Проект Икар. Беглец из Альфа-теста

Но сомнения остудили пыл. Заманчиво, конечно, вот только как я это объясню? Ребята, представляете, здесь росли сразу два эдельвейса! Нам не нужно на восточный! Ага, как там в задании говорилось? «С четырех сторон света»? Или, может, сказать, что тут оказалась потайная тропка, по которой я волшебным образом за пару–тройку часов туда–обратно успел пешком смотаться и теперь мы можем со спокойной душой возвращаться по известной дороге назад. Да ну, бред, самому смешно.

Какая–то дурацкая ситуация. Принести цветок я могу, а объяснить, как это сделал, не получится. Ребята и так на меня косятся, рано или поздно количество странностей превысит некий порог и появятся вопросы, на которые я пока не могу дать ответов. И тогда… Тогда нам придется расстаться.

Сердце сжало тоской: нет, этого я не хочу. Вот не хочу, и точка! Открыл чат, сообщение Глебу висит непрочитанным. Странно.

Ну да ладно, солнце вон уже клонится к закату, а нам бы сегодня хоть сколько–нибудь пройти. Чувствую, завтрашняя дорога будет долгая и непростая. Пора мне возвращаться.

Глава 29 Идем на восток

– Фес!

Я аж вздрогнул, явственно дернув плечами и полуобернулся на источник звука.

– Спокойно, это я.

Из–за ближайшего дерева вышагнул Руслав. В лесу царил полумрак, а зеленая рубаха и штаны неплохо маскировали на фоне растительности. Надо бы и мне такие же, а то хожу в светлом и с вышивкой, как какой–то лубочный крестьянин.

– Тебя караулю, чтоб мимо не протопал.

– Спасибо. Честно говоря, я уж и сам подумал: как найдемся? Нельзя на карте метку поставить?

– Можно, но только для участников группы.

– Понятно. Аня где?

– Платье зашивает, – подмигнул Руслав, – поминая недобрым словом одного сексуального маньяка. Пошли, надеюсь, уже закончила.

Я вздохнул, скрипнув зубами: блин, сколько мне теперь оправдываться?!

Приземлился там же, где взлетал, предварительно осмотрев тропинку. Движения не заметил, но все же по лесу шел осторожно, прислушиваясь на каждом шагу. Как и договорились, спускался точно под девяносто градусов к тропинке от точки разлома. Честно говоря, если бы не встроенный в интерфейс компас, вряд ли бы выдержал азимут: лес хоть и хвойный, но с разросшимся подлеском. Тем не менее вполне мог промахнуться, если бы Рус не расслышал топот моих сапог. Вот тебе и «крадучись»!

Вдвоем вышли к временной стоянке. Анахита, снова в платье, перебирала содержимое лекарской сумки. Пошутил, что в рубашке она выглядела значительно лучше и предложил вообще выкинуть платье. Как в пустоту… Хм…

– Держи, – протянул ей цветок.

– Спасибо, конечно, – не поднимая глаз, девушка кивнула и рефлекторно упаковала его к остальным.

У меня создалось впечатление, что она с трудом сдерживает слезы. Уставился в спину Руса. Тот сосредоточенно разглядывал кольчугу. Чего там разглядывать? Не знаю скилл нашего воителя в починке доспехов, по мне так проще в переплавку. Блин, мы кого–то хороним?

– Так, послушайте, пожалуйста, меня.

Две пары глаз выжидательно уставились.

– Давайте исходить из того, что нас ищут. С этим согласны?.. Хорошо. Кроме того, ты, Рус, говорил, что про орков надо сообщить?

– Да, это слишком серьезно. Они никогда так далеко на юг не забирались.

– О'кей, о'кей, – я выставил перед грудью руки, ладонями вперед, – я тебя услышал. То есть нам надо на южный отрог, ведь это ближайший пост стражи?

