Элитное общество: Кукольный домик

Данил Харченко

Элитное общество: Кукольный домик

  Внимание!

    Данная книга содержит сцены, изображающие курение, распитие спиртных напитков, употребление наркотических веществ, а также упоминание суицида. Автор не поощряет и не пропагандирует эти действия. Все описанные события и действия носят художественный и вымышленный характер.

    Использование табачных изделий, алкоголя и наркотиков в произведении служит исключительно для раскрытия персонажей и сюжета и не является рекомендацией или призывом к таким действиям. Так же, как и тема суицида, затрагиваемая в книге, представлена в художественных целях. Автор подчеркивает, что самоубийство – не выход из сложных ситуаций, а если вы или ваши близкие столкнулись с трудностями, важно обратиться за поддержкой к родным, друзьям или специалистам.

    Я напоминаю, что согласно законодательству Российской Федерации:

    Статья 6.24 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях (КоАП РФ) запрещает курение в общественных местах и на территории образовательных организаций, а также ограничивает рекламу табачных изделий.

    Статья 228 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за незаконное приобретение, хранение, перевозку, производство, сбыт наркотических средств.

    Статья 110 УК РФ устанавливает ответственность за доведение до самоубийства.

    Ответственность за действия, нарушающие законы, несет исключительно нарушитель. Курение, употребление алкоголя и наркотиков могут причинить вред здоровью и влекут юридическую ответственность. Если вам нужна поддержка, не оставайтесь одни – помощь рядом.

Жизнь – она похожа на роскошную ткань: сначала гладкая, сверкающая под солнцем, но стоит одной нитке потянуться – и все рушится.

Закапывая секреты

Весна. Та самая – предвкушающая каникулы, разогревающая кожу первыми тёплыми лучами, обещающая лёгкость. Но в тот день в «Хиллкресте» воздух был слишком густым. Не от жары. От ужаса.

До звонка оставалось меньше трёх минут. Где-то наверху еще звучали смех и шаги спешащих на пары студентов, а внизу, в заброшенном подвале старого спортзала, шестеро – Лайза, Джордж, Инди, Джини, Линда и Пасифика – стояли перед телом мёртвой Донателлы Гилсон. И тишина здесь была иной. Она знала. Она впитывала. Она судила.

Белокурые волосы Донателлы, некогда выпрямленные до зеркального блеска, теперь спутались и липли к запекшейся крови. Лицо было странно спокойным – будто она до сих пор слушала лекцию по этике. Тело лежало на холодном бетоне, в каше из грязи и чего-то… красного. Её блуза от Vivetta с фирменным воротником-сердцем была порвана.

Пасифика замерла в тени бетонной колонны. Ее пальцы цепляли рукава объемного бежевого кардигана из шерсти яка – она вязала его всю осень, теперь ткань чуть не порвалась от напряжения. Она прижалась к стене, будто хотела стать частью неё. Большие темные глаза метались от Джорджа к Лайзе. Они стояли как будто… спокойно. Как будто это не был их худший кошмар, а обычная пятница.

Но это был не фильм, не ночной кошмар, не сон. Это было их реальность.

– Скажи мне, что это не правда… – выдохнула она, почти беззвучно, но никто не ответил.

Рядом Джини смотрела куда-то сквозь тело Донателлы. Её глаза были подведены бронзовыми тенями, но сейчас они дрожали и выдавали ужас. Девушка наугад пошла вдоль подвала, зацепилась за старый ящик, и вытащила из него темный, тяжёлый, пропахший плесенью бордовый плащ. Такой носили футбольные тренеры, когда "Грифоны" тренировались до потери пульса под проливным дождём. Тренеры всегда требовали от них высоких результатов, и обязательной победы перед противниками из других университетов. Наверное поэтому они побеждали последние десять лет.

– Что ты собираешься делать с этим? – голос Лайзы был ровным. Она скрестила руки на груди, кожаная куртка цвета слоновой кости с золотыми кнопками Joseph блеснула в тусклом свете.

Джини не ответила. Она просто подошла и, будто в трансе, накрыла тело Донателлы плащом. Как саваном1. Как последней возможностью сохранить хоть каплю человеческого в этой сцене.

– Мы не можем оставить её вот так, – прошептала она. – Она ведь… была тоже человеком.

