Последнее признание

* * *

Яркий свет оперативных фонарей выхватывал из полумрака детали: пятна крови на столе, следы пороха на стене. Оперативники возились с улик: кто-то перепаковывал стаканы в прозрачные пакеты, кто-то со скрипом шил меловую разметку на стенах.

Роберт стоял у книжного шкафа, и Вайсу на секунду показалось – этот рослый, обычно невозмутимый мужчина вдруг сузился, стал незаметным.

В его руке что-то блеснуло.

– Взгляните, – он выдохнул, словно пытаясь перекричать собственное сердцебиение, и протянул Вайсу маленький USB-накопитель – крохотный, в форме капли.

– Опять эти… Игрушки? – Вайс стиснул зубы. —Ты уверен, что это не какая-нибудь китайская жвачка от предыдущего арендатора?

– Нет. Нашел за томиком «Проклятого дома» от Кинга, в самом дальнем ряду, – Роберт отвернулся, вытирая ладони о халат. – Записей много. Думаю, вам стоит взглянуть.

Вайс подключил флешку к старому, покрытому пятнами ноутбуку, что стоял на столе рядом с лейкопластырями и блокнотом Роберта. Папка, озаглавленная лишь датами и инициалами, мелькнула перед глазами.

Шериф ткнул в одну из записей. «21.10. Э.М.»

– И кто только догадался писать инициалы? – негромко спросил он.

Роберт пожал плечами:

– Не знаю. Может, док думал, что шифрует. Это же Уиллер.

Запись стартовала резким щелчком. Статичное, как у охранных камер, изображение: кабинет – видавшее виды кресло, но идеально чистый стол, на окне – белая, идеально выглаженная тюль. Пара секунд – ни звука, ни движений.

Потом – щелкнула дверь.

В кадре появился Итан Уиллер. Неряшливый, в белом халате, он суетливо поправил очки, оглянулся, словно прищурился на невидимого противника, и принялся что-то быстро записывать.

– «Сеанс 21 октября. Пациент…» – Звук шел с приглушенными искажениями, надломленным голосом.

Он сделал паузу, будто передумал называть имя.

Затем дверь снова распахнулась – на пороге стояла Элис Маккинсон. Вайс подался вперед: та же женственная неуверенность в походке, тот же жест – прихлопывать прядь волос за ухо. На ней – светлый свитер и черные джинсы, полурастекшая тушь вокруг глаз.

Но было что-то еще. В походке чувствовалась тревога, в движениях – латентная агрессия.

– «Вы опять не спали?» – мягко, почти по-отечески спросил Уиллер.

– «Нет, доктор… Мне… Мне опять снился этот сон» – голос девушки дрожал, но слова были произнесены четко, на грани срыва.

– «Про мужчину в черном?» – уточнил тот, не глядя в глаза.

Она кивнула, отводя взгляд к окну.

– «Да. Он стоит передо мной и все повторяет, будто издевается надо мной: ‘Ты уже должна была вспомнить’…»

На экране зашуршали листы. Вайсу захотелось крикнуть: «Да поговори ты с ней по-человечески!», но мозгоправ действовал по своим правилам.

– «Элис, – серьезно начал он, отодвигая тетради, – мы уже полгода работаем вместе. Но ты до сих пор не рассказала, что произошло тогда… В тот день, когда тебе исполнилось четырнадцать.»

Маккинсон стиснула кулаки так, что побелели костяшки. На тыльной стороне ладони вайс заметил свежий порез.

– «Я НЕ ПОМНЮ!» – резко сказала она. Вроде бы тихо, но в этой тишине голос прозвучал так, будто кто-то бил по батарее кулаком.

– «Ты помнишь, Элис, – вновь мягко, но настойчиво. – Ты просто боишься. Это нормально.»

Она вскочила, так резко, что камера зашаталась.

– «Хватит! Я больше не хочу это обсуждать!» – глаза метнулись к двери.

Но доктор оказался проворнее. Он резко поднялся, словно закрыл пространство между креслом и ней своим голосом.

– «Он был реален, Элис. Как и ты. Это не плод твоей фантазии.»

Маккинсон застыла, захваченная врасплох. В уголках губ – нервная дрожь.

– «Что вы сейчас сказали?..»

– «Ты знаешь, о ком я.»

В этот момент ее лицо изменилось; взгляд стал стеклянным, губы побелели.

– «Откуда вы… Откуда вы узнали о нем?..»

