Ночь империи

– Нет. Мне это не нравится.

– Ну, я бы сходил.– Эммерих открыл глаза и почесал кота рядом с собой за ухом.– Что-то же он от тебя хочет.

Серый наглец, считавший себя хозяином дома с момента, как его пустили пройтись по прихожей зале, даже ухом не повёл. О том, чтобы мурчал, и просить не стоило – яркую реакцию он выдавал только на хозяина, когда тот брал его на руки и ворковал с животным лучше, чем самая любящая мать – с ребёнком. В такие моменты Эммерих пытался отрешиться от реальности, если оказывался рядом, и не думать, что обращение «маленький король» у него ассоциируется совсем не с животным и вызывает в голове вообще не те картины, какие следовало бы.

– Или просто хочет,– подумав немного, добавил тави.

Тишина сзади стала напряжённой. Не ровен час, бокал бы всё-таки закончил сегодня своё существование, разбившись о чью-нибудь голову.

– Мне порой кажется, ты заменяешь Масру, Джевиша и Сонрэ разом.

– Кто-то же должен.

Эти трое сбежали ещё в первый месяц. Посмотрели на всё происходящее, обвинительно потыкали в первого тави пальцами, назвали его «Княжеским баловнем» и ушли с гордо поднятыми носами. Если в возможности Сонрэ уберечь свои владения от ифритов никто не сомневался, то Масра с Джевишем или были давно мертвы, или гнули спину под насмешливым взглядом какого-нибудь высшего чина из числа огненных, считавшего за развлечение заставить бывшего главу ведомства скрести полы.

В комнату, открыв дверь ногой в виду занятости рук, вошла женщина, первое знакомство с которой у Эммериха в памяти отпечаталось слишком ярко. Они с тави Гриндом знали друг друга достаточно долго, чтобы делиться рассказами о семье, и наличие у друга младшей сестры было не в новинку, но одно дело слышать, другое – видеть.

Предупреди кто Одхэна, что однажды ему доведётся узнать, как бы выглядел Гринд в юбке, он бы отреагировал спокойнее, но так, наплевав на все насущные дела, потратил полдня в попытке высмотреть, различались ли брат с сестрой хоть чем-то.

Попытка провалилась: эти двое могли бы сойти за близнецов. Оба светловолосые, с природой при рождении подаренным золотистым загаром ехидны, которые за словом в карман не лезли – у них в запасе было достаточно собственных. В отличие от старшего брата Алана была, разве что, чуть более наглой, когда дело касалось статусов: Самаэль умел в нужный момент прикусить язык и относиться к собеседнику уважительно, а его младшенькая не видела проблем в том, чтобы послать к праотцам хоть самого Владыку.

– Или пей, или страдай, Златовласка,– женщина поставила на стол перед братом поднос с завтраком.– Вино выветривается.

– Я бы больше боялся за бокал,– Эммерих сел в кресле боком, чтобы видеть собеседников.– Он по нему уже долго пальцами долбит.

Алана нахмурила светлые брови и, не дожидаясь разрешения от первого тави, занятого изучением карты – занятия, в целом, в нынешней теме разговора бесполезного – выхватила у него из-под руки бокал прежде, чем хрустальные стенки снова почувствовали на себе силу чужих пальцев.

– Отдай,– Самаэль не глядя протянул руку.– Оно мне думать помогает.

– Ты настолько отупел, размахивая мечом, что тебе надо помогать думать?

– Не настолько, насколько ты со своими побрякушками.

– Это дорогие украшения из настоящих драгоценных минералов!

– А я тогда Первая Женщина Геенны.

– Судя по тому, что я слышала, у тебя все шансы её затмить.

Тихо выругавшись, Самаэль поднялся с места и выхватил у сестры бокал, который та и не планировала отвоёвывать. Пару секунд, пока Эммерих не позволил себе деликатно кашлянуть, эти двое просто сверлили друг друга взглядами.

Одна из вещей, которые Эммерих уяснил за время пребывания в этом доме совершенно точно – два Гринда не умели общаться нормально. Видимо, поэтому и жили один в столице, другая – в Мидери, прибрав под своё покровительство небольшой городок на границе этой области с Лагартой.

– Слишком странно всё это выглядит,– первый тави сдался и перевёл взгляд с сестры на бокал в своей руке.– Почти год он меня ищет с неизвестно какими намерениями, а потом решает официально пригласить во дворец. Хочет поболтать о том, как мы каждый раз обходим его сынка и берём себе область за областью?

