Ренессанс XII века

Прежде всего нужно вспомнить замечание одного современного бенедиктинского аббата о том, что «все заслуги бенедиктинцев перед цивилизацией, образованием и литературой были лишь побочными продуктами»[14]. Монастырь мог быть убежищем для путешественников, экономическим центром, шедевром архитектуры, местом обмена идеями и информацией, источником новых жанров музыки и литературы, но некоторые из этих вещей или даже все – были случайны и вовсе не обязательны для существования монастыря. В уставе святого Бенедикта, который доминировал на Западе, центральным моментом было «Божье дело» (opus Dei) – ежедневное пение в хоре, которое первоначально занимало от четырех до четырех с половиной часов, а позднее шесть или семь часов. От трех до пяти часов, в зависимости от времени года, высвобождали для чтения, под которым подразумевалось вовсе не дискурсивное чтение различных произведений, а изучение Библии и трудов Отцов Церкви, таких как Василий Великий или Иоанн Кассиан, и последующее размышление над ними. В начале Великого поста каждый монах должен был получить из библиотеки по книге, «которую всем следовало прочесть полностью по порядку», однако никаких ограничений по времени не устанавливалось, и из пересмотренных установлений Ланфранка нам известно, что книга обычно хранилась год, возвращали же ее торжественно в первый понедельник следующего Великого поста. Тогда же монахи, не дочитавшие свои книги, вынуждены были публично признаваться в этом. Вопреки распространенным современным представлениям, устав бенедиктинцев ничего не говорит о копировании книг. Но все же для этого оставалось время в соответствии с предписанным им ручным трудом, и необходимые для хора и библиотеки книги, естественно, копировали, не забывали о важности «борьбы с дьяволом пером и чернилами», если воспользоваться выражением Кассиодора. Устав бенедиктинцев ничего не сообщает о другой известной монастырской институции – о школах, хотя мы узнаем о них из более поздних правил. «Школы в современном смысле, – пишет Пайпер[15], – а именно учреждения, в которых обучение проводится в определенное время специально назначенным учителем по специальным направлениям и для специально отобранных учеников, – такие учреждения были для монастырей Средних веков не правилом, а исключением». Трудно найти свидетельства о каких-либо специализированных классах для занятий. Обучение было религиозным: молитвы, устав ордена, проповеди, сопоставления текстов священных книг, особенно Библии. Семь свободных искусств не выходят на передний план обучения, да и все семь мы обнаружим далеко не везде.

Давайте попробуем быть более точными. В соответствии с условиями своего возникновения монастыри располагали библиотекой богослужебных книг, обычно с несколькими экземплярами Библии и богословских трудов. При ней была школа для послушников, и библиотечные книги часто выступали в роли первых учебников, хотя это и не всегда предполагалось. Как владелец земли, монастырь имел свои хартии и акты о праве собственности, иногда сводившиеся в картулярии и, вероятно, составлявшие важные архивы, для которых мог потребоваться специальный хранитель. Также велся реестр послушников – и живых, и умерших. Нередко в монастыре составляли списки почивших монахов из других обителей, с которыми образовывали братство, чтобы молиться за их души. Для служения в монастыре необходим был календарь, в который время от времени добавлялись имена новых святых или сообщения о смерти монахов и донаторов. Новости из внешнего мира, поступающие в монастырь, служили поводом для записи анналов, основой которых могли служить таблицы Пасхалий, тоже вносившиеся в календарь. Исторические записи не были обязательными, однако их элементы периодически встречались, и со временем многие монастыри превращались в центры местного историописания, порой становясь даже единственными такими центрами. Библиотека, школа, архив, зачатки собственного историописания – все это было связано с существованием монастыря и составляло ядро определенной интеллектуальной жизни. Часто они так и оставались лишь ядром: хотя монастырей и было много, настоящих центров учености и образования было относительно мало, лучшие из них переживали свои взлеты и падения, периоды активности и глубокого упадка. Разумеется, это относится и к монашеству в целом, потому что, как напоминает нам настоятель Индж, «в религии ничто так не вводит в заблуждение, как успех»[16]. Процветание обычно приводило к распущенности, что порождало волну реформ, оканчивающихся принятием новых уставов или нового порядка, которые содействовали процветанию, и в итоге все снова скатывалось к распущенности. В лучшем случае большинство монастырей вело скудное в интеллектуальном плане существование. Например, богатое аббатство Троарн в Нормандии, тщательно изученное Р. Н. Соважем, может похвастать только одним выдающимся сочинителем – своим первым настоятелем, Дюраном (1059–1088); школы монастыря почти не упоминаются в документе 1169 года, а его единственный библиотечный каталог, датированный 1446 годом, почти полностью состоит из религиозной литературы. Немногие нормандские аббатства или монастыри могли похвастать бо́льшим.