Уиллер, впервые за видео, улыбнулся:

– «Я нашел его записи. Твоего отца. Он был пациентом моего коллеги… До того, как повесился.»

Запись прервалась, словно не выдержав накала.

Вайс не заметил, как его собственные руки сжались в кулаки на коленях. Он глубоко выдохнул сквозь зубы.

– Что за…Чертовщина?

– Думал, тебя уже ничем не удивить, – Роберт, скрещивая руки на груди, попытался отшутиться, но взгляд у него был тревожный. – Смотри, там заметка к ролику.

Роберт молча указал на другой файл. «21.10. Э.М. Комментарий к записи».

Вайс дважды щелкнул по нему правой кнопкой мыши.

«ЗАКЛЮЧЕНИЕ О КОНСУЛЬТАЦИИ 21.10.2006.

Врач-психиатор: Уиллер И.

Пациент: Маккинсон Э.

Диагноз: Шизоаффективное расстройство.

Личная запись: Сегодня ночью мне в голову пришла идея рассказать о том, что ее отец тоже ходил на сеансы. Необычным способом. На сеансе рассказал, что знаю о мужчине в черном. Реакцией стал побег. Очевидно.

Изменено: На следующем сеансе я сказал ей, что такого не было.

Изменено 2: Еще через два она призналась, что теперь считает себя еще более сумасшедшей, чем отец.»

– Это же… Это трындец, Роб.

– Не то слово, – отозвался тот, все еще вглядываясь в экран ноутбука.

– Слушай сюда, – отчеканил Вайс. – Сейчас же связываешься с Маккинсон и спрашиваешь инициалы ее отца. Нам нужно найти его запись.

–Серьезно, Шериф? – недоверчиво покосился на него мужчина. – Мы просто можем перебрать все записи.

– Их здесь сотни! – рявкнул тот. – Мы не можем терять столько времени, просиживая здесь задницу. Свяжись с ней, сейчас же!

Больше Винстон спорить не стал. Молча ушел в коридор, попутно копаясь в телефоне.

Вернулся он через пару минут.

– Смотрите, Шеф. Николас Маккинсон. Умер почти три года назад, 11 сентября. До этого времени должны быть записи.

Вайс ввел инициалы в поисковую строку.

Вот оно.

«Н.М. 11.09. Последний сеанс»

В отличие от предыдущего видео, это начиналось с изображения почти безмолвного мужчины: лет шестидесяти, с осунувшимися щеками. Лицо было измученным, глаза – подернуты страхом и бессонницей.

– «Я больше не могу, доктор… Он… Он везде.» – едва слышный голос, некогда басистый, теперь, казалось, трещал по швам.

– «Кто, Николас?» – Голос Уиллера был на этот раз мягче, чем с его дочерью, но беспокойство витало в воздухе.

– «Мужчина… В черном… Он уже знает, что я видел…»

Уиллер склонился ближе.

– «Что именно вы видели?» – четко спросил док, будто желая проткнуть его защиту.

Мистер Маккинсон бросил взгляд в угол комнаты, будто там, в темноте, кто-то стоял.

– «Как… он заставил ее… забыть. Как он… вложил пистолет в ее руку…» – почти шепотом.

Тут же хлопнула дверь. Запись дрогнула – дернулась камера. Маккинсон подорвался с места, отчаянно глянув в самую темную точку за спиной Уиллера.

– «Он здесь!..»

Запись закончилась.

На этот раз, немедля, Вайс сразу же открыл комментарии к записи.

«ЗАКЛЮЧЕНИЕ О КОНСУЛЬТАЦИИ 11.09.2004.

Врач-психиатор: Уиллер И.

Пациент: Маккинсон Н.

Диагноз: Шизоаффективное расстройство.

Личная запись: про человека в черном он рассказывает постоянно. Не только мне – своей дочери тоже, да еще и самого детства. У бедняги тоже начались галлюцинации из-за горе-папаши.

Естественно, никакого человека в черном мы не увидели – вошла медсестра. А он, напротив: выбежал из кабинета, тараторя извинения.

Изменено: Сегодня он повесился.»

Шериф закрыл ноутбук.

– На следующий день, – пробормотал Винстон, будто оправдываясь, – Его нашли в кабинете. В петле из галстука…

Вайс тряхнул головой, словно хотел избавиться от навязчивого шума.

– Нам нужно найти этого мужика в черном, – его голос был тверже, чем пару минут назад.

