Все сказки не нашего времени

Они успели вовремя: Голем уже разбросал стражников и пошёл на толпу.

– Голем, стой! – приказал Лёв, – и гигант замер на месте. Рабби обратился к толпе:

– Больше он никого не тронет – если вы не тронете нас. Сейчас мы уйдём, но не пытайтесь отыграться на тех евреях, которые сейчас в городе – дайте им спокойно собраться и уйти в гетто. А завтра в полдень я жду там ваших представителей: надо договариваться, как будем жить дальше. Вместе. Потому что мы не покинем землю наших предков.

МОСКВА, XХI ВЕК

К себе в Беляево я прибыл около полуночи. Сразу же врубил ноут и просмотрел новости. Ничего особенного: арестовали очередного чиновника и очередного пикетчика, двое сварились в кипятке от лопнувшей трубы, автобус с детьми врезался в электричку. Читать не хотелось, смотреть сериал – тоже. Отчёт на ночь писать вредно для душевного здоровья, для коего хорошо бы заснуть – но спать совершенно не хотелось. Я стал просматривать на большом экране снимки Праги, день за днём, пока не дошёл до последних кадров, снятых в лавочке гетто. Мария, ласково улыбаясь, протягивала мне на ладони красноватого голема и говорила со своим милым акцентом: «Утро вечера мудренее». Тут я понял, что засыпаю, и поскорее переместился в кровать.

Я снова шёл по Чистопрудному по направлению к Абаю. В два ряда светили фонари, а людей никого не было. Совершенно никого! Конечно, ночь – но Москва и ночью не затихает, по крайней мере, в центре. Тишина и покой обволакивали, как при дайвинге. Однако я ощущал твёрдую землю под ногами, а воздух был чист и прохладен. Когда я стал перед Абаем, фигура зашевелилась, вставая со своей скамьи и распрямляясь. Статуя отделилась от постамента и зашагала по направлению к метро. Я шёл за гигантом, слегка удивлённый – но вовсе не фактом оживления, а тем, что иду за ним: ведь обычно именно человек бежит впереди, преследуемый «статуей командора».

По безлюдной Мясницкой мы спустились к Лубянке. Когда голем последовал дальше, я чуть не крикнул ему: «Стой!», но гигант сам остановился у Соловецкого камня, поднял его и повернул назад. Я увидел, что голем стал гораздо выше. «За время пути собачка могла подрасти» – хихикнул мальчишка, который угнездился внутри моего черепа и с увлечением наблюдал за происходящим. По сравнению с тушей Лубянки голем, даже подросший, выглядел совсем маленьким. Казалось невероятным, что он сумеет разрушить здание. Повредить – да, но не разрушить. Однако голем не стал бить камнем в стены. Вместо этого он нагнулся и ударил Соловецким камнем в асфальт у центрального входа.

От двери через всю площадь зазмеилась трещина; потом она стала стремительно расширяться ко входной двери. Затрещали стены, разрушаясь, сталкиваясь друг с другом, и проваливаясь в открывшуюся полость. «Включился» звук, и от страшного грохота я проснулся. Оглушительную тишину нарушила неуверенная птичья трель. Только начало светать – но летом светает совсем рано, так что я повернулся на другой бок и заснул.

ПРАГА, XVI ВЕК

Стол вынесли во двор и за ним, напротив друг друга, сели представители большого города – и представители гетто. Рабби Лёв сел в торце, между ними.

– В наших общих интересах, – заговорил он, – прекратить вражду. Раз и навсегда. Больше никаких жертв, ни с вашей стороны, ни с нашей.

– Чехи и немцы всегда ненавидели евреев, и вдруг перестанут? И как же вы думаете добиться этого? – поинтересовался представитель большого города.

– К сожалению, пока только страхом, – ответил рабби. – Они видели Голема, они видели, на что тот способен.

– Да уж. Шесть трупов, десятки раненых.

– А вам известно количество наших убитых и наших раненых только за этот год? – спросил рабби. – Может, и вы не считаете обитателей гетто за людей?

Воцарилось напряженное молчание.

– Бесполезно мериться взаимной жестокостью, – уже мягче продолжал Лёв. – Сейчас вы вернётесь в город и объясните народу, что Голем вернётся, если любому обитателю гетто будет причинён незаслуженный вред – его жизни, его здоровью, его имуществу. Его человеческому достоинству, в конце концов. Если же все живущие за стенами гетто примут – умом и сердцем, что обитатели гетто тоже люди, как и они, тогда пражане никогда больше не увидят Голема.