Для бенедиктинских монастырей XII век стал периодом ощутимого упадка, если, конечно, упадок не наступил еще раньше, как в древних центрах Корби, Люксей, Санкт-Галлен и Боббио. Только в первой половине столетия мы все еще находим интеллектуально значимые бенедиктинские центры. Самый старый из них, Монтекассино, переживает период своего расцвета в XI и начале XII века. Этот центр, будучи родиной особого южноиталийского письма, известного как «беневентское», собрал огромную библиотеку копий, количество которых хронист с гордостью доводит до семидесяти. Список «содержит в основном богословские и богослужебные сочинения, но есть и несколько исторических: Иосифа Флавия, Григория Турского, Павла Дьякона, Эрхемперта и др.; есть также несколько античных произведений: “О природе богов” Цицерона, “Институции” и “Новеллы” Юстиниана, “Фасты” Овидия, “Эклоги” Вергилия, произведения Теренция, Горация, Сенеки, грамматики Феодора и Доната»[17]. Многие из этих рукописей сохранились до наших дней. Без них мир потерял бы Апулея и то немногое, что у нас есть от Варрона, потеряны были бы «Истории» Тацита и, вероятно, сохранившиеся части его «Анналов», а также несколько текстов и местных записей средневекового периода. У нас есть многочисленные доказательства того, что эти книги читали и копировали для будущих времен. Около 1140 года Петр Дьякон, прекрасный фальсификатор, составил длинный перечень «прославленных мужей Монтекассино», начиная со святого Бенедикта и заканчивая самим Петром, что наглядно отражает его авторские амбиции. Среди этих выдающихся людей двое пап, но большинство из них – писатели: Константин Африканский – «новый блистательный Гиппократ», Альфан Салернский, ритор Альберих (имена, которые мы уже встречали), Лев Остийский, превосходный хронист монастыря, и еще длинный перечень авторов религиозных сочинений. В целом список, которым действительно могло бы гордиться любое учреждение. Но этот перечень, на самом деле, – эпитафия: впоследствии великих писателей в монастыре не было, и сам Петр стал симптомом его упадка.

К северу от Альп, но все еще под итальянским влиянием, самым известным интеллектуальным центром конца XI века был Ле-Бек. Основанный в 1034 году, он был обязан своим интеллектуальным возвышением Ланфранку, который поступил в монастырь в 1042 году и вскоре стал аббатом, а также его преемнику Ансельму, аббату с 1079 по 1092 год. Знаток церковного и, возможно, гражданского права в Павии, в Ле-Беке Ланфранк посвятил себя в основном тривиуму и теологии, уделяя большое внимание правильному копированию библейских и святоотеческих рукописей. Ансельм же в Ле-Беке писал свои важнейшие богословские трактаты, критикуя доктрины Росцелина точно так же, как и Ланфранк противостоял Беренгару, так что в двух главных богословских спорах века ортодоксия нашла своих лидеров в Ле-Беке[18]. В начале XII века Бекская школа была известна на всю Европу. Она воспитала одного папу, Александра II, и множество епископов и аббатов. Непосредственные преемники Ансельма, хоть и не обладали большой личной известностью, сохраняли традицию, поэтому Ордерик Виталий мог сказать, что в его время «почти каждый монах Ле-Бека казался философом, и даже самым малообразованным из них было чему научить поверхностных грамматиков». В начале XII века в Ле-Беке существовала библиотека из 164 томов, к которым в 1164 году добавились еще 113 от епископа Байе[19]. Тем не менее XII век для монастыря вскоре становится временем упадка, и во второй половине столетия этот закат очевиден. «Отныне писатели Ле-Бека для истории литературы – всего лишь анонимы, то есть образованные монахи, которые, несомненно, заслуживают похвалы за свою трудолюбивую жизнь, но чья известность не выходит далеко за пределы стен монастыря или узкого круга их друзей… Ученые юноши больше не стремились сюда»[20].