Была.

Где-то наверху звякнул звонок. Начались пары. Мир продолжал двигаться. Не ожидая их.

Лайза вскинула сумку на плечо. Блеск металлизированной ткани резко контрастировал с мраком подвала. Она первой направилась к лестнице. Остальные пошли за ней – медленно, молча, как призраки, неуверенные, вернулись ли они из ада.

Уже на территории кампуса, когда мимо прошли трое студентов из философского факультета в винтажных пиджаках и с чашками Blue Bottle Coffee в руках, Лайза резко остановилась у цветущей магнолии. Повернулась, ветер тронул её идеально уложенные платиновые волосы.

– Мы вернёмся туда после занятий, – сказала она тихо. – Нужно замести следы. Забегу в кабинет скульптора, заберу оттуда колышек.

– Колышек? – Линда нахмурилась. Её идеально выпрямленные рыжие волосы оттеняли мраморно-белую кожу.

– Бетон пропитан кровью. Просто водой не смыть, – бросила Лайза, не останавливаясь.

Инди щёлкнула языком, поправляя свою белую рубашку – она ненавидела утренние пары, утренние проблемы и вообще всё это. Хоть стрелки часов уже и перевалили за полдень. Джордж сунул руки в карманы тренча цвета мокрого асфальта и ничего не сказал.

У фонтана они замедлили шаг. Несколько студентов делали селфи, кто-то стримил прогулку по кампусу. Никто не догадывался. Никто не смотрел. Никто не знал.

– Тогда до… – начал было Джордж, но осёкся.

Никто не ответил.

Ни «до встречи». Ни «будь осторожен». Ни даже сухого «пока».

Друзья просто разошлись – как будто ничего не произошло. Только на подошвах – пыль, вода и следы чужой крови.

После четвертой пары шесть студентов снова оказались у цветочного фонтана.

Пасифика пришла первой.

После обеденного перерыва, у неё была всего одна пара – «История искусства», но Питер Блайт отменил занятие, и назначил частную консультацию для Пасифики. С очень романтичным подтекстом. Они сидели вдвоем в его кабинете, в здании исторического факультета.

Внутри пахло пыльными страницами старинных книг, холодным деревом и его парфюмом – чем-то терпким, древесным, с намёком на табак. Он вёл себя как обычно: спокойно, ровно, отстранённо.

Он подошёл ближе, не говоря ни слова, и медленно закрыл жалюзи. Свет в кабинете стал рассеянным. Пасифика застыла, стоя у стены, и обернулась к нему – медленно, сдерживая дыхание. Он не тянулся к ней первым. Просто смотрел. И этого было достаточно.

Она подошла сама. Осторожно. Как будто боялась, что если сделает лишний шаг – всё рассыплется.

Питер снял очки и положил их на стол. Подошёл вплотную. Его пальцы слегка коснулись её подбородка – движение было таким мягким, будто он проверял, действительно ли она здесь.

– Ты уверена? – спросил он тихо.

Пасифика кивнула, не отводя взгляда.

Он поцеловал её. Осторожно сначала. Затем – глубже. И ничего больше не имело значения. Ни прошлое, ни последствия. Ни то, кто они.

Она чувствовала, как пальцы Питера скользят по пуговицам её кардигана – медленно, почти академично, будто он препарировал экспонат из музея. Пасифика обвила его за шею, утонула в запахе книги и кожи его пиджака. Время исчезло.

Когда они вышли из кабинета – Питер первым, Пасифика через три минуты – она чувствовала, будто несёт на себе табличку с надписью «виновна». Щёки горели, губы всё ещё помнили его вкус, волосы были чуть растрёпаны. Она знала, что должна вернуться в общежитие, переодеться. Но не смогла.

Она пошла прямо к фонтану.

Теперь она стояла, обняв себя за локти. Вид в отражении воды выдавал её: слегка взъерошенная, глаза блестят – не от слёз, а от адреналина.

– Ты бы хотя бы волосы поправила, – раздалось за спиной.

Пасифика резко обернулась. Лайза. Стояла с полуприжмуренными глазами, разглядывая её.

– Ты следила за мной?

– Нет. Просто шла сюда. Но если бы и следила – было бы за чем, не так ли?

