А если снова с чистого листа

Уже на полпути Гене стало плохо. Альбина остановилась, дала ему таблетку, покопалась в его бумагах и телефоне и позвонила лечащему врачу. Он сказал, что ждать скорую бессмысленно, она довезёт больного всё равно быстрей.

Никогда в жизни Альбина так не гнала, тем более, на незнакомом авто. Въехала она во двор областной клинической больницы, имея на хвосте патрульную машину. К счастью, врач встречал их на пандусе. Полицейские даже помогли вытащить из машины Геннадия Ивановича, хоть и похудевшего, но всё-таки очень тяжёлого. Она сунула им в руки свои паспорт и права:

– Я выйду позже!

– Да ладно уж, – вернул ей документы старший из них. – Давайте ключи, я за ворота машину отгоню, а то вы скорым путь перегородили.

В приёмном покое врач сухо изложил обстоятельства: без операции пациенту не жить, а он от неё отказался три месяца назад. По какой причине и не связано ли это со стоимостью операции? Сие медицине неизвестно, отказался и всё. И сейчас он в отключке, а без согласия пациента он его оперировать не будет. Нужно, чтобы родственники подъехали и дали согласие.

– У него две дочери, вы с ними знакомы? – спросила Альбина.

– С одной из них, той, что здесь живёт.

Альбина поняла:

– Значит, она тоже против?

Врач промолчал.

– Послушайте, я формально ему никто. Но назовите сумму, я заплачу. А согласие… я с Геннадием Ивановичем работала, подпись его знаю. Распишусь за него. Если… ну, мало ли… всегда можно сделать скидку на болезненное состояние, мол, руки дрожали.

– А вы ему кто?

– Не знаю, он не говорил. А мне он любимый человек.

Врач сел за стол и стал заполнять какие-то бумаги:

– Вот здесь распишитесь… а что, похоже! Вот квитанция, идите в кассу, мне чек отдадите потом, после операции.

Это было почти всё, что у Альбины было на счёте. Но она радовалась тому, что хватило. Потом ещё часа три сидела в коридоре, молясь и надеясь. Потом врач вышел к ней и сказал, что состояние тяжёлое, но надежда есть. Что как минимум три дня Гена проведёт в реанимации, и только потом его можно будет навещать.

Альбина позвонила Екатерине Семёновне, забрала свои вещи из машины и поехала к ней ночевать.

– Это тот самый, шкаф трёхстворчатый? – спросила старушка.

– Теперь, скорее, двухстворчатый, – вздохнула Альбина.

– Любовь, – в ответ и старушка вздохнула мечтательно. – Говоришь, не знаешь, кто ты для него? Мужики вообще на нежные слова скупы. Но мне кажется, что всё он для себя решил, иначе чего бы к тебе как верный пёс умирать приполз.

Утром, когда она разыскивала врача, ей сказали, что он на операции, а о состоянии пациента можно узнать только у него. Час она снова маялась в больничном коридоре, а когда врач вышел, оказалось, что оперировал он вновь Гену.

– Нужно что-то доплатить?

– Нет, что вы. А вот уход за ним после перевода из реанимации потребуется.

– Через три дня? Я приеду.

Она отправилась к выходу, и тут позвонил телефон. Она вытащила аппарат из сумки и некоторое время вертела его в руках, пока сообразила, что это, наверное, Генин. Звонила некая Мариночка, судя по тому, что в списке контактов без фамилии и прочих опознавательных знаков, дочь. Ответила. Сказала, что отец в реанимации, навестить его можно будет только после перевода в обычную палату.

– А его переведут? – вырвалось у этой Мариночки весьма скептически.

– Не стоит хоронить отца раньше времени, – обозлилась Альбина. – Операция прошла вполне успешно, и прогноз благоприятный.

– Операция? Он же отказался от операции! И кто будет платить?

– Наверное, скинулись близкие. А может, взял кредит. Спросите у него.

Пришлось вернуться и оставить телефон медсестре.

На работе оформила отпуск. Дима ходил за ней по дому хвостом и канючил, что нельзя ответственной родительнице бросать детей и ехать спасать постороннего мужика, пусть и любовника в прошлом.

– Ну, тебе это незнакомо, – обозлилась Альбина. – Если бы ты во имя спасения пожертвовал хоть рублём каждой из своих любовниц, а они скинулись, мне бы хватило на выкуп своей новогорской квартиры! А я вот по своей натуре верная, и ради любимого человека средств и сил не пожалею. И детей я с Варей оставляю, она тоже женщина верная.