– Да, Фес, но я тут подумал, что именно на пути туда нас и будут искать…

– О как! Мы, похоже, думаем одинаково, – перебил я парня, – и куда, по–твоему, тогда нам лучше рвануть?

– Ну… места здесь глухие, малоосвоенные… – Руслав тянул кота за хвост, – к тому же боеспособность наша теперь совсем аховая. Он развел руками и продолжил: – В общем… я думаю, надо двигать прямиком в Коровий Холл. Это долго, но более безопасно!

Да уж, наконец–то разродился.

– Без дорог по лесу мы туда и завтра не доберемся. Добавь всякую живность, что в лесах должна водиться… Хочешь мое мнение? Плохая идея, – я скривился, как от лимона.

– Тогда пост южного отрога, – парню вроде как даже полегчало от определенности.

– Хорошо, Феникс, значит, идем на южный, – заявила эльфийка. Она перекинула лямку сумки через голову и добавила: – Я, в принципе, готова.

– Пять минут, ребята, и идем, – парень ускорил сборы.

– Погоди, Рус, я недоговорил, – я обвел взглядом попутчиков. – Нам на южный, так? Мы на северном, так? Нам по–любому нужно крутануть половину длины окружности. Так почему бы…

– Назад дорога уже хоженая, – перебил Руслав.

– Но как раз там–то нас и будут искать, – отпарировал я. – Послушайте, я смотрел сверху, в открытую орков не видно. Лес впереди труднопроходимый. Северо–восточный отрог короткий, но я предпочту обойти его по большой дуге. Тем не менее это реально. Рус, ты же сам говорил, что лес – это непривычная среда для орка, и нам останется только незаметно залезть на восточную оконечность. Но это оставьте мне.

– Что думаешь? – после некоторого раздумья, в течение которого несколько раз переводил взгляд с меня на Анахиту и обратно, воин наконец обратился к девушке.

– Русик, если пойдем назад, квест не завершится. Уже сорванная трава не будет храниться вечно. Пока соберем новую… если соберем, Снорри умрет. Если он умрет, цепочка заданий прервется, и когда я смогу получить новую?.. Не знаю, – эльфийка, с виду спокойная, говорила ровным, ничего не выражающим тоном. – В общем, если есть хоть малейший шанс закончить квест, я пойду хоть в лагерь всей орочей армии.

Но я представляю, что творилось у нее в душе! Теперь две пары глаз уставились на воина. Тот пожал плечами:

– Ну значит, идем к восточному отрогу.

***

И вот мы шагаем по лесу. Северный отрог обогнули, держа его вершину в поле зрения, сквозь кроны деревьев. Когда Руслав поинтересовался, не посмотрел ли я сверху, на месте ли часовой, я соврал, что с вершины площадка не проглядывается. И мысленно обозвал себя ослом, уж дать круг над краем я мог бы. Впрочем, это с дивана мы все такие умные.

Теперь шли по азимуту, в расчете выйти чуть севернее восточного отрога, и из леса его осмотреть.

– Сильно снаряга пострадала? – меня начало раздражать молчание попутчиков, топали мы уже около часа.

– Сулицы в хлам, и щит пришлось бросить – прочка кончилась, – начал перечислять Руслав, тащивший теперь орочий щит и одно из копий серокожих, – шлем меньше пострадал: к счастью, нет у них ни мечей, ни палиц.

– Интересно почему?

Руслав хмыкнул:

– Насчет палиц согласен, странно. А что касается мечей, так это только писатели всякой фентезийщины насыщают ими какие–то отсталые народы. У разрабов нашего мира явно были неплохие консультанты.

Взглянув на мою вытянувшуюся физиономию, усмехнулся:

– Ну откуда полудикий народ, живущий в северных горах, где по легенде никаких месторождений, возьмет железо? Обрати внимание, у них даже металлические детали встречаются очень редко. Ты не заметил, у четверых из напавших наконечники копий были каменные.

