Две стороны. Часть 2. Дагестан

– Саша, сейчас колонна продолжит движение, а вы с товарищем майором и двумя танками будете здесь стоять еще два часа, – сказал Абдулов спустившемуся с танка Щербакову. – Потом продолжите движение по маршруту. Если по дороге встретите какой-нибудь наш БТР заглохший или нашу машину – цепляете и следуете дальше. Батальон будет ждать вас в на въезде в Бабаюрт до 18:00, а там до Кизляра уже совсем ничего, вместе доедем. Старший у вас майор Шершнев, он поедет на своем ЗИЛу. Вопросы?

– Никак нет, товарищ лейтенант.

Колонна скрылась за горизонтом, а два танка и ЗИЛ всё стояли на обочине, выжидая положенные два часа. Расчет был таков – за два часа сломавшийся БТР или машину починят, в противном случае ничего не остается, как взять её на буксир.

Экипаж танка № 158, замыкавшего маленькую колонну, состоял из командира танка, вечно заросшего светлой щетиной, похожего на красномордого деревенского мужика сержанта Акунина, узкоглазого и низкорослого механика-водителя рядового Сулейманова и наводчика Рудакова, тоже рядового по званию и особыми приметами не отличавшегося. Они, как и все остальные, ждали сигнала к движению от Шершнева и сейчас развалились на трансмиссии, наслаждаясь выдавшимся теплым деньком.

Когда стрелка часов показала три часа дня, Шершнев приказал завести заглушенные танки и выдвигаться в сторону давно скрывшейся за горизонтом колонны. Танк № 158 завелся сразу, командирский 157 долго чихал, пока, наконец, дизель не заревел, выпустив облако серого дыма. ЗИЛ и два танка помчали по асфальту, измочаленному гусеницами бронетехники прошедшего здесь два часа назад батальона. Мимо проплывали перепаханные на зиму поля и лысые пустыри, поросшие высохшей травой, порой вдали виднелись какие-то селения, к ним от основной асфальтированной дороги ответвлялись проселочные. На прямой, как стрела, трассе изредка встречались старые легковушки и потрепанные временем грузовики. В наушниках шлемофона поначалу слышались переговоры между подразделениями батальона, потом наступила тишина – слишком далеко ушла колонна.

Через километров тридцать впереди показался стоящий на краю дороги БТР с откинутыми крышками люков над силовой установкой. На нем копошились двое бойцов, один из них, видимо, механик. Рядом в тени борта сидели еще человек восемь солдат со старшим сержантом – командиром мотострелкового отделения. ЗИЛ и оба танка съехали на пыльную обочину и заглушили двигатели. По обеим сторонам простирались солончаковые пустоши, покрытые белыми пятнами соли. Шершнев, засучив рукава камуфляжа, залез на бронетранспортер и стал вместе с механиком копаться во внутренностях двигателя. Через час стало ясно, что БТР не оживёт.

«Давай заводи! – крикнул майор Щербакову. – Цеплять будем».

Лейтенант кивнул гревшемуся в лучах клонившегося к закату солнца Обухову, и тот нырнул в свой люк. Танк № 157 вновь не желал заводиться, двигатель кашлял, как будто в баках не осталось солярки. Выгнав Обухова, на его место залез механик 158-го танка Сулейманов. Он ручным насосом, расположенным рядом с приборной панелью, стал подкачивать топливо. Качал минут десять, наконец танк завелся. БТР подцепили, накинув танковый трос на еще не оторванный буксировочный крюк и примотав его проволокой, чтобы не соскочил во время движения. За рычагами 157-го остался Сулейман, а Обух сидел на месте наводчика Рудакова в 158-м. Мотивируя тем, что экипаж взаимозаменяемый, Рудаков уселся на место Сулейманова и сейчас управлял своим танком. Колонна, состоявшая теперь из ЗИЛа, двух танков и БТРа, вывернула на дорогу и с меньшей скоростью двинулась в сторону Бабаюрта.