– Возможно, он понял, что с тобой так проще,– Эммерих пожал плечами.– Тебя империя семь лет искала и не могла найти. Если ты захочешь спрятаться, ты это сделаешь.

– Хотя не сказать, что особо старательно,– хмыкнула Алана, юркнув на то место, где до этого сидел тави, когда он только собирался сесть обратно.

Фыркнув на действия сестры, Самаэль чуть посторонился и поставил бокал на стол.

Посмотрев в пространство некоторое время, первый тави со вздохом упёрся ладонями в пояс:

– Нет, все же не поеду. Хочет поговорить – будет возможность, когда возьмём столицу.

– Нет, ты поедешь!– проходивший мимо Ноктис оказался рядом в нужный момент и променял все свои планы на то, чтобы подойти к генералу и ткнуть его пальцем в грудь.– Это шанс забрать моего хозяина!

– Мы начали час назад,– ядовито улыбнулся Самаэль,– спасибо, что все же пришёл. И давай будем реалистами – забрать его можно, если он вообще ещё жив.

– Это ведь дядюшка Айорг,– развела руками Алана.– Он не умрёт даже, если на нём Птица потопчется.

Эммерих понадеялся, что его удивления никто не заметил. Подобное обращение к Владыке было слышать крайне непривычно, и он не мог даже огромными усилиями заставить себя приложить нечто, подобное «дядюшке» к маленькому валакху, с улыбкой способному пообещать, что подсыпет тебе яд.

Насколько сильной на самом деле была связь этой семьи с правителем? Этот вопрос в голове появился только сейчас. Самаэль никогда не конкретизировал временные рамки, в которые начал водить знакомство с валакхом, но использованное Аланой обращение явно осталось с детских лет. Редко когда взрослые люди начинали так называть своих знакомых, но ребёнок имел полное право.

– Он жив,– пригрозил Ноктис.– Неделю назад точно был, значит, и сейчас жив.

– Допустим,– покладисто согласился Эммерих, прежде чем первый тави начал препираться.– Где ты был? И что за тряпки?

Перевёртыш уставился сначала на него, потом – на свёрток ядовито-рыжего цвета, который держал одной рукой. Будто только сейчас вспомнив о наличии у себя ноши, он тут же просиял.

– Готовил костюм для нашего первого из великих, конечно!

Самаэль осмотрел свой сизого цвета кафтан длиной до колена и самые обычные штаны с высокими сапогами.

– Что тебе не так в моей одежде?

– Ты – династия, должен выглядеть соответствующе!

– Династия?– Эммерих с Аланой одновременно нахмурились.

Ничтоже сумняшеся, первый тави с силой наступил Ноктису на ногу.

– Аристократия,– улыбнулся он, не обращая внимания на подскочившего и взвывшего от боли перевёртыша.– Эта пернатая туша просто всегда неправильно произносит слово «аристократия», когда со мной говорит.

Приняв подобное на веру, Алана встала с места и забрала у Ноктиса из рук свёрток. Развязав державшие его нити, она легко встряхнула то, что оказалось длиннополым кафтаном с жилетом внутри.

С недоверчивым прищуром женщина приложила костюм к плечам брата и по итогу нахмурилась сильнее прежнего.

– Ты рехнулся,– коротко резюмировал Самаэль, осмотрев себя и после подняв взгляд на Ноктиса.– Что это за кошмар?

– Это шёлк из самого Ковруса!– возмутился перевёртыш.– И золотая вышивка!

– Это уродство.

– Это стоило мне сотню золотых!

– Откуда у тебя такие деньги?!

– Не у меня,– ехидно улыбнулся Ноктис.– Я занял их из твоего кошеля.

– Нет, нет, нет,– хмуро произнесла Алана, убирая одежду от тави и перекидывая её через руку.– Я это переделаю. И это точно не стоило сто золотых, пташка. Успокойся,– она хохотнула, легонько похлопав брата по щеке.– Дай мне час, и будешь самым красивым цацей во всём дворце.

Проводив женщину взглядом, Эммерих невольно усмехнулся. Познакомься он с ней раньше, точно был бы давно и беспробудно женат.

5.

Позолоченная женская фигура, в числе многих державшая потолочные своды просторной проходной залы слегка помутнела, запотевая от близости чужих теплых ладоней. Будь она живой, уже попыталась бы сбежать, потому что намерения тянувшего к ней руки были очевидными, но все обошлось, когда подбежал, отталкивая оппонента, среднего роста пятидесятилетний худой старик. Золотое яблоко из корзины, из которой тянулась угловатая державшая потолок балка, оказалось в цепких костлявых пальцах.

