
Полная версия:
Красная пыль
– Фарфоровая девочка… фарфоровая…
Уна открыла глаза.
Вокруг был спецотсек Красного. Весь потолок почему-то покрывали ослепительно белые, длинные полосы.
Тихушница лениво улыбнулась и скосила глаза – на самом кончике носа замер тонкий солнечный лучик. От него очень захотелось зевнуть и чихнуть одновременно. Голова была задумчивой, томной, а тело необычайно легким и разнеженным. В бок почему-то отдавало жаром. Уна повернула голову и протянула руку к источнику тепла – красная, поблескивающая стенка, дрогнула под ее ладонью, и это было трепетно, даже как-то… любовно. И никаких, абсолютно никаких мыслей в…
В голову тяжко стукнуло.
Никаких мыслей внутри нее так и не объявилось. Воспоминаний о вчерашнем вечере и ночи тоже.
Уна подорвалась с места, в панике оглядываясь, словно хватая окружающие ее картинки и пытаясь их торопливо осмыслить и проанализировать. Она сидела на свернутых тюками, аккуратно уложенных аварийных парусах – огненно-красных, очень мягких. Яркое солнце рвалось сквозь тонкие длинные слоты на потолке, оставляя на обширной алой поверхности пылающие узкие росчерки.
Рыжие патлы за прошедшие сутки отчего-то сделались ужасно пушистыми и топорщились, ни в какую не желая пригладиться и улечься скромнее. Уна глянула вниз и закусила губу – на ней была чужая одежда – широкие брюки, подвязанные тонким шнурком с кисточками и просторный, искусно вывязанный витыми косами свитер, багряного, как соцветия Финикса, цвета. Все было надето на голое тело.
Уна дрогнула и зажала рот рукой: «Что я натворила?! Что?!» – нужно было вспомнить. Нужно было сосредоточиться…
Шторм тогда, после пещеры, разыгрался не на шутку и превратился в мощную недельную бурю. Перед глазами встала ослепительная улыбка – Лангер: «У-у-у, ребятки, хорошо сидим, еще по одной? Лапочки, ну-ка притараньте нам еще во-о-он ту синюю бутыль!» – запасы душистого, сбивающего с ног пойла оказались у него почти бесконечными.
Уна в ужасе схватилась за голову. Волосы легко скользили между пальцами, ласково рассыпаясь по плечам. Тихушница зажмурилась, вспоминая:
«Самый первый вечер. Карты, болтаночка. Я уселась в углу, чтоб не привязывались. Лео продулся в пух и прах, катал всех малявок острова на раздраженном Красном, показывал им Алгерон, обещал брать с собой под сеть каждый день.
Второй вечер. Карты, болтаночка. Я в углу. Экгер уже просек все хитрости игры – Тан был разгромлен и весело нырнул с утеса прямо в озверевшую воду, Лео, естественно, ринулся за ним. Они выползли на берег только через полчаса и ржали на всю округу. Придурки.
Третий вечер – все спали вповалку, кто где…
Четвертый – болтовня сутки напролет, Лео докаписто мучил островитян расспросами и размечал какие-то точки на своих картах. Я в углу.
Пятый вечер. Музыка. Нестройный девичий квартет на столе, гимн чего-то там, хохот. Я в углу. Музыка, музыка, музыка. Лан заявил, что должен научить меня танцевать, Лео велел ему отвалить – они чуть не передрались, а после снова гоготали на всю округу.
Ночью шторм сорвал крыши у двух домиков на окраине, и Лео выволок из Красного какую-то аварийную хрень, раскрывая над хрупкими постройками белые защитные пузыри – Тан пребывал в полном восторге. Сволота, наверняка заныкал после эти белые тенты.
Снова музыка, разговоры, болтанка, Лангер очень артистично продекламировал на спор целую поэму. А потом… плоская фляжка в кожаной оплетке, русалка с пухлым хвостом на серебристом боку. И вкусный запах, очень вкусный… хм, что было дальше?! Ничего, ничего не помню!»