Пасифика отвела взгляд.

– Ты выглядишь так, будто у тебя только что был секс. – Лайза фыркнула. – И если честно, мне завидно. Кто он?

– О чём ты вообще? – Пасифика резко поправила волосы. Они и правда выглядели так, будто у неё только что был секс. Ну… потому что он и правда был. Только так можно было снять тот стресс, который упал на ее плечи.

Тело ещё не остыло после его прикосновений, но она пыталась взять себя в руки, стереть с лица и шеи следы чужих поцелуев – как будто это вообще возможно.

– Ладно, забудь, – Лайза сделала шаг ближе, её губы искривились в привычной язвительной усмешке. – Не хочешь раскрывать имя своего таинственного любовника – не надо. Но хотя бы не делай вид, что между вами ничего нет. Я же вижу. Всё вижу.

Пасифика молчала. Не было смысла спорить.

Внутри всё сжалось: а если Лайза знает? Если она каким-то чудом поняла, что Пасифика спит с преподавателем?

С Питером Блайтом.

А если она их видела? Или – хуже – сняла?

Мысли роились в голове, как те пчёлы с дачи дяди под Монреалем. Пасифика чуть не передёрнулась от их гудения в памяти.

Через пару минут, щёлкая каблуками, подошли Джини и Инди. Джини, вся в стиле «я–почти–копия–Лайзы».

– Боже, какая была скукотища, – фыркнула Джини. – Миссис Тёрнер опять нудела про колористику и «гармонию объёмов». У кого вообще есть терпение её слушать?

– Только у тех, кто всерьёз планирует стать ландшафтным дизайнером, – усмехнулась Инди, закатывая глаза.

Их болтовня раздражала. Всё выглядело до отвращения… будничным.

Неужели никто не думает о том, что они спрятали тело?

Неужели никому не страшно? Или просто плевать?

– Ты взяла то, что хотела? – Джини кивнула на сумку Лайзы.

Лайза молча распахнула её, доставая свёрнутый в расписной платок металлический колышек.

– Отлично, – кивнула Инди.

– Я ещё и молоточек прихватила, – с гордостью добавила Лайза. – Из подсобки стащила.

Когда остальные подтянулись, и кампус окончательно начал пустеть, они двинулись к старому спортзалу.

Черный вход, заросший кустами, находился со стороны леса. Камер там не было. Никто не видел, как они вошли.

И никто не должен был.

Линда первой достала из своей сумки аптечный флакон перекиси и бутыль с хлоркой. Где она их взяла, никто не спрашивал.

У Линды всегда были свои источники.

Лайза передала колышек Джорджу.

– Начнём, – сказал он, будто запускает обычную уборку.

И началась операция.

Джордж методично бил по полу, вбивая колышек в трещину и выбивая всё, что ещё могло говорить о их причастности к преступлению.

Лайза сгребала бетонную пыль, пропитанную кровью, в пакет из магазина Tiffany. Иронично, но очень в её духе.

Линда и Джини оттирали пятно на стене, почти незаметное, но зловещее. Оно будто не желало исчезать.

А Инди и Пасифика стояли у окон, на стрёме.

Пыльные окна, давно забытые, давали обзор на лес и дорожку к спортзалу.

Любой, кто повернёт за угол, может увидеть их.

Любой, кто войдёт – увидит все.

Под покровом ночи, когда работа была сделана, они вышли из спортзала так же, как и вошли – через чёрный ход, заросший плющом и забытый охраной. В кампусе царила зловещая тишина: окна спален, напоминавших старинные викторианские поместья, светились тускло или вовсе погасли.

Все уже, наверное, спали – свернувшись в своих идеальных постелях с кружевными подушками и ароматом французской лаванды.

А эти шестеро шли сквозь лес, как герои криминального романа. Только вместо лохмотьев – кашемир, кожа и лейблы, стоящие, как половина стипендий в «Хиллкресте».

Они направлялись за пределы кампуса – в сторону леса, где, по слухам, у реки стояла старая пещера. Про неё говорили много всего: будто бы в ней жила девушка по имени Клэр Ланкастер, погибшая на горе Whiteface2 в 1983-м.

Клэр была наследницей косметической империи и исчезла при странных обстоятельствах. Её тело не нашли.

