скачать книгу бесплатно
«Не мог видеть», хотя в очках. Охранник им убит из-за конфет, которых навалом! Ха-ха-ха!
Боровков:
– Ну, ты хохотун…
Кого-то выводят… Кого-то сажают… Дверь – телега в пути на эшафот…
Но когда будет этот променад к тайнику? Он не против. Но, главное, не против покинуть навсегда эту обитель зла!
Пётр
Ключ царапает:
– Крылов, на выход.
Так-так-так! На пытку! Будут бить. А он – молитву… До отключки. И не ощутит боли. В нём много духовной энергии. И тело не подведёт. С удивлением видит: не туда… Коридор какой-то не тюремный. И – к «телефонной» будке. Как покойник, а гроб вертикальный. Ни шагу в некоем ритме «метрономос», к которому привык в тюряге в эти неполных два дня.
Холл, линолеум: лиловые и бордовые квадраты. Таким именно будут покрывать пол в НИИ «Мер и весов». И он как руководитель отмерит и взвесит этот дефицитный материал. Паркет в кухне и тамбуре глупо натирать, как в комнатах. Линолеум легко тряпкой. Они, Крыловы, культурные.
И кабинет культурный! И в нём объёмный хмырь в пиджаке. Да, это он, но в мундире руководил захватом! Но будто и до этих дней он был где-то в этом пиджаке! У них в НИИ? Но что ему делать в НИИ? И пред этим мурлом он, великолепный индивид, непонятный таким типам нетерпением. Вроде и не надо бормотать молитвы.
– Могу я кое-что разъяснить? – Напор по инерции.
Прокурор тихо:
– Будьте добры.
И он тихо (больше идёт религиозному):
– Чтоб вам правильнее работать… Дело в том (и это дело не уголовное)……я верую… – Рука – к вороту: готов вытянуть предмет культа. – Я в секте, недавно неправоверно ликвидированной. И моя жена…
Гипнотик внемлет.
– Необходима аудиенция со мной моих родных по духу. Пишите: Архангельские (мои дядя и тётя)… Но не для пыток. Они подтвердят: я предан вере… – Глядит между бровей, как того требует методика внедрения внушения в голову объекта.
Но тут поверх этой головы в окне троллейбус мимо стадиона… А там и улица Нагорная… Мгновенная оторопь, но волю в кулак… Прокурор доверчивый! Наверняка, мигом приволокут тех, кто подтвердят праведные деяния.
– Да-да… Я не представился. Советник юстиции Кромкин Семён Григорьевич.
Кромкин? Тот, кто ведёт мелкие дела мелких индивидов. Ну, бывает, в одной конторе два работника с почти одинаковыми фамилиями. И тот, который Кромкинд, ведёт дело о Нагорной. Этот о каком-то оружии, не более того. Он корректен. Как орёт Евгения Эммануиловна! Давно было: играют во дворе, и Пётр ей мячом в окно. Холод на улице. Грандмаман нанимает стекольщика.
«На какой халде женился Яша Строкман!» Ася не напоминает отца: нос семерым рос, кудри тёмные. Как-то неприятно: этот тип – его копия! На фотографии Яков, дед и грандмаман. И у Кромкина нос не длинный, кудри белые! Итак, Кромкин одновременно Кромкинд! Далеко не ребёнок. Но в его глазах с лохматыми ресницами нечто детское. Он не говорит ни о каких убиениях! Так ведёт он или не ведёт такие дела, о каких болтает его тётка? Да, он её племянник, вернее, родной племянник Якова, фамилию подредактировал, это иногда делают евреи. Халда ещё и врунья? Нет, она не врунья. Она хвастлива. Какие хвалы её дочке! В науке ноль, а с виду, как её мамка неприглядная. Если бы в папу, была бы не хуже этого Кромкина-Кромкинда!
Так нагадить! Именно в тот день, когда у Петра подъём. Прыжок с трамплина. Он не какой-то тупой прыгун – индивид, готовый пройти по вершинам, как по головам. А дома дурацкий, но, увы, громкий хлопок!
Невероятно быть довольным в тюрьме, но Пётр доволен. Не для него готовили ту пытку табуреткой. И Кромкин: «Я никого не пытаю». Правду говорит: в подвале не замечен.
Первая птица, которую Пётр убил, синица. Клюёт она на кем-то сляпанной кормушке, и – лапки кверху… Целился в голубя. «Голубей мира» они только так из рогаток… И в камере на голой тюремной решётке она… Но улетает в даль вольного неба, крыльев нет у Крылова.
– Никакого крика. Но глупо! Выстрел! На ружьё у меня документ, я охотник… Охотник – не убийца! Звук!
– За звук ещё никого не арестовывали. – Вадим кривеет от улыбки, хотя кривее быть, вроде, некуда.
