Там, где поют соловьи

Агата устала. Сколько километров она прошагала, занятая своими мыслями? И вообще, куда забрела? Увидев неподалеку магазин, девушка решила зайти, спросить дорогу. На небольшой площадке перед входом стояла круглая тумба, оклеенная толстым слоем афиш, объявлений. Ветер сорвал одно из них. Листок спланировал на подол Агате. «Даю уроки русского языка. Недорого. Возможны как индивидуальные, так и групповые занятия. Звонить по телефону 135. Спросить Анну». Агата перечитала объявление несколько раз, подумав, положила его в сумочку рядом с конвертом.

Глава 4. Утонувший венок

Август 1848 года, Бирск

Над рекой поплыл прерывистый гудок баржи, тянущей за собой караван плотов. На волнах закачалась лодка бакенщика, заплясал зажженный им огонь. Достигнув берега, волны мягко зашлепали по песку. На берегу, чуть выше кромки воды, догорал костер, испуская последние рваные струйки дыма. Гулянка иссякла, молодежь, вслед за гармонистом, потянулась к Большой Ильинской, круто взбирающейся по склону к Верхнему городу. Кто-то повернул к череде домов Нижнего города. Несколько парочек замешкались на берегу, оттягивая момент расставания.

У воды на бревнышке сидели девушка лет шестнадцати с толстой темной косой и коренастый русоголовый парень постарше. Она торопилась доплести венок, а ее дружок перебирал охапку полевых цветов, выбирая подходящие для венка, и подавал их подружке.

– Сейчас, еще немножко и доплету. И пойдем. А то опять батя с вожжами встретит… Давай вот этот, аленький… Ты меня проводишь, Степушка?

– Конечно, Стеша. Вот кабы не надо было расставаться!

Парень скользнул кончиками пальцев по белой шее вдоль косы. Девушка отпрянула.

– Ты чего?

– Да… комара отогнал. Тебе когда семнадцать будет?

– Скоро. На Покров.

– А мне на Воздвижение двадцать один исполнится. Значит, после Покрова сватать тебя приду. Пойдешь за меня?

– Все шутишь?

– Не-е, взаправду говорю. Так пойдешь? Отдадут тебя за меня?

– Пустой разговор. Твой батюшка, Фрол Тимофеевич, нипочем не согласится. Ему невестка с богатым приданым нужна, не такая, как я. Небось, уж присмотрел какую. Братьев твоих женил с выгодой для себя и тебя женит.

– Может, и присмотрел. Только я ни на ком, кроме тебя, не женюсь. Слово даю.

Степан потянулся губами к порозовевшей щечке. Стеша отгородилась ладошкой.

– Ну! Не балуй! Не жених еще… Все, готов венок, – девушка надела свое творение на голову, глянула на дружка из-под цветов, – ну как?

Парень примолк, любуясь ею. Потом встал, снял с головы подруги венок, надел на себя и пропел басом:

– Венчается раб божий Степан рабе божьей Степаниде.

Затем потянул Стешу за руку, поставил напротив себя, снял венок и торжественно водрузил его на девичью головку:

– Венчается раба божья Степанида рабу божьему Степану… Аминь!

С реки отозвался низкий гудок парохода. Девушка смотрела на друга серьезно, без улыбки:

– Погоди, я вот что задумала. Давай судьбу испытаем. Ежели венок наш поплывет по реке, значит, будет по-твоему, быть мне твоей женой. А ежели утонет, значит, не судьба, не дадут нам…

Степан закатал штанины, зашел по колено в реку и осторожно положил венок на воду. Тот качнулся на волне раз… другой… накренился… и медленно ушел вглубь.

Стеша побледнела.

– Поздно уже, домой давно пора.

Повернулась и пошла, почти побежала в сторону Набережной улицы. Степан догнал ее с мокрым венком в руках.