Только окровавленную ленту для волос от Chanel.

С тех пор родители, приезжавшие с детьми на курорт, пугали их этой историей. Чтобы не бегали ночью.

Но наши шестеро – не дети.

Они остановились у огромного дуба. Его ветви тянулись к небу, как когти.

– Здесь, – бросил Джордж, и начал копать.

На нём были перчатки из плотной кожи. Он всегда был предусмотрительным.

Один за другим, они складывали улики в землю:тряпки, пропитанные кровью, остатки хлорки, пыль, собранную с пола, и напоследок колышек.

Пасифика смотрела, как земля поглощает их тайну, и чувствовала: сердце колотится, будто рвётся наружу.

Она не привыкла к таким вещам. Она привыкла к кистям и углю, а не к грязи под ногтями и убийству на совести.

Когда всё было закончено, они подошли к реке. Лайза, не сказав ни слова, взяла лопату и бросила её в воду.

Металл всплеснул и исчез в отражении луны. Почти поэтично. Почти чисто.

– Мы забудем, – сказала Линда, тихо. Её голос прозвучал, как тост на похоронах. – Мы все забудем.

Они стояли молча, пока река уносила следы.

Только где-то внутри каждого шевелилась мысль: а если кто-то видел? а если кто-то уже знает? а если Клэр Ланкастер всё ещё там… и наблюдает?

Глава 1

Суд

Прошло два месяца с того самого дня, когда мир Лайзы Трейсон и ее друзей рухнул под весом одного из самых громких скандалов, которые когда-либо сотрясали Нью-Йорк. Эта история взорвала все новостные заголовки, превратив студентов элитного университета «Хиллкрест» из золотой молодежи в фигурантов уголовных дел. Мир, полный блеска, привилегий и бесконечных возможностей, за одну ночь превратился в пыль под обстрелом журналистов и ненасытной жажды общественного порицания.

«УНИВЕРСИТЕТ УБИЙЦ» – так теперь называли «Хиллкрест» не только в Нью-Йорке, но и далеко за его пределами. Статьи о скандале заполнили страницы самых влиятельных изданий – The New York Times, Vanity Fair, The Washington Post, а TMZ и People откровенно смаковали детали личной жизни участников дела. В каждом выпуске утренних новостей крутили репортажи, а ток-шоу на национальных каналах обсуждали это так, будто это был не реальный кошмар, а эпизод популярного телесериала.

Социальные сети буквально взорвались от комментариев. Вся лента была заполнена хэштегами вроде #KillcrestScandal и #EliteMurderers. В Facebook3 активно обсуждали посты, а YouTube заполнился видеоанализами произошедшего – от теорий заговора до разоблачений. Мнения разделились: одни считали, что студентов подставили, другие были уверены в их виновности, и все же, большая часть общественности осудила их без тени сомнения.

Первые недели были похожи на лавину, которая не собиралась остановиться. Репортеры буквально осадили ворота «Хиллкреста», надеясь заснять хотя бы мельком тех, кого раньше восхваляли как символы светской жизни Нью-Йорка. Они дежурили у дверей, в ожидании новой сенсации. Каждый шаг Лайзы, Джорджа, Линды, Джини и Инди фотографировался, каждое их движение анализировалось до мельчайших деталей, словно они были не людьми, а персонажами из шоу «Семейство Кардашьян»4. Журналисты не упускали ни малейшей возможности облить их грязью. Page Six опубликовал статью под заголовком «От светской жизни до суда: звездные дети Нью-Йорка на скамье подсудимых», где они буквально вскрыли прошлое каждого из участников дела, припомнив старые скандалы и слухи.

Vanity Fair вышел с материалом под заголовком: «Красное пальто – красная метка: как Лайза Трейсон превратилась из иконы стиля в обвиняемую». В статье с иронией обсуждали, как образ Лайзы, в ее знаменитом пальто Valentino, стал символом падения некогда недосягаемой девушки. Ее фотография, где она шагает по улице, с высоко поднятой головой, будучи окруженной охраной и репортерами, украсила обложки десятков журналов. Elle и Harper’s Bazaar тоже не остались в стороне, обсуждая ее наряды, которые когда-то восхвалялись, но теперь выглядели как траурные символы.