– Чищу… На охоту идти… А оно – бабах… Соседу! Он тут, контролёром.
– Он и стукнул, – хмыкает Вадим.
– Да-да, Вадим.
Пулемётовы внимают бывалым людям, попивая компот, хрустя белыми сухарями.
Но Варя! Берданку от автомата не отличит, пистолета от револьвера. Другое дело бабушка, которая наверняка дома. Отбить вновь о муках верующего? Для ГА» (для «Голоса Америки»). Поглядывают любопытно карлики, которые никогда не вырастут (не в том сне). Они – обыватели. Он – революционер. Для него нормально пройти и тюрьмы, и лагеря… Недаром тренировки тела. Вера в бога! Отходит от трубы, как от телефона, – будет ли ответный «звонок»? В «телеграмме» нет тайного. Наоборот. Какое-то время ждёт ответа. Брата тут нет! Это хорошо. Наверное, узнав о них с Варей, у какой-нибудь бабёнки.
Крестное знамение! Ей-богу, и однокамерники перекрестятся под влиянием его добрых намерений, не таких, как у воров и убийц. Он и прокурора обведёт. Видный индивид, крепкий субъект. Опять лучик с неба канатом для подъёма. По канату, как по себе! На одного бога тут невыгодно уповать. Не время думать, божий или нет сверхчеловек. В тюрьме будет и тем и другим.
Немного удивляет: минуло около трёх недель! И на днях открывают дело. Это правильно? Так не тиранят народ в нормальных странах, где капитализм!
Идёт время. Но никто не идёт за томящемся в неволе. А пора бы отработать главный момент! Будто он, руководитель в НИИ, не доволен дворником Кромкиным. От тюрьмы до дома на машине не более пятнадцати минут. И в квартире не более пяти, хотя в квартиру и не надо входить. В тамбуре дрова. «Хранимое им оружие» у дров. «Берданка», образно говоря.
Ведут…
В кабинете мадам боком, лица не видно, изящной комплекции. Тётя Алекс? Вот и она! Но у той ветхое пальто. На этой новая шубка. Какой-то птичий кивок головы. Да, эта птица-не-синица Татьяна Горностаева.
…Как-то давно идёт она коридором в белых туфельках. «Добрый день, Татьяна Ивановна» – «Добрый день, Петя». Она добрая: Митька Погостов не на «погосте» Крайнего Севера. Не взяла она фамилию мужа, тем более такую негативную. Девичья в память о любимом отце. Ведёт за руку Погостов а-младшего, и он назван Дмитрием. Но не Митька, а Димка. Мода на другое краткое имя. Ни одного тумака ему не влепить. Умело ныркает в квартиру, у двери которой его мама подслушивает, дабы упредить какой-нибудь удар. И вот парню пятнадцать, но ни одного привода в милицию!
Обкомовская выдра нагло:
– У Крыловых гвалт, грохот, что-то падает…
Надо бы её нейтрализовать во мраке двора на ледяной тропе.
Там падают головой. «По голове на надо!»
– Ружьё, Татьяна Ивановна…
– Этого не определю, но громко!
– А вы когда-нибудь бывали в тире? – берёт процедуру в свои руки!
– Пётр Сергеевич! – влезает Кромкин.
А та уверенно:
– С Дмитрием Погостовым.
Хвалебная тирада: её отец – золотой… Ну да, их бабушка – его протеже в Доме контор. Она по гроб благодарна, хотя в гробу он первый от инфаркта.
Кромкин благодарит её.
– До свидания, товарищи!
Она свинья, но «товарищи» и на его счёт, так как в кабинете других нет.
Вот и увиделись с тюремным работником в тюрьме (на его работе)!
– Да, был, – немного нехотя Брюхан.
– А из чего?
– Короткий ствол вроде…
Надзиратель, надзирающий за ними, невнятно бубнит, а Пётр ему команду:
– Дядя Саша, та «берданка»…
– Тебе, Петя, желаю домой…
– Спасибо, дядя Саша. – «Петя» передаёт привет Анастасии Алексеевне, Брюханихе (ещё бы её хрюшкам).
И этот обработан. Как марионетка в умелых руках. Брюхан отваливает. Кромкин в недоумении. Какой-то клерк к нему с бумагами, а Петру:
– Прервёмся.
Опять в будке телефонной, но без телефона. Табурет тут на винтах. Но не отвинтить.
…Осенний денёк. Едут на шахты: клятва над могилой деда и над могилой царя. Оба в одной гадкой яме. Ружьё куплено накануне. Для оценки показано Брюхану. Опытный: бьёт уток влёт, а белок – в глаз, но «редко подворачивается пальнуть», – ехидная ухмылка. Чтоб думал: идут куда-то боевой гурьбой – на охоту. Идеальнее тюремного работника не найти свидетеля. «Дядя Саша» рад: дополнительные сведения на Крыловых. Он, как Горностаева, думает о Юрке: не дай бог, угодит туда, куда он сам ходит на работу.