– Ты что, Альбина, – испугался чуть не до слёз он. – Не подумай, что я свинья неблагодарная. Ты для меня судьбу поменяла дважды, квартиры лишилась. И детей я наших люблю. Поезжай, не волнуйся, всё будет в порядке.

Неделю Альбина провела с Геной в больнице. На третий день, выйдя в магазин за фруктами, по возвращении застала в палате Мариночку. Видно, она только зашла, потому что разговор шёл о плате за операцию.

– Кредит я в состоянии возместить, – говорил слабым голосом Гена. – У меня ещё дача не продана.

– А где будут отдыхать твои внуки?!

– Ты считаешь, что я уже достаточно пожил?

– Пап, ну о чём ты! Просто надо было квоты дождаться!

– В гробу? Ты извини, дочь, но не ходи сюда больше. Мне ваши с Иришкой безразличие и корыстолюбие страшнее смерти.

Когда Альбина перевезла его из больницы на дачу, он ожил. Как ни странно, не продавая свою последнюю недвижимость, деньги за операцию перевёл Альбине на счёт ещё в больнице. Ходил по участку, с воодушевлением рассказывал, какие задумки у него здесь по благоустройству, показывал, что уже сделано. Она единственный раз была у него здесь, в тот вечер, когда они поругались, но то, что она запомнила, выглядело совсем иначе.

– То есть ты всё это после инфаркта делал?

– А что? Если труд в удовольствие, то это на пользу. Ты привези сюда своих ребятишек, я же понимаю, что ты меня боишься пока оставить, но и без них неспокойна.

Через несколько дней она поехала в Утятин, оставив присматривать за ним Екатерину Семёновну. Но отправилась она не за детьми, а только навестить их. И совсем забыла, что подошли сороковины. Альбина ехать не собиралась, но накануне Дима сломал руку, и пришлось ей садиться за руль. Поехала с ними и Ольга, опасаясь то ли за Димину телесную неприкосновенность, то ли за Веневитиновское наследство.

Поскольку приехали заранее, Альбина выгрузила пассажиров у дома, а сама съездила на кладбище. Поставив цветы на могилах родителей и, прополов там проросшие за месяц с небольшим сорняки, дошла до могилы Анисьи Памфиловны. Видно, что никто там за это время не побывал, что и неудивительно. Она вздохнула, поставила в сторону банку с букетом и взялась за венки: надо было поправить холмик, осевший после обильных дождей на одну сторону. Тут голоса послышались, и со стороны кладбищенской сторожки вышли Валерий и два рабочих:

– А тут уже работают! Ну и отлично, вчетвером мы живенько!

Мужики быстренько поправили холмик лопатами, уложили заново венки и поставили сверху банку с живыми цветами.

На поминках на этот раз не смеялись. Народу было даже больше, чем после похорон, хотя некоторые из бывших на них на этот раз не пришли. На Диму косились зло: ишь ты, богатый наследник! Выпили по первой, по второй, загомонили. Потом интеллигентного вида старичок, тот самый, который прошлый раз начал веселье, первым не выдержал и на этот раз:

– Валера, давай уже оглашать список! Как ещё поиздевалась над родственниками наша несравненная Анисья?

Валерий поглядел на часы и ответил строго:

– Позже! Ждите!

Дождались. Ровно в три часа Валерий получил какое-то извещение, глянул в телефон, выключил его, встал и огласил приложение к завещанию, по которому Анисья исключала из числа наследников тех, кто не явился на похороны и поминки, а также тех, кто пожелал оспорить волю покойной в суде. Да, трое подали заявление в суд, желая признать покойницу невменяемой и любые её завещания недействительными. Таким образом, из числа потенциальных наследников выбыло семь человек, включая главного наследника Диму.

– И что теперь? – спросил старичок. – А ведь Альбина сразу сказала, что слишком причудлива была наша покойница, чтобы не добить нас своим добром! Вот умница, знакома была с покойницей один год, а познала её до самой сути! Альбиночка, дай ручку поцелую!

Все с нетерпением глядели на Валерия, который после издевательского тоста одной ехидной старушки «Так выпьем за тех, кто отвалился!» с удовольствием закусывал селёдочкой.