После первого слушания всех пятерых заставили надеть электронные браслеты, сковавшие их свободу. Теперь же вся компания была заперта в своих роскошных апартаментах, которые казались золотой клеткой. Общество отвернулось от них с такой же скоростью, с какой когда-то восхищалось. Все те, кто раньше стояли в очереди за дружбой с Лайзой и ее компанией, теперь сторонились их, будто они были заразными. Закрытые вечеринки, на которых они блистали, проходили без них. Все они оказались на грани изоляции, и никто не знал, что будет дальше.

– Вот они, – шептались за чашкой кофе в кафе на Манхэттене, показывая на экраны телевизоров, где снова и снова крутили кадры Лайзы, Линды и Джорджа.

– Они заслужили это, – слышались голоса, полные презрения. Фото Лайзы, сделанное папарацци перед первым слушанием, где она, казалось, не обращала внимания на репортеров, продолжало мелькать везде.

Репортеры осаждали здание суда, где проходили слушания. Каждый день у дверей появлялись журналисты, фотографы, блогеры, которые ждали малейших новостей. Они знали, что в этой истории много чего осталось за кадром, и жаждали узнать больше. В каждом репортаже поднимался один и тот же вопрос: что именно произошло в «Хиллкресте»?

– Что думаете о суде над «убийцами из Хиллкреста»? – спрашивали репортеры у случайных прохожих на улицах, пытаясь выжать хотя бы пару слов для новостных программ.

Тем временем, Нью-Йорк, погруженный в зиму, готовился к праздникам. Белые снежные хлопья мягко оседали на улицы, превращая их в идеальные декорации для рождественской сказки. Витрины магазинов горели огнями гирлянд. Город, казалось, жил своей жизнью – счастливой, наполненной надеждой, как и каждый год в декабре. Но эта праздничная сказка была чужда Лайзе и ее друзьям. Их мир разрушался, а вместе с ним и все мечты о беззаботности.

Лайза стояла у окна зала суда, ее глаза были устремлены наружу, но она не видела красоты снега или огней. Ее отражение в стекле показывало измученное лицо, на котором были видны следы ночных кошмаров. Маленькое зеркальце в ее руке было таким же хрупким, как и она сама. Лайза пыталась поправить выбившиеся пряди своих светлых волос, но ее руки дрожали, не давая ей сосредоточиться.

– Ужасно выгляжу, – прошептала она себе, отводя взгляд от зеркала. Бледная кожа, темные круги под глазами, опухшие веки – ее лицо больше не сияло, как раньше. Бессонные ночи и алкогольные запои, которые стали ее утешением, оставили свой отпечаток.

На другой стороне зала, на холодной металлической скамье, сидела Оливия Трейсон – безупречная, как и всегда. Ее черное платье, выполненное из плотного бархата, сидело безукоризненно, подчеркивая ее идеальную осанку. Высокие кожаные сапоги из коллекции Gianvito Rossi удлиняли ноги, а тонкие кожаные перчатки дополняли образ властной, неприступной женщины. Блестящие светлые волосы были безупречно уложены, а строгий макияж с идеально очерченными скулами говорил о том, что Оливия не позволяла себе ни одной ошибки – даже в такие моменты.

Лайза сидела чуть поодаль, и, несмотря на явное внешнее сходство, в этот момент они казались полными противоположностями. Ее наряд почти зеркалил материнский: такое же черное платье, но короче, с глубоким декольте и тонкими бретелями, а вместо сапог – замшевые ботильоны Saint Laurent на безумно высоком каблуке. Ее светлые волосы были собраны в пучок, а макияж слегка размазался, выдавая напряженность последних часов. Оливия выглядела так, будто держала под контролем целый мир, а Лайза – будто ее собственный мир только что сгорел дотла.

Лайза медленно подошла к матери, чувствуя, как комок подступает к горлу. Она знала, что ее действия разочаровали Оливию, но все же надеялась на понимание, хотя бы сейчас.

– Ты все еще злишься на меня? – Лайза села рядом, ее голос был тихим, почти неуверенным.

Оливия, не отрывая взгляда от фресок на стенах зала, вздохнула. Ее лицо оставалось непроницаемым, но ее раздражение было очевидным.