Если бы эти двое не копошились возле стены так активно, Гленн бы не обратил на них ровным счётом никакого внимания, но скрытность не была коньком герцога Валефора или старого, напоминавшего сухопарую крысу, маркиза Шакса. Оба отпрянули в разные стороны, когда яблоко из руки последнего выбила, пришпиливая к стене, слегка переливавшаяся зеленоватым стрела, а наёмник на ходу отдал лук хозяйке и пошёл дальше.

– Хватит лапать все подряд,– огрызнулся на двоих через плечо Иблис.– Отчитаетесь по каждой царапине.

– Но это не мы!

– Это он, Князь!

– Вот-вот!– возмутился Шакс.– Он у Лерайе лук забрал!– посмотрев на Гленна, маркиз прищурил чуть раскосые глазки.– Ни стыда ни совести, как и у всех имперских ублюдков.

Наёмник проигнорировал попытку выпада в свою сторону, думая о том, как помягче намекнуть маркизе Лерайе, что ей стоит хотя бы попытаться скрыть свою заинтересованность. Она была привлекательной женщиной – вытянутой, изящной и напоминавшей экзотическое растение, которое Гленну довелось видеть лишь раз, державшееся на гибком, колышущемся стебле. В присутствии наёмника в последние пару месяцев обычно холодная и сдержанная Лерайе вдруг стала кокетлива: то и дело небрежно поправляла тяжёлые, идеально ровно стриженные на уровне плеч волосы с вплетёнными в них мелкими треугольничками, бросала жадные взгляды из-под длинных чёрных ресниц.

Имевший неосторожность засмотреться на женщину, бывшую чуть выше него ростом, Гленн обеспечил себе бесконечное подначивание со стороны Гаап и ехидные шепотки на ухо от неё о том, какие у Лерайе выразительные губы и как бы они хорошо смотрелись…

От лишних в нынешнее время мыслей отвлёк звук удара совсем рядом, и, вернувшись к реальности, Гленн тут же с лёгким испугом отскочил в сторону, ожидаемо налетая на маркизу. Рухнувший на колени Шакс, до этого бывший образчиком наглости, едва ли не хныкал, как дитя, и тянулся к сапогам наёмника своими неприятными крючковатыми пальцами.

– Простите, Всеотца ради…!

– Громче,– процедил Иблис, нависший над несчастным и упёршийся руками в пояс.– Чтобы слышала каждая мышь.

– Простите меня за дерзость, мастер Гленн,– провыл маркиз, поднимая взгляд, напоминавший о побитых уличных собаках, на наёмника.– Вы… Вы не заслужили ни одного слова, и я…

– Хватит,– Гленн со вздохом наклонился, подхватывая мужчину за плечи и заставляя выпрямиться.– Не надо ползать у меня в ногах.

Где-то неподалёку послышался женский визг, топот и восторженный смех двоих, в одном из которых молодой человек узнал принца Ситри. Этот миловидный юнец никогда не мог быть признаком чего-то хорошего, да и испуганная женщина наводила на определённые мысли: оттолкнув Шакса, Гленн кинулся в ту сторону, откуда слышал шум.

Проводив взглядом наёмника, Иблис спокойно направился дальше, искоса посмотрев на хихикнувшую у него под рукой Гаап.

– Что такое?

– Тебе нравится смотреть, как он изводится, Княже,– губернатор на ходу с интересом заглянула в двери перехода к южному крылу.– Не переборщи с позёрством.

– Я и пальцем не пошевелил,– спокойно отмёл от себя подозрения Иблис.– Если бы занимался позёрством, бегал бы тут на птичьих лапках с шестью крыльями и жёг бы всех заживо.

– Не забудь про смех. Как можно более злобно.

Иблис рассмеялся вполне миролюбиво, пусть и с неизменными рычащими нотками, и через плечо посмотрел в сторону коридора. Толкая дверь тронной залы, ифрит довольно хмыкнул: Гаап всё-таки попала в своих предположениях в цель.

Можно было без тени стеснения заявлять, что наблюдение за попытками Гленна усидеть на обоих стульях доставляло ему своего рода извращённое удовольствие. Ещё мальчишкой, он рос и развивался в двух городах разом – отец не видел ничего постыдного в том, чтобы скинуть сына на руки высшим чинам Геенны, никогда не имевшим ничего против детей, а этого и вовсе готовым холить и лелеять всеми легионами. Кто бы знал, что в конечном итоге это выльется в борьбу в нём двух желаний – помочь семье и империи, при этом оставшись на хорошем счету у того, кто называл сыном чаще, чем родной отец.