Я против воли покосился на копье парня:

– Да, взял это, потому что наконечник металлический, – заметив мой взгляд, пояснил Рус, – так еще и пластинки в их замечательных безрукавках роговые. А при такой редкости металла откуда такая роскошь, как килограмм–полтора отлично выделанной стали?

Теперь очередь хмыкать пришла мне. Никогда не задумывался!

– А что с кольчугой?

– Плохо, – парень вздохнул, – фактически уничтожена, с моим уровнем ее не починить. Теперь это двенадцать килограммов металлической проволоки. Считай, я остался без брони на тело.

– Слушай, а почему ты не взял одну из орочих безрукавок?

– У них? Как это? – Рус даже пальцами пощелкал, слово забыл. – Короче, их другая раса надеть не может. В слот не поместить, только в инвентарь. Продать, конечно, можно, берут хорошо, но не тащить же ее отсюда?

– Кольчугу же тащишь!

– Фес, эта кольчуга стоит… стоила как десяток безрукавок, если не больше. Положу пока в Личной Комнате, как накоплю – отдам в починку: это всяко дешевле, чем новую. Прости, но я, как ты, швыряться сотнями золотых не имею возможности.

Мне показалось, или он метнул взгляд в сторону сосредоточенно бредущей девушки? Ладно, не буду лезть в их отношения. Но от ответной реплики не удержался:

– Знаешь, я тоже такой возможности не имею. На траве много не заработаешь.

Дальше, вплоть до остановки на ночевку, мы шли молча.

Шли до темноты, остановились только тогда, когда сгущавшийся сумрак оставил не более метра для обзора. Еще миг – и ночь зальет все вокруг непроницаемой тушью. На мой взгляд, этот момент в игре – перебор, никогда даже в лесу не встречал такой непроницаемой темноты. Но зато антуражненько. Обустраивались уже на ощупь, огонь решили не зажигать. Конечно, по идее мы в лесу и орки далеко, но, как говорится, береженого бог бережет. Ну а не береженого – орк стережет. Судя по карте, мы почти прошли траверз северо–восточного отрога, но долина здесь понижалась, а с верхотуры должно быть видно далеко. Коллективно согласились, что костер в такой ситуации не лучшее решение. Наскоро погрызли сухари, я поделился сушеным мясом и сыром, и стали укладываться спать. Подъем ранний, дежурства распределили как обычно – я под утро. Пожелав спокойной ночи, завернулся в плащ и нажал выход.

***

Крышка кокона, поручни, разминка. Перекинул ноги через край кокона, прислушался к ощущениям в теле. Интересно, и как к такому привыкнуть? Сегодня я много летал, много ходил по пересеченке, – в общем, день получился насыщенным. И что? Да, моя нервная система потрудилась на славу, я чувствую себя опустошенным, как хорошо отжатая тряпка, но вот мышцы… Конечно, после четырнадцати часов лежания тело плохо слушается, в мышцах слабость, но это не идет ни в какое сравнение с тем, каким я возвращался с тренировок, особенно зимних! Опять накатили воспоминания…

Сначала всей толпой в глубоком снегу мы выкапывали «взлетную полосу» – площадку метров тридцать–сорок длиной и не уже размаха крыльев дельтаплана для разбега. Потом наступала очередь троса – неотъемлемой части лебедочных полетов. После каждой затяжки его нужно возвращать на старт, чтоб прицепить следующего пилота. Для этих целей в клубе была мотособака – гусеничная штука со слабосильным китайским движком. Она постоянно застревала в сугробах, нужно было спрыгивать и шагать рядом в снегу по колено. Иногда витой синтетический трос вмерзал в снег, тогда приходилось возвращаться и выдергивать.

И вот моя очередь лететь: стойки на плечи, трос зацеплен за подвеску. «Готов?» – «Готов!» —«Тяга пошла!» Трос тащит за грудки, стараюсь изо всех сил успевать переставлять ноги. Иногда трос тормозится о снег, тяги не хватает. Тогда разбег затягивается, очищенный участок кончается, и я мчусь, как лось по глубокому снегу, ожидая, что же произойдет раньше – крыло наберет скорость или я в конце концов споткнусь.

