Читать книгу Великолепное настроение. История, бады, фармакология (Дамир Хафизов) онлайн бесплатно на Bookz (9-ая страница книги)
bannerbanner
Великолепное настроение. История, бады, фармакология
Великолепное настроение. История, бады, фармакология
Оценить:
Великолепное настроение. История, бады, фармакология

5

Полная версия:

Великолепное настроение. История, бады, фармакология

Знали ли вы о гражданских войнах в Индокитае, Индии, Китае, Эфиопии, Судане, Уганде, Анголе, Мозамбике? Или только о ситуации в Сирии и то благодаря СМИ?

Тем, кто следил за новостями в середине 2010-х, могло показаться, что резня в Сирии означала откат всего исторического прогресса последних десятилетий. Однако они забывают, сколько гражданских войн без особых фанфар завершились начиная с 2009 года (в Анголе, Чаде, Индии, Иране, Перу и на Шри-Ланке) и какое огромное число жизней уносили гражданские войны недавнего прошлого, в том числе в Индокитае (1946–1954 гг., 500 000 погибших), Индии (1946–1948 гг., миллион погибших), Китае (1946–1950 гг., миллион погибших), Судане (1956–1972 гг., 500 000 погибших, и 1983–2002 гг., миллион погибших), Уганде (1971–1978 гг., 500 000 погибших), Эфиопии (1974–1991 гг., 750 000 погибших), Анголе (1975–2002 гг., миллион погибших) и Мозамбике (1981–1992 гг., 500 000 погибших)[463].

Про беженцев:

Жуткие кадры с отчаявшимися беженцами из охваченной войной Сирии, многие из которых любой ценой пытаются найти пристанище в Европе, породили убеждение, будто в мире сейчас больше беженцев, чем когда-либо в истории. Но это еще один симптом исторической амнезии и эвристики доступности. Политолог Джошуа Голдстейн указывает, что четыре миллиона сирийских беженцев – это куда меньше, чем десять миллионов человек, ставших беженцами в результате войны за независимость Бангладеш 1971 года, четырнадцать миллионов человек, ставших беженцами в результате раздела Индии в 1947 году, и шестьдесят миллионов человек, ставших беженцами в результате Второй мировой войны в одной только Европе, притом что в эти эпохи население мира было в разы меньше нынешнего.

По самым скромным подсчетам, за весь XX в. в боях погибло около 40 млн человек. («Гибель в бою» относится к военнослужащим и гражданским лицам, убитым непосредственно в сражениях.) Если мы сопоставим это количество с цифрой в 6 млрд человек, скончавшихся на протяжении XX в., и не будем принимать во внимание некоторые демографические тонкости, окажется, что только 0,7 % населения Земли полегло на поле боя за эти 100 лет.

Теперь вернемся в настоящее. Согласно свежему выпуску статистического ежегодника Statistical Abstract of the United States, в 2005 г. скончалось 2 448 017 американцев. Этот год был одним из худших для страны по числу военных потерь за несколько десятилетий, потому что американские вооруженные силы участвовали в вооруженных конфликтах в Иране и Афганистане. Две войны, убившие 945 американских граждан, в сумме дают 0,004 % (четыре тысячных процента) от общего количества смертей американцев за весь год. Даже если мы приплюсуем сюда 18 124 бытовых убийства, общая доля насильственных смертей не превысит 0,08 % (восьми сотых процента). В других странах Запада эта цифра еще ниже. А во всем мире в 2005 г., по сообщениям Human Security Report Project, политическое насилие было непосредственной причиной 17 400 смертей (война, терроризм, геноцид, действия боевиков и военизированных группировок), что составляет 0,003 % (три тысячных тысячных процента). Это по самым скромным оценкам, включая только поддающиеся учету смерти, но, даже если мы умножим это число на 20, чтобы принять во внимание неучтенные гибели в бою и косвенные потери от голода и болезней, цифры все равно не достигнут даже 1 %.

Если мы не сверяемся с цифрами, то практикуемое в СМИ правило: «Новость, в которой льется кровь, идет первой» – включает упрощенный когнитивный вывод: «Если я знаю об этом больше, значит, это происходит чаще», что в итоге приводит к так называемому ложному чувству опасности.