Подергав себя за лохмы, Уна еще раз стыдливо оглянулась, прислушалась к себе – больно нигде не было, это обнадеживало. Она тихонько соскользнула с тюков и отправилась на разведку.
Черная палка нашлась в пазах на панели управления. Сумка и маленький нож с ремешком – в кресле второго пилота.
За открытым шлюзом весело шумел океан, сменивший гнев на милость. Прямо на зазеленевшей от яркого солнца траве были разложены массивные черные детали. Лежащий на пузе Красный старательно вытягивал вперед покалеченный щуп, для примерки. Лео и Кристан, навалившись вдвоем, с рычанием и кряхтением затягивали на культе широкую черную манжету:
– Давай! Бля! Еще! Ну!
Уна тихо присела на подножке, но Красный вдруг дрогнул, и ей пришлось схватиться за поручень, чтобы не свалиться. Сверхбыстрый заклекотал, снова дернулся, уже более резко, манжета со скрежетом соскользнула, повалившись вместе с матерящимися потными ремонтниками в траву.
Лео рявкнул:
– Ну, еб твою, а?! – и с досадой швырнул мощный разводной ключ под ноги.
Взмокший Лан с трудом перевел дыхание, но Тихушницу тут же приметил, задорно подмигнул ей и усмехнулся:
– О-о-о, проснулась. Здорово, рыбка! Ну ты отожгла-а-а вчера.
Лео оглянулся на покрасневшую до корней волос спутницу и махнул рукой:
– Не слушай этого мудилу. Слегка перебрала, не страшно. Бывает. Не волнуйся, ничего такого не было.
– А… а что было? – Уна сглотнула – сдерживать слезы было все сложнее. – Расскажи, пожалуйста. Почему… почему я в этой одежде?
Лангер поиграл бровями, толкнул Техника в плечо, промурлыкав: «Дава-а-ай, объясни девочке, шалун!» – и слинял завтракать, очень довольный собой, солнечной погодой, вчерашней тусой и вообще всем вокруг.
Лео покачал головой, пробурчав: «Трепло», – с тоской оглядел манжету и уселся рядом со сжавшейся на ступенях подножки Уной, рассказывая:
– Твоей силе воли можно позавидовать! Ты всю неделю воздерживалась от тусни. Стоически, правда! Но под конец Кристан приволок хрень под названием «Нежданчик», и фиг бы с ним, но пойло оказалось сладким, очень сладким! И пахло просто невыносимо вкусно… для тебя, – Техник удрученно покачал головой и продолжил. – Эта штука уносит и вырубает память на какое-то время, а потом хлоп! Может, через месяц, а может, и через год – все вспоминаешь, в деталях – нежданчик случается. Я отвлекся буквально на минуту, а потом смотрю – блин! Тебя нет в том углу, нигде нет! Выскочил – ба-а-а! Мой гид-экскурсовод уже на побережье – бодро шлепает прямо в бушующую воду. Круть! Куртку, сумку и кофту ты свои бросила, палку уложила рядом на камешек, аккуратненько. Я так понял, что ты топиться надумала, плавать-то ты нихрена не умеешь.
– Кошмар, какой кошмар! – Уна в отчаянии закрыла лицо руками и съежилась.
Лео покивал, как бы оценив силу ее раскаяния, и продолжил:
– Я тащил тебя на берег, а ты грозно требовала отвязаться и не мешать, мол, жить ты так больше не можешь, нахер все! Тогда я предложил тебе выпустить пар – поорать изо всех сил, ну знаешь, говорят помогает. Ты согласилась только на дуэт. Заорали вместе, Тан выпал из своего жилища вместе со всей бригадой, мол, нападение, капец, все в пещеры, в овраги, в окопы! Увидел нас, обматерил и отполз обратно, а мы продолжили. Так вопили, что ты даже охрипла, по-моему.
– Ужас… а дальше? – из рыжей копны был сооружен шалашик-укрытие, изнутри доносились быстрые выдохи, полные страдания.