Ещё забавнее было то, что за морем Гленн на происходящее бы и бровью не повёл. Дэв, столица огненных земель, был местом, где всем можно было все, что взбредёт в голову. Там не прятались за закрытыми дверями, не боялись реакции окружающих, не стеснялись своих желаний. Этим он был привлекателен.

Однако, поселившаяся в Лайете атмосфера столицы Геенны была для него, как ни крути, коренного имперца, неуютна. Здесь это считалось пороком и грязью. Все и каждый смотрел, все осуждали, и загонять, будто зайца, служанку, которая не захотела согласиться на близость сама, здесь считалось как минимум моветоном.

– Маркиза Лерайе, неужели я вижу влюблённость?

Услышав обращение на родном языке, женщина вскинулась, отчего слегка растрепалась её чёлка, стриженная идеально ровно.

– Я не запрещаю,– поспешил успокоить её Иблис,– но игра не стоит свеч.

Тут же, пользуясь тем, что на имперском маркиза знала от силы приветствие, ифрит вернулся к общению на нём:

– Правда, маленький мой?

Подошедший Гленн, вытиравший костяшки пальцев о подол собственного станового кафтана, отвлёкся от занятия и посмотрел сначала на Князя, а затем, выглядя несколько удивлённым, на Лерайе.

Вновь вернувшись взглядом к Иблису, наёмник поговорил, как показалось, без слов, и через пару мгновений без опаски, но старательно отводя от Лерайе взгляд, произнёс:

– Я чувствую себя коротышкой.

Хотя он и выяснил, что имперский маркиза не знала, говорить при ней о ней же было несколько неудобно, и он чувствовал себя мальчишкой, который пытается признаться друзьям, что с девочками может быть интересно общаться. Такие всегда не были фаворитами мальчишечьих обществ, когда взросление ещё шло по-разному и не все начинали одновременно понимать, что женщины, хоть маленькие, хоть взрослые – важны.

Ответом было молчание, и Гленн, подняв взгляд на Иблиса, увидел на лице последнего непонимание. Наконец, указав на Гаап, тоже немало поражённую, мужчина усмехнулся:

– Она тоже выше.

Теперь скрыть стыдливый румянец, моментально расползшийся по скулам, стало невозможно.

– Это было один раз, и я был пьян!

– Так напейся ещё раз!– рассмеялась Гаап, отскакивая в сторону прежде, чем молодой человек успел в отместку её ущипнуть.

Подхватив за руку Лерайе, великий губернатор утянула её в сторону, якобы показать вид на храм Птицы. Не видя никакой возможности остановить женщину, Гленн со вздохом закрыл лицо ладонью и прошёл к трону.

Иблис успел преодолеть расстояние до последнего в считанные секунды и уже уютно расположился на своём год как законном месте, закинув ногу на ногу.

Подойдя к огненному, Гленн упёрся локтем в спинку трона, сцепляя пальцы в замок, и проследил взгляд, направленный на арочные проходы между колоннами. Казалось, будто не произошло ничего, из ряда вон выходящего – в храме наверняка до сих пор работали люди. Если спросить у них, как живётся при огненных, они бы пофыркали, но ничего толком не ответили. Мелочи, раздражавшие простого обывателя, всегда присутствовали, но в целом нельзя было сказать, что ифриты особо зверствовали.

Существо знающее и вовсе сказало бы, что они поигрались, завоевав себе Эрейю, и спустя пару месяцев заскучали, по итогу откидывая игрушку. В недоступных им ныне Мидери, Коврусе и ещё паре областей сопротивление имперским силам оказывалось показушное – не было той кровавой бани, в которую превратилась Болотистая Падь год назад.

Подобная стратегия выглядела странной для стороннего наблюдателя, но Иблис, казалось, был ей доволен. На храм он смотрел с выражением лица умиротворенным и почти радостным.

Невольно задумавшись о том, что так выглядел кот, виденный им сегодня в садах и игравшийся с ещё живой мышью, Гленн не сдержал тихого смешка.

– Что такое?– спокойно улыбнувшись, Иблис перевёл взгляд на молодого человека.