Селений по пути не попадалось – они лежали в стороне от асфальтированной трассы. Около одного из них, судя по нарисованной на тетрадном листе карте, это был Хамзаюрт, дорога плавно повернула на север и вытянулась прямым лучом вдаль. Багряное солнце задевало своим краем за висевшие на горизонте облака, окрашивая их верхушки фиолетово-розовым. Стрелка на часах показывала семнадцать с четвертью, до 18:00 еще сорок пять минут, должны успеть. Колонна приближалась к крутому повороту, перед ним виднелся небольшой узкий мост через арык, тянувшийся по периметру распаханных вокруг полей. На самом мосту, обочины которого ограждались бетонными столбиками с металлическими тросами, 157-й неожиданно закашлялся и заглох. В его корму чуть не врезался, едва успев затормозить, БТР с сидевшей на нем пехотой. Позади него, чуть съехав на узкую обочину, остановился 158-й. ЗИЛ сначала укатил вперед, но, увидев остановившуюся бронетехнику, вернулся.

– Что случилось? – спросил выскочивший из кабины Шершнев.

– Да опять что-то танк заглох, – неопределенно ответил Щербаков, сам не понимавший, отчего танк глохнет. – Сулейман, сделай что-нибудь! – крикнул он механику.

Сулейманов попытался завести двигатель, тот упорно не заводился. Широкий танк с прицепленным за ним БТРом стоял прямо на узком мосту, и по встречной полосе с трудом мог проехать грузовой автомобиль, но машин пока ни одной. Красное солнце наполовину скрылось за горизонтом, Щербаков курил, свесив ноги в люк башни и наблюдая за сгущающимися сумерками. Невдалеке белело строение, похожее на заброшенную ферму со стоящим около неё домишком, вдали зажигались огоньки Татаюрта. Вдруг сзади показалось светлое пятно, быстро приближавшееся к мосту. Через мгновенье оно превратилось в белую "шестёрку" с выключенными фарами, летящую к сливающейся в вечерних сумерках бронетехнике. Водитель шестерки увидел чернеющий на мосту бронетранспортер, но слишком поздно. Пролетая мимо 158-го, он вдавил педаль тормоза в пол. Тормозя и пытаясь объехать БТР, "шестерка" чиркнула правым бортом по бронированной боковине, оставив на его корме белый отпечаток краски со своего переднего крыла, и влетела под левую гусеницу стоящего на мосту 157-го. От удара капот и передняя часть смялись «в гармошку», правая стойка погнулась, и не пристегнутый ремнем пассажир, сидевший на переднем сиденье, долбанул головой по лобовому стеклу, оставив на нем паутину мелких трещин. От оглушительного удара машины многотонный танк Щербакова даже не покачнулся.

Над мостом повисла тишина, нарушаемая только стрекотом вылезших на охоту ночных насекомых. Белая водительская дверь, скрипнув, отворилась, и из автомобиля вылез усатый дагестанец лет тридцати. Что-то бормоча, он стал оглядывать разбитую "шестёрку". За ним, держась за голову в синей бейсболке "adidas", вылез его пассажир – парень того же возраста с небритой щетиной. Даже странно, что оба остались целы, только у "адидаса" на лбу стала надуваться большая шишка. Бойцы с любопытством окружили разбитый ВАЗ-2106, обсуждая, подлежит кузов восстановлению или нет. Выпрыгнув из кабины ЗИЛа, спешил Шершнев.

– Э, бля, кто тут танк поставил? – начал приходить в себя усатый. – Кто старший тут?

– Я старший, – сказал подошедший Шершнев. – Танк сломался, его же в сторону не откатишь.

– Да мне пофигу, ты мне машину разбил! – махал руками усатый. – Давай деньги плати!

– Какие деньги? Надо еще разобраться, кто виноват. Тут твои "Жигули" спокойно проехать могли, если бы ты не гнал и фары включил.

– Э, ты че нам будешь говорить, как ехать надо? – подключился небритый "адидас". – Щас поедем в Бабаюрт за ГАИ, они разберутся.