– Тут ещё одно дополнение есть, – прожевав закуску и промокнув салфеткой губы, поднялся он. – Душеприказчику было поручено наблюдать за могилкой и следить до пятнадцати ноль-ноль дня сороковин, кто посетит могилу и прикоснётся хотя бы к могильному холму. До сегодняшнего утра могила была заброшенной. А утром, когда я уже договорился с коммунальщиками, чтобы они поправили холмик, мы увидели, что её уже поправляет Альбина. И цветочки в банке привезла. Вот так.

– И что теперь? – оживился старичок. – Альбиночка наследница?

– На данный момент получается, что так. Но в первоначальном списке Анисьиной родни Альбины нет. Так что мы выходим на нуль. Это всё, что мне поручено было огласить в сегодняшний торжественный день. Итак, дорогие родственники, встречаемся через четыре с небольшим месяца для оглашения окончательного приговора… тьфу, я хотел сказать, завещания. О дате и времени вас известят дополнительно.

– Так выпьем же за то, что все мы доживём до этого радостного дня, – хохотнул старичок. – Ну, родненькие, вздрогнули… так, закусываем. А Альбиночку, поскольку она за рулём и не пригубливает, я бы попросил высказать свои предположения. В прошлый раз она очень точно предсказала, что бабкиным добром нам придётся поперхнуться. Что нам предстоит ещё пережить, а?

Альбина прикрыла лицо руками и захохотала:

– Видит бог, я пыталась вести себя подобающе. Но это выше моих сил! Ну Анисья Памфиловна, ну проказница! Знаете, первое время, пока я ещё надеялась выпроводить её из дома, мы с ней разговаривали. Но теперь только сообразила, что сама я о себе много лишнего рассказывала, а вот о ней ничего не узнала. Что ни спросишь, уходит в глубокую древность с этим её зачином, – и её вновь скрючило от сдерживаемого смеха.

– «Когда я ещё в девушках была», – подхватили две тётки, прыснув.

– Да вангуйте уж, Альбина Васильевна, – сердито перебила их молодая девушка, выбывшая из числа претендентов на наследство как подавшая на пересуд.

И под взрывы сдавленного смеха родственников покойной Альбина повела свой рассказ:

– У меня есть опыт большого наследства, которым перед носом повертели, а потом оно другим ушло, так что я знаю, что относиться к посулам покойников надо с недоверием, иначе крыша поедет. После того, как Дима сорвался из Китая в чаянии озолотиться сокровищами мадам Петуховой, я пыталась расспросить дочь о том, что ей баба Ниса рассказывала. Бабка с ней много разговаривала, и та охотно разговор поддерживала. Но Инне четыре года! Она запомнила только чертей, летающих по кладбищу, и как деда Петя бабу Нису на «Гигантских шагах» раскручивал. Так что могу только предположить, что будет в завещании. Что-то я сомневаюсь, что наследство достанется кому-то одному. Уж согласитесь вы, что не было среди вас никого, кто её особенно жаловал, все вы её с трудом переваривали. И было ведь за что! Так что или она поделила наследство среди нескольких близких по крови, или завещала всё постороннему человеку… хотя нет, скорее, не человеку, а учреждению. Может, церковь завещает на месте этого дома построить, может, общественную баню, это дело она очень уважала… детдом тоже, возможно… ой, вот я вспомнила, она меня про дом-интернат для престарелых и инвалидов расспрашивала, где я перед декретом работала. Вот как-то так. Можете делать ставки.

На обратном пути Дима подавленно молчал. Пыталась вывести из себя Альбину Ольга, но Дима, доселе слушавший невесту беспрекословно, на этот раз цыкнул на неё, и она испуганно замолчала. После приезда Дима долго возился с ребятишками, разгуливая по первому этажу на четвереньках со всеми тремя на спине. Ужин прошёл в молчании, потом, когда малышей угомонили, Альбина осторожно заговорила с ним о дальнейших планах.

– Да не волнуйся ты, не тот я человек, чтобы от потери денег башку в петельку вправлять! Не впервой разоряться, да и деньги ведь не мои! Ну да, жила баба Ниса у меня по-родственному полгода перед рождением Игоря. Но ведь по чесноку маялась с ней прислуга, а не я, и от моих тогдашних доходов траты на неё были смешные. В общем, я с моим прежним компаньоном на прошлой неделе переговорил. Есть у меня задумки, как удешевить производство… да ладно, не буду тебя техническими подробностями грузить. В Китай мне путь заказан, и они зажмотились, и я себя неправильно повёл. Хотел я на бабкины деньги наладить собственное производство, а теперь придётся на паях строить. Потерпишь меня пару лет, если я попытаюсь раскрутиться?

