скачать книгу бесплатно
– Удяди Васи! – Ребёнок кинулся.
– Мы уходим, – говорит тёщина товарка.
«Вовчик» – её сын, «боец пожарной команды», – проходя мимо, виновато подмигивает, даёт руку, но Филя не принимает этой руки.
– Папа, идём к дяде Васе за Мумою!
От Митрича втроём.
Водку переливает в гранёный стакан. Еды много. Тонька говорит, как искала его, как на работе обзванивала больницы.
– Я у Кромкина, это мамина инициатива: тётя Анфиса – «борец с огнём»…
Он и на улице Нагорной боролся.
Опять мечта об отдельном доме. И обида: не будет денег с кодлы. Но и небольшая сумма радует бабу. Главное, сын! Его-то в пять лет батяня то в форточку, то в чердачное окно. Они храбрые, удалые, как в цирке акробаты, канатоходцы!
Мельде
Будит троллейбус. Тот же. Но слышит не оттуда. Медленно катит мимо тюрьмы. Отъехал. А с ним и мелодия о том, будто он в домике на диване «Юность» фирмы «Авангард». «По тебе бы товарняк отправлять», – ремарка Андрея. Во двор с лопаткой. Отгребёт от окна, ледяную дорожку обколет ломиком.
Камера у входа. В низком окне и вольные ноги и ноги тех, кого конвоируют. Мелкий паренёк Лёшка, но иногда говорит в правильной конфигурации: «И прокуроры отдыхают». Думал, будут долго пытать. Ведь что гады творят! Табурет ломкий! Падая, мог вывихнуть руку! А как кнопки нажимать на трубе? Как играть? Эх, надо бы трубу! «Будешь играть, если не сыграешь в ящик!» – Дундуков в обиде, ведь Генрих прямо в рыло ему догадку: ты агент! Они дрыхнут. А в правильном немецком черепе удивление: пальба в далёкой от него квартире – и он в допре? Второй троллейбус… Волшебная думка: он в домике, Эльза в кухонном уголке… Не выходить бы из сна в тюрьму.
– Ты во сне говоришь.
– Что?
– Ты и наяву трепло, – ремарка Дундука.
Дверь: железом по железу…
– Стоеросов! Вернее, Дундуков…
Они с молодым парнем – в хохот!
– Хорошо тому, кто смеётся не в тюрьме, – говорит Дундук перед тем, как скрыться в коридоре.
– Я говорю, он выдаёт! – хвалит Березин.
– И фамилия Стоеросов идёт этому немолодому орангутангу. Лёшка опять в хохот.
Одобрительно реагирует новый друг на физзарядку:
– Таким правильным парням, как ты, тюрьма не пытка!
В кране холодная вода. Кипятильника не хватает. Да и полотенец. В передаче. Но, наверное, отменённой. Дие Орднунг. Будет порядок – будет жизнь. Непорядок накануне ареста привёл к аресту. Игра одной мелодии, а дверь туалета неплотно. Кто обколет лёд? А свист дуэтом? А подглядыватель у окна? Генрих в тапках выбегает на улицу, и тот берёт барьер штакетника, драпает туда, где трещит мотор автомобиля. Вот когда надо было делать ноги, удрав далеко от этой камеры!
«Я уверенный, я крепкий духом и телом», – наука мистера Карнеги. Уроки этого мудреца отпечатаны на грязноватой бумаге тайно в подвале НИИ, где работает Пётр. Он тут? Оба?
Неплохо: камера маленькая, друган по нарам.
– У меня фройнды музыканты, один великий. – Но имени Василия Курасина не говорит, да и об Америке. – Дома Андрей, уркаган.
– Ты вроде считаешь себя не уголовным. А ведь статьи наши в Уголовном кодексе.
Они в тюрьме, не в тайге! Там бы признался: он политик! Но о политике в будущем. Их дружба в начале, иногда нет-нет и мелькнёт неприятное.
– Меня хватают пятеро горилл на льду с полными вёдрами воды!
– А воду ты куда?
– Домой.
– A-а… И у нас в посёлке в некоторых домах нет водопровода.
– А какой посёлок?
– А… это… Первоуральск…
– Мы как-то концертировали там с джаз-бандом (это и была «банда Мельде»!).
– Да ты что! А мне говорит на улице какой-то парень: в клубе джаз! Так ты там был? Дай пять!
Хлопают друг другу ладони, радуясь. Но Первоуральск не посёлок, а город, и там не только клубы, но и Дворец культуры.
Андрей в лобной части, будто и он в этой камере. Выйдя из колонии, какое-то время проявляет культуру, ведь из-за него могли удушить Генриха: к стулу накрепко, на горло – полотенце. Удавку сжимают. От братьев верная ремарка: пытка фашистов, когда не планируют убивать. Арест Андрея: икра неровно на буттере и броде.