– Мы принимаем ваши условия, рабби. Они справедливы, и нашим людям придётся их принять, – сказал старейшина, – но где гарантии, что Голем не взбунтуется, не выйдет без причины за границы гетто?

– Справедливо, – ответил Лёв. – Голем будет уничтожен прямо сейчас, на ваших глазах. А чтобы наши слова не казались пустой угрозой, знайте: мы возродим его в тот момент, когда договор будет нарушен. Не советую проверять – следующий голем будет не слабее своего прародителя.

Представители большого города мрачно переглянулись, и промолчали. Только самый молодой из них улыбнулся и сказал:

– Рабби Лёв, надеюсь этого никогда не произойдёт. Но давайте посмотрим дальше. Если на Прагу нападут извне, ваш голем поможет защитникам?

– Хороший вопрос, брат. Мы создадим нового Голема, но только если опасность городу будет смертельной. Если же люди сами – все жители сообща – могут защитить город, тогда магия не нужна. Голем не нужен, когда люди способны договориться между собой и отстоять свою свободу сами.

С этими словами Лёв вышел из-за стола переговоров и пошёл вглубь двора, где стоял неподвижный Голем. Приблизившись к гиганту вплотную, рабби быстрым движением достал из складок одежды кинжал, приложил его кончик к левому боку и с силой нажал. Все вскочили. Рабби упал на спину, кровь из-под него растекалась тёмной лужей. Тогда Иегуди, странно спокойный, подошел к лежащему и, вглядевшись в его лицо, движением руки прикрыл веками остекленевшие глаза учителя. Он уже вернулся к остальным, когда раздался хруст: это рушился Голем, засыпая своего создателя мелкими глиняными осколками.

Когда делегация покинула гетто, Иегуди обратился к Исааку:

– Надо собрать прах и перенести его на чердак синагоги, в раку. Собери команду и приступайте.

– Но что делать с телом рабби Льва, Иегуди? Когда мы докапаем до него…

Иегуди прервал его жестом и пошел к выходу. Он знал, что тела не будет.

МОСКВА, XXI ВЕК

– Алька, привет! Новости смотрела?

– Какие там новости! Меня ночью выдернули, прямо в операционную. Опять какой-то дом обрушился. Сейчас кофе нахлебаюсь, и снова к станку.

– Пара минут есть?

– Пара есть, не больше.

– Во-первых, всё-таки посмотри новости, когда освободишься. Землетрясение в центре Москвы не каждый день бывает.

– Ну, слава богу, в центре, не у тебя в Беляево. А во-вторых?

– Давай поженимся и родим ребёнка.

– С чего бы это? Ты же не хотел ребёнка?

– Теперь хочу. Туша провалилась.

– Какая ещё туша?

– Всё, доктор! Ваше время истекло. Иди к пациентам, а потом смотри новости. В общем, родим ребёнка и через годик все вместе съездим в Прагу, познакомимся с родственниками. А ещё – навестим Марию. Всё – до встречи!

Революцию заказывали?

Вроде бы рановато писать мемуары в 92 года, ведь с учетом нынешней продолжительности жизни лет 20 у меня еще есть. Но я и не буду разгоняться на полноценный мемуар – здесь только краткая запись событий, случившихся, когда мне было примерно столько же, сколько тебе сейчас. И подвИг меня на сей труд именно ты, когда сегодня вечером рассказал о смешной рекламе «сделаем революцию». Похоже, тебя зацепило. Значит, скоро ты пойдешь по указанному адресу, как в свое время сделал и я. Решать тебе, сынок, но сначала, прошу, дочитай до конца.