Покачав головой, наёмник упёрся носком сапога в пол и посмотрел на носившегося по помещению и пытавшемуся все потрогать Валефора. Он был, по рассказам Белета и Асторета, выгнан их предыдущим правительством не столько за поддержание революции, сколько за непроходящую любовь к воровству. Самостоятельно этот ифрит при том действовал в исключительно редких случаях, в другое время всегда подбивая других украсть для себя что-то.

– Ты присмотрись,– подал голос Иблис, лёгким взмахом руки указывая на Лерайе, продолжавшую о чем-то сплетничать с Гаап.– Маркиза – женщина видная, красивая. Умная. Умнее Гаап точно.

– И что мне с того?– беззлобно усмехнулся Гленн, глядя в сторону женщин.– Она ифритка, я – имперец, да ещё и гуляю, как молодой кобель.

– Это тебе кто сказал, Айорг?

– Зеркало,– хохотнул наёмник, склоняя голову, отчего слегка колыхнулись кудри-кольца, вновь им отстриженные коротко, на пол-ладони выше уровня плеч.– Я утром только с одной виконтессой расстался, дай вздохнуть спокойно. Да и к тому же, не с Лерайе меня весь твой двор узреть хочет, великий князь.

Упёршись локтем в подлокотник, ближний к Гленну, Иблис усмехнулся в бороду, слегка щуря сердоликовые глаза, но ничего не сказал. Подчинённые могли говорить, что угодно – то было их право, а слухи были их способом поразвлечься. Им приятно было думать, что и высший подвержен низменным страстям.

– Это все домыслы, маленький мой,– со смешком произнёс ифрит.– Но, если хочешь, конечно…

– Что мне за это будет?– насмешливо фыркнул наёмник, вновь посмотрев себе под ноги.– Сотня золотых?

– Зачем так грубо. Давай лучше по всем канонам сказок,– посмеиваясь, Иблис протянул ему ладонь.– Проведи со мной ночь, прекрасная дева, и я исполню любое твоё желание.

Молодой человек поддержал игру, вложив свою ладонь в чужую, слегка чиркнувшую когтями по плотной коже перчаток.

– В таком случае, Княже, отпусти отца.

Моментально растеряв всю весёлость, Иблис с едва слышным вздохом убрал руку. Когда Гленн успел увериться в том, что всё испортил, мужчина всё-таки ответил:

– И без этого отпущу, маленький мой. Если его, конечно, захотят брать.

6.

Как бы не твердила ей в детстве матушка, что все рано или поздно меняются и никогда не стоят на месте, в своей взрослой жизни Алана могла бы накидать ей сотни примеров, опровергающих это утверждение. Однако, мать была уже много лет, как мертва, да и не стоило бы в любом случае с ней об этом заговаривать – тогда она сказала это в попытке успокоить дочь, которую собирались сосватать сынку богатого папочки, из достоинств имевшего только деньги, да и те родительские. Свадьбы не случилось – во многом из-за самой Аланы, в знак протеста сбежавшей из дома на две недели – и на этом тема была закрыта.

Разглаживая складки на тёмной ткани, гораздо более дорогой, чем то недоразумение, что притащил Ноктис, она не смогла сдержать ласковой усмешки.

Тот побег вытащил брата откуда-то с фронта, и он, наплевав на угрозы Джанмарии, что окажется понижен в звании, поставил на уши всю Тэнебре и Лайет в частности. Нашёл беглянку, и в их истории это был первый и последний раз, когда Алане от него прилетела пощёчина. Обидеться на неё женщина не успела, будучи сразу же после удара схвачена в объятия, прочувствовавшая, сколько нервов успел измотать себе брат, пока пытался её найти.

Случись подобное сейчас, он бы повёл себя с точностью так же. Мог сколько угодно задирать и воротить нос, непревзойдённый первый тави, но чин и возраст ничего не меняли. Даже того, как он реагировал на вычурную одежду с вышивкой.

Будто в подтверждение, чуть выше её макушки гневно фыркнули.

Мать всегда пыталась одеть его попышнее, раз уж был единственным наследником мужского пола, представляла всем гостям на приёмах и искренне радовалась, когда те проявляли к нему интерес. Он каждый раз пытался поскорее всё закончить и сбежать, чтобы переодеться в привычную себе одежду и обозлённым котом шипел на своеобразный флирт аристократок. Последний заключался в основном в восторге его типично гриндовской внешностью и ласковом «Первородных во имя, такая кожа! Можно потрогать?» Им всегда нравилось, как их бледные ладони и пальцы контрастировали с его. Как результат, большую часть своей молодости первый тави чурался любых поползновений в свою сторону.