Многие бекские монахи начинали свой путь в Англии, но ни один английский монастырь не занимал столь высокого положения. За нормандским завоеванием последовала волна религиозных реформ: нормандские аббаты были поставлены над английскими монастырями, нормандские монастыри получили английские земли и привилегии, а нормандские бароны составили новый правящий слой в Англии. За этим стремительным развитием материальной составляющей последовала определенная интеллектуальная активность: в копировании текстов, в школах, в литературе. Тем не менее литературные достижения английских бенедиктинцев XII века не оправдывают ожиданий, за исключением области историописания, где этот пробел восполняется Уильямом Мальмсберийским и англосаксонским хронистом из Питерборо, а также соборными монахами, Флоренсом Вустерским и Симеоном Даремским. В течение века это движение в Англии тоже угасает: великий расцвет истории при Генрихе II был связан скорее с его двором и соборами, чем с монастырями. Монашеское историописание в Англии вновь ожило в XIII веке, достигнув расцвета в Сент-Олбансе и в трудах Матвея Парижского.

Если мы возьмем в качестве образца самое известное аббатство Англии – Вестминстер, то окажется, что в интеллектуальной жизни XII века оно играло совсем скромную роль. Его аббатом с ок. 1085 по 1117 год был Гилберт Криспин – монах Ле-Бека, «владевший квадривиумом не хуже, чем тривиумом»; его богословскому авторитету придавалось большое значение на Реймсском соборе 1148 года. Помимо некоторых писем к Ансельму, он написал историю основания Ле-Бека и различные полемические трактаты, из которых самым популярным был «Спор между христианином и иудеем». Вестминстер не оставил никаких важных анналов. Местный исторический интерес был сосредоточен на покровителе аббатства, короле Эдуарде Исповеднике: его биографию написал приор Осберт Клэрский (ок. 1138). Еще одна биография была составлена Элредом из Риво и посвящена аббату Лоуренсу по случаю перенесения мощей Исповедника в 1163 году. Осберт также посвятил Генриху II стихи в преддверии восшествия того на престол.

Упадок монашеской жизни настиг и Германию. Старые имперские аббатства Фульда, Корвей и Лорш почти разорились, число монахов сократилось, а все их интеллектуальное лидерство сошло на нет. Германия стала благодатной почвой для новых реформаторских движений – цистерцианского, августинского и премонстратского – как в старых регионах, где произошел упадок, так и в новых землях миссионерской деятельности, но ни один из этих новых орденов не возник в Германии – все они возникли в романских землях. Их расширение во многом способствовало распространению на Восток французской агрокультуры и архитектуры и – в меньшей степени – книг и образованности. Более поздние библиотеки XII века почти полностью состояли из одних только трудов Отцов Церкви, хотя библиотека Тегернзее все еще хранила сочинения классических авторов. Новые идейные течения зарождались в другом месте. В праве и медицине, что очевидно, и даже в теологии «во второй половине века Германия, несомненно, отстает от романских стран»[21].

В Испании естественное развитие монашеской жизни было прервано мавританским нашествием и последовавшими за ним религиозными войнами, и в возрождении XI века ведущую роль взяли на себя клюнийцы, а не бенедиктинцы. Это древнее движение уже пережило свой расцвет к XII веку: в сохранившихся рукописях библиотеки аббатства Силос едва ли можно обнаружить французское влияние, характерное для того века. Санта-Мария-де-Риполь достиг своего расцвета при аббате Олибе (1008–1046), к этому же времени относится каталог его знаменитой библиотеки из 246 наименований. Однако к рассматриваемому нами периоду монастырь стал зависимым от марсельского аббатства Сен-Виктор. Сан-Педро-де-Карденья был известен главным образом гробницей Сида. Новым знаниям, которые Испания распространяла по Европе в тот период, не нашлось места в ее собственных монастырских библиотеках. Общее количество известных рукописей XII века из Испании, в самом деле, на сегодняшний день разочаровывает.