Наконец–то отрыв! Чувствую, как трос поднимаясь вслед за мной, освобождается из снежного плена, лебедке все легче тянуть, тяга нарастает – и вот я возношусь над заснеженным миром. Горизонт убегает в стороны. Где–то вдалеке крошечные машинки ползут по тонкой темной ленте асфальта; лес, с земли такой далекий, оказывается совсем рядом. Из–за ближайших домиков коттеджного поселка, примыкающего к полю, выступают следующие участки. Взгляд выхватывает опустевшие по зимней поре дворы, заснеженные качели, круги и овалы бассейнов, скелеты парников.

Но вот верхняя точка подъема. Взглядом успеваю заметить, как где–то на горизонте проступают высотки далекого города, а трос еще немного, и станет тянуть вниз – блок почти под мной. Отцеп! Высвобожденная синтетическая нить резко сжимается и улетает вниз, весело маша на прощание большой красной тряпкой, прицепленной для облегчения ее поисков на земле.

Если прошляпил, не зажал ручку перед отцепом и дельт еще в наборе, то, лишенный тяги, он подвисает на какие–то мгновенья, заставляя сердце ёкнуть, а воображение – представить беспорядочное кувыркание вниз. Но вот кивок носом, разгон, и я в свободном полете! Взгляд на прибор: четыреста, ну максимум пятьсот метров. Для активной лебедки неплохо.

Взгляд привычно обегает ориентиры: вон ЛЭП. Проводов на фоне земли, как обычно, не видно, но вижу мачты и знаю – туда не надо! Жареные дельтапланеристы – плохое блюдо для всех. Вон дорога, где мы побросали свои машины. А значит, где–то рядом старт, до которого от машин тащили все свое барахло. Потоков нет – зима, над заснеженным полем ничего не держит, лечу прямиком к старту.

Чем заняться? Можно постараться максимально экономно расходовать высоту, все развороты – блинчиком, и тогда смогу провисеть минуты три–четыре. А можно, разогнавшись в пикировании, быстренько скрутить пару спиралек–восьмерок, – и все, на посадку.

На посадку захожу по–самолетному – по «коробочке», как говорят. Сначала тяну обратным курсом по отношению к направлению старт–посадка, по ветру и немного в стороне. Взгляд бегает между приближающимся справа стартом и надвигающимся прямо в лоб лесом. Блин! Опять старт почти от деревьев, а все жадность – лишние метры затяжки. Значит, предпоследний, третий поворот у деревьев, за них залетать нельзя: учебный крыл медленный, если придет усиление ветра, я против него не пробьюсь и буду гнездиться прямо на макушки, приятного мало. Сыграть могу дистанцией между третьим поворотом и четвертым, так чтобы при выходе из четвертого оказаться на пятнадцати–двадцати метрах высоты. Тогда, учитывая довольно крутую глиссаду учебного крыла, плюхнусь как раз на старте. Вот и деревья, кренюсь вправо, ручку от себя, аппарат бодро ввинчивается в поворот. Ну да, это учебный, в крене он сыпется, то есть быстро теряет высоту. Выхожу из поворота, подо мной восемьдесят метров – это много, до четвертого всю высоту не растеряю. Слегка подныриваю, разгон–торможение. Старт уже справа, кручу четвертый разворот, выход. На прибор смотреть некогда, взгляд прикипел к точке выравнивания, но по ощущениям получилось! Все, я в глиссаде, доворот против ветра, ноги вон из кокона подвески – пора в вертикальное положение переходить. Перехват за стойки, ноги болтаются снизу, готовлюсь встречать поверхность. И в этот момент краем глаза замечаю, как колдунчик–ветроуказатель, стоящий у старта, безвольно опадает. Ветер выключили! Меня ничего не тормозит!