– Ну, ты чего? Вот он наш венок, держи. Высохнет. Подумаешь, волной захлестнуло. Это я виноват, поспешил.

– Нет, это я виновата, слишком туго сплела. Был бы поразлапистей, удержался бы. Как бы то ни было, венок утонул, значит не судьба.

– Да брось ты! Глупая затея. Подумаешь, венок! Как я сказал, так и будет. Я свое слово держу.

Просторный бревенчатый дом лесоторговца Крутихина стоял на высоком берегу, над самой кручей. Каменный фундамент, резное крыльцо, широкий мезонин с балконом выделяли его из ряда соседних домов. Из окна мезонина открывался завораживающий вид на серебристые воды реки Белой, широкой лентой огибающей гору. А дальше простирались бескрайние заливные луга Забелья. Горизонт терялся в голубоватой дымке марева. Закаты здесь казались далекими. А как в начале лета пели соловьи в роще на крутом склоне горы!

Хозяин дома, Фрол Тимофеевич, много лет тому назад, совсем юным пареньком пришел в Бирскую крепость с двумя старшими братьями откуда-то с севера, то ли из казанских земель, то ли с уральских заводов. Денежка у братьев водилась, никто не знает, откуда, но на лесопилку хватило. И занялись братья лесоторговлей. Дело у них заспорилось, тому способствовала река, по которой они доставляли свой товар в Уфу. Да и сам Бирск рос и строился. Уж очень удачное расположение было у поселка. Военная крепость на глазах превращалась в купеческий уездный городок. Благодаря полноводной реке, по которой доставлялись и увозились самые разные товары, процветали ремёсла, торговля, богатели купцы. Вскоре братьям стало тесно в маленьком Бирске. Старшие подались в Уфу, открыв там торговлю, а младший, Фрол, к тому времени женился, отстроился и прочно осел в полюбившемся месте. Жена его, Агафья Прохоровна, бирская мещанка, родила ему трех сыновей. Старшие Михаил и Николай характером и внешностью удались в мать, спокойные, сговорчивые, хлопот отцу не доставляли. А младший, Степан, рос упрямым, своевольным, характерным – в отца. Между отцом и сыном частенько вспыхивали ссоры. Как известно, больше всего в близких людях нас раздражают свойственные нам самим недостатки. Матери то и дело приходилось гасить конфликты, примирять мужа и сыночка. До поры ей это удавалось. Тот ребенок, с которым больше всего забот и тревог, и есть самый любимый, потому сердце Агафьи Прохоровны за младшенького более всего болело.

Проводив Стешу, Степан торопливо поднялся в обход улиц по крутому склону, по едва приметной, одному ему ведомой тропинке, прямиком к своему дому. Узкий месяц словно нырял в облаках, таких же темных, как само ночное небо. Семья Крутихиных собралась за столом вокруг самовара. Сам хозяин, Фрол Тимофеевич, был невысокого роста, но крепкий, с широкой грудью и сильными руками. Никто не осмеливался спорить с ним, натолкнувшись на пристальный взгляд из-под кустистых бровей. И жена не решалась напрямую перечить мужу, у нее были свои методы, чтобы сменить его гнев на милость. Кроме родителей за столом сидели старшие сыновья с невестками. Оба сына недавно женились, строились, а пока жили в родительском доме, места всем хватало. За столом не было лишь младшего сына, и отец хмурился, поглядывая на пустой стул. Вернувшись, Степан приготовился к нагоняю, но отец был настроен на удивление миролюбиво.

– Что, сынок, опоздал к ужину? Гуляночка понравилась? Ну что ж, пока молодой да неженатик, это не грех.

– Когда же и погулять, как не об эту пору? – поддержала отца успокоенная его тоном матушка. – Самое время.

– Так-то так, да я вот думаю, а не пора ли, мать, позаботиться и о младшеньком нашем? Не пора ли невесту ему подыскать? Не избаловался пока.

– Шутишь, Фролушка? Молодой еще. Пущай погуляет.