Вывод: с поправкой на количество населения сейчас самое безопасное время.

Геноцид

Пинкер «Лучшее в нас»:

Динамика геноцида

Среди всех видов насилия, на которые способен наш несчастный вид, геноцид стоит отдельно не только как самая гнусная разновидность, но и как та, которую почти невозможно понять. У нас не возникает вопроса, почему люди время от времени вступают в смертельные схватки за деньги, честь или любовь, почему они казнят преступников или берут в руки оружие, чтобы сразиться с другими вооруженными людьми. Но мысль, что некто захочет подчистую истребить миллионы невинных, включая женщин, детей и стариков, кажется, оскорбляет само наше представление о роде человеческом. Геноцид (убийство по признаку расы, религии, национальности или принадлежности к группе), политицид (убийство за политические взгляды) или демоцид (любое массовое убийство мирных лиц правительством или боевиками) – это убийства по категории жертв, совершаемые не из-за того, что люди делают, но из-за того, кем они являются, что идет вразрез с обычными мотивами наживы, страха и мести.

Геноцид шокирует воображение невероятным количеством жертв. Руммель, один из первых историков, попытавшихся подбить цифры, пришел к выводу, что правительствами своих стран в XX в. было убито 169 млн человек. Эта оценка, конечно, завышена, но большинство исследователей насилия соглашаются, что в XX в. геноцид погубил больше людей, чем войны.


Мэттью Уайт, детально проанализировав все опубликованные расчеты, подсчитал, что демоцид XX в. унес жизни 81 млн человек; еще 40 млн погибли в результате искусственно вызванного голода (в основном по вине Сталина и Мао), что в целом составляет 121 млн человек. В боевых действиях XX в. погибло 37 млн солдат и 27 млн гражданских лиц, еще 18 млн умерли от спровоцированного войнами голода, что в сумме дает 82 млн смертей. (Уайт, впрочем, добавляет, что около половины смертей от демоцида приходится на годы войны, и не случились бы без нее.)

Убийство огромного числа людей в сжатые сроки требует методов массового уничтожения – еще одна леденящая душу подробность. Нацистские газовые камеры и крематории навсегда останутся самым шокирующим символом геноцида. Но для бойни с высокой пропускной способностью пригодились и достижения современной химии, и железные дороги. Когда вожди Французской революции подавили бунт в Вандее в 1793 г., им пришла в голову идея погрузить узников на баржи, затопить их, подождать, пока все утонут, поднять баржи на поверхность – и повторять это, пока не кончатся пленные. Даже во время Холокоста газовые камеры были не самым эффективным средством массового уничтожения. Нацисты убили больше людей с помощью айнзацгрупп – эскадронов смерти, историческими предшественниками которых были вооруженные метательным оружием мобильные отряды, такие как ассирийские колесницы и конные монгольские орды. Во время геноцида хуту, устроенного тутси в Бурунди в 1972 г. (за 22 года до геноцида тутси, устроенного хуту в Руанде), один из причастных объяснял:


Есть разные способы, разные. Можно собрать две тысячи человек в здании, например в тюрьме. Там есть несколько широких коридоров. Здание заперто. Людей оставляют там на пятнадцать дней без еды, без воды. Потом двери открывают и находят трупы. Людей не били, ничего такого. Они просто мертвы.


Безликий военный термин «осада» скрывает факт, что лишить город пищи и добить его ослабевших защитников – проверенный временем и выгодный по затратам способ истребления. Как подчеркивают Фрэнк Чок и Курт Йонассон в книге «История и социология геноцида» (The History and Sociology of Genocide), «авторы учебников истории не пишут, чем оборачивалось завоевание и разрушение города для его жителей». Одно из немногих исключений – библейская книга Второзаконие, предрекающая бедствия, основываясь на воспоминаниях об ассирийском или вавилонском завоевании:

И ты будешь есть плод чрева твоего, плоть сынов твоих и дочерей твоих, которых Господь Бог твой дал тебе, в осаде и в стеснении, в котором стеснит тебя враг твой. Муж, изнеженный и живший между вами в великой роскоши, безжалостным оком будет смотреть на брата своего, на жену недра своего и на остальных детей своих, которые останутся у него, и не даст ни одному из них плоти детей своих, которых он будет есть, потому что у него не останется ничего в осаде и в стеснении, в котором стеснит тебя враг твой во всех жилищах твоих. Женщина, жившая у тебя в неге и роскоши, которая никогда ноги своей не ставила на землю по причине роскоши и изнеженности, будет безжалостным оком смотреть на мужа недра своего и на сына своего и на дочь свою и не даст им последа, выходящего из среды ног ее, и детей, которых она родит; потому что она, при недостатке во всем, тайно будет есть их, в осаде и стеснении, в котором стеснит тебя враг твой в жилищах твоих.


Кроме количества жертв и методов их умерщвления, геноцид поражает воображение ничем не мотивированным садизмом, которому предаются преступники. Свидетели всех без исключения случаев геноцида вспоминают, каким мучениям, пыткам и увечьям подвергаются жертвы. В романе «Братья Карамазовы» Достоевский писал о зверствах турок в Болгарии во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., когда нерожденных детей вырезали из живота матерей, а уши узников вечером прибивали гвоздями к изгороди, чтобы утром вздернуть бедолаг на виселицу: «В самом деле, выражаются иногда про „зверскую“ жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток. Тигр просто грызет, рвет и только это и умеет. Ему и в голову не вошло бы прибивать людей за уши на ночь гвоздями, если б он даже и мог это сделать». Мои собственные изыскания в истории геноцида обогатили воображение образами, которые больше никогда не дадут мне заснуть спокойно. Я вспоминаю два, которые просто застряли в моей памяти, – не из-за того, что они как-то особенно кровавы (хотя таких рассказов множество), но из-за хладнокровия исполнителей. Оба взяты из книги Джонатана Гловера «Человечество: моральная история XX века» (Humanity: A Moral History of the Twentieth Century).

Во время китайской «культурной революции» 1966–1975 гг. Мао поощрял мародерствующих хунвейбинов терроризировать «классовых врагов» – учителей, управленцев, потомков феодалов и «богатых крестьян», что обрекло на смерть около 7 млн человек. Вот один из эпизодов:

Молодчики, грабившие дом пожилой пары, нашли ящики с французскими фужерами. Старик умолял не уничтожать ценное стекло, но один из них ударил его дубинкой в челюсть, разбив до крови рот и выбив зубы. Студенты разбили посуду и ушли, оставив пару рыдать на полу.

В годы Холокоста Кристиан Вирт командовал лагерем принудительного труда в Польше, где евреев морили работой до смерти, заставляя сортировать одежду убитых единоверцев. Детей у них забирали и отправляли в лагеря смерти.

Однажды Вирт сделал исключение. Одного еврейского мальчика примерно десяти лет накормили сладостями и одели как маленького эсэсовца. Вирт с мальчиком разъезжали среди узников: Вирт на белом коне, мальчик – на пони; они стреляли в пленников из автоматов в упор, убив в том числе и мать мальчика.

Но у геноцида есть еще одна судьбоносная составляющая. Как писал Солженицын, чтобы убивать миллионами, требуется идеология.

Мао Цзэдун (1893–1976) убивает население своего Китая:

Но, безусловно, должность лидера Утопии предъявляет к претенденту определенные требования. Вы готовы принять на себя весь стресс и ответственность за управление совершенным миром? Лидеры Утопий отбираются по критериям нарциссизма и безжалостности. Они абсолютно уверены в высокой нравственности своих побуждений и с нетерпением принимаются за все новые и новые реформы, на ходу внося поправки в свои грандиозные схемы, имеющие чудовищные последствия для народов. Портреты председателя Мао висели по всему Китаю, а маленькие сборники его высказываний в красной обложке имелись у каждого китайца. Ли Чжисуй, личный врач Мао и единственный близкий ему человек, описывал его как ненасытного к лести, требующего наложниц для сексуального обслуживания и чуждого теплу и состраданию. В 1958 г. Мао решил, что страна может удвоить производство стали, если крестьяне будут выплавлять ее в малых плавильных печах на заднем дворе. Под угрозой смерти за невыполнение плана крестьяне переплавляли свои ножи, лопаты и дверные ручки в куски бесполезного металла. Мао также вообразил, что Китай может высвободить посевные площади для лугов и садов и выращивать большой урожай зерновых на маленьких участках, если фермеры будут засевать семена чаще и глубже, чтобы классовая солидарность помогла колосьям вырасти крепкими и полновесными. Пытаясь воплотить его видение, крестьян сгоняли в коммуны по 50 000 человек, и каждого, кто не проявлял энтузиазма или указывал на очевидное несоответствие, убивали как классового врага. Глухой к сигналам реальности, показывавшим, что обещанный «Большой скачок вперед» на самом деле стал большим скачком назад, Мао стал зачинщиком голода, унесшим жизни от 20 до 30 млн жителей Китая.

Опросы общественного мнения, проведенные в США в годы Второй мировой, показывают, что от 10 до 15 % американцев высказывались за поголовное уничтожение японцев после победы Америки.

Все изменилось после войны. В английском языке не было даже слова «геноцид» до 1944 г., когда польский адвокат Рафаэль Лемкин изобрел его в докладе о нацистском правлении в Европе. А годом позже этот доклад был использован для информирования обвинителей на Нюрнбергском процессе. Когда мир узнал об истреблении нацистами евреев Европы, человечество содрогнулось, потрясенное чудовищным числом смертей и ужасающими кадрами из освобожденных лагерей смерти: конвейеры газовых камер и крематориев, горы обуви и очков, тела, сложенные штабелями, словно дрова. В 1948 г. Лемкин добился, чтобы Конвенцию о предотвращении преступлений геноцида и наказании за него одобрила ООН, и впервые в истории геноцид был признан преступлением независимо от того, кем были его жертвы. Джеймс Пейн заметил такой извращенный признак прогресса: сегодня отрицатели Холокоста как минимум чувствуют необходимость его отрицать. Раньше исполнители геноцида и их сторонники геноцидом похвалялись.

Немало послужила осознанию ужасов геноцида и готовность выживших в Холокосте делиться делиться своими историями. Об исторической уникальности таких мемуаров первыми написали Чок и Йонассон. Выжившие в геноциде относились к своему опыту как к унизительному поражению и считали, что рассказывать о нем значило бы только подтверждать горький вердикт истории. Когда диапазон гуманистического восприятия изменился, геноцид стал считаться преступлением против человечности, а выжившие начали свидетельствовать против исполнителей. Дневник Анны Франк, описывающий жизнь в укрытии в оккупированном нацистами Амстердаме, пока девочку не отправили на смерть в лагерь Берген-Бельзен, был опубликован ее отцом вскоре после войны. Воспоминания Эли Визеля и Примо Леви о депортации и о лагерях смерти были изданы в 1960-х, и сегодня «Дневник» Франк и «Ночь» Визеля остаются одними из самых читаемых книг в мире. Позже Александр Солженицын, Анчи Мин и Дит Пран поделились своими мучительными воспоминаниями о коммунистических кошмарах Советского Союза, Китая и Камбоджи. Вскоре другие выжившие – армяне, украинцы, цыгане – рассказали свои истории, а недавно к их голосам присоединились тутси, боснийцы, дарфурцы. Эти воспоминания помогли нам переосмыслить концепцию истории. «На протяжении большей части истории, – писали Чок и Йонассон, – новости исходили от правителей, в XX веке ньюсмейкерами впервые стали те, кем правили».

Каждый, кто вырос среди выживших в Холокосте, знает, что приходилось им претерпеть. По окончании войны они десятилетиями хранили свой опыт как позорный секрет. Кроме унижения, выпадающего на долю жертвы, отчаянное положение, до которого они были доведены, порой лишало узников последних следов человечности, так что можно понять их желание забыть прошлое. На одной семейной встрече в 1990-х я познакомился с родственником жены, пережившим Аушвиц. Он тут же сжал мое запястье и рассказал свою историю. Однажды, когда узники ели, один из них рухнул замертво. Другие бросились на его тело, перемазанное экскрементами, и вырвали кусок хлеба из его пальцев. Когда кусок разделили, разразился яростный спор: некоторые считали, что им достались жалкие крохи – меньше, чем остальным. Чтобы рассказать о подобной деградации, нужна невероятная смелость. А еще уверенность, что слушатель поймет ее как свидетельство обстоятельств, а не как описание характера людей.