– Вы серьезно сейчас? – с долей скепсиса переспросил Роберт. – Шериф, вам не кажется, что у обоих… Ну, психоз, шизофрения или что похуже?

– Какая разница, реален он или нет, – нахмурился Вайс. – Наводки нужны.

–Вы же понимаете, что это потянет вас в глубокую ж… трясину? В такую, из которой потом уже не выберешься.

Вайс задумался. «Человека» в черном видели двое: Элис и Николас Маккинсон, и у обоих Шизоаффективное расстройство или вроде того. С другой стороны, Элис Маккинсон была предельно спокойна, рассказывая о том мужчине у входа в кабинет – возможно, это был другой человек. Но умер мозгоправ так же, как и Маккинсон старший – суицид. Вот только тут тоже есть «но»: скончались они в разницу в три года и разными способами. К тому же, Вайс это дело не вел, а значит и подтвердждения гипотезы об убийстве Николаса Маккени у него не было. Быть может, он и правда умер по собственному желанию?

Но есть еще одна сторона медали. Кристиан Уайлд, тоже закончивший самоубийством. Совпадение или реальная серия? Но какой смысл убивать Уайлда, если консультировал Маккинсона Уиллер? Почему Уиллер не сказал Элис Маккинсон о том, что лечащим врачом ее отца был он сам? Почему не давал нормальную терапию, не выписывал таблетки, только и делая, что надавливая на больные точки? Почему записывал все на камеру, если диалог с клиентом – конфиденциальность? Было ли это вообще терапией, или больше все-таки издевательство над людьми?

Так много вопросов. Так мало ответов.

Иногда Вайс жалел, что нельзя достать труп из могилы для того, чтобы тот дал показания.

– Роб. Найди всю информацию по смерти Николаса Маккинсона. – прочистил горло Вайс.

– Сделаю, – скучающе отозвался тот и вышел из кабинета.

Он посмотрел на часы – время показывало 5:26 утра.

Оставалось дождаться результатов по Кристиану Уайлду. И Николасу Маккинсону.

Глава 4

Дождь начался еще по дороге к дому Уиллеров. Крупные капли хлестали по лобовому стеклу, превращая дорогу в размытое полотно серых и черных пятен. Шериф Вайс прибавил дворники. Монотонный скрип вытирал влагу и напоминал: ему не нравились эти дела – нестандартные, обсуждаемые прессой, с высокими ставками и чьей-то личной драмой, которую обязательно вытащит на свет какой-нибудь репортер со слишком острым ртом. Он не любил, когда пресса лезла в его дела, особенно когда дело еще даже не начало раскручиваться.

Вайс приглушил радио, которое последние сутки твердило о загадочной смерти великого доктора Уиллера – титулы, списки, парад историй спасенных пациентов. Но для Вайса все уже давно было разбито на категории: факты, пробелы, ложь, а между ними – человеческое нутро, из которого еще предстоит вытянуть главное.

Особняк Уиллеров стоял на окраине города, в тихом районе, где дома были большими, а заборы – высокими. Белоснежный фасад в колониальном стиле, сверкающие окна, идеально подстриженная зелень. Возле ворот дожидался черный зонт с выгравированной монограммой – оставленный, кажется, давно. Все выглядело будто вырезанным из домашнего американского журнала восьмидесятых, только вот на обложке вместо улыбок – тень недосказанности.

Вайс позвонил в дверь. За массивным полотном послышались шаги – неустойчивые и осторожные, будто ходила не хозяйка, а чужак.

Дверь отворилась.

На пороге стояла Натали Мэнсон Уиллер. Высокая, стройная, с идеально уложенными каштановыми волосами и холодным взглядом. Она была одета в простой, но дорогой серый свитер и черные брюки. Ни следа косметики. Ни следа слез. Ее лицо было словно каменное.

– Шериф Вайс, – сказал он, доставая удостоверение.

– Знаю, – миссис Уиллер смотрела долго, будто оценивая. – Я думала, вы придете раньше.

– Не люблю создавать впечатление поспешности, – он сделал паузу и попытался улыбнуться. – Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Проходите.

Она повернулась, не потрудившись пропустить шерифа, и ушла внутрь. Вайс следом переступил порог. Дверь за ним закрылась негромко, но резко.

Дом внутри был таким же безупречным, как и снаружи. Высокий потолок, теплый паркет отбивает отблеск камина. Запах – смесь лаванды и старой полировки, но за покоем чувствовалось… Нечто другое, ледяное.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – женщина провела его в гостиную и села напротив, как на приеме у нотариуса.