– То есть те деньги, что ты за год заработал, ты в свои прожекты вбухаешь? – вскинулась Ольга.

– А я всю жизнь так: либо грудь в крестах, либо голова в кустах!

Альбина вышла после отпуска на работу, а на выходные уезжала в Новогорск. Узнав о том, что покупка квартиры откладывается минимум на два года, Геннадий Иванович сказал:

– Боюсь, это покажется для тебя не слишком заманчивым, но подумай. Я предлагаю тебе переехать с детьми ко мне. Этот твой Дима и его ненормальная Ольга… да оставь ты им дом на два года! Конечно, я больной и небогатый теперь, иначе по форме бы признался к тебе в любви и позвал замуж. Я ведь слышал, как ты в больнице сказала, что я твой любимый человек. И не выдумывай, что ты не знаешь, кто ты мне. Помнишь, как Аркадий Иванович сказал о любви с первого взгляда и симпатии с первого слова? У меня к тебе и то, и другое! Я просто не привык о чувствах говорить. Я пытался, когда тебе серёжки подарил, а ты мне о взаимозачёте пользования телами. Мы с тобой, как ты говоришь, специалисты по кирпичам, и словами пользоваться не умеем. Аля, давай жить вместе!

Альбина подумала и согласилась. Она легко вернулась хоть и не на прежнюю работу, а в контору поплоше, зато под начало Аркадия Ивановича, сменившего место, а детей удалось устроить в ближайший детский сад.

Дима был в шоке. Как можно уехать из собственного дома и от близких людей к какому-то больному и не очень знакомому мужику? По возможности деликатно, но без лишних сантиментов Альбина объяснила ему то, что он под собственным носом не видел: подчёркнутое разделение Ольгой детей. И с Ольгой она поговорила откровенно, убедившись, что женщина не столько глупая, сколько эмоционально незрелая. Она пыталась до неё достучаться, что Дима для Альбины как брат, но как мужика она бабника никогда не стала бы рассматривать, потому что в первом браке сама такой дурой была, и только на одиннадцатом году совместной жизни узнала-таки, что у него с первого года брака были любовницы. «Любовницы? У Димы? Неправда!» Альбина только руками развела. Если это так было с ним в Китае, то, может быть, у него ярко выраженная ксенофобия, и он к женщинам других рас свои Фаберже не подкатывал? А может, женщины этой расы все или порядочные, или умные и на кобеля не ведутся?

Больше всех терял в этой ситуации Игорь. Альбина уговаривала Диму не разлучать детей, но он был категоричен. Варе пришлось поневоле ехать в Новогорск, ведь с Ольгой ей оставаться было невозможно.

Впрочем, до свадьбы у Ольги с Димой дело не дошло. Они приезжали как бы семьёй иногда в Новогорск на выходной, потом, ближе к зиме Дима стал приезжать чаще, но только с Игорем. С какого момента – Альбина не приметила. Только перед очередной поездкой в Пружинск, когда Валерий позвонил и убедительно просил приехать, она наконец спросила у Димы, где Ольга. И услышала в ответ, что в Москве. «Значит, поймала?» Дима кивнул виновато. А потом позвал Варю вернуться в Утятин. Понятно, что не только в няньки, будет она Диме одной из партнёрш. И она, дурочка, вернулась. Альбине осталось только руками развести: Варю, конечно, жаль, но Игорю с ней будет хорошо.

На поминках присутствовало ещё больше родственников, к тому же через час появился мужчина среднего возраста и очень официального вида. Понятно, нотариус. Резко отказавшись от угощенья, он при напряжённом молчании поминающих открыл свой портфель, достал оттуда бумаги и сухо зачитал текст завещания, написанного четыре года назад. Согласно ему половина дома в Пружинске завещана внучке двоюродной сестры, а вторая половина в равных долях трём её малолетним детям, квартира – вдове родного внука Смирновой Альбине Васильевне, ей же счёт в коммерческом банке, а счёт в другом банке – Диме, пенсионный счёт в Сбербанке следовало поделить на перечисленных ниже двоюродных племянников.

– Ни фига себе, – выпалила молодая девушка, которая после похорон подавала на суд. – Полька ни на похоронах не была, ни на сороковинах. И бабка у неё ни дня не жила! А дом ей!

