю, что жива?.. Меня ударила машина… та, что была далеко… на вершине моста… Мой мопед не пострадал?.. Меня боднула машина?.. Смешно… Боже, я вижу себя со стороны?.. Нет, я просто валяюсь на дороге… В раю нет машин… Почему так темно?.. Я в аду?.. Ад – это смерть… Маму жалко… Постой, я дышу… Сердце стучит, но, правда, в голове, но стучит же… Нет, мне нельзя на тот свет… даже в рай мне нельзя… Как оставить Арсеена? Он инвалид… Родителей еще надо… хоронить, не им же меня… так неправильно. Постой, а дети?.. Дети дома одни… Сегодня суббота? В субботу надо сидеть дома… Все так несправедливо!.. Затормозила я или дала газ?.. О боже, я потерпевшая?.. А что дальше?.. Может, теперь я получу бельгийский паспорт… посмертно?»

Вера неожиданно широко распахнула глаза и зажмурилась от яркого света. Теперь она не сомневалась в том, что попала в передрягу, а это может разрушить в прах ее устоявшуюся жизнь. Именно череда рабочих дней являлась в эти изнурительные два года тем спасательным канатом, за который женщина ухватилась мертвой хваткой, чтобы иметь гарантированное будущее. Она так старалась сохранить стабильность своей жизни, но не для того, чтобы теперь сострадательные прохожие жалостливо цокали над ней языками.

Сознание трубило тревогу и принуждало Веру скорее возвратиться в свои привычные будни, любой ценой.

– Я должна работать. Я должна работать. Мне надо домой, – шептали ее побелевшие губы, но женщину никто не слушал. Не Верин безумный бред, а ее поломанные кости голени, торчащие в разные стороны из раны, привораживали внимание случайных свидетелей происшествия.

Владелица фруктового магазина уже в который раз рассказывала любопытным гражданам историю столкновения БМВ со стареньким мопедом, тем более что она была знакома с потерпевшей, которая часто покупала у нее в магазине килограмм яблок, килограмм бананов и один парниковый огурец.

Вера не понимала, как можно говорить о такой чепухе, когда она в любом случае, больная или покалеченная, должна завтра выйти на работу. Эту простую истину не понимали и мужчины в белых халатах, везущие ее на скорой помощи. Вера по дороге в больницу подробно объяснила, что с понедельника ее будут ждать старики и старушки, ибо нуждаются в ее труде уборщицы, что муж без нее покончит с собой, потому что он травмированный психопат; что дети без мамы погибнут от голода и пойдут по миру, так как некому будет о них заботиться; поэтому ее надо везти не в больницу, а домой!

В приемном покое с Верой обращались как с глухонемой. Доказывать самой себе, что у нее нет права болеть, было бесполезно. Только после слов хирурга у каталки, на которой ее, по-видимому, собирались держать вечность, смысл произошедшего с ней несчастья стал доходить до ее разума.

– Двойной открытый перелом левой голени – будем оперировать в два этапа. Травма позвоночника, осколочный перелом – оперировать не будем, корсет на грудную клетку.

Лежа на операционном столе, Вера успокоилась, ибо все плохое, что могло произойти, уже произошло, и пытаться поменять свое прошлое – все равно что наступить на собственную тень.

На следующий день прооперированную женщину навестил Арсеен. Он был горд тем, что о его супруге написала местная пресса. Арсеен с удовольствием съел больничную еду, предназначенную для Веры, развеселился и стал заигрывать с тремя другими женщинами, что лежали в больничной палате на соседних койках. На прощанье он горько порыдал, а потом бодро отправился домой.

Лежа на больничной койке, у Веры появилось время подумать о жизни на несколько лет вперед.

В газетной статье ей приписали 10 лет к ее настоящему возрасту, и это не являлось опиской, так как год жизни в миграции за три пойдет, а последние два года в замужестве ускорили ее приближение к смертному часу уже в геометрической прогрессии.

Особенно хорошо ей думалось ночью, при выключенном свете, потому что ночью ее ум свободно парил в наркотических сновидениях.