Вайс сел, оглядывая комнату. Оформление – как на журнальной развороте: ничего лишнего, все строго по линиям, везде намек на традиции, но ни одной живой детали. На полке над камином – фотографии. На всех – доктор Уиллер. Одна из них – с Натали Уиллер, улыбка которой обязательна и скупа, словно «улыбнитесь для журналиста, миссис Уиллер». Ни в одной из них никто не выглядит по-домашнему, нет спонтанности, нет крошек на кофейном столике, нет толики хулиганства. Все снимки были идеальными, постановочными. Ни одной искренней улыбки.

В этот момент Вайсу стало жутко: его будто пригласили в музей восковых фигур. Нет, пожалуй, в музей затерянных душ.

– Вы не возражаете, если я включу диктофон? – спросил Шериф.

– Ваша обязанность, – она кивнула. Ни нотки возмущения или беспокойства в голосе.

Он включил запись.

– Ваш муж погиб, – Вайс решил стукнуть сразу в лоб – всегда интересно смотреть, как трещит маска.

Миссис Уиллер только вздохнула. Ни кашля, ни срыва. Только усталость:

– Я знаю.

– Судя по вашим словам у патрульного прошлой ночью, вы были… Удивлены, но не потрясены. Да и сейчас не выглядите расстроенной.

Она едва заметно вскинула подбородок.

– А как, по-вашему, стоит выглядеть человеку, у которого умер муж, мистер Вайс? Вы учили этому кого-нибудь в департаменте?

– Ваш муж умер вчера. Большинство людей в такой ситуации плачут. Кричат. Ругаются. Выглядит так, будто вам все равно.

Она не моргнула.

– Я не из тех, кто выставляет эмоции напоказ.

– Это не эмоции, миссис Уиллер. Это естественная реакция.

– У всех реакция разная.

– Вам действительно все равно? – он друг перешел на фамильярную интонацию, почти грубую.

На лице Уиллер мелькнула едва заметная усмешка.

– Я не из тех, кто выплескивает эмоции перед незнакомцами.

– Уверены, что честны сами с собой наедине?

Женщина пожала плечами, как будто этот вопрос казался ей бесполезным.

– Честность – избыточно романтизированное понятие. Особенно в браке.

Шериф не сразу нашелся с ответом. Он заметил: эта женщина привыкла отвечать вопросом на вопрос.

– У вас был… Нетипичный брак? – он решил не нападать напрямую.

– Мы были как все, кто женат больше десяти лет: осторожные, договорившиеся с собой и друг с другом, – она сцедила эти слова почти с презрением.

– Вас устраивала эта договоренность?

Она прервала зрительный контакт – и показалось, что мышца на щеке дернулась.

– Да.

– Вы его любили?

Тишина повисла в комнате. Генри Вайс ощутил, как мороз по коже поднимается от этого немого напряжения – будто что-то важное сейчас скажет или сорвется.

– Любовь – не то слово, которое уместно обсуждать с человеком в форме, – тихо сказала Уиллер, и тут же громче добавила: – Хотите чаю?

– Нет, спасибо.

В комнате повисла еще более плотная тишина.

– Миссис Уиллер, – сказал Вайс, – ваш муж был известным человеком, но при этом у него были враги.

– Видимо, у успешных людей всегда есть завистники, – она спокойно посмотрела на шерифа. – Это вас не удивляет, правда?

– Я спрашиваю вас не о зависти, – он повысил голос: – Я спрашиваю о людях, которых ваш муж доводил до крайности. До срыва.

Женщина вдруг замедлилась, словно собирая в себе остатки терпения. Она поднялась, подошла к окну. Дождь усеивал стекло быстрыми, мелкими ударами.

– На работе Итан был… Другим человеком, – наконец ответила та. – Не мужчиной из этих красивых фотографий.

– Опишите этого человека, – Вайс сделал паузу, – и не думайте, что мне интересна только паркетная версия вашей семьи.

Она оглянулась через плечо.

– Умный, тщеславный, невероятно системный. Он верил, будто способен подчинить себе не только свою жизнь, но и чужую психику. И… У него, отчасти, это получалось. Его считали великим терапевтом.

– То, что он делал на сеансах, вы знали?

Уиллер отвернулась вновь и тихо засмеялась, почти себе под нос.