– Ну, буря же, холодно, ливень. Ветрина, волосы назад! Ты околела донельзя, – Лео примерился и сунул внутрь шалашика бутылку с водой. – Замерзла так, что была уже не просто синяя, а даже фиолетовая слегка. Кстати, твоя куртка сохнет на изгороди, во-о-он, видишь? А кофта уплыла на свободу, я про нее забыл, прости. Так вот, чтобы отогреть, я сунул тебя в сердечник, прямо в одежде.
– Куда? – Уна недоуменно выглянула, убирая волосы с лица.
– В сердечник, – повторил Техник. – Сердце Красного. Очень интересная конструкция, за спецотсеком. Перистая капсула, вся в перегородках-клапанах, но места достаточно. Она омывается изнутри чистой горячей водой, а потом наполняется чувствительным, но не обжигающим паром, прогревает. Ты сначала сопротивлялась и орала, что я спятил, мол, ты не хочешь превратиться в тушеную говядину, бла-бла-бла, все вокруг сволочи! Но, когда оказалась внутри, затихла. Там тепло, очень круто. Все Техники у нас в Полисе давно просекли эту фишку. Нет ничего лучше, чем подремать в сердечнике после долгой рабочей смены.
– А… одежда? – Тихушница смущенно потупилась, вцепившись в бутылку с водой.
– Ну, все было мокрое, можно сказать даже постиранное. Я порылся в закромах. Переодевалась ты сама, честно! – Лео глянул серьезно, чтобы она не сомневалась. – А после сердечника так разнежилась, что прикорнула прямо на полу, клубочком. Пришлось тебя на руках нести. Я хотел в маяк, но ты уцепилась за шлюз, растопырилась и объявила, что Красный теплый, ласковый и вообще, мол, ты от него без ума. Приволок тебя спать в спецотсек. Вот и все.
– Ужасно. Кошмар, – повторилась Уна и погладила рукав свитера. – А это… чей?
– Моей тети, – пояснил Лео. – Айсель забыла, я как-то подвозил ее. Кстати, тебе идет. Оставь себе, она будет не против.
– Эм-м-м, нет, он слишком броский, и… – удивительное одеяние было прохладным и теплым одновременно, просторным, уютным, очень красивым.
– Оставь, – настоял Техник и поднялся, снова осмотрев щуп. – Черт, как же прицепить-то, а? Где я тут пневмопресс добуду, м? – он пнул манжету и тяжело вздохнул. – Уж больно Красный коротит – контакты чувствительные, задевает его, трясет. Не удержишь, блин, долбанным ветеринаром себя чувствую…
– Стоп, есть один способ! – Уна метнулась в командный, подхватила свою палку и вылетела обратно. Черная рукоять ее палки вспыхнула белым огоньком на окончании: – Можно обездвижить, парализовать, и…
– Ух ты, молодец какая! – насмешливо фыркнул Лео. – У меня Скиннер до сих пор враскорячку в спецотсеке валяется, как тряпка! Хочешь, чтобы и любимец твой красненький так же расстелился?
– Такое не случится больше, – Уна нахмурилась, спрятав палку за спину. – Просто нужно рассчитать удар и бить в определенное место. Но… не хочешь, и не надо.
– Стой, стой, не обижайся, – Лео прихватил ее за запястье и притянул поближе к себе. – Хорошо, давай попробуем. Тем более, что погода наладилась, нам пора сматываться. Ты сможешь рассчитать силу удара?
– Да, но в первое мгновение, он все-таки будет чувствовать и…
Над архипелагом грянул оглушительный, несдержанный клекот. Островной народец второй раз за сутки, в панике вывалился из своих ярких жилищ и бросился врассыпную – спасаться.
Глава 11. Четыре буквы
По полу и стенам протянулись длинные прохладные тени. Гостиная особняка утонула в рыжем заходящем солнце. Лежащий на ковре Джуно отложил в сторону пустое, мерцающее Стекло – не получалось. Не сходилось, не склеивалось и не сочинялось.