Дагестанцы что-то с жаром продолжили говорить на своем языке, показывая то на разбитую "шестерку", то на танк.

– Щербаков, пока вы пытаетесь завезти танк, я сейчас в Бабаюрт смотаюсь за ГАИ, а вы выставьте на дороге незаметно какую-нибудь фигню вместо аварийного треугольника. – на ухо лейтенанту сказал Шершнев. – Ты за старшего, – добавил он.

– А далеко до Бабаюрта?

– Да не очень, километров семнадцать, – ответил майор, сел в ЗИЛ с усатым дагестанцем и укатил в сторону невидимого отсюда села.

Дагестанец в "адидасе" всё ходил вокруг разбитой "шестёрки", потирал ушибленный лоб и о чем-то размышлял.

«Пацаны, – сказал он, – давайте мою машину откатим, а то что она на полдороги стоит».

Несколько солдат неспешно встали с насиженных мест и подошли к искореженному автомобилю. Остальные заговорщицки прятались внутри БТРа. "Жигули" откатили назад и поставили на обочине за 158-м танком. Тем временем Обухов, прячась за техникой, проскользнул по обочине и метрах в двадцати, сзади от последнего танка, поставил десятилитровую алюминиевую канистру с примотанным к её ручке красным сигнальным флажком. Когда почти стемнело, вдали замелькали проблесковые красно-синие маячки ГАИшной машины. Перед 157-м остановилась серебристая "девяносто девятая" с мигалкой и надписью "ГАИ" на капоте, за ней тормознул ЗИЛ Шершнева. Из "Лады" вылезли двое гаишников-дагестанцев.

«Брат, смотри что они с машиной сделали», – "адидас" подбежал к гайцам, указывая в сторону помятой "шестерки ". Те направились к белеющему за 158-м пятну, достали свои протоколы и начали зарисовывать схему ДТП. Пострадавшие что-то с жаром объясняли им на своем языке, беспрестанно размахивая руками.

Наконец схема была готова и один из гаишников подозвал Щербакова с Шершневым расписаться под рисунком с изображением дорожной обстановки.

– А чего это "шестерка" за последним танком нарисована? Она в первый танк воткнулась, – заметив неточность, сказал Щербаков.

– Э, какой первый танк? Мы в задний врезались! – заорал небритый в "адидасе".

– Как в первый? А почему ваша машина тогда сзади стоит? – спросил гаишник и подозрительно посмотрел на лейтенанта и дагестанцев из "шестерки".

– Да потому что он, – Александр кивнул в сторону "адидаса", – попросил солдат машину откатить, чтобы типа она проезду не мешала.

– Ты машину откатывал? – спросил гаишник небритого.

– Ты что брешешь, э! Никто не откатывал, ехали, в танк врезались!

– Да ладно! Вон смотрите, тормозной путь идет от последнего танка и прямо под левую гусеницу первого, – указав на четыре видневшихся в темноте на асфальте черные полосы от шин, сказал Щербаков. Усатый дагестанец, тоже, видимо, не понимая, что задумал его попутчик, просто кивал.

– Э, брат, – "адидас" тронул за плечо гаишника, – ты земляку верить будешь или им верить будешь? Какой путь-муть? Это солдаты сапогами сделали! Сам видел, вот так сапогами по асфальту делали, как будто путь, – он зашаркал своими остроносыми туфлями в сторону 157-го.

– А краска белая на БТРе? Как раз ваша машина крылом задела, – Щербаков указал на белеющее на броне пятно белой краски.

– Какая краска-маска, э? Это тоже солдаты! С машины отодрали краску и вот так делали, – он стал опять показывать. – Плевали на неё и к "бэтэру" приклеивали!

Гаишники в свете карманных фонариков рассматривали следы от тормозов и белую краску на БТРе.

– Да, похоже так и было, – сказал один гаец. – Ты что, наверно, летел и не видел танки? – спросил он у усатого. – Если бы не летел, спокойно объехал, да?

– Я тихо ехал, эти тут стоят, без габаритов, треугольников нет.