Упадок в XII веке коснулся и Клюнийского ордена. Основанный в 910 году в знак протеста против секуляризации монашеской жизни, Клюни стал центром великого движения – церковной реформы, достигшей своего апогея во времена Григория VII. Помимо стремления освободиться от мирского и епископского контроля, она упростила ручной труд бенедиктинцев удлинением службы с хоровым пением и сменила их децентрализованную систему автономных аббатств монархическим режимом, при котором один верховный аббат назначал приоров всех подчиненных монастырей и посещал их лично или отправлял туда своих заместителей. Наряду с этим представители всего ордена позже вызывались на ежегодный капитул под руководством верховного аббата. Такая организация была хороша для введения и поддержания дисциплины в старых монастырях, пришедших в упадок. Она также подходила для колонизации, так что клюнийские приораты стремительно поднимались вдоль паломнических путей, ведущих в Испанию, и распространялись на самом полуострове в ходе Реконкисты до тех пор, пока орден не стал насчитывать 26 монастырей за Пиренеями, некоторые из которых серьезно поспособствовали восстановлению там христианской культуры. Саагун даже называли «испанским Клюни». Кроме того, в Испании XI века Клюни проделал заметную для Рима работу, поддерживая литургию по римскому образцу вместо мосарабского обряда и добиваясь епископства для своих «способных и образованных юношей» (juvenes dociles et litterari), прибывавших из Франции. Клюнийская централизация также была очень важна для стимулирования путешествий и налаживания связей, а вместе с тем, несомненно, и для обмена книгами, идеями и формами искусств. Обычаи Клюни допускали копирование рукописей, но классическое обучение не одобряли. Если в часы тишины монаху требовалась книга, то он подавал знак, имитируя перелистывание страниц; если ему нужна была книга классического автора, то по-собачьи чесал ухо. Тем не менее в Клюни читали классиков, особенно Вергилия, Горация и даже Овидия с Марциалом. Среди 570 томов каталога Клюни XII века, удивительно крупного и полного собрания для своего времени, встречается много подобных авторов. Клюнийский орден располагал малым количеством известных школ, их авторы посвящали свои труды в основном вопросам благочестия и биографиям священнослужителей. Историей, например, пренебрегали в особенности. Из семи великих аббатов, под руководством которых процветал Клюни, последний умер в 1156 году. Этот знаменитый человек – Петр Достопочтенный. В его переписке сохранились описания путешествий в Испанию и Италию, заметки о собственных трудах против ересей, об усилиях по борьбе с мусульманами посредством перевода Корана и написания антимусульманских трактатов. Также до нас дошла его переписка о медицине с салернским учителем Бартоломео, не говоря уже о проповедях, богословских трактатах и поэмах, свидетельствующих о его знакомстве с древними. Однако Клюни уже соперничает с «новыми воинами Христовыми» (novi milites Christi) из Сито – и теряет свое лидерство перед лицом нового аскетизма святого Бернарда.

XII век и предшествующие ему годы были плодотворны для новых орденов: картезианцев, премонстрантов, августинских каноников, гранмонтенсов, камальдулов, ордена Фонтевро и – особенно – для ордена Сито, цистерцианцев. Однако они ставили перед собой скорее духовные, чем интеллектуальные задачи; их влияние сказывалось в распространении миссионерства или более строгом соблюдении аскетических принципов, но не в развитии образования. Конкретные обязательства, подобные картезианскому правилу молчания и созерцания, действительно, работали в противоположном от образования направлении, несмотря на прямое упоминание о копировании рукописей в кельях. Лучшей иллюстрацией этих аскетических тенденций служат цистерцианцы и их великий наставник святой Бернард. Доказательство популярности этого ордена – его разрастание в течение сорока лет: ко времени смерти Бернарда в 1153 году он охватывал сорок три общины.

Цистерцианцы, сторонники простой жизни, стремились восстановить устав святого Бенедикта в его самой суровой форме. Работа в поле считалась обязательной, пение в хоре теперь стало занимать шесть часов, включая службу посреди ночи. Не было ни одного свободного часа. Все должно было быть максимально простым, и в особенности – сами церкви. Рукописи копировали и переписывали, однако запрещалось украшать их иллюстрациями и орнаментом, поскольку основная цель копирования заключалась в том, чтобы предоставить хору правильный текст. Все цистерцианские монастыри должны были пользоваться идентичным текстом «миссала, Посланий апостолов, Библии, коллектариума, градуала, антифонария, устава ордена, сборника церковных гимнов, псалтири, лекционария и календаря». Библиотека Клерво воссоздана на основании того, что сохранилось до наших дней; рукописи XII века в ней почти полностью содержат библейские, святоотеческие и литургические тексты, немного истории, несколько учебников и несколько классических произведений. Право, медицина, философия, схоластическое богословие практически полностью отсутствуют. «Сито не был центром образования, даже теологического»[22]. Величайший лидер цистерцианцев, Бернард, был мистиком, а не ученым. В лучшем случае цистерцианские библиотеки были богословскими, светской же литературы в них, как мы можем судить по каталогам Риво и австрийских монастырей, было очень мало. Для вступления в орден умения читать не требовалось.