Все вокруг было наполнено тишиной. Крошечные блестящие пылинки медленно кружили в неярких лучах света. Камин молчал. Немая лиса, забившаяся в угол возле него, тоже. По прибытии Эксперт потребовал, чтобы она сняла черно-белый боевой костюм с шипами на плечах и широкий пояс, а после безапелляционно прихватил и ее опасный прут. Лисица отчего-то безропотно подчинилась и уселась за камином, чуть ослабив ворот своего тонкого термака.
Музыкант подумал немного, привстал и на четвереньках подкрался к застывшей, будто впавшей в анабиоз фигуре. Кроме расчерченной тонкими тугими косичками темной макушки особо видно ничего и не было. Джу вздохнул, и совершенно бесцеремонно полез в тесный угол, подвигая лису плечом, прижимаясь боком, и снова уставился – с этого ракурса вид был уже получше: смуглая скула, курносый профиль с полными губами, закрытые глаза и тяжело нахмуренные брови. Джуно улыбнулся и поделился неожиданно пришедшей ему на ум мыслью:
– Я когда-то тоже так сидел. Только старался выбирать более уединенные убежища. Трамплин на Пике Купола, например. Узкий. Одноместный. Никто не привяжется.
Молчание и неподвижность в ответ.
Джуно немного отодвинулся, уперся затылком в стену, закрыл глаза и продолжил:
– Я слушал свои барабаны, а остальные люди только отвлекали меня, не давали покоя. Особенно навязчивыми были Экгеры. Хмурый Эксперт и синеглазая Госпожа перепробовали все известные способы, чтобы вытащить меня из Купола, а, когда совсем отчаялись и сдались, за дело взялся их сын – Лео. Он пробрался ко мне тайком, обмотавшись анти-сканом. Пнул башенку из белого песка, огляделся, а потом подошел и ударил меня. Сильно – разбил губу. Кровь была невкусной, и десна болела, но это было так необычно и ново – я будто очнулся. Ну, а этот… агрессор схватил меня за шкирку и поволок к выходу, попутно объясняя, что расстраивать его обожаемую мамочку более нежелательно, мол, если я еще раз отвечу ей грубо, он меня… хм. Дальше я не очень понял. Теперь он мой лучший друг – Лео. Интересно получилось.
Джуно открыл глаза, встал, подцепил с кресла рядом круглую подушку, задвинулся вместе с ней обратно в угол, устроился поудобнее и тихонько положил лисе подбородок на плечо, зашептав:
– Я как они, как Экгеры, только для тебя. Бить не стану, но доставать – еще как, готовься. У Лекса мы слушали музыку и даже перекусили. Что с тобой сейчас? Это из-за зондов наблюдения в доме? Их уберут, обещаю, а, если нет, мы и сами управимся. Лео показывал мне один фокус: нужно выбрать самый высокий по звучанию тон на моем Стекле для этюдов, и…
Лиса дрогнула, выпрямилась и повернула голову. Джуно показалось, что на него не просто упал, а обрушился ее напряженный взгляд. Слишком светлый для такой темно-золотистой нежной внешности, слишком взрослый, слишком… как будто сгоревший и осыпавшийся на снег белесым пеплом. В голову музыканту мгновенно хлынула все та же яростная скрипичная мелодия, с пронизывающим чистым, сильным голосом. В снежном лесу на чужой планете она была в разы тише, но Джуно с трудом смог устоять на ногах и даже зажмурился на секунду, кое-как переживая мощные атаки музыки внутри растрепанной головы. Сейчас же ему оставалось лишь судорожно вздыхать и мучительно щуриться под этим неподвижным пепельным взглядом.
Мелодия переплелась с песней, они были неразрывны и могли звучать лишь так, в жесткой, агрессивной сцепке, как будто опутанные убийственной белой сетью с ее пощелкиванием, шипением, гулом.