– …укатают на два года за очередной ларёк.
– Так ты за ларёк?
– Какой ещё ларёк!
– Говоришь, «укатают за очередной ларёк».
Ну и ну! Громко думает!
– Вот-вот, а гнёт бандита. – Дундуков опять.
– Я про Андрея. Он ларьки берёт с пятнадцати лет. В малолетке, в лагерях, малоумственный гамадрил.
Березин – в хохот!
«Ведь и Андрей в крытой!»[19 - Крытая – тюрьма, следственный изолятор;]
– Брательник… он, как и я, бывалый. – Они трое на диком берегу, где каннибалы-дикари. Неплохо в их коллективе иметь родных. – Я – за целый универмаг.
– Ого! Расскажи!
– Троица смельчаков. «Банда Мельде»…
– «Банда Мельде»! Прямо как в кино!
– Я, главный бандит этой банды, говорю: братва, готовим налёт… Едем мы в деревню с татарским названием, но без татар… Тупик-двуходка[20 - Магазин с двумя выходами;]. Там балда[21 - Сторож (арго преступников).]. Мы его по балде… И вдруг громкоговоритель: «Выходите с поднятыми руками!»
– Ну, и налёт! – кривит рыло Дундуков. – Тренькнули о деле! И какой ты глава банды, тогда и вообще зелёный! Такому на стрёме… Я-то с братвой в лагере…
– Никто никому не тренькал! – ответ удалого Генриха. – Охранник – дружелюбный гамадрил. С ним у Андрея уговор, мол, дадим ему в калган. А тут менты…
– И «Банда Мельде» – всё? – недоволен короткой байкой Лёша. – Или новое дело, из-за которого ты тут опять как главарь банды?
– Об этом я не могу говорить по субординации процесса…
– Вот и не говори! – Опять глупый Дундук.
Лёшу, жаль, выводят.
Думка о далёких годах…Он молоденький. Ремеслуха окончена, работа на конвейере нравится. Клуб, труба. Надо бы в музыкальное на духовое отделение. Там недобор. Эльза, тётенька, как мать. И вдруг на тебе, у неё кавалер. Горе под видом счастья вошло в их дом: Андрей с лагерной фуфайкой. Любит накидывать, когда дремлет днём, будто пледа нет, об этом ему напоминает Эльза. И мальчик Мельде свыкся с телогрейкой и нет-нет надевает за водой, вот и двенадцатого февраля идёт с вёдрами, а с двух сторон двое гадов в крепких ботинках, удар в щиколотку…
На этом допросе нет битья, на другом будет. Не выбьете тайну храбреца! Перед вами тот, кто на пути к сверхчеловеку! И этот путь он одолеет. Он, как великий Вольф, одурманит, кого надо, работой умной головы и выйдет на волю крепким орешком революционера, наследника деда, барона. «Генрих фон Мельде», – громко, но не вслух. Так рекомендует мистер Карнеги, американец, добрый к таким ребятам, как он.
В уме крик: «Матёрый ты уголовник…» Уголовник – это Андрей… «Один такой в фамилии, и у других плохая судьба», – говорит Эльза. «Ты – бандит, и у тебя банда!» «Банда Мельде», – даже плохо, что такой банды нет.
Мишель
Будто киноленту крутит обратно: «Двадцать шестого января в квартире выстрел. И мы ведём наблюдение». – «С двадцать шестого?!» Упав с каната, летит в тартарары. Умелый канатоходец падает… Не так и жарко в кабинете, а на лбу пот, да и за воротник с головы…
А кудрявый блондин (такой вид у этого клерка) нацеливает карие очи в какие-то бумаги: «Вы, Крылов, идёте к дому… Открываете дверь подвала… – Монотонно, характерно для маленького дела (не уголовного). – В клети найден табельный милиционера, он погиб»… И далее монотонно: «На предмете тайника ваш палец правой руки. У тайника – левой руки. Такое хранение – это около двух лет. Хотя и условно могут дать».
Непонятный обрывок: «За ранение и хуже» это – «За хранение оружия»!
«Вами убит Миронов?» – «Нет!» – «Но его “ТТ” в вашем тайнике» – «Дайте собраться!» Да, он разобран. Но, прикрыв лицо руками, идёт на восстановление. Отняв руки, глядя в угол кабинета, где никого: «Я купил…» – «Где и когда?» Опять край трапеции. Но – хвать канаты, и на качелях.
Мирный диалог (не допрос). «Такое хранение – около двух лет!» – поднимает вверх палец! Ну, вылитый пионервожатый грозит пионерам, которые бьют о камни (с «выстрелами») перегоревшие лампочки. Тупой пионервожатый! Руку не дать на прощание – велят вытянуть обе и цепляют неновые браслеты (кое-где с металла облезла краска). Семён Григорьевич Кромкин. Вроде фамилия его прадеда имела букву «д» на конце. Кромкинд? Да и наивен, как ребёнок. Монолог помог! И никто ни в каких убиениях не обвиняет!