А потом взял и начал относиться к каждой женщине, как к прекраснейшему из цветков, и на просьбы потрогать с радостью подставлял щёку, будто ластящийся дворовый кот.

– Вот,– Алана легонько потянула его вверх за крепко подвязанный пояс и отошла, давая возможность посмотреть в зеркало.– Говорила же, самым красивым будешь.

Повернув голову в том же направлении, она наткнулась взглядом только на своё отражение и невольно скривилась. Долгое существование вдали друг от друга заставляло некоторые мелочи забираться в самые укромные уголки памяти и таиться там вдали ото всех – даже от неё самой.

– Поверю на слово,– не замечая – намеренно или без какого-то умысла – её реакцию, Самаэль с усмешкой упёрся руками в пояс и осмотрел себя без помощи зеркал.– Всяко лучше, чем то недоразумение.

Окинув взглядом висевший на спинке кресла предыдущий кафтан, Алана попыталась прикинуть, смогла ли бы сделать из него что-то для себя, но на ум шла только тряпка.

– Как так быстро замена нашлась? Шить ты не умеешь.

– Когда папа умер, мы с тобой делили вещи, помнишь?– женщина повернулась к брату.– В одном из сундуков была одежда. Папина, как оказалось. Ты, конечно, покрупнее него, но перешить слегка – не создавать заново, да и слуги есть.

О том, что говорить так не стоило, она задумалась слишком поздно. Всего происходившего до мельчайшей детали между отцом и братом Алана не знала, но подозревала, что там было что-то важное. Какая-то мелочь не заставила бы Джанмарию Гринда весь год до смерти ждать прихода сына, как манны небесной. Не смогла бы она и Самаэля убедить в мысли, что после смерти отца стоит без предупреждения сбежать в неизвестном направлении на семь лет. Эмоциональные побеги из дома были не его обязанностью в этой семье.

Всегда хотелось спросить, в чём там было дело. Не зря ведь каждый раз, как случалось в личном разговоре упомянуть отца, первый тави раскисал за считанные секунды и превращался в ходячее определение печали.

Память мгновенно подкидывала в таких моментах воспоминание об отце, сжимавшем трясущейся рукой её ладонь, и о его просьбе уговорить Самаэля приехать проститься. Первый тави успел на предсмертную исповедь, выслушал из уважения к традициям и умирающему все, что тот давно копил в себе, а потом забрал из слабых отцовских рук крупную пачку писем, перевязанных грубой верёвкой. Написанных ему, но так никогда и не отправленных, потому что в прежние времена у Джанмарии не хватало смелости. После этих злосчастных бумажек он и сбежал.

– Всё в порядке?

– Да,– Самаэль как всегда умело изобразил спокойствие и абсолютную беззаботность.– Задумался о том, что будет вечером.

– Ладно,– Алана со вздохом пожала плечами.

Помедлив, она решила переключиться на иные темы, и сама отмахивая от себя в сторону тоску по прошлому.

Самаэль, отвлёкшийся, чтобы одёрнуть слегка раздражавший его рукав со слабым серебряным узором, почти незаметным на тёмной ткани, пропустил момент и оказался схвачен за воротник. Вместе с этим в кулак сестре попала ещё и пара прядей волос, так что не самые приятные ощущения она, дёрнув вниз, обеспечила с лихвой.

– Не хочешь рассказать, почему пташка дядюшки Айорга лопочет о династии?

– Это перевёртыш, который уже раз пять пережил любого своего сородича,– огрызнулся первый тави, наклонив голову так, чтобы снизить натяжение на волосы.– У него маразм.

– Будь это маразм, ты бы не старался так сильно каждый раз его заткнуть,– шикнула женщина.– Мы бы все просто над этим посмеялись и проигнорировали. Но ты каждый раз усиленно пытаешься не свернуть ему шею.

Отвечать Самаэлю не хотелось, но даже с Иблисом было больше шансов отбрехаться, чем с одним из Гриндов. Алана будто не от родителей часть наследственности брала, а от брата. Точнее – в противовес ему. В любой болтовне, которую он выдавал, она могла отделить правду от откровенного вранья.

За ворот кафтана потянули ещё настойчивее, и мужчина оказался глазами уже на уровне ключиц своей сестры. Если бы так пошло и дальше, она бы, пользуясь невозможностью старшего дать отпор, как любому мужчине, уложила бы его на пол и уселась сверху.