– Да я бы, может, и не спешил, сам такой был, гуляночки любил, да Кузьма Петрович намедни обмолвился, что дает за своей дочерью Анной скобяную лавку на Нижне-Покровской торговой площади. Такой случай грех упустить. Щас женихи как мухи на мед слетятся. Опередить надобно. Главное – успеть сговориться, а там можно годок потянуть. Пока то да сё, подготовка к венчанию, вот и нагуляется. Самая пора жениться будет.

– Это которая Анна? Чугункова? А что? Хорошая девушка, уважительная, образованная. Да только ей никак двадцать три, а то и двадцать четыре годочка будет. Не старовата для Степки нашего?

– Вот и хорошо, что не молоденькая вертихвостка. Постарше, поумнее будет, нашего оболтуса вразумит.

Степан опомнился, решил, что самое время пришло вмешаться, пока к венцу не отправили.

– Батюшка, матушка, я ведь не против женитьбы. Сам хотел вашего позволения испросить. Дозвольте мне жениться! Только не на Анне, а на Стеше Тумановой. Любим мы друг друга страсть как!

В комнате стало так тихо, что слышно было, как скрипит сверчок где-то в доме.

– Это которая Туманова? Из низовских, что ли? Дочь кузнеца? – отец был так удивлен, что даже гнева в его голосе не послышалось. – Ты соображаешь, что говоришь? У этого кузнеца дочерей штуки четыре. А кузня одна, и та захудалая. Какое приданое он за дочкой дать сможет? Сундук с барахлом? А там лавка! Да в таком бойком месте! Рядом с пристанью! Возьмешь такое приданое и всю жизнь живи без забот, жуй калачи с маслом.

– Батя, ну не на лавке же мне жениться! И не с лавкой жить. Я Стешу люблю, и ей слово дал.

– Слово, говоришь, дал? Спортил девку, что ли? Али вовсе обрюхатил?

– Нет… Стеша девушка строгая, честная. Не тронул я ее. А какая добрая, покладистая, умная, как наша матушка! Золотая невестка вам будет. Утешение на старости лет.

– А и правда, Фролушка, – осторожно подала голос Агафья Прохоровна, – лавка лавкой, это дело наживное, а тут чувства. Дозволь сыну жениться по своему выбору. Ну и пусть приданое небогатое, мы же не последний кусок доедаем. Глядишь, со счастьем-то в доме и у самого на лавку…

Но тут хозяин хватил кулаком по столу так, что самовар подпрыгнул, и жалобно звякнула посуда.

– Да вы сдурели никак?! Лавками раскидались! Да ежели бы я так рассуждал, да сопли распускал, вы бы сейчас бурлаками по Белой ходили! Ладно этот щенок-полудурок про любовь плетет, а ты-то куда? Умом тронулась на старости лет? В богадельню отправлю! А его в солдаты! Там шпицрутенами дурь-то повыбьют.

Мать притихла, сжавшись в комочек под потоком мужниного гнева, а Степан сам вскипел не хуже отца:

– Да лучше уж в солдаты, чем жизнь прожить с постылой женой! Я жить хочу, а не лямку тянуть. Говорю же тебе, слово дал своей любушке!

– Да я тебя… наследства лишу! Ослушаешься отцовой воли, в солдаты пойдешь, это я тебе свое слово даю!

Оба вскочили из-за стола, опрокинув стулья, полные ярости. Прохоровна металась между мужем и сыном, пытаясь успокоить то одного, то другого. Братья и невестки сидели тихо, словно мыши, боясь слово вымолвить, глаза поднять на отца.

– Не нужно мне твоего наследства! Своим трудом проживу! – Степан как ошпаренный выскочил из родительского дома, лишь дверь хлопнула за спиной.