Евгения Эммануиловна «у лягушек» говорит грандмаман: «… племянник ведёт дело, о котором гудит город!» Она и об её Аське: «Вторая Софья Ковалевская!» Никаких фундаментальных открытий… Глупенькие, право, эти тётеньки. И грандмаман. Пётр у неё директор. Тогда как завхоз. Племянник одет не в мундир. У него мелкие дела, о которых не «гудит город». Ха-ха-ха! Два года колонии – ерунда. А условный дадут – с телевидения не уйдёт, вот и все дела. Всё дело.
Но захват ошеломительный! В оконце «воронка» проплывают мирные окна дома, где так хотят его видеть к ужину. Территория тюрьмы, гладиаторская арена…
Кромкин говорит: «Было наблюдение…» Да? Разве? Ая в это не верю! Готов опровергать всё и вся! Впереди дуэль интеллектов! К вашим услугам, Лаэрт! Полоний и другие давно мертвы. У него великолепная память! Припомнит, какие тени и какие люди… Девятое февраля. Артура нет на лыжной прогулке. Для него она могла быть последней. Ха-ха-ха! А вдруг и была, ведь никто так и не видел Артура! Идут втроём перекладывать пакет с чердака одного дома в подвал другого. Пётр и Мельде впереди, он замыкает. Идеально, но откуда у дома плохо одетый паренёк? Кого он там караулит? Увидев, отвернулся. Теперь, как день, хвост.
А в гостях у Ильина? Кто там перед окнами, выходящими на рельсы, где обычно никого и ничего, кроме поездов? И с остановки виден, крутит головой, а Мишель юрк в трамвай. А на телестудии? «Тебя друг спрашивал»… Немало он приобрёл таких друзей…
Шла тайная, неправая игра…
И я в неё был взят на роль такую,
Что на моей судьбе играли, не тоскуя.
Теперь я сам сижу в тоске.
Жаль, пули нет в моём виске…
Поэт он замечательный, но никем, кроме филеров, не замечен.
От окна до двери в облике великого актёра… Радировать! «Телефон» тут. Батарея тёплая, труба отходит в потолок. «Даши» и «доты». «Иду за хр. ТТ. Хар». Цели две. Первая: тут ли Пётр? Вторая: грузчик[22 - Тот, кто взял на себя чужое преступление;] готов (Харакири). Ухо к трубе. Но непонятная тишь. Ба! Архангельский говорил: тюрьма удвоена[23 - Это неправда (арго преступников).], некуда девать граждан, превращаемых в неграждан (и архиангелов хватают). Отрезан от Петра, Мельде? И Артур не в больнице и не в проруби? Кроме этой, где вода в водопроводе, но утопят, как на горпруду.
– Видимо, отдельный отсек, – кивает Боровкову.
– Сам ты «отдельный отсек».
Врёт? Непонятный Боровков с огоньками в гляделках уткнулся в журнал «Огонёк».
Новенький Илья. Немолодой. Лицо овальное, как ноль. Глаза, как два нолика. Нос – перевёрнутая единица. Рот – знак вычитания. Он у стола, который прибетонирован к полу. Вокруг табуретки. И они – намертво. Не огреть охрану мебелью. Илья мирно глядит в новенькую бухгалтерскую книгу. Обвиняют его в краже… Бегло до копеек огласил немалую цифирь. Юмора ноль.
В двери вертят ключ, но будто в груди. Вперёд к тайнику! А там и на волюшку вольную! Ура!
– Ступаков! С вещами на выход!
Нолики с мольбой на контролёра.
– Тебе изменили меру, – являет тот эрудицию. – Тебя под подписку.
Илья бухкнигу – в огромный портфель и прощается. Оперативно с ним… И ясность до копейки.
Мишель учит Артёма Горцева отправке радиограмм.
Дверь-великан наяривает суставами.
– С вещами на выход!
«Воин» затягивает рюкзак.
– Доброго пути!
– И тебе того.
Мытьё над раковиной. Халат, дар Ривы, увы, у неё…
Артём, одолживший новенькое полотенце:
– Какой у тебя рубец! От чего это?
– Я боксёр.
– Гопник, – поправляет Боровков.
Вот кем его никогда не называют! Ха-ха-ха! В спортивную школу отводит грандмаман, а на другой день уводит Мишка-шалунишка перчатки у партнёра на ринге. Отдавать с пропуском.
В камеру водворён мелкий кадр. Нудное откровение:
– …когда братья брали в бакалеи шоколад, я так много употребил, какое-то время не мог его видеть…