Тут мне даже добавь нечего… Только тупая боль от всего произошедшего.

Терроризм

Высока ли вероятность терроризма? Отвечает Пинкер «Лучшее в нас»:

Не считая жертв теракта 9/11, за 38 лет по вине террористов в Америке погибло 340 человек, после 9/11 – даты, которая знаменует начало так называемой Эпохи террора, – 11.

И хотя Министерству внутренней безопасности удалось предотвратить несколько терактов, чаще всего их действия были скорее отпугиванием редких в наших местах слонов; и каждый день, в который мы со слоном не столкнулись, доказывал эффективность принятых мер.

Сравните число американцев, погибших от терроризма (с учетом или без учета жертв атаки 9/11) и умерших от других предотвратимых причин. Каждый год больше 40 000 американцев гибнут в ДТП, 20 000 – неудачно падают, 18 000 погибают от рук убийц, 3000 тонут (в том числе 300 – в собственных ваннах), 3000 гибнут в пожарах, 24 000 умирают от случайных отравлений, 2500 – от послеоперационных осложнений, 300 задыхаются в собственных постелях, 300 захлебываются рвотными массами и 17 000 прощаются с жизнью по причине «прочих и неуточненных нетранспортных происшествий и их последствий». Да что говорить – во все годы, кроме 1995 и 2001, американцы гибли от удара молнии, аллергии на арахис, укуса пчелы, «воспламенения пижамы» или от столкновения с оленем чаще, чем от террористических актов. Число таких смертей настолько мало, что даже попытки избежать их могут увеличить риск гибели. Когнитивный психолог Герд Гигеренцер подсчитал, что за год после атаки 9/11 1500 американцев погибли в автомобильных авариях, решив ехать на машине, а не лететь на самолете – из страха, что самолет захватят террористы. Они не знали, что вероятность погибнуть при перелете из Бостона в Лос-Анджелес равна риску смерти в ДТП, если вы проехали всего 12 миль. Иными словами, число людей, погибших из страха лететь на самолете, в шесть раз превышает число жертв авиакатастроф 11 сентября. Но и это еще не все: атака 9/11 втянула США в две войны, в которых погибло гораздо больше американцев и британцев (а также афганцев и иракцев), чем в теракте 11 сентября.

В исследовании 2006 г. «Почему терроризм не работает» политолог Макс Абрамс рассматривает 28 группировок, которые Государственный департамент США в 2001 г. назвал иностранными террористическими организациями: большая их часть проявляла активность на протяжении нескольких десятилетий. Если отбросить чисто тактические достижения (внимание СМИ, новые сторонники, освобожденные узники и выкупы), Абрамс обнаружил, что только в трех случаях (7 %) эти группировки достигали своих целей: «Хезболла» изгнала многонациональные миротворческие силы и израильские войска с территории Южного Ливана в 1984 и 2000 гг., а «Тигры освобождения Тамил-Илама» взяли под контроль северо-восточное побережье Шри-Ланки в 1990-м. И даже это преимущество было утеряно в 2009 г., когда военные Шри-Ланки разбили «Тигров», снизив уровень успеха террористов до 2 эпизодов из 42, то есть до 5 %. Террором можно добиться гораздо меньшего, чем экономическими санкциями (еще одна форма политического давления): санкции достигают цели в трети всех случаев.

В своей книге «Как заканчивается терроризм» (How Terrorism Ends) политолог Одри Кронин изучала набор данных покрупнее: 457 террористических кампаний, которые велись с 1968 г. Как и Абрамс, она обнаружила, что терроризм практически никогда не работает. Террористические группы вымирают все быстрее, существуя в среднем от пяти до девяти лет. Кронин указывает, что «государства до некоторой степени бессмертны; группы – нет».