Джуно показалось, что все вокруг закачалось. Показалось, что в комнате с хрустом взорвались все стекла, засыпав дом мелким острым крошевом. Показалось, что за окнами упала ночь, упали одна за другой обе луны, упало само небо. И впервые в жизни ему не захотелось оживить Стекло и пленить попавшую в голову музыку. Наоборот, очень нужно было слушать ее свободной, играющей только для него одного, совершенно оцепеневшего и порабощенного: «Что со мной? Мне страшно? Я влюблен? Или… это одно и то же?»
Лиса резко отвернулась, поднялась на ноги, и Джуно свалился на бок, потеряв опору под плечом.
Легкие шаги немой девушки отдавались по гостиной шорохами. Ее смуглые руки осторожно погладили спинку широкого кресла, прошлись по резной кайме на столе, рассеянно тронули стопку книг на черном комоде. Пальцы неуверенно коснулись плотных застежек на вороте темного термака, сжались в кулаки после… Джуно понял в чем дело. Он подскочил с места, подхватил со стула свою куртку и метнулся к входной двери, бросив через плечо: «Подожди, я сейчас, я быстро!»
Тихий парк уже утонул в сумерках и был прикрыт тонким свежим снежком, как сонный человек уютным пледом.
Джуно спрыгнул с крыльца, оглянулся и побежал направо, огибая полукруглый каменный флигель. На заднем дворе он свернул на одну из мощеных дорожек и ринулся вглубь уже совершенно темной полосы высоких старых деревьев. В пролеске, у покатого берега узкой реки неподвижно висел крупный острокрылый Симплекс. Шлюз у него на боку распахнулся, и молодой музыкант почти ввалился в теплое, тихое нутро.
Командный зал был подсвечен лишь мерцанием главного Экрана и двух боковых – сразу несколько разных карт на них были покрыты россыпью сияющих белых точек. Эксперт отвлекся от слежения за одной из таких и развернулся вместе с креслом к непрошеному гостю, буркнув:
– Чего тебе?
– Верните, – коротко потребовал Джуно.
Эксперт прищурился:
– Исключено. Проваливай!
– Вер-ни-те, – получилось почти по слогам. – Ей плохо без него. Я это слышу.
– Что ты там слышишь? – снисходительно фыркнул Рэй и махнул рукой на молодого воображалу. – Ах да, ты имеешь в виду тот ассоциативный музыкальный ряд, который накатывает в твою высокочувствительную башку при виде того или иного человека? Слышит он. Большое Ухо, бля. Вали, говорю!
– Угу, понятно, – Джуно удрученно вздохнул и снова уставился на собеседника спокойным ясным взглядом. – Вы просто завидуете мне, правда?
Эксперт нахмурился и с подозрением протянул:
– Так, та-а-ак. Любопы-ы-ытно. Ты заныкал какую-то дрянь с Дымной? Хм, надо было проверить твою тушку на следы транков в крови, а то…
– Алгерон-01, – перебил Джуно, улыбнулся и начал сбивчиво, нескладно объяснять. – Гигант. Похожий на колечко-пироженку. Когда нас возили на предкомиссию, вы морщились в его белых коридорах. И я вас понимаю – его звук диссонирует с вашим и моим. Алгерон-01 свистит неровно, отвратительно. Это потому что им тесно там – Гелиям. Колоний слишком много… вы слышите только пироженку, а я… я слышу все. Всех. Поэтому вам завидно. Думаю, что…
С трудом сдерживаясь, Эксперт медленно поднялся с места, шагнул к умолкшему юнцу, крепко прихватил его за грудки, приподнял над полом и потащил музыканта к выходу.
Джуно был грубо вышвырнут из Симплекса и приземлился коленями прямо на покрытую снегом, но еще зеленую траву. Над головой у него прогремело:
– Нечего мне тут зубы заговаривать! Свистит, гудит, пищит у него! Желаешь вернуть зазнобе оружие?! Вернуть?! А мне потом что делать? Особняк от кровищи и твоих мозгов отмывать, если ты вдруг ее выбесишь? Вали, нахрен!
Шлюз с шипением захлопнулся, острокрылый взмыл на несколько метров выше, исключая дальнейший прием посетителей.