Вера готовилась ко второй операции, когда ее навестил и Витя, он приехал в больницу вместе с Арсееном. Мальчик явно смущался своего присутствия в женской палате. Он с кислым видом поглядывал на свою любимую маму и чувствовал себя виновным в том, что с ней произошло. Он всегда чувствовал себя виноватым, когда маме было плохо.

– Вить, как ты добрался до больницы? Ведь сюда автобусы не ходят… На скейтборде?.. Почти 10 километров?.. Сзади мопеда, который вел Арсеен?

Вера не могла поверить своим ушам. Вот этого-то она и боялась!

– Витька, Арсеен болен на голову, но ты-то сам, о чем думал, когда цеплялся за его мопед? Это же опасно для жизни, тем более, когда за рулем сидит Арсеен.

– Мама, Арсеен не лихач, он ехал очень осторожно, со скоростью 50 километров в час! А что ты так беспокоишься? Ты меня знаешь, я такие трюки на скейтборде делаю! У нас во Фландегеме парк для скейтбордистов открыли, прямо за станцией. Некоторые вещи у меня получаются клево, но ехать с Арсееном – это шик!

– Я думаю, что «шиком» будет то, что ты сейчас же отправишься домой пешком. Жди меня дома и звони каждый день, а если опять сюда приедешь, встану и шею намылю как следует.

– Мам, встань! Вот будет здорово!

Когда Витя ушел, Вера обратилась к Арсеену, уже по-бельгийски:

– Арсеен, ты рисковал жизнью Вити, когда вез его ко мне. О чем ты думал?

– Дорогая, я думал только о тебе!

Что можно взять с травмированного на голову человека, кроме как пожалеть его самого?

В ночь перед второй операцией она растерялась, ей вдруг стало страшно, страшно до колик в животе, страшно от осознания своего бесправного положения в стране, куда она завезла и своих детей, ведь ни у кого из них троих не было легальных документов, удостоверяющих личность человека.

***

Как на эшафот каждый месяц Вера приходила в администрацию Ревеле, чтобы или продлить право на жительство в Бельгии еще 30 дней, или приготовиться к депортации. Пока секретарь по делам мигрантов с усердием искал в компьютере информацию из комиссариата, она играла роль любимой собачкой Герасима с камнем на шее, хотя ей никогда не нравился рассказ Тургенева «Муму».

Последние два года она проводила по привычной схеме: днем на работе, вечерами – в больнице, где постоянно лечился Арсеен. С момента, когда его легкие и сердце подлечили основательно, у него появились приступы буйства, во время которых ему надо было что-то ломать и крушить, а в последнее время Арсеен стал жаловаться на детей: то Виктор ленится, то Таня упрямится. Женщина каждый раз уговаривала мужа потерпеть, пока дети не подрастут и не разъедутся, как это сделала Катя, но Арсеен ждать не хотел, так как он готовился к смерти, а от домашнего врача требовал полного выздоровления, хотя быть больным уже стало его новой профессией.

А тут пришло траурное известие: мама сообщила Вере по телефону, что ее первый муж Женя умер от угарного газа.

Так коротко прозвучала эта весть в телефонном разговоре с мамой, что показалось, что эта смерть в порядке вещей: жил человек и взял да и умер. Вера сначала заплакала, а потом подумала о том, что теперь у детей не будет проблем с будущей легализации в Бельгии, и ужаснулось от того, как быстро в чужой стране очерствело ее сердце.

Детям Вера сообщила о смерти их отца так же просто, как услышала сама. В какой-то момент она внутренне содрогнулась от горя, которое пришло в ее жизнь, понимая ясно свое положение: она стала разведенной вдовой при живом муже, дети – сиротами при отчиме-инвалиде.

Странным было то, что теперь она жалела детей больше, чем себя.

Они с Женей любили друг друга. Да, их брак не сложился, но он был их осознанным выбором, который диктовала им молодость и первая взрослая любовь.