В маленьком городке сплетни неведомо какими путями просачиваются сквозь стены и распространяются чрезвычайно быстро. Слухи о причинах раздора в доме Крутихиных очень скоро стали известны в семье кузнеца Туманова. Обеспокоенные родители запретили Стеше одной выходить из дома. Теперь она была под неусыпным надзором матери и сестер. Дни напролет просиживала перед оконцем в горнице, занятая рукоделием. Хитрая матушка дала задание вышивать к приданому скатерть счетным крестом. Стоило Стеше отвлечься мыслями от работы, как узор сбивался. Приходилось распускать сделанное и начинать заново. Стеша с тоской поглядывала на вольную реку за огородом, на редеющие с каждым днем кроны ракитника на берегу. Кончились для нее беззаботные, веселые дни, когда гуляли они со Степаном по мелководью, пускали «блинчики» по воде, кто ловчее, кто дальше, качались, как на качелях, на гибких ветвях ракиты. Ушло безвозвратно ее такое короткое девичье лето. Узнав, что Фрол Тимофеевич воспротивился их браку, Стеша сразу сникла, потеряла надежду. Больше всего теперь ее душа болела за Степана – как-то отразится на нем отцовский гнев?

На редкость погожим для октября днём на Галкиной горе было необычно многолюдно. Бирские мужики собрались на ежегодный сход, решали, кого отдать по рекрутскому набору. Десять человек дали помещики из своих крепостных, еще десять из мещан должен был отправить город. Вот тут-то и разгорелись нешуточные страсти. Кому охота отправлять сыновей на двадцать пять лет на чужую сторону? Мало кто из солдат возвращался в отчий дом. Потому и отдавали в основном сирот да бедноту, кто откупиться не мог.

Когда споры уже чуть не дошли до кулаков, к писарю пробился Фрол Тимофеевич, ткнул пальцем в бумагу:

– Пиши Степана Крутихина. Мой младший пойдет.

И вроде негромко сказал, но как от камня, брошенного в воду, кругами разошлась по толпе тишина. Дальние еще спорили, а ближние примолкли, с удивлением воззрились на лесоторговца.

– Да об твоих, Фрол Тимофеевич, речь не идет, – сказал городской голова, – найдем, кого отправить.

– Я сам так решил. Пусть послужит, строптивый больно. Пишите Стёпку.

– А и правда, пусть и купеческий сынок солдаперит, не все нам отдуваться, – раздались голоса.

Писарь вопросительно глянул на начальство и аккуратно вывел в официальной бумаге «Степан Фролов Крутихин, купеческого звания». Решив таким образом судьбу младшего сына, старший Крутихин отправился в ближний трактир. Идти в свой дом ему не хотелось. Тяжело видеть заплаканные глаза жены, прячущих взгляды домочадцев. Решение отдать сына, свою кровиночку, похоронить надежды на выгодное приданое далось ему непросто. Сколько бессонных ночей ворочался Фрол в своей постели! Но разве можно допустить, чтобы мальчишка одержал над ним верх? А упрямец гнет свою линию, не уступает отцовской воле. Фрол привык держать свое слово, даже если сказано оно сгоряча. Упустит он, хозяин, бразды правления из своих рук и всё, его воля уж не будет законом в семье, конец заведенному порядку в доме.

В тот же день новость распространилась по городу. Дошла и до Тумановых. Стеша была в ужасе – вот что наделала их опрометчивая любовь! Говорила ей матушка: «Не хороводься с купеческим сынком, по себе парня присматривай»! Да разве чувствам прикажешь? Улучив момент, выскользнула из дома, побежала искать Степана. Знала, что по возвращении не миновать ей отцовской порки, да увидеться с любимым было важнее.

Искать долго не пришлось, Степан так и кружил по Нижегородке в надежде встретить Стешу. Девушка уж не прятала своих губ от любимого, дала себе волю. Но были ее поцелуи солеными от слез.