– Позволю себе заметить, – вмешался молчавший до сей поры Валерий. – Наследство распределено между самыми близкими покойной родственниками, потомками её двоюродных братьев и сестёр. Если бы не было завещания, наследниками стали бы они же, только Полина и Димина доля была меньше. Их родители уже скончались, а прочие племянники могут поделиться наследством со своими детьми, если на то будет их добрая воля. Кто-нибудь будет утверждать, что завещание неразумно и незаконно?

– Справедливо, – стукнула по столу подвыпившая старуха, та, что предлагала залп на кладбище. – Что там говорить, Поля у свёкров мыкается в одной комнатёнке. И я не думаю, что Димин куш намного больше нашего. А батя его при жизни Нису в доме своём принимал чаще нас, хоть жена стонала от неё.

– А Альбина Васильевна каким боком ей родня? – агрессивно зыркнула на неё девушка.

– К завещанию было приложено письмо, которое вам зачитают после моего ухода. Заявления всех наследников у меня имеются, кроме Альбины Васильевны и Дмитрия Михайловича, я им бланки выдал. Расписывайтесь, и я ухожу.

После ухода нотариуса Валерий встал и сказал:

– Простите старушке её шуточки над вами. Я не родственник и не наследник, мне она оставила определённую сумму, чтобы я приглядывал за могилкой, прикололся над вами маленько и собирал вас на поминки. Полечка, ты не откажешь принять нас в этом доме через полгода?

– Конечно, дядя Валера, – всхлипнула молодая женщина. – Мы к тому времени с Ваней ремонт сделаем своими силами.

– Ну вот и славно. Да, насчёт Альбины…

– Если Славка – её родной внук, то почему он в соседней ограде похоронен? – спросила Альбина.

– Он там с роднёй по материнской линии. Итак…

Валерий зачитал письмо Анисьи Памфиловны, в котором она просила не спорить по поводу её распоряжений, «потому что Поля живёт хуже всех вас, а племянник Мишка, Димин отец, был мне ближе всех». Объяснила, что оставила дом в долях, чтобы родители Полиного мужа не могли заставить её его продать. Поля при этом закивала. А наследство, доставшееся Анисье от родного внука, «надо отдать женщине, с которой он поступил подло». Всё. Письмо написано около года назад.

Завещание никто не оспорил, понимая, что это нормальная синица в руках. Альбина пока оставила в аренде прежним жильцам Славкину квартиру, и на душе стало спокойнее, что какой-никакой у неё дополнительный доход имеется.

Глава седьмая. ИНСАЙДЕРСКАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Чудесный летний денёк. Солнце, лёгкие облака иногда его прикрывают, не слишком жарко, но и не холодно. Вечером можно сходить поплавать. Альбина сегодня на общественном транспорте, машина на профилактике. Она на автобусе доехала до Жаброво, затоварилась продуктами, зашла за детьми в садик, и теперь они втроём идут через лесок к дому.

С весны прошлого года в очередной раз всё поменялось в их жизни: город, дом, семья, работа, даже фамилия. Когда они с Геннадием сошлись, ей казалось, что всё утрясётся. Как ни странно, он нашёл подход к детям, хотя за всё время их знакомства они обходили молчанием собственные семьи. Кажется, он в пору их жизни в Новогорске ни разу не видел её малышей, а она никогда не спрашивала про его взрослых дочерей, и по какой причине они расстались с женой. И вот она бросила дом и даже Игорька, переехала в чужой дом, перевезла туда детей. Дача Геннадия – это родительский дом в пригороде, не маленький и вполне благоустроенный, он его подновил и немало времени там проводил, а после жизненного краха, подробности которого ей были неизвестны, жил там постоянно.

Детям он нравился, был с ними ласковым, но строгим. Гена был первым, кто в этой парочке отдавал предпочтение Илье. До него сын всегда находился в тени яркой находчивой сестры. В детском саду воспитательницы охотно прощали ей проказы, все девочки хотели с ней дружить, а мальчики желали числиться женихами, Дима любил детей одинаково, но Инной восхищался и просто балдел от её выходок, даже Мафусаиловна, мало обращавшая внимания на Илью и Игоря, с Инной любила поговорить. А Геннадий Иванович, вечно что-то мастеривший, приобщил к этому делу мальчика, и тот тянулся к нему. Наверное, мужчина после разочарования в дочерях неосознанно ожидал того же от падчерицы.