Таня и Витя приняли известие о смерти папы спокойно, они сидели на диване и словно ждали продолжения этой новости, но добавить к сказанному Вере было нечего, кроме как повторить: «Папа вас очень любил». Потом они некоторое время молчали и вскоре разбрелись по своим комнатам.

Катя, услышав новость о смерти отца по телефону, честно призналась, что ей было стыдно перед Кобой, потому что эту весть она встретила равнодушно, словно знала заранее.

Витя не знал, как ему надо реагировать на смерть папы, он еще жил ожиданием отцовских отношений в Арсееном. Родного отца мальчик помнил только по воспоминаниям мамы, которая всегда убеждала Витю в том, что папа его очень любит, что папа сам отказался жить с ними, потому что не мог избавиться от своей зависимости от водки.

Но Вера даже не догадывалась о том, как пошатнуло это известие о смерти отца ее младшую дочь.

Танюша не захотела ни с кем делить свою скорбь. В последнее время она предпочитала жить невидимкой, как дома, так и в школе, а теперь она стала не только тупой иммигранткой, но и сиротой, которую некому защитить.

«Я сирота. Папа умер, а у мамы уже другой муж. Я никакая! Я не старшая, я не младшая, а какая-то… средняя. Раньше меня защищала Катя, но теперь Катя уже другая. Она приехала на пару дней на Пасху и ни разу со мной не поговорила. У Кати теперь своя жизнь, у нее есть Эмили и Коба, а у нас с Витей – никого. Витька дружит со своим скейтбордом, а я – сама с собой. В школе я бездарная русская девочка, хотя умнее многих. Арсеен – шакал, травмированный на голову, все что-то вынюхивает, высматривает. Как он может рыться в моих вещах?! Если он опять попробует ко мне прикоснуться, то я ему глаза выцарапаю! Мне теперь можно, потому что я сирота! Как мама не понимает, что Арсеен никогда не заменит нам отца?! Папа мертв».

Таня быстро привыкла к своей комнате в доме у Арсеена. Комната выходила окнами на железнодорожные пути. Стук колес по рельсам отсчитывал такт ее ночному одиночеству. Девочка говорила сама с собой, как бы она говорила со своей близкой подругой.

«Мама убеждена в том, что наш папа отравился угарным дымом от печки… А я знаю, что он умер как герой. Пожар случился в школе, папа выносил из огня детей, а потом он задохнулся и угорел. Я должна была быть рядом с ним, я могла бы его спасти! Зачем мама увезла нас в Бельгию?! Кому мы здесь нужны?! Она сама выгнала из дома папу, который всегда нас любил и защищал! Теперь ей надо, чтобы мы жалели ее Арсеена, потом что он единственный в Бельгии, кто нас любит?! Этот бездушный тюфяк любит только себя самого! Как интегрироваться в стране, где живут не люди, а бездушные зомби?! Надо будет фотографию папы приклеить на потолок. Пусть он смотрит на меня сверху вниз, как ангел с неба, а я буду улыбаться и только ему я рассказывать, как мне плохо здесь жить».

Если бы Вера знала, как переживала Таня потерю отца, то смогла бы она ей помочь?

Конечно, она замечала отчуждение в поведении младшей дочери – девочка становилась холодной и неприступной, но не понимала, что ей надо делать как матери, чтобы изменить ситуацию. Как ей было понять то, что понять ей было не дано?

Весть о смерти бывшего мужа Вера получила в феврале, а в апреле Таня не пришла к ужину, только ее портфель лежал у входной двери. Куда делась дочь, никто в ее семье не знал. Арсеена спрашивать было бесполезно: он отказался от ужина и привычно рыдал в спальне. Сначала женщина сетовала про себя на несносный характер дочери: «Зачем Таня ссорится с больным человеком? Как может она быть такой неблагодарной? Ведь в доме у Арсеена они живут как в крепости!»

Потом, когда стемнело, а ужин остывал на накрытом столе, от беспокойства за дочь Веру охватила жуткая тревога, что с девочкой случилась беда.