– Как можно было так глупо поступить, Лайза? – холодно ответила Оливия. – Ты под арестом, и вместо того, чтобы вести себя как следует, ты пошла в клуб. Анжела… Она тянет тебя на дно.

Лайза попыталась ответить, но слова застряли в горле. Ее сердце сжалось от боли. Она знала, что мать права, но обвинения касались не только Анжелы.

– Не надо винить Анжелу, – наконец произнесла Лайза, но ее голос был слишком слаб, чтобы переубедить Оливию.

Мать Лайзы отодвинулась в сторону, выражая свое явное разочарование.

– После того как ты связалась с ней, ты изменилась, – продолжала Оливия. – Я терпела твои выходки, твои попытки изменить свой образ, но теперь ты нарушила закон. Это уже слишком.

Эти слова резали сильнее, чем Лайза ожидала. Ее мать редко была такой суровой, но сейчас она даже не скрывала, насколько сильно ее дочери удалось разрушить все, что они вместе строили. Лайза почувствовала себя еще более униженной. Ее взгляд снова упал на стекло, и в отражении она увидела, как в дверях появилась Вирджиния Флойд.

Джини выглядела растерянной и напуганной, ее большие голубые глаза лихорадочно метались по залу, в тщетной попытке зацепиться за хоть что-то, что могло бы дать ей чувство безопасности. Она нервно сжимала в руках сумку Chanel 2.55 из черной матовой кожи с массивной золотой цепочкой, пальцы напряженно теребили гладкую поверхность.

На ней было кремовое пальто длиной чуть ниже колен. Из-под него выглядывал строгий черный костюм с приталенным жакетом и идеально сидящими брюками со стрелками, дополненный шелковой блузой в оттенке топленого молока с аккуратным бантом на воротнике.

Ее каштановые волосы были выпрямлены и аккуратно собраны в низкий гладкий хвост, из которого не выбивалось ни одной пряди.

– Привет, – прошептала Лайза, вставая и подходя к Джини. Она обняла подругу, чувствуя, как та дрожит.

– Привет, – Джини ответила тихо.

Оливия, заметив приближение Джини, медленно оторвалась от своих мыслей, ее взгляд стал мягче, и едва заметная улыбка тронула ее губы. В отличие от Анжелы, к Вирджинии она всегда питала теплые чувства, как будто видела в ней то, чего так не хватало остальным.

– Доброе утро, Вирджиния, – произнесла она с легкой, почти материнской интонацией. Ее голос, обычно строгий, звучал удивительно мягко.

– Здравствуйте, миссис Трейсон, – Джини неловко потянулась, чтобы снять шарф, ее взгляд блуждал по дорогим деталям интерьера, избегая встречи с глазами Оливии.

– Пожалуйста, зови меня Оливией, – с легким наклоном головы произнесла она, наблюдая за девушкой с одобрением.

Этот момент был как пощечина для Лайзы. Мать могла быть снисходительной ко всем, но только не к Анжеле. Оливия, подняв идеально ухоженную бровь, бросила быстрый взгляд на Лайзу, словно невидимым штрихом подчеркнув: я одобряю всех, кроме твоей драгоценной Анжелы.

Лайза почувствовала, как внутри все кипит, но сохраняла внешнюю невозмутимость. Осуждение Оливии всегда было слишком тихим, чтобы с ним можно было бороться.

– Где все остальные? – тихо спросила Джини, присаживаясь рядом с Лайзой.

Лайза замерла на мгновение, задержав дыхание, перед тем как ответить.

– Кэтрин, вероятно, все еще в камере, – с горькой усмешкой произнесла она, перекрещивая руки на груди. – Остальных я не видела.

Джини бросила на нее тревожный взгляд, ее пальцы нервно теребили край кашемирового шарфа. Она обняла Лайзу, словно боялась, что та исчезнет в любой момент.

– Я так скучала, – прошептала она, обняв ее крепче.

Лайза почувствовала, как тепло этих слов пробирается сквозь ее броню. Это был первый раз за два месяца, когда она ощутила поддержку. Они провели два месяца в изоляции. Суд запретил им любые контакты: звонки и сообщения отслеживались, а электронные браслеты на их лодыжках ограничивали свободу передвижения. Они жили в своих собственных мирах – одиночество, окруженное постоянным вниманием СМИ, прессой и судами.