– Треугольников нет, но вон фляга с красным флажком стоит, – показал на совсем недавно поставленную канистру Шершнев. – А габариты – мы с Кадара едем, в бою лампочки перебили.

Стали перерисовывать схему, ориентируясь по оставленным черным полосам от шин и белым пятнам краски на БТРе и танке. Дагестанцы из "шестерки" теперь оба доказывали, что они въехали в последний танк и виноваты во всем танкисты.

– Короче, надо на освидетельствование ехать, – сказал один из гаишников, после того как схему нарисовали заново. – Может, пьяный кто из вас. Давай, водила танка и ты, – он ткнул в усатого дагестанца, щас в Бабаюрт поедем, трубки дуть, там дальше разбираться будем.

– Щербаков, – Шершнев отвел в сторонку лейтенанта, – я на ЗИЛу за ними поеду, я же механа одного не отпущу неизвестно куда, а вы заводите танк и давайте в Бабаюрт. Там где-то в начале должна быть стоянка, может, батальон еще там ждет, хотя сомневаюсь. Если батальона нет, там стойте, пока я не приеду.

Разбитую "шестерку" прицепили тросом к ЗИЛу, и они вместе с машиной гаишников скрылись в навалившейся ночи. В небе светила почти полная луна, освещая два танка и БТР, вдали светились редкие огни Татаюрта. Из БТРа вылезли несколько бойцов, громко матерясь, толкаясь и полностью игнорируя лейтенанта. Вместе с сигаретным дымом ветерок донес запах дешевого алкоголя. Теперь Щербаков понял, почему солдаты прятались в БТРе – вместе с едой, цветами и сигаретами в Махачкале благодарные дагестанцы накидали водки и вина. И что теперь с ними, пьяными, делать? Хорошо выпившая компания с оружием, к которому все привыкли и не боялись лишний раз выстрелить. На молодого офицера попросту "забили", а попросить помощи лейтенанту сейчас не у кого. Щербаков молил в душе, чтобы скорее вернулся Шершнев или хотя бы танк завести и продолжить движение. Краем глаза Александр увидел, что к толпе пьяных солдат бочком подобрался сержант Акунин, Кравченко тоже куда-то исчез в темноте.

– Ну что там, Обух? – с нетерпением спросил вновь копающегося в люке механика Щербаков. – Скоро поедем?

– Щас попробую, товарищнант, – Обух заерзал в темноте своего отделения. Прошло еще около получаса, наконец в двигателе танка что-то загудело и он, пару раз глухо кашлянув, завелся, на мгновенье скрыв луну за облаком невидимого в темноте дыма.

– Всем по машинам! – сквозь грохот дизеля закричал Щербаков.

Пьяная толпа нехотя залазила на БТР, уже не пряча бутылки и разрывая сухпаи на закуску. Откуда-то прибежал Кравченко, от него попахивало алкоголем.

– Ты что, пил? – повернулся к нему Щербаков.

– Не, просто курить ходил к пехоте, – ответил наводчик.

За рулем "бэтэра" всё же кто-то сидел – когда 157-й тронулся, натянув трос, БТР с трудом повернул колеса, выруливая с края дороги. Колонна медленно покатила по абсолютно пустой трассе.

«Шершнев говорил, километров семнадцать до Бабаюрта, скоро должны приехать, – думал Щербаков. – Там, вроде, еще мост железный был перед селом», – вспоминал он недавнюю рекогносцировку.

Сзади вилял БТР, на нем сидели человек шесть солдат, пьющих прямо из горла, среди них в свете фар 158-го он заметил Акунина, тоже державшего бутылку в руке. «Ну бля, доедем до Бабаюрта, – сквозь зубы бормотал Щербаков, глядя на командира 158-го, – писец тебе, сука!»

Тут танк в очередной раз стал кашлять и заглох посреди дороги, прокатившись по инерции несколько метров.

– Бля! Обухов, что за херь опять?

– Не знаю, товарищнант, может, топливопровод засорился. Качать надо, наверно, – виновато сказал Обухов.