Они прожили в Новогорске примерно полгода, когда внезапно посреди недели приехал Дима, и спокойствию наступил конец. Он сразу от порога сказал:

– Происки из Ефимовска, надо поговорить.

– Происки или поиски?

– И то, и другое. Та же женщина, ну, которая в Израиль сына возила…

– Что ей неймётся, господи!

– Она дважды нанимала суррогатных матерей. Там какое-то генетическое уродство по мужской линии. Ну, и… решила, что на безрыбье и внучка сгодится. Ладно, я поехал. Я так чувствую, что за домом приглядывают, поэтому выехал с завода через запасные ворота.

– Они что, приезжали в Утятин?

– Пока нет. Николай, мой охранник бывший, ну, таксист, что с тобой под автоматные очереди попал… он в Ефимовск вернулся, работает на скорой. Ну, и услышал разговор на повышенных тонах врачихи и этой бабки. Фамилию твою услышал, что понял, то и передал. Аль, я так понимаю, бежать тебе надо. Деньги я соберу в ближайшее время.

Альбина проводила гостя, вернулась, и на вопросительный взгляд Геннадия Ивановича кивнула:

– Поговорим вечером.

Когда дети уснули, она начала этот тяжёлый разговор:

– Я не говорила тебе, почему у меня дети поздние? Мы с моим первым мужем…

– А был и второй?

– Был, об этом тоже расскажу. Дети к ним отношения не имеют, но для того, чтобы меня понять, надо тебя с биографией моей познакомить. А то у нас как-то с тобой получилось… знакомство профессиональное, потом трёп ни о чём, а потом сразу… как сказать… телесная близость. Так вот, давай теперь познакомимся. Я почти двадцать лет была замужем за Артуром Смирновым. Знакомы с детства, в одном подъезде жили, он на два года старше, тоже в строительном учился, там и сошлись. Строительно-ремонтную фирму создали, детей сначала не заводили, чтобы, как говорил муж, «нищету не плодить». Был он кобель типа Димки, а я дура, что десять лет этого не видела, так что ревнуешь меня к нему зря, я на такое счастье больше никогда не подпишусь. После первой замеченной измены тяжёлое примирение и решение, что пора рожать. Обследование, лечение. От гормонов к сорока годам я набрала сто двадцать килограмм. Вот тогда он и скрываться перестал, и оскорблять начал. А по поводу развода один ответ: «Уйдёшь ни с чем». И вот встречаю я свою однокурсницу, и приглашает она меня на встречу. Выпускалась я не с ними, заочно заканчивала, но четыре года вместе, а наш курс дружным был. Стеснялась я своей внешности, но решила поехать. Здесь в Новогорске у одной самой обеспеченной нашей однокурсницы собрались в её большой двухуровневой квартире. Пели, танцевали, болтали. Подшофе уже все… Сашка подсел, так один… кличка у него Слон, тоже волейболист был, ну, и сказал, я, мол, все годы учёбы мечтал тебя трахнуть. Понимаешь, если бы он сказал как-нибудь по-людски, что нравилась я ему, что влюблён был, я бы посмеялась не зло так, мол, исходя из нынешнего веса нравиться я должна ему вдвое сильнее – да и всё! А так я ему: ну и давай закроем твой гештальт, заодно я мужу супружеский долг верну. Вот поверишь, я кроме моего кобеля ни с кем и никогда. А тут в ванной наскоро, тьфу, прости господи, до сих пор вспоминать стыдно, а какой итог! Но он позже от этого хренового соития ещё решил доход поиметь, польстился Слон на чужую морковку. Ну вот…

Ей не было смысла таиться от сожителя, она знала, что он надёжный. И не хотелось, чтобы он гадал и страдал, почему она исчезла. Поэтому рассказала всё о том, как она шла к своему материнству. А он ей сразу после этого рассказа высказался с возмущением:

– Ведь могла эта баба просто попросить, чтобы ей разрешили присутствовать в жизни девочки, а она сразу требует отдать. Причём на безрыбье пусть хоть девочка! Стерва! Такую к ребёнку подпускать нельзя. Значит, так. Помнишь, на той неделе ко мне друг детства заезжал? Он поделился, что выставил на продажу родительский дом в Энске. Завтра мы с тобой распишемся, я усыновлю твоих детей, и мы под новой фамилией купим новый дом в соседнем областном центре.