В 2019 году мне было 45 лет, и ни о каком президентстве я тогда не мечтал, а хотел только, чтобы изменилась страна, в которой жил. Мы всё глубже погружались в болото деградации и обнищания, насилия и цинизма. Эмигрировать я не хотел, но жить здесь становилось все противнее. Временами мечтал о революции (да, о принудительной смене власти, которая никак не желала сменяться сама), но понимал, что время упущено, а если такая революция сейчас и произойдет, то ничего хорошего из нее не выйдет. И вот, представь, еду я в метро (тогда подземка была основным транспортом для «простых» горожан) и, уцепившись за поручень, читаю какую-то газетку. Кажется, она тоже называлась «Метро». Чтиво так себе, но избавляет от необходимости смотреть на сограждан. Боже! Какие серые, тупые, безнадёжные лица! Насколько приятнее выглядят мордочки собак и кошек в разделе «отдам в добрые руки». (Кота, что ли, завести?) И тут мне попалась эта реклама: «сделаем революцию». Рядом с рекламой о ремонте без отселения за 3 дня. «Ну, шутники, – подумал я о первой. – Одну революцию мы уже сделали, сто лет назад. До сих пор расхлебываем». И вернулся к рекламе о ремонте. Неплохо бы, но денег не хватит. А сколько стоит революция, интересно? Вернулся к объявлению. Так: «цена по договорённости».

Чёрт знает почему, но я не выкинул газету со странной рекламой, и в первую же нерабочую субботу отправился в офис шутников. Офис был обычный – в одном из полузаселённых небоскрёбов (тогда этих монстров строили больше, чем могли освоить), и девушка на ресепшн тоже выглядела вполне обычно. Она сказала, что шеф ответит на все мои вопросы, но сначала надо заполнить анкету – и выдала мне листочек. Угнездившись у стены с огромным плоским аквариумом с разноцветными рыбками, я ее быстро заполнил – дело привычное! – хотя и споткнулся на двух последних пунктах. Один был «Какой общественный строй вы хотели бы получить … (подчеркнуть нужное)», а второй «Допускаете ли вы распад страны – Да/Нет (нужное подчеркнуть)». Тут я не выдержал: «Это шутка?» – спросил я девицу. «Все вопросы – шефу», – невозмутимо ответила она. – Он вас примет через 10 минут». И понесла анкету в кабинет, оставив меня развлекаться с рыбками.

*****

У шефа оказалось три глаза, но в остальном он выглядел почти как человек. Разговор с ним я запомнил почти дословно, а дома сразу же записал в дневник. Цитирую прямо оттуда:

– Вы не человек.

– Конечно, нет.

– И тот факт, что это не ужасает меня, что я не в панике… Значит, вы применяете либо гипноз, либо химию.

– Ни то, ни другое. Нам не нужно ваше изменённое сознание, и не нужно на вас как-то воздействовать. Мы применили лишь психо-стабилизирующее излучение. Чтобы поговорить спокойно. Вы обратились в нашу фирму, Антон Васильевич. Слушаю вас.

– Вначале я хотел бы задать несколько вопросов.

– Пожалуйста.

– Откуда вы, и зачем вмешиваетесь в наши дела?

– Наша планета похожа на Землю, но ее координаты вам ничего не скажут. Что касается вмешательства… с одной стороны, это исследовательский проект, а с другой – мы пытаемся помешать землянам уничтожить разумную жизнь на планете. После ядерной войны (а вы к ней уверенно идёте) здесь останутся только насекомые, как вид наиболее устойчивый к радиации.

– Откуда вам это известно? Я имею в виду ядерную войну, и что она неизбежна без вашего вмешательства?

– Опыт других планет, в том числе и нашей. Нам тоже помогли в критической ситуации. Теперь мы помогаем вам.

– А причём тут революция?

– Это индикатор социальной напряженности. Если вполне адекватные люди вроде вас задумываются о революции – и одновременно техническое развитие дошло до создания ядерного оружия, ситуация становится критически опасной. Власть стремиться удержаться любой ценой, провоцирует военные конфликты с другими странами, чтобы отвлечь свой народ – и тогда возможен срыв в катастрофу.

– Разве сама революция – не катастрофа?

– Смотря какая революция, и когда. В 1917 это была катастрофа, но тогда, заметьте, еще не было ядерного оружия. После второй мировой войны конфликт ядерных держав стал недопустим. Поэтому нужен смягченный вариант революции, типа «перестройки» Горбачева.

– И давно этим занимаетесь?

– С начала ядерной эпохи, то есть, с начала 20 века.

– Значит, Ленин – ваш кадр?

– Нет, Ленин – ваш; наш – это Лев Троцкий. Они работали в тандеме: Ленин как трибун и лидер, но революцию технически осуществил Троцкий, и гражданскую войну выиграл тоже он. И дальнейший кошмар сталинизма не случился бы – но тандем распался: Ленину слишком нравилась роль единоличного лидера, он стал брать на себя слишком много, и физиологически не выдержал: мозг разрушился. И тогда пришел Сталин.