– Поверьте, у нас не было обычных разговоров о работе за ужином.

– Вы никогда не интересовались его методами?

Она хмыкнула.

– Я была женой,а не аудитором. Да и какая разница, если в итоге все ведут себя одинаково: врут, разыгрывают представления…

– Простите, но ваш цинизм… Выбивает из привычной реакции, – Вайс пристально посмотрел ей в спину, но Уиллер не обернулась.

Снова повисла пауза.

– Я привыкла к одному: никогда не надеяться на сочувствие от окружающих, – резко проговорила она. – Потому что в ответ на любую уязвимость получишь только жалость. Жалость – худшее, что можно получить после похорон.

– Кто-то вам сочувствовал? – спросил Вайс интереса ради.

– Все. Непрошено. Слишком навязчиво.

– То есть вы предпочли бы, чтобы вас оставили в покое?

В этот момент женщина впервые за весь разговор улыбнулась – искоса, чуть заметно.

– Симпатии мне не нужны. А вот правда – да.. Хоть какая-нибудь.

Судя по интонации, она была не прочь переложить инициативу на Вайса.

– Скажу прямо: мы нашли у вашего мужа записи сессий, – начал он, доставая из портфеля небольшой блокнот.

– Какие записи? – Она сразу насторожилась, в ее интонации проскользнула тревога.

– Все встречи с клиентами записывались. Причем не аудио – видео. Некоторые – с весьма нетрадиционными подходами.

Уиллер села напротив, нахмурилась:

– Итан говорил, что это штатная процедура. Для анализа.

– Он помогал людям или ломал их?

Ее пальцы сжали подлокотник.

– Я все еще не понимаю, в чем преступление.

– Некоторые пациенты… Не пережили эти «сессии».

– Вы хотите обвинить его в убийстве? Или меня – в том, что не остановила его?

– Я хочу ответ: знали ли вы, что ваш муж был опасен?

Она медленно встала и прошлась по комнате,словно вымеряя шагами какое-то внутреннее расстояние между собой и этим вопросом.

– Вам не понять, – выдохнула та. – Вы… Снаружи. Для всех остальных Итан был идеален: спасал жизни, к нему ездили со всего штата. Могучий доктор, светило.

– А дома?

– Дома он был… Отсутствующим. Как будто его никто не ждал и он ни к кому не возвращался.

– Вам было одиноко?

– Это допрос или попытка психологической помощи? – съязвила Уиллер.

– Я пытаюсь понять, могли бы вы убить его.

Она прищурилась.

– Если бы я хотела, я сделала бы это десять лет назад, – сказала резко.

– Почему десять?

Женщина смотрела сквозь него, будто мыслено к чему-то возвращалась.

Она отвернулась.

– Тогда все стало… Очевидно. Он оказался не тем, за кого себя выдавал.

Вайс обработал информацию и спросил аккуратнее:

– Вы тогда пытались уйти?

– Нет. Я не ушла. Тогда я осталась,потому что это было проще.

– Потому что вы его боялись?

– Потому что был контракт: жизнь, совместные счета, репутация, – она горько усмехнулась. – Да и уходить было некуда.

В этот момент глаза её застыли в каком-то остекленелом гневе – будто всё, что её держало, закрутилось в одну точку.

– А теперь вы свободны.

– И при этом под подозрением.

Они встретились взглядами, и на секунду Вайсу показалось, что Натали вот-вот закричит или заплачет – но нет, она снова собралась.

– Вы испугались, когда вам сообщили о смерти?

– Нет, – твердо ответила она. – Это было… облегчение.

Он записал это.

– Вы осознаёте, что говорите?

– А вы – что слышите? – парировала Натали, и каждый их вопрос превращался в игру: кто кого переглядит.

Пауза снова затянулась. Шериф заметил, что голос женщины меняется: то леденеет, то уходит куда-то в себя. Он решил сменить тактику.

– Кто приходил к вам последние дни? Вспомните, может, кто-то появлялся у ворот?

Натали медленно провела руками по волосам.

– Я видела… женщину. Молодую. Русые волосы. Она стояла у ворот, видно, что нервничала.

– Когда именно?

– Недели три-четыре назад, может, меньше. Позже мне показалась, что видела её ещё раз – ближе к вечеру. Она смотрела на окна, заметно дрожала, но не вошла.

– Вы вышли к ней?

– Нет. Мне хватило взгляда через стекло. – Натали оперлась о подоконник. – Тогда я подумала, что она… боится прийти.