Джуно поднялся, отряхнул штаны, вытянул из кармана белый коммуникатор, пристроил его на скулу и стукнул по нему пальцем:
– Лорна? Мне нужна твоя помощь… – музыкант озвучил просьбу, выслушал возражения и усмехнулся. – Хм, думаешь, я не в праве распоряжаться своей собственной жизнью? Для меня это очень важно, Лорна. Прошу тебя…
Через пять минут Симплекс прижался пузом к земле. Выскочивший на подножку раздраженный Эксперт бросил в настырного сопляка черным прутом и отрезал:
– Костюм и зацепы для сети не верну! Не забудь поблагодарить свою благодетельницу, когда она прибудет, – Рэй уже почти отвернулся, но все же предостерег. – Про свист Алгерона-01 не трынди особо, если не хочешь нарваться на стабилизирующую психику терапию. Зонды не порти. Через пару дней я уменьшу их количество, через неделю уберу совсем. Да, и еще… через парк иди с оглядкой.
Джуно не понял его последнюю фразу, но на всякий случай кивнул и торопливо направился к дому, освещенному многочисленными уличными фонарями. По дороге он осторожно погладил большим пальцем шершавую, как змеиная кожа, поверхность прута. Оружие было теплым и довольно увесистым.
Уже у флигеля за спиной спешащего музыканта бесшумно скользнула тонкая тень. Джуно притормозил и обернулся, удивленно приподняв брови – лиса подобралась очень близко, стояла всего в полушаге от него. Гипнотизируя взглядом, она крепко сжала обвитую кожаной лентой рукоять и медленно потянула прут к себе. Джуно отдал и замер, рассматривая ее: «Красиво. Гибкое запястье, плавные движения; эта черная палка, как продолжение руки. Это красиво. Она красивая».
Оружие на две трети вдруг вывернулось наизнанку, демонстрируя сияющие светлым металлом острые половинки. Лезвия с щелчком сомкнулись, оставляя между собой черную прослойку скрепляющего ребра.
Лиса сделала взмах в сторону, подравнивая серебристой лентой веточки ближайшего куста, а потом постучала пальцами свободной руки по круглому наросту-гарде, объясняя, мол, «Держи всегда только здесь, не за лезвие».
Джуно кивнул: «Понял», – и хрипловато поинтересовался:
– Ты… у тебя есть имя? Как мне тебя называть?
Немая размашистыми росчерками прута вывела на снегу длинное слово.
Джуно наморщился и глянул на нее виновато, признавшись:
– У меня плохо получается прочесть, если в слове больше четырех букв. Они путаются, виляют. Я все воспринимаю на слух, прости, – он расстроенно потер переносицу и опустил голову, но тут же почувствовал, как она коснулась его плеча и снова глянул вниз. Лиса быстро стерла середину слова, оставив только начальный слог и последний символ – четыре буквы.
Джуно прочитал, но на всякий случай все же уточнил:
– Фоса?
Черный прут щелкнул и закрылся, быстро спрятав лезвия. Его чешуйчатое тело разгладилось и притихло.
Немая кивнула и протянула Джуно руку – знакомиться.
* * *Тяжелая, окованная железом дверь все никак не хотела поддаваться. Укутанная в теплый коричневый плащ, худая женщина перехватила огромную охапку душистой травы удобнее и навалилась уже всем телом, преодолевая сопротивление тугих петель.
Стог тонких листьев и стебельков, покрытых желтыми соцветиями, был брошен на предусмотрительно расстеленную у печи бумагу к еще трем таким же. Казалось, что их сильным, навязчивым запахом пропитались даже угли в остывшем очаге. Плащ повис на спинке стула, темный платок полетел туда же.
Женщина, оказавшаяся немолодой, но быстроглазой и легкой в движениях, пригладила короткие седые волосы и задумалась: «Неплохая у меня сегодня добыча. Четыре вязанки свежего смертника здесь и еще двенадцать на чердаке в тюках. Должно хватить. Ох, Арнес. Знать бы, как скоро его найдут. Успеет ли трава просохнуть?»