– А что там с Троцким?

– Пришлось перевести в Мексику (там было неспокойно). А потом отозвали.

– То есть, убили?

– Нет, именно отозвали и вывели из проекта. Это ведь очень неприятно, когда тебя так, ледорубом… Можно продолжать? У вас началась эпоха сильной турбулентности, мы ничего не могли сделать и временно удалились из России, переместились в США. Там делали бомбу – но в условиях западной демократии это оказалось не критично. Потом и СССР подтянулся: что-то стащили у американцев, что-то придумали сами. Началась эпоха ядерного паритета. Пришел Хрущев – и довел дело до Карибского кризиса. Пришлось нам вмешаться. Хрущева удалили, началась эпоха брежневского застоя. Однако застой всегда чреват взрывом – и тогда пришел Горбачёв. Вот это – наш кадр, хотя и землянин. Не буду утомлять вас подробностями, как он на нас вышел. Умница, да еще с чрезвычайно устойчивой психикой. Идеальный кандидат. Так оно и оказалось: он провел революционную перестройку, почти без ошибок.

– Дальше можете не рассказывать – дальше я помню сам. Только непонятно, если вы можете вмешиваться, как вы допустили смещение Горбачёва, деградацию Ельцина, пришествие Путина?

– Мы не всесильны, и вообще предпочитаем не вмешиваться без крайней необходимости.

– Как сейчас?

– Да, сейчас очень опасный момент. Поэтому вы здесь, и поэтому мы предлагаем вам помощь.

– Да вы просто миссионеры!

– Можно и так. Наша миссия – удержать человечество на краю пропасти. Пока оно еще молодое. Повзрослеете – наша миссия будет закончена. Тогда дело ваше; можете прыгать, если захотите.

– И на том спасибо Хорошо, с «революцией» ясно. А что значит «цена по договоренности?»

– То, что революцию вы будете делать сами, Антон Васильевич. Лично. С нашей помощью, конечно – и людьми, и средствами, и информационной поддержкой.

– Как это у вас легко получается! А вы уверены, что я смогу, что у меня есть необходимые качества – лидера, стратега, и уж не знаю кого еще…

– Уверены. Пока вы сидели в приёмной, вас протестировали. Теперь дело только за вашим согласием.

*****

Как ты понимаешь, я согласился. Пошел в политику. У меня был замечательный напарник – «их человек» и мой друг. Ты его знаешь с детства – он часто бывал у нас дома. Мы создали партию, прошли в парламент, а потом и выиграли выборы. Я стал президентом – и сразу же начал ограничивать президентскую власть за счет укрепления парламента и гражданских институтов. Страна постепенно выздоравливала. Я президентствовал два срока по 4 года, а потом занялся наукой и преподаванием. Напарник одновременно удалился «на покой» (по официальной версии). Ты в это время уже заканчивал университет. Казалось бы – живи и радуйся, воспитывай молодежь, жди внуков. И вообще – забудь про то, как началось твое президентство. Неважно, что помощь пришла со стороны: ты сделал для своей страны всё, что было в твоих силах. Теперь Россия стала на путь устойчивого развития, и она не свернёт с него больше. Но шло время, и я что-то стал задумываться и сомневаться…

Началось это с моих студентов. Точнее, я заметил изменения именно на студентах, потому что из университетского городка почти не отлучался – незачем было: твоя мать умерла, ты жил своей жизнью. А я с удовольствием преподавал, ведь быть в старости окружённым учащейся молодежью – это такое счастье! Я не чувствовал одиночества. Напротив! У меня в квартире с утра до ночи действовал неформальный студенческий клуб, а когда их галдёж мне надоедал, я уходил в свой кабинет. Постепенно обычные споры о науке и о любви (конечно!) сменились политическими спорами; образовались даже какие-то фракции, наподобие парламентских. Наконец, мне это надоело (устал я от политики за прошедшие годы активного в ней участия), и я призвал ребят к порядку. В ответ они рассказали мне, что происходит за пределами нашего уютного студенческого мирка.