К тому же они не получают того, к чему стремятся. Никогда мелкая террористическая организация не захватывала власть в государстве, а 94 % их не достигли вообще никаких стратегических целей. Террористические кампании заканчиваются смертью или пленением лидеров, искореняются государствами, трансформируются в повстанческие или политические движения. Многие выдыхаются из-за внутренних разногласий, неумения основателей найти себе преемников и отступничества молодых активистов, выбирающих мирные удовольствия семейной жизни.

Почему на войне объединяются:

И в наши дни командиры тоже стараются объединить солдат в такое братство – огневые группы, отряды, взводы из полудюжины или нескольких десятков бойцов служат плавильным тиглем для базисной эмоции, которая заставляет мужчин воевать, – братской любви. Одно из открытий психологии войны гласит, что солдаты в основном воюют из верности своим однополчанам. Писатель Уильям Манчестер вспоминает о том, как служил в морской пехоте во время Второй мировой войны:

Эти люди в строю были моей семьей, моим домом. Они были ближе мне, чем я могу описать, ближе любого прошлого или будущего друга. Они никогда не предавали меня, и я не мог предать их… Я должен был быть с ними, не мог позволить им умереть, а себе – жить, зная, что мог спасти их. Да, сейчас я понимаю – мы воевали не за страну, военно-морские силы, славу или другую абстракцию. Мы воевали друг за друга.

Два десятилетия спустя еще один бывший морпех, Уильям Бройлз, предложил похожее осмысление опыта, пережитого им во Вьетнаме:

Самая стойкая эмоция на войне, когда все остальное отходит на второй план, – товарищество. Друг на войне – это человек, которому ты можешь доверять во всем, потому что доверяешь ему свою жизнь… Несмотря на свой крайне правый имидж, война – единственный доступный нам опыт утопии. Личная собственность и достоинства ничего не значат: группа – это все. Все, что у тебя есть, ты делишь с друзьями. Это не избирательный процесс, но любовь, которая не требует причин, превосходит расу, личность и образование – все эти вещи, которые в мирное время имеют так много значения.

К сожалению, террористы объединяются по таким же причинам.

Откуда истоки:

Каковы бы ни были исторические причины, глубокая пропасть разделяет сегодня западную и исламскую культуру. Как считает политолог Сэмюэл Хантингтон, это привело нас к новой эре мировой истории – эре столкновения цивилизаций: «Великая историческая линия разлома между цивилизациями Евразии опять объята пламенем. Это особенно заметно вдоль границ исламского блока наций, который полумесяцем протянулся от Африки до Центральной Азии. Мусульмане враждуют с православными сербами на Балканах, евреями в Израиле, индусами в Индии, буддистами в Бирме и католиками на Филиппинах. Границы исламского мира кровавы.

Ядерный терроризм возможен? Отвечает Пинкер:

Дело не в том, что ядерный терроризм невозможен или абсолютно невероятен. А только в том, что вероятности, приписываемые ему всеми, кроме профессиональных риск-аналитиков, неправдоподобно высоки.

Что я имею в виду, говоря «неправдоподобно»? Например, оценки «определенно» и «скорее да, чем нет». В 1974 г. физик Теодор Тейлор заявил, что к 1990 г. будет уже слишком поздно пытаться сдерживать ядерный терроризм. В 1995 г. выдающийся борец с угрозой ядерного терроризма Грэхам Эллисон написал, что в сложившихся обстоятельствах ядерная атака на американские цели, скорее всего, случится до конца десятилетия. В 1998 г. эксперт по контртеррористической деятельности Ричард Фалькенрат написал, что «нет никаких сомнений, что возможность обретения и использования ядерного, биологического и химического оружия будет доступна все большему числу негосударственных факторов». В 2003 г. представитель США в ООН Джон Негропонте полагал, что существует «высокая вероятность» применения оружия массового уничтожения в ближайшие два года. А в 2007 г. физик Ричард Гарвин оценил рост вероятности ядерной террористической атаки 20 % в год, что к 2010 г. составит около 50 %, а за десять лет должно дойти до 90 %.

bannerbanner