– Миленький, отступись от своего слова, подчинись отцу! Плетью обуха не перешибешь. Все одно, не дадут нам вместе быть. Фрол Тимофеевич на попятный ни за что не пойдет, ты же знаешь, а мой отец супротив твоего тоже не станет. Так хоть в одном городе жить будем, по одним улицам ходить. Хоть в храме друг друга видеть сможем. А то увезут тебя, и не свидимся боле.

– По мне лучше сгинуть, чем видеть, как тебя за другого отдадут. Да и поздно виниться, ушла бумага-то губернскому начальству. Не сегодня-завтра заберут.

– Так, может, сбежим? Вместе…

– Дуреха моя, ты знаешь, что беглым рекрутам полагается? Смертная казнь! И твоя доля незавидной будет. Ни девица, ни жена, ни вдова. Нет, моя жизнь пропащая. А ты живи, не оглядывайся. Бабий век короткий. Только не забывай меня. А я тебя никогда не забуду! Бог даст, свидимся.

Промозглым октябрьским рассветом телеги с новобранцами покинули Бирск.

Глава 5. Нечаянная любовь

Август 1909 – февраль 1910 года, Санкт-Петербург

Сколько солнца! Сколько неба! Сколько моря! Ощущение простора, свободы кружило голову. Агата прогуливалась по палубе трансатлантического парохода «Россия», стараясь вышагивать степенно, а так хотелось по-детски помчаться вприпрыжку! Да что там вприпрыжку! Казалось, взмахни она руками, и взлетит над палубой вместе с чайками.

Несколько дней назад Агата получила степень бакалавра и диплом фельдшера и встала перед выбором: то ли продолжить обучение, получить степень магистра и диплом врача, то ли искать работу в госпиталях Омаха, то ли принять предложение однокурсника Джулиана и вместе с ним отправиться миссионерствовать в Южную Америку. Ведь ей уже двадцать один год, пора и о замужестве подумать, как советует мистер Эванз. Агата обдумывала решение. Вдруг в газете ей попалось объявление о продаже билетов на пароход «Россия» Русского Восточно-Азиатского общества, следующий из Нью-Йорка в порт Либаву.

Россия… С тех пор, как Агата начала изучать русский язык, эта страна все больше манила ее. И не только потому, что там она могла найти разгадку тайны. Сначала такое путешествие казалось ей невозможным. Но чем больше узнавала она об этой стране, тем реальнее казалось желание побывать там. А теперь это объявление…

Утром следующего дня Агата поехала на разведку в представительство трансатлантической «Русско-американской линии», а вернулась с билетом на пароход «Россия», отправляющийся через три недели из Нью-Йорка. И сама не могла объяснить, как решилась. Всё закрутилось вокруг Агаты: сборы, объяснение с Джулианом, уговоры друзей, прощания, поездка в огромный шумный Нью-Йорк. И вот суета, страхи, волнения позади, она смотрит, как уплывают за горизонт небоскребы и факел в руке статуи Свободы. А впереди? Ну, конечно же, приключения! Новая страна, новые встречи, разгадка семейной тайны. Разве может быть иначе, когда тебе едва за двадцать?

Агата перешла к носу корабля и подставила лицо свежему бризу, несущему соленые брызги. Вдруг порыв ветра сорвал с ее головы шляпку, и та, подпрыгивая, покатилась по палубе. Агата побежала следом, но поняла, что не догонит, остановилась в растерянности. Шляпка взмыла над бортом, еще мгновение, и ее унесет в море. В последний момент какой-то джентльмен, также прогуливавшийся по палубе, успел поймать ее за ленту и, отряхнув кружева, вернул беглянку хозяйке. Джентльмен был молод, строен и имел вполне приятную наружность.