Подомной проносится «взлетка», начинаю удаляться в поле, а скорость все еще велика. Вот блин! Наконец лицом ощущаю, что скорость упала до нужной, стойки толчком от себя, срыв. Буквально останавливаюсь в воздухе, но носки моих ботинок почти касаются поверхности снега. Хр–р–русь! Вертикально пробиваю тонкий наст и проваливаюсь в глубокий сугроб. Сел!

Разворачиваюсь, стараясь не зацепиться консолями за снег. Вот зараза, все–таки перелетел метров сто! От старта что–то кричат, машут руками в сторону. Чего? Ах ты ж, я же сел прямо по линии затяжки, на старте уже следующий пилот ждет, пока я ему освобожу место! Почти бегом… ну как бегом? Проваливаясь выше колена в снег, цепляя сугробы ручкой трапеции и консолями, стараюсь быстро–быстро освободить взлет: по–крабьи перемещаюсь в сторону шагов на тридцать. В конце без сил валюсь в сугроб. Достаточно. Теперь, чтоб стартующему угодить в меня, надо крупно накосячить.

Провожаю взглядом очередной взлет. Встречного ветра нет, бежать нужно быстро, вижу, как пилот, взрывая фонтаны снега, выбегает за пределы расчищенной площадки, три шага, пять… Бамц! Дельтаплан резко клюет носом, освобожденный трос зеленой змеей стреляет вперед. Что с пилотом? Нормально, встает, машет рукой, стойки тоже вроде целы. Мотособака стартует за тросом, тот улетел недалеко. Пилот уже поднял крыло и тащится снова на старт, пара человек берет лопаты, решив удлинить взлетку еще. Ладно, нечего в сугробе рассиживать, надо крыл тащить на старт, там на него очередь. Встаю на ноги, измеряю взглядом расстояние, мда… Делать нечего, хочешь меньше таскать, учись садиться на старте.

Тяжело дыша и утирая катящиеся из–под шлема капли едкого пота, добредаю до расчищенного места. Отдаю крыло очередному страждущему, сильное желание рухнуть прямо в сугроб, и только здравый смысл удерживает от возможности заработать воспаление. Я щас сдохну!

Кто–то из «стариков» бросает: «Все правильно сделал, лучше перелететь и потом тащить крыло обратно, чем разложиться на старте. Хорошая посадка, молодец!».

О да! Обычно от «старичков» похвалы не дождешься. На душе разливается теплое масло удовлетворения: я, оказывается, крут!

Накинув сверху теплую куртку, в обнимку с термосом бреду к лебедке: «Что там у нас с очередью? Пишите меня. За кем буду?». День продолжается, до темноты есть шанс еще пару раз окунуться в воздушный океан.

Неудивительно, что вечером, дома, после такого времяпрепровождения мышцы ломило, а сил хватало только доползти до кровати. А сейчас? Мышцы ломит только от многочасового ничегонеделанья. Встроенная в кокон миостимуляция не сильно помогает. Во что я превращаюсь? В дистрофичного игрока–задрота с конечностями–веточками. Хотя какой выход? Не знаю.

Ладно, хорош рассиживать и предаваться ностальгии. Взгляд перепрыгнул на тренажеры: уж кем–кем, а дистрофиком вы меня не сделаете!

Через полтора часа, с еще влажными после душа волосами, облачившись в спортивный костюм, с неизменным пенопластовым лотком какого–то жаркого «Грибное лукошко», я проковылял к компьютеру. Ну–с, приступим, долги надо отрабатывать.

Настучал название «Термодинамик». Отправил в рот первую ложку горячего хрючева, отхлебнул пива из высокого бокала, пальцы забегали по клавишам: «В условиях, когда южная экспозиция склона хорошо прогревается солнцем, может возникать такое явление, как термодинамик, иногда называемый термическим бризом. Механизм образования…».