– Вы не показали мужу?

– Нет, – коротко бросила она.

– Почему?

– Я уже не спрашивала его ни о чём личном. Слишком много ответов я не хотела знать.

– Могла ли это быть Элис Маккинсон?

– Возможно. Он говорил о ней вскользь – как о девушке, которая слишком остро реагирует на лечение.

– Она была опасна?

Натали пожала плечом.

– Она была… хрупкой. Сломанной. Но таких Итан притягивал, как пыль к бархату.

Вайс записал примечание.

– Скажите, последние месяцы муж менялся?

– Стал скрытнее. Приходил поздно, запирался в кабинете, вел не те разговоры по телефону. Всё больше денег уходило непонятно куда.

– На что он тратил? – оживился шериф.

– Может, на скрытую жизнь. Это было не моё дело. Хотя… – Натали закусила губу, – пару раз мне показалось, что он боится.

– Чего?

Она повернулась к нему, с трудом найдя ответы.

– Чужих. Родных. Своих собственных мыслей. Он замыкался в себе, но списывал всё на усталость.

– Вас это пугало?

– Я устала бояться. Я просто ждала, когда всё закончится, – она устало пересела и посмотрела на свои руки. – Разве я похожа на убийцу, шериф?

Вайс не стал отвечать.

– Алиби на момент смерти?

Её голос зазвучал чуть громче.

– Я была в спа-салоне. Много людей – сотрудники, клиентки, камеры.

– Кого можете назвать из свидетелей?

– Софья Ландер, косметолог. Две массажистки. Можно поднять график через администратора. Чеки оплачены картой.

– Спасибо. А когда вы вернулись домой?

– После девяти. Дом был пуст. А спустя около двух часов мне позвонили.

– Что почувствовали в ту минуту?

Натали держала паузу, как будто решала, насколько близко стоит подпустить шерифа.

– Не чувства, а бессилие. Вы ведь не поймете… Когда долгие годы живете как сосед с врагом, смерть приносит не шок, не страдание – просто пустоту.

– У вашего мужа были конфликты? Коллеги, пациенты, знакомые?

Она задумалась.

– Была женщина – Елена Райс. Она подала на него в суд пару лет назад. Решение не в её пользу, но она устроила травлю в интернете.

– Почему?

– Обвиняла в нарушении этики, эмоциональном насилии.

– После суда вы с ней не общались?

– Нет. Она звонила пару раз ночью, дышала в трубку, плакала.

Вайс кивнул.

– Ваши друзья, семья… кто-то был в городе последние дни?

– Нет семьи. Мать живёт в Нью-Йорке, мы не общаемся. Друзья формальные. Все разбежались, когда началась шумиха вокруг Итана.

– Как вы считаете, кто еще могу желать ему зла?

Тут Натали оглядела комнату и, не скрывая горечи, рассмеялась.

– Посчитайте всех, кого он «полечил». Только не записывайте – бумага дорого стоит.

Вайс закрыл блокнот.

– Вы ненавидели его?

– Я… перестала что-либо чувствовать, мистер Вайс. Это хуже ненависти. Пожалуй, это честнее любого горя.

– Кто-нибудь знал ваше расписание?

– Конечно. Итан – он сам записал и звонки, и мои встречи. Всё мельчайшее – под контролем. Я была ещё одной строкой в его планировщике.

– Что вы будете делать дальше?

– Жить. Другого у меня не осталось.

Вайс поднялся.

– Я вернусь, возможно, не раз.

Натали кивнула.

– Возвращайтесь, когда захотите. Этот дом всегда был для гостей. Только гостей, ни для кого больше.

На прощание он попытался задержать взгляд на фотографиях – увидеть там хоть намёк на чувства. Но в каждой улыбке, в каждом повороте головы – только тень собственной роли.

Он уже был у двери, когда услышал за спиной:

– Знаете, мистер Вайс, многие думают, что убить – самое страшное. Гораздо страшнее – остаться рядом и заживо умирать, день за днем.

Он оглянулся:

– Но вы ведь ещё живы?

– Пожалуй. Пока вы не докажете обратное.

* * *

Когда Вайс вышел из дома, дождь уже прекратился, но воздух был влажным и тяжелым. Он сел в машину, достал телефон и набрал Винстона.

– Роберт, проверь Елену Райс. Бывшая пациентка Уиллера, подавала на него в суд.