На следующее утро Агата особенно тщательно оделась и причесалась. Не в ее привычках было тратить много времени перед зеркалом, но в этот раз она постаралась. Прогуливаясь по палубе, девушка смотрела не столько на море и дельфинов, чьи блестящие спины время от времени мелькали в волнах, сколько на публику, сидящую в шезлонгах или фланирующую по палубе. Вскоре обнаружила на корме вчерашнего спасителя шляпки. Он пристроился с подветренной стороны, пододвинув шезлонг к свернутому в бухту канату, и читал книгу, делая выписки в толстую тетрадь. Агата прошлась мимо раз, другой. Молодой человек не поднимал головы. Она встала у борта неподалеку, сделала вид, что наблюдает за дельфинами… Никакого эффекта! В душе девушки проснулся азарт. Она сделала несколько шагов назад и, словно случайно, споткнулась о вытянутую ногу джентльмена. Книга упала на палубу.

– О, простите, пожалуйста! Я такая неловкая! – Агата смутилась так естественно. – Ах, это вы!.. Я вам очень благодарна за то, что поймали мою шляпку. Вчера немного растерялась, толком спасибо не сказала…

Беседа завязалась сама собой, и вскоре они прогуливались по палубе вдвоем. Молодого человека звали Лео Гарсиа. Он представился как инженер-кораблестроитель и направлялся в Санкт-Петербург для работы по контракту на верфи кораблестроительного завода. Лео был увлечен своей профессией. Довольно застенчивый в общении, он становился оживленным, разговорчивым, как только речь заходила о кораблях. Агата слушала его объяснения об устройстве корабельных двигателей и украдкой разглядывала собеседника. Лео не был красавчиком, черты лица не отличались правильностью: широкий лоб, крупноватый, отнюдь не греческий нос, большой рот, близко посаженые серые глаза, волосы цвета ржавчины. Но все эти «неправильности» сочетались между собой вполне гармонично, взгляд светился умом, добротой, а улыбка была искренней, теплой. К тому же молодой человек обладал таким ценным, по мнению девушки, качеством, как хорошее чувство юмора. Агата была очарована.

Развлечений на корабле немного. Однообразный морской пейзаж быстро надоел. Одни и те же люди, объединенные пространством корабля, прохаживались по палубе, встречались за столиками в ресторане. Все это располагало к знакомствам, общению. Агата и Лео быстро сдружились. Она от природы не была кокеткой, но кое-какие женские хитрости у подружек замечала. В первые дни знакомства с Лео она старалась использовать полученные знания, однако скоро оставила эти уловки за ненадобностью. Он не пытался за ней ухаживать, не шептал на ушко комплименты, не целовал ручку. Вместо того, чтобы чинно прогуливаться по палубе, как другие парочки, они облазили весь корабль, куда только возможно было проникнуть. Лео рассказывал Агате о предназначении и устройстве всех механизмов, а она с интересом слушала, задавала вопросы и к концу поездки неплохо разбиралась в том, как это все работает.

И еще одно занятие их объединяло – оба изучали русский язык. Лео он был необходим для жизни и работы в России, однако давался тяжело, а Агата изучала русский уже четыре года, удивляя свою учительницу тем, как легко запоминает слова. Вот только всякие склонения-спряжения усваивались с трудом. Обоим нужна была практика, и они договорились пытаться разговаривать между собой на русском языке. Тут уже лидировала Агата, а Лео внимательно слушал и часто смешил собеседницу, путая слова.

Вечерами, ложась спать в своей каюте, девушка с улыбкой вспоминала подробности прожитого дня, а утром просыпалась в радостном предвкушении новой встречи. Все казалось значимым: слова, взгляды, жесты. Она спешила на палубу, где Лео вышагивал туда-сюда в ожидании подружки.

Одиннадцать дней пролетели незаметно, и вот уже вместо бирюзовых океанских волн за бортом серая рябь Балтики, а на горизонте латвийский берег, порт Либава – конечный пункт плавания. Отсюда им предстояло добираться до Санкт-Петербурга по железной дороге. Лео убедил девушку, что рискованно отправляться в одиночку в столь дальнее путешествие в провинцию, не освоившись в чужой стране. Да и как можно лишить себя возможности увидеть собственными глазами знаменитый своим великолепием город? Агата легко поддалась на уговоры, и не столько из-за желания полюбоваться дворцами и храмами русской столицы, сколько из-за нежелания расставаться с новым другом. Она ясно понимала, что если сейчас уедет, то потеряет его навсегда.