Там стало происходить нечто, напомнившее мне перестроечные и постперестроечные годы. Вначале всеобщая эйфория, братание и стремление к прогрессу. Потом общество стало как-то «портиться». Свобода оказалась слишком тяжёлой ношей для большинства: легче было не жить в состоянии постоянного выбора, а предоставить выбор другому, начальнику. Маленькие начальники набирали власть – люди охотно ее отдавали. Потом власть стала срастаться с деньгами, а маленькие начальники становились большими. «Свободная пресса» становилась постепенно продажной прессой. Не вся, конечно, но именно продажная получала от власти бюджетные деньги. Гражданские институты держались изо всех сил, но порча начала проникать и в них. Наконец, последний президент потребовал от парламента особых полномочий «в целях обеспечения безопасности отечества» – и парламент единогласно их ему предоставил. Вот тут уже запахло жареным, и я отправился за советом к своему трехглазому патрону.

Высотное здание, в котором я «вербовался» и которое так часто посещал в прежние годы, стояло на том же месте. Выглядело оно, правда, слегка облупившимся и запущенным – но ведь столько лет прошло. А вот прежнего офиса не было. Знакомая дверь была полуоткрыта, но за ней обнаружилась не приёмная с аквариумом во всю стену, а обычная разруха ремонта. Рабочие не знали, куда девались прежние хозяева, и их наниматели тоже этого не знали. Я обошел все помещения на этаже – и не нашел никаких следов тех, кто был мне нужен. Наш договор, похоже, завершился. Только вот, стоило ли его заключать? Не знаю. Да, мы выиграли новую перестройку – но все снова возвращалось на круги своя. «Господи! – подумал я. – Что за несчастная страна! Ну, какого рожна этим людям еще надо?! Им же два раза приносили свободу на блюдечке – бери и пользуйся! – и дважды они от нее отказывались».

А может, дело как раз в этом, сынок? Не надо на блюдечке. Пусть люди захотят свободу сами, сами возьмут ее, и сами сберегут. Как это сделали в свое время американцы, отказавшись быть английской колонией. И если для свободного будущего нам понадобится революция – мы должны сделать ее сами! А если у страны будущего нет, и ей суждено развалиться или погибнуть – так тому и быть. Империи разваливаются, цивилизации погибают, но человечество остаётся. Если оно достойно остаться. Так я всё раздумывал и ни на что не мог решиться, даже поговорить откровенно со своими студентами. И тут ты пришел, с этим объявлением… Илюша, когда пойдёшь туда (а я думаю, ты пойдёшь – ты всегда был любопытным) постарайся объяснить этим миссионерам, что здесь они больше не нужны, потому что мы повзрослели. Или не повзрослеем никогда.

Поблагодари их от моего имени. Когда мы вместе вытаскивали страну из болота – это были лучшие годы моей жизни! И последнее: ты должен __________ ____ __

*****

Шеф внимательно читал мемуар, бегая глазами по строчкам – совсем как человек. Одновременно третий глаз, в середине лба, спокойно взирал на взбешённого собеседника. Дочитав до оборванного конца и выдержав приличествующую случаю паузу, Шеф заговорил.

– Дорогой Илья Антонович! Ещё раз уверяю вас, что к смерти вашего отца мы не имеем отношения. Да, средняя продолжительность жизни в вашей стране сейчас 110 лет. Но – средняя! У Антона Васильевича случился обширный инфаркт со смертельным исходом. Очень сожалею, поверьте. Тем более что косвенно мы все-таки виноваты: тем, что дали рекламу, которой вы заинтересовались. Естественно, он начал волноваться – и за свою страну, и за своего сына. Сердце не выдержало…

– Хорошо. Разъяснения приняты. Но как насчет слов отца, о том, что помощь нам больше не нужна? Зачем вы вообще дали эту рекламу? Почему сейчас? Продолжаете экспериментировать с моей страной?

– Я бы сказал иначе: продолжаем помогать. Спросите себя – а почему вы вообще обратили на нашу рекламу внимание, почему рассказали о ней отцу?

– Сейчас это неважно. Я присоединяюсь к его мнению: если нам понадобится революция – мы сделаем ее сами. Ваша помощь не требуется; спасибо, и давайте расстанемся. Навсегда.

– Поздно, Илья Антонович. Вы были заняты похоронами отца и упустили время. У нас уже есть заказчик. Кстати, вполне адекватный человек – с другими мы не работаем.

– И до каких пор так будет продолжаться? Мы что, всегда будем ходить на ваших помочах?!