Будку отворяют. Кромкин там же.
– Вот, ознакомьтесь.
Какой отвратный документ! И коли тюремщик свидетель защиты, то мент идеальный свидетель обвинения.
– Но мог напутать, – говорит, проваливаясь. Тот вариант, когда проваливаются от стыда…
Бумага Жанны. Её законный целился в дурную голову, но промазал. И кукла выбалтывает: «Сволочь, погубить нас хочешь». Ему, будь он этим Кромкиным, хватило бы для обвинения братьев Крыловых и в других деяниях. Благодаря Богу тот не так умён. Но эта яркая картинка: «…на полу пистолет… дым, пахнет порохом». Вот миг, когда этот инородный элемент, эта пятая колонна…
– Вы верите нервной даме, у которой одно на уме: не верен благоверный!
Хотя нервы у неё, как у фигуристки, на которую обучалась когда-то. В том марте впервые рыдает. Беременная, а ходок в общаге на Нагорной…
– Введите задержанную.
«Ну, выдаст ей!» Уверен: войдёт модель, а это Варя. Он, уходящий, а та на подоконнике, рядом, – ребёнок. Горький миг, будто не увидит его никогда. Она и теперь на подоконнике, коли не в тюряге. Варины богомольные глаза.
– Варвара Афанасьевна, оружие выкинули вы?
Наконец-то дошло: понятно, отчего они тут с Варей, а модель никто никуда! Именно Варя идёт в коридор, где, например, Горностаева… Но бедная Варя не виновата. Его Варвара, данная ему Богом. Они оба крестятся!
– Варя, только для молитв и отверзай уста. – Мол, не тре-пись! Дотюкало до неё или нет?
Брюханихе она, вот кому! Любит с ней перекинуться словцом. Как-то предлагает: «А чё, и нам бы хрюшек?» – «Кака-то пальба!» – говорит Брюханиха. И Варя в ответ: «Я на помойку иду…» Диалог уходит к Чурбакову, который и засёк «пальбу». Вывод: оружие Петра Крылова, ведь он велит выбросить. Эту пару в кутузку!
Варю выводят. Да и Кромкин куда-то… Не туда ли, где Варя? Полный контроль над ней утерян!
…Пётр отдаёт бумагу с видом руководителя:
– Ну, теперь не храним? – Мол, давай вытуривай, деятель.
– Да, в доме нет. Кроме ружья. Поищем «Вальтер»…
…Ветра в поле.
– А как идут дела с моими главными фигурантами (напоминаю, преданная богу пара преклонных лет)?
– А, учтём…
Опять формальный ответ! Ему в эфир великих радио «Голос Америки» и «Свобода»! На свободу «узника совести» Петра Крылова! Пытают, применяя ветхую мебель! Выдворяйте из допра, да в Америку прямиком! Он такую ложь во спасение загнёт на целый мир – решётки лагеря под именем Советский Союз рухнут!
И вдруг этот тип меняет интонацию:
– Нам необходима помощь… Как дружинника… Надо опознать преступника.
Как-то в милиции не могут подобрать пятерых не маленьких (но не огромных, какой, например, Кичинёв – Сарынь на кичку). Лейтенант Зернов обращается к Петру… И тогда и ныне ответ дворянина:
– Почту за честь.
В конце концов, ищут оружие, убито пятеро (так говорит Кромкин)… Откроют бак для отходов и убедятся: в нём нет. А на нет и суд нет. Да и следствия. А держать тут имеют право. И, как только минует опознание…
– Опять вы тут, а не дома, – комментарий Юрки Пулемётова.
– Пистолет, – брякает Пётр, – с того дела завалялся.
– Вот это дело, если «пистолет завалялся»!
Неболтливый брат Олег молчит.
Вадька кривой (глубоководная рыба) повёрнут слепой половиной лица, но явно внимательней пареньков. Пусть эти трое агентов передадут в цвет[24 - Здесь – совпадение показаний (арго преступников).].
– Мы с братом, как вы слышали, детьми уводим две винтовки из клуба ДОСААФ, но брат прихватывает «Вальтер». Я рекомендую утопить. На суде верят: в пруду. А этим январём выплывает… Вот и велю жене: швырни в бак во дворе. Она об этом – соседке. Теперь тут и я, и она…
– А невестка не могла? – Поворот зрячим профилем.
– В обмороке: благо неверный немного – и в лоб…
– Да, Пётр Сергеевич, подгадил вам брат. – Кривая улыбка. – Надо бы его на нары. А он на воле?
– В том-то и дело. Где-то гуляет.