Глава 30 Ночные откровения

Вход. Появились ощущения: чувствую тело, пошевелил пальцами ног – ага, сапоги привычно сдавливают стопы. Скрещенные на груди руки вцепились в полы плаща, даже пальцы немного занемели. Щекой чувствую грубую ткань мешка – порядок, лежу в той же позе, как выходил. Слух донес стрекот насекомых, различил поскрип деревьев. Странно, неужели ветер? Ах, да, рядом же море, видимо, ночной бриз. Вот только глаза отказывались предоставлять информацию: что поднимаю веки, что закрываю, – как говорится, хоть глаз выколи.

– Феникс, ты проснулся? – негромкий голос, почти шепот.

Молчу, не двигаюсь, прислушиваюсь.

– Феникс, я слышу твое дыхание. Значит ты вошел в игру.

Ох уж эти пинкертоны, ничего–то от них не скроешь!

– Да не сплю я, Ань, не сплю, – таким же шепотом.

Сел. Ух, ты, оказывается, что–то все–таки видно – сквозь завесу из веток то тут, то там пробиваются звезды.

– Как тут? Тихо?

– Тихо…

– Ну спи тогда, всё, я на посту. Утром будить или сама проснешься?

– Слушай, а можно я с тобой немножко посижу?

– А смысл? Тебе нужно выспаться, завтра топать и топать.

– Ничего, я недолго. А ты мне про полеты расскажешь.

– Хм, дело, конечно, твое. Мы Руса не разбудим?

– Не переживай, у него сон богатырский, – по интонации понимаю, что эльфийка улыбается, – ты, если что, его еще не добудишься.

– Хорошо. Что тебе рассказать?

– Ну… вот скажи, а как высоко можно подняться на дельтаплане?

– На высоту восходящего потока.

– Феникс, – перебила девушка, – ну не будь занудой, ладно? Выключи уже учителя. Я же не лекцию прошу прочитать. Расскажи по–простому.

– По–простому? ¬ Вздохнул. «сложно рассказать просто, просто рассказать сложно», есть такое выражение. – Что ж, попробую попроще. Только поверь, без минутки теории никак, ты уж потерпи.

– Ладно. – интонация… как будто сказку приготовилась слушать.

– Дельтаплан относится к парителям, то есть сам он не поднимается, его поднимает восходящие потоки. Так же, как и парапланы, и планера. Фактически – паритель опускается, но если воздух поднимается быстрее, то относительно земли мы будем подниматься. Сложно?

– Пока нет

– Хорошо. Главная проблема, найти восходящий поток, это же воздух, его не видно. Как это сделать? Видела кучевые облака? Они образуются на вершине такого потока, когда влага, содержащаяся в воздухе, начинает конденсироваться, потому что воздух, поднимаясь, остывает. Вот до подошвы облака и можно подняться, это верхняя граница термических полетов. Мы эту высоту называем базой.

– А как это высоко?

– По–разному, много от чего зависит: давление, влажность, температура. Утром облака обычно низкие, меньше тысячи метров, потом поднимаются. Хотя все равно у нас, в средней полосе, выше двух тысяч мне не встречались.

– Ух ты! Два километра! И ты залетал так высоко?

Мысленно вижу ее восторженные глаза.

– Я и выше поднимался, в Калмыкии. Там база до четырех тысяч бывает, представляешь? Кстати, знаешь какая там температура?

– Где?

– Наверху, под облачностью.

– Ну… наверно холоднее, чем внизу.

– А насколько?

В ответ молчание.

– Ладно, не буду мучать. В обычных условиях воздух охлаждается на шесть с половиной градусов каждую тысячу метров. – подержал паузу, чтоб осознала. – Вот и представь: внизу: плюс тридцать, жарища. А на четырех тысячах? …

Опять пауза. Видимо считает.

– Ух ты… Так холодно?

– Ага. Представь: выходишь на старт, жара, а на тебе термобелье и флиска. Если долго буксировщика ждать, можно тепловой удар схватить.

– Да уж… Ну у вас и спорт.