– Ну так качай давай, а то мы так до утра не доедем!

Пехота, пользуясь остановкой, слезла с БТРа, начала петь песни, словно пьяные гости на свадьбе. Среди "гостей" выделялся бас Акунина, обнимавшегося с пехотой, чокаясь с ними своей полупустой бутылкой.

«Если бы Абдулов это видел, – глядя на пьяную толпу, думал Щербаков, – он бы их всех поубивал. И меня в том числе, что я с ними ничего сделать не могу. А что я сделаю? Поздно уже. Сейчас главное до Бабаюрта доехать, а там Шершнев, а может, кто из офицеров батальона еще».

– Обухов, накачивай побольше!

– Качаю, товарищнант…

После стараний Обухова и минут двадцати простоя танк вновь завелся. Какое-то время ушло, пока полупьяные солдаты залазили на БТР, с ними опять полез Акунин. Но проехав совсем немного, танк опять замолчал, раскорячившись с БТРом посреди дороги. За ними остановился 158-й. Обухов снова начал качать ручным насосом, вскоре танк завелся и двинулся вперед. Через каждые метров пятьсот-семьсот всё повторялось. Часы показывали около полуночи, когда Т-72 в который раз заглох. Одна только луна светила в черном небе, подернутом облачной дымкой, вокруг не видно ни одного огонька. Пехота слезла с БТРа и уселась прямо на асфальт. Солдатам было совсем хорошо, они уже не помнили, что служат в армии, что-то орали и пели, кто-то выяснял со сослуживцем отношения.

«Лишь бы не перестреляли друг друга, – подумал Щербаков. – Скоро, Обухов? Накачай побольше, чтобы уже до этого грёбаного Бабаюрта доехать, а завтра по-светлому смотреть будем, что сломалось».

Судя по всему, трезвыми оставались только лейтенант Щербаков и Обухов, даже Рудаков, пользуясь моментом, пару раз бегал к БТРу. Кульминацией веселья стала стрельба в воздух из автоматов и сигнального пистолета СПШ. Вверх летели разноцветные трассеры, в небе расцветали яркие цветы ракетниц, окрашивая всё вокруг в красные и зеленые оттенки. Щербаков сидел на башне и бессильно смотрел на эту вакханалию. «Ничего, скоро всё это кончится, скоро домой», – думал он. Вдали замелькали красно-синие огни. «Гаишники? – подумал Щербаков. – Может, за нами?»

Через несколько минут рядом с головным танком остановилась патрульная "девятка" с мигалками. Оттуда появились двое человек в милицейской форме.

– Кто старший? – спросил один из гаишников.

– Ну я, – сжимая ремень автомата, недоверчиво ответил Щербаков.

– А что за стрельба тут?

– Да это солдаты развлекаются, – неопределенно сказал лейтенант. – У нас танк глохнет, никак до Бабаюрта не доедем. Там нас наш батальон ждет.

– Не знаю, какой батальон? Были какие-то военные. Вечером проезжали, – сказал один из гаишников. – Давайте заводитесь, мы впереди поедем, а вы за нами. И не стреляйте!

– Обухов, ну ты накачал там чего?

– Да уже минут сорок качаю, – устало донеслось из люка механика.

Гаишная девятка развернулась в сторону Бабаюрта и ждала, когда заведется танк. Обухов ещё что-то поколдовал внутри, двигатель, немного покашляв и подергавшись, завелся. «Ну блин, немного осталось», – мелькнуло в голове у Щербакова. – По машинам!» – закричал он, но на его крик бойцы никак не реагировали. Лейтенант спрыгнул с танка, подошел к БТРу, у которого сидели пьяные солдаты, а некоторые теперь и лежали. За рулем "бэтера" кто-то всё-таки находился. Трезвый или пьяный, но кто-то был.

– Пацаны, залазьте, поехали!

– Да куда ехать, товарищнант? – услышал он чей-то пьяный голос. – Давайте здесь ночевать.