– Нет, не всегда; со временем вы пойдёте сами. А наша миссия будет закончена, когда на очередное объявление никто не откликнется. И этот момент, этот день Х наступит уже очень скоро. По историческим меркам, конечно, то есть, вряд ли при вашей жизни, Илья Антонович. Но вы можете приближать день Х своим участием в проекте. Так же, как это делал ваш отец. Вы согласны?

– Нет, не согласен. Мы должны делать свою историю сами. К черту ваш проект и вашего заказчика! Кто дал ему право говорить от имени народа?

– А кто давал право вашему отцу?

– Никто. И в этом его ошибка. Он должен был действовать сам. И я должен.

Офис пропал, вместе с трехглазым собеседником. Илья стоял на той же улице, среди той же серой толпы. Только теперь она почему-то не казалась такой однородно-серой: он мог различить отдельные лица. «Оттенки серого», – усмехнулся Илья про себя, но понял, что неправ: тут были все цвета и все оттенки, которые складывались в переменчивую мозаику. «Значит, это мне такой бонус. Ну что ж, спасибо!» Илья застыл спиной к движению, заворожённо наблюдая огибающие разноцветные потоки. Но скоро его начали толкать и тогда, оглядевшись, Илья двинулся в ту сторону, где ярче всего переливались красные огоньки гнева и зелёные – надежды. И никак не мог понять, почему некоторые встречные, те из них, которые глядели ему в лицо, испуганно отшатывались. Он подошел к зеркальной витрине – и увидел свой третий глаз.

Оно пришло!

– Восхитительное известие от нашего Возлюбленного Председателя: скоро придёт Оно! – вещал проповедник угрюмой толпе. – Возрадуемся!

– Чему радоваться-то, – прозвучало в гробовой тишине. Приходили уже. Проходили. Только хуже становится.

Вокруг говорившего образовалась пустота, куда неторопливо двинулись стражники. Люди в толпе вежливо расступались, освобождая проход. Человек не сопротивлялся, и его без обычного мордобоя повели в арест-карету, скромно стоявшую за ограждением.

Когда смутьяна вывели, толпа сдвинулась, вновь превратившись в однородную серую массу. И тут сверху раздался резкий музыкальный аккорд, после чего дождевое облако сначала побелело, а потом стало наливаться радужным светом. Проповедник воздел руки к небу, а облако, налившись до нестерпимого сияния, вдруг резко опустилось прямо на него.

Вскоре туман рассеялся, и все увидели, что на трибуне вместо проповедника стоит существо – человек по форме, но явно чуждое присутствующим по содержанию. Все это чувствовали, хотя непонятно каким образом.

– Я – Оно, – представилось существо собранию. Потом обратилось к стражникам, затаскивавших человека в арест-карету (теперь тот сопротивлялся, желая досмотреть представление). – Эй, постойте! Отпустите-ка его, служивые! А ты подойди ко мне, друг!

– Оно, значит, – пробурчал освобождённый. – От Возлюбленного Председателя.

– Нет, не от него.

– А от кого же? Ведь возвещали?

– Ну, это нетрудно устроить. Мало вам возвещали и обещали? Председателю тоже обещали. У него своё Оно, а у тебя – своё.

– И что с того? Его Оно – сила (он кивнул на стражников), а у меня только вот это стадо овец (кивок в сторону толпы).

– Ну, разве это сила? – рассмеялось Оно. – Чик, и нету!

Оно щелкнуло пальцами, и стражники вместе с арест-каретой растворились в воздухе.

– А с овцами как? – поинтересовался его собеседник.

– С ними сложнее. Сначала дезинфекция.

– Что?! Да им никакая дезинфекция уже не поможет!

Оно промолчало.

*****

Они бредут по опустевшему городу. Бредут парами: человек и Оно. Таких пар много, но всё-таки гораздо меньше, чем было жителей, и город кажется вымершим. Все пары идут от центра к окраине, постепенно расходясь, удаляясь друг от друга. В каждой паре разговаривают, человек и Оно.

– Куда мы идём? И зачем?

– Вы все идёте на курсы повышения квалификации. Быть несогласным и выражать это – лишь первый шаг. Этого мало. Ты верно заметил: всё становится только хуже. Потому что ваш мир попал в зону действия Хаоса, несущего разрушения и деградацию. Выйти из зоны трудно, но можно. Если есть надежда – приходит Оно. Только действовать должны вы сами. Только вы, как разумные существа со свободной волей. Ну, той самой, которой вас вроде наградил Создатель.