– Кстати, в Австралии, говорят базы бывают еще выше, но мне, – вздохнул, – уже не узнать.

– Почему? – оживилась.

– Давай не будем… – попытался съехать с темы. – А ты знаешь, каков мировой рекорд высоты на дельтаплане?

– Откуда же мне знать?

– Анжело Д'Арриго в 2006–м году, в Андах, поднялся на 9 тысяч 100 метров.

– Ничего себе! Это же выше Эвереста!

– Хм, Эверест он перелетел в 2004–м, но там было только 9 тысяч ровно.

На некоторое время воцарилось молчание. Потом Анахита протянула в задумчивости:

– Да–а–а… Я бы хотела посмотреть на землю с высоты четыре километра.

– Если честно, в Калмыкии и смотреть–то не на что – степь да степь кругом. В средней полосе и то интереснее: леса, реки, дороги, деревни, поселки. А лучше всего в горах. Мне Альпы очень нравились.

Опять повисла тишина, я ненадолго залип в воспоминаниях. Со вчерашнего дня я все чаще вспоминал свою «летучую» жизнь, видимо, признание разрушило какую–то плотину. Я даже вечером, перед сном, почему–то ясно вспомнил свою последнюю поездку в Альпы. Хотя почему «последнюю»? Вполне может быть что и «крайнюю», на машине же я езжу? А кто мне мешает мотануть куда–нибудь километров так под «дцать», чтоб целый день в дороге, слушать радио или аудиокниги, смотреть, как асфальт стелется под капот, а мимо пролетают столбы, рекламные щиты, тянутся поля–леса–города. Останавливаться в придорожных кафешках, смотреть на несущийся мимо поток машин, жуя какой–нибудь бутерброд… Вот только куда ехать? Я не могу без цели, мне нужно ехать «куда–то», а не просто куда глаза глядят.

– Феникс!

Шорох где–то рядом, как будто кто–то поменял позу, вырвал меня из мечтаний

– Да?

– А есть девушки–дельтапланеристы?

– Аня, да полно! Хотя…, – задумался, – меньше, конечно, чем парней, но есть.

– Феникс… а у тебя девушка есть?

Ну вот, начинается. Ехидный внутренний голос зашептал на ухо: «ну так ты же сам этого хотел! Давай! Не теряйся». Да, но что мне с этим делать?

– Сейчас нет, – ответил я после длительной паузы.

– Почему?

Какой простой вопрос. Был бы на него такой же простой ответ.

– Видишь ли, – вздохнул, – сейчас я не самый лучший вариант для женщин.

– Почему? Только не говори, что ты нищий, ведь даже самый простой аккаунт стоит недешево. Тогда что? И почему «сейчас»? Ты стал пить? Я почему–то сомневаюсь. И уж точно не бабник. – Анахита даже похоже усмехнулась: – Или это из–за игры?

Господи, ну сколько вопросов! Ты же вроде о дельтапланах хотела поговорить? Не удержался от иронии:

– И как же ты поняла, но я не алкаш?

– Мне кажется, ты на него не похож…

Кажется ей. Много ты, алкашни в своей жизни видела? Запойные в ремиссии выглядят и говорят вполне здраво, никогда не поймешь. Ты же мой реальный фейс не видишь, да и пересекаемся мы только по выходным. Впрочем… как же тебе сказать?!

– Видишь ли, Аня. – опять пауза, девушка даже хотела что–то сказать, я услышал вдох, как перед началом фразы. – Я инвалид. Инвалид–колясочник.

Со стороны собеседницы – тишина, никакой реакции. Я, правда, не придал значения, погруженный в собственные размышления.

– Два года назад я разбился, и моя… – да кто же меня за язык–то тянет!

– Жена?

– Не были мы женаты, просто жили вместе. Моя женщина… короче, она ушла.

– Вот сука!

– Не вини ее, не надо. Ты не представляешь, что такое жить с лежачим на тот момент инвалидом.