– Поехали! Акунин, ты чё, сука, бухаешь? Давай на свое место! – поняв, что никакой реакции он не дождется, Щербаков зашагал к своему танку. «Пофигу, – зло думал он, – сейчас поедем, кто успеет, тот запрыгнет». Он залез на башню и, случайно бросив взгляд на открытый люк наводчика, понял, что Кравченко на своем месте отсутствует. «Бля, куда этот придурок делся!» – Александр вновь спрыгнул с танка и пошел к БТРу. «Тут моего Кравченко нет?» – спросил он у не собиравшейся залезать на броню толпы. Солдаты вопрос проигнорировали. На 158-м наводчика лейтенант тоже не нашел. «Был же недавно на месте», – Щербаков пошел назад к 157-му. Сашка уже хотел залезть на броню, ухватившись за фару, светившую в зад гаишной машине, но спрыгнул на асфальт и заглянул под танк. В свете фар 158-го он увидел пьяного Кравченко, спавшего, раскинувшись между двух гусениц, засунув одну ногу между катков танка. Лейтенанта прошиб холодный пот – если бы танк сейчас поехал, то, как минимум, Кравченко остался бы без ноги, а то и вовсе его бы задавил БТР. Щербаков дулом автомата больно ткнул наводчика под ребра: «Кравченко, сука! Просыпайся! Вылазь, козел!»

Тот зашевелился, – Э, ну больно, дай поспать, – пробормотал он.

– Вылазь, щас Абдулов приедет, даст тебе поспать!

При слове "Абдулов" Кравченко пополз вперед, вылез из-под танка и, спотыкаясь о коробки пластида, начал забираться на башню. Кое-как спустившись в люк на свое место, он отключился.

«Ну мои все на танке, Рудаков на месте был, а остальные, если что, сами виноваты, – Щербаков залез в свой люк и надел шлемофон. – Обухов, поехали. Потихоньку».

Танк медленно поехал вперед, потянув за собой БТР. Солдаты, матерясь и спотыкаясь, запрыгивали на него на ходу. «Надеюсь, все успели, – Щербаков закурил сигарету, – скорей бы Бабаюрт». Впереди набирала скорость "девятка" гаишников, за ними следовала колонна из двух танков и БТРа, но Бабаюрт всё не появлялся. В душу Щербакова стали закрадываться сомнения: «Почему уже минут двадцать едем, а до сих пор не видно ни одного огня вокруг? И Бабаюрта всё нет, сколько километров проехали. А может, мы сбились с пути, едем не по той дороге? Может, это не гаишники вообще, а ваххабиты? Сейчас нас завезут куда-нибудь и всю эту пьяную толпу перестреляют и меня за компанию, а оружие заберут!»

Показались неясные огоньки. Бабаюрт? Вскоре по сторонам замелькали одноэтажные домишки какого-то села, впереди виднелся железный мост, освещенный холодным светом ртутных ламп. Щербаков вспомнил, что мост нужно проезжать поодиночке, но было уже поздно. Зажмурив глаза, он вцепился в открытый люк, приготовившись к падению танка с БТРом в холодную воду темнеющего внизу арыка. Мимо пронеслись знак "нагрузка не более 30 тонн" и железные балки моста, снизу мелькнула черная вода арыка, и мост остался позади. Замыкающий колонну танк так же сходу пронесся по мосту, оставив в воздухе клубы пыли, кружащей вместе с ночными бабочками в свете мостовых фонарей. Тусклые огоньки в окнах домов пропали в темноте, и вновь только пустая дорога и ни одного огня. Опять сомнения – где Бабаюрт? Еще один мостик проскочил под гусеницами и колесами, вокруг только ночь. «Если через пять минут не покажется Бабаюрт, дам команду стоять и буду ждать рассвета на трассе! – принял решение Щербаков. – А эти гаишники, или кто они там, пусть дальше едут».