Санкт-Петербург оказался еще прекраснее, чем они ожидали. Стояли прозрачные августовские дни. Первые желтые листья, кружась, слетали на аллеи Летнего сада, лодочками качались на темной глади озера между царственно-неторопливыми лебедями. Шумел цокотом копыт, клаксонами автомобилей Невский, отражались в Неве сияющие шпили Адмиралтейства и Петропавловки, высились, словно гигантские стволы деревьев, необъятные колонны Исаакия и Казанского собора, радовали взгляд мозаики и новенькие нарядные купола Спаса на Крови. Лео больше интересовали инженерные решения, а у Агаты дух захватывало от красоты. Этот город совершенно не походил ни на Омаха, ни на Нью-Йорк. Молодые люди гуляли по его проспектам, набережным, площадям, сколько выдерживали их ноги, открывая для себя все новые красоты русской столицы.

Агата взялась помогать другу в поисках жилья. Они вместе искали в окнах объявления о сдаче внаем, а объясняться с хозяевами меблированных квартир и комнат приходилось ей, тут Лео был беспомощен. Во всяком случае, так утверждала Агата. Некоторое время им не везло: то слишком далеко от завода Крейтона, где Лео предстояло работать, то комната слишком темная, то место нехорошее. Наконец попалась замечательная квартира в доходном доме на Фонтанке – две светлые комнаты и кухня. Устраивало все: местоположение, вид из окон, приличная мебель, вот только для одного Лео она была велика, да и цена кусалась. Чтобы поселиться в ней, надо искать компаньона.

– Послушай, Агата, а что если мы с тобой поселимся вместе? – предложил Лео. – Ведь это и дешевле, и удобнее, чем в гостинице. Ты займешь ту комнату, что выходит окнами на набережную, а я ту, что окнами во двор. Это выгоднее, чем снимать две маленькие квартиры. Будем соседями. Обещаю, что не стану тебе докучать. Какая необходимость тебе торопиться в провинцию? Сейчас там начинается распутица, грязь, потом придут морозы. Я читал, здесь такие снегопады! Заносит и дороги, и дома. Подожди до весны, поживи в столице.

Агата сделала вид, что сомневается, но в душе ликовала, ведь для себя она уже решила, что хочет замуж именно за Лео Гарсиа и ни за кого другого. А что это непременно случится, если они будут жить рядом, она была почти уверена.

Все складывалось как нельзя более удачно. Агата устроилась сестрой милосердия в один из госпиталей. Одновременно она записалась вольнослушательницей в Женский медицинский институт при Петропавловской больнице. Ведь ей необходимо было подтвердить свой американский диплом, на который здесь, в России, смотрели с сомнением.

А еще она очень старалась завоевать сердце и доверие любимого, подтолкнуть его к мысли, что лучшей жены, чем она, ему не найти. Вернувшись с работы, Лео обнаруживал, что оставленная второпях грязная посуда вымыта, брошенные под диван носки выстираны и аккуратно сложены, оторвавшаяся накануне пуговица пришита. Первое время он смущался, благодарил и просил «больше этого не делать», но быстро привык, стал принимать заботу подруги как должное. Так же быстро привык к совместным ужинам и чистоте в их общей квартире. А Агате было в радость заботиться о нем за доброе слово, благодарный взгляд. По воскресеньям они вместе гуляли по Петербургу, ездили в Царское село, в Петергоф, в Гатчину, открывая для себя все новые удивительные места, и так весело было путешествовать вдвоем! Это были их дни – счастливые, беззаботные.