За окнами послышался ровный, мощный гул движков.
Травница прикрыла глаза и нахмурилась – морщинки на ее худощавом лице обозначились еще более четко: «Видимо, не успеет. Но так даже лучше. Запах цветов перебьет…»
В комнату ворвался заросший черной бородой командующий Орингер и порывисто швырнул куртку с вещами на пол. Женщина удивленно приподняла брови – этой участи не избежал даже его верный черный прут, обиженно посверкивающий серебристыми вставками.
Вновь прибывший напряженно потянул носом окружающий воздух, резко развернулся и прорычал:
– Что за херня, Лаура?! Я пока что никому и ни слова, а весь мой дом уже провонял этой гребаной похоронной травой?!
– Я начала собирать ее сразу же, как ты отбыл, Борх, – спокойно пояснила разъяренному племяннику Госпожа Орингер и подошла ближе к нему. – Все ведь очевидно. Просто вопрос времени.
– Радуешься, старая ведьма? – прошипел он ей в глаза. – Ты его терпеть не могла! Празднуешь?
– Арнес был злым, жестоким и совершенно беспринципным человеком, – все также невозмутимо перечислила женщина и пожала плечами. – Спятившим. Впрочем, ты и без меня это знаешь, – она положила руку на плечо тяжело дышащему Борху, продолжая. – Если бы не ты, он погиб бы намного раньше. Намного.
– Думаешь, мне от этого легче? – прищурился главный, но стряхнуть ее руку и не подумал.
– Легче? – тонкая, хрупкая с виду лапка вдруг очень сильно сжала ему плечо, почти до хруста, а женщина ощерилась и отчеканила: – Лег-че? Нет, мальчик. Тошно! Тебе должно быть тошно! Он не всегда был таким, но в последние годы… а ты закрывал глаза, думая, что очередная твоя затрещина непременно поставит ему мозги на место. Чушь! Ты должен был сам… или я… кто-то из нас. Как он умер?
– Колотая рана, – кое-как прохрипел Борх и раздул ноздри. – Снизу вверх, очень техничный удар. Прямо до сердца, задевая несколько крупных вен. Рыжая блошка, больше некому.
– Ракуна, – Травница в расстройстве взмахнула руками, но от понурого Ора не отошла, продолжая выговаривать ему. – Чего и следовало ожидать. Думаешь, почему у нее не было зеркала за ухом? Арнес распорядился. Диск при серьезном нападении на носителя отсылает тревожный сигнал прямиком в приемную, если есть связь. А зачем это Арнесу? Он лез к ней, нехорошо лез, я говорила тебе. И она тоже пыталась сказать, после карцера, но слишком тихо, неуверенно, и ты не стал слушать, мол, нечего пищать под ухом, достала! Она и достала. До сердца. Знаешь… – Госпожа Орингер выпрямила спину, приподняла подбородок и неторопливо прошлась до огромного темного комода со множеством отделений. – Я уважаю ее за это.
– Ты совсем выжила из ума, – угрожающе набычился Борх, но Лаура только хмыкнула, вытаскивая несколько маленьких ящиков:
– Ты понимаешь о чем я. Да, мальчик, я ее уважаю. Ракуна ведь была не первой… но только она нашла в себе силы отомстить, пресечь, прекратить все это. Сама себе защитница.
– Умолкни, – неуверенно велел тетке Борх, хотел отвернуться, но не смог отвести взгляда от ее быстрых рук – Лаура вытянула из ящика черную ленту, разглаживая ее на столе, обвела пальцами вышитые на ней символы и резко вдохнула – четыре буквы – инициалы. Две высокородные фамилии, имя матери… Арнес был сумасшедшим, но горло у Лауры все равно мгновенно и очень сильно подвело. Слезы закапали на ее простую серую рубашку, пропахшую цветами и пчелиным воском.
Борх смотрел на тетку, не отрываясь. Он знал, что никто на Серой не заплачет больше по Арнесу так искренне, как она. Ему было просто необходимо запомнить это, спрятать поглубже, сохранить.