Он всё сильнее сжимал ремень автомата, положенный перед ним на башню между "кирпичей" КДЗшек, и уже готовился дать команду Обухову остановиться, как вдали заблестели огни большого селения. Только бы танк не заглох! Через несколько минут мимо промелькнул белый знак с долгожданными черными буквами "БАБАЮРТ". Колонна проследовала за гаишниками, вскоре тормознувшими на большой площади с разбитым асфальтом. Сбоку светились желтым светом окна поста ГАИ и темнели малоэтажные дома. Недалеко от поста Щербаков увидел ЗИЛ-131 с будкой-кунгом, больше никакой техники рядом. Колонна подъехала к ЗИЛу и остановилась. Стрелки показывали час ночи. Шершнев из кунга не вышел, вероятно, спал. Сулейманов, дожидавшийся колонну в кабине ЗИЛа, там и уснул, вытянув ноги в открытое окно. Пьяная пехота с верху брони переместилась внутрь БТРа и перестала подавать признаки жизни.

Танки заглушили. В звенящей тишине раздавался храп Кравченко, скорчившегося на своем месте и что-то бормочущего сквозь сон. Щербаков слез со своего танка и, спотыкаясь о разбитый асфальт, пошел к 158-му. Из прикрытого люка механика доносился храп Рудакова. Акунин тоже спал, но в несколько странной позе – верхняя часть его туловища находилась в башне, а толстая задница и ноги торчали снаружи. Пытаясь вниз головой залезть в люк наводчика, он так и заснул. «Сука, засунуть бы тебе чего в жопу, да руки пачкать не хочется», – со злостью плюнул Щербаков. Он залез через командирский люк внутрь 158-го, морщась от акунинского перегара, и нащупал его автомат, прислоненный к стенке. «Вот посмотрим завтра, как ты будешь автомат свой искать, урод», – подумал лейтенант и, подхватив АКС Акунина, спрыгнул с танка.

Аверьяновка

Солнечное утро встретило сентябрьской прохладой. Пехота вылезла из БТРа – у всех перегар, помятые лица и головная боль от вчерашней водки с вином. Шершнев, вскользь поинтересовавшись, почему так поздно приехали, ушел в свой кунг, приказав побыстрей разобраться с танком. Обухов вновь принялся качать ручной насос, по очереди меняясь с Сулеймановым. Немного погодя из люка вылез еще полупьяный Акунин, даже не заметив, что его автомат исчез. Он долго слонялся, пытаясь похмелиться у пехоты, но всё выпили ещё вчерашним вечером и ночью. Спустя какое-то время сержант всё-таки обнаружил пропажу автомата, однако никакого беспокойства на его небритом лице не наблюдалось. Акунин подошел к Кравченко, также страдающего похмельем:

– Олег, ты не знаешь, это летёха мой автомат спрятал?

– Серёга, я не знаю. Сам только проснулся.

– Ну не мог же я его ночью потерять, я его из башни не доставал.

– Что, автомат проебал? – спросил лейтенант Акунина, АКС которого лежал сейчас вместе с АКСом Щербакова.

– Ничё не проебал, это Вы его спрятали.

– Смотри, посадят тебя за утерю оружия.

– Да это Вы спрятали, – сказал Акунин и, повернувшись, как ни в чем не бывало, побрел к своему танку.

«Вот сука! Всё по херу!» – удивился Щербаков.

Вскоре колонна выстроилась в прежнем порядке и двинулась за ЗИЛом Шершнева в сторону Кизляра. Дома Бабаюрта скрылись позади, вокруг проплывали убранные поля и редкие посадки желтевших осенними листьями деревьев. Проехав километров восемь, танк снова заглох, как раз перед указательным знаком с надписью "ЛЮКСЕМБУРГ".

«Приехали, – сказал Щербаков, – по ходу, мы в Европе».

Потратив полчаса, Т-72 с трудом завели, и техника двинулась дальше. Справа, за высокими деревьями, виднелись домишки дагестанского села Люксмебург, через несколько километров показались дома Качалая, на его окраине двигатель вновь замолчал. Проезжавшие мимо на старом "газоне" дагестанцы остановились и угостили солдат свежим молоком, налитым в "полторашки", и еще теплым лавашом. Голодному Щербакову эта еда показалась невероятно вкусной.