Новые ордена имели еще одно значение для интеллектуальной истории – их европейские организации противодействовали крайнему локализму отдельных монастырей и требовали регулярных сообщений между различными и часто очень удаленными учреждениями, в отличие от редких и случайных связей более ранних времен. Путешествовать в Рим и из Рима монахов также побуждали тенденции внутрицерковной централизации в вопросах апелляций и подтверждения владений, а также рост папской защиты отдельных монастырей. С другой стороны, индивидуальные привилегии и папское покровительство новым орденам ослабляли местные связи, которые соединяли монастырь с епархией, и таким образом усиливался контраст между черным и белым духовенством. Тем не менее нам не следует предполагать полное интеллектуальное разделение черного и белого духовенства даже в период их расхождения, особенно в отношении других групп клириков. Например, в случае Парижа, в силу множества причин, мы можем мысленно объединить соборное духовенство, секулярных каноников аббатства Сент-Женевьев, регулярных каноников Сен-Виктора и монахов Сен-Жермен-де-Пре вкупе с представителями других окрестных монастырей. Не следует также забывать, что во многих соборах были монашеские капитулы, особенно в Англии, где Кентербери, Рочестер, Винчестер, Вустер и Дарем стали яркими тому примерами.

В то же время нельзя упускать из виду интеллектуальные связи монастырей с мирянами, особенно после убедительных примеров, приведенных Жозефом Бедье в его исследованиях генезиса французского эпоса[23]. Если распространение культуры из монастыря в окружающее его пространство полей или лесов происходило медленно, то в городах и вдоль больших дорог, особенно вдоль паломнических путей в Рим и Компостелу, дело обстояло совсем иначе. Пристанища для путников, места исцеления и утешения, источники святости и даже чудес – все эти религиозные учреждения фиксировали в своих анналах далекие свидетельства и слухи, рассказывали о чудесах, творимых местными святыми и реликвиями, и становились источником всевозможных сюжетов для народных эпосов, которые слагались вдоль этих дорог и об этих святынях. Такие места были естественными точками соприкосновения мира монаха и ризничего с миром паломника, торговца и жонглера, местом встречи священного и мирского, латыни и просторечия, пока все это не стало неразличимым для нашего глаза. Сен-Дени, Мо и Фекан, Везле и Новалеза, Желлон и Сен-Жиль, клюнийские приораты на пути в Испанию – эти и многие другие монастыри теперь известны как центры создания и распространения эпоса XI–XII веков.

С закатом монастырей как интеллектуальных центров соборы на некоторое время занимают то положение, к которому они давно готовились. В результате реформы, которая стала всеобщей в IX веке, духовенство, прикрепленное к собору, было подчинено режиму общей, квазимонашеской жизни, регулируемой уставом или каноном, от которого и получило свое название. Со временем эти каноники обрели возможность выбирать епископа, претендуя на часть доходов его кафедры: постепенно они превращались в личные пребенды. Каноники образовывали капитул, который вместе с различными младшими служащими – регентом хора, схоластиком и канцлером – находился под руководством настоятеля. Иногда распадающийся капитул преобразовывался в обычную монашескую общину. В любом случае капитул также нуждался в своих книгах, своей школе и своей документации, так что нам следует помнить и о тех, кто непосредственно помогал епископу в управлении епархией и составлял епископский двор, в котором в то время роль каноников и секретарей была весьма значительной. Для наших целей капитул и епископа в XII веке можно рассматривать как единый интеллектуальный центр, богатый, могущественный, часто высокообразованный и всегда находящийся в городской общине, а не в сельской изоляции, как большинство монастырей. Соборная библиотека, соборная школа, соборные архивы, деяния епископов, писания каноников, епископское правосудие, покровительство епископа в образовании – все это играло большую роль в тот период, занимая промежуточное положение между монастырем с одной стороны и дворами правителей – с другой.

Наиболее активными в интеллектуальном отношении центрами в XII веке были соборы Северной Франции. Значения их школ мы коснемся тогда, когда речь пойдет о происхождении французских университетов; их связь с литературой и философией эпохи мы будем обсуждать в другом месте. Остановимся на значении Шартра и Орлеана как центров классического Возрождения, Реймса и Лана как центров схоластического обучения, Парижа как родины первого северного университета. Все они привлекали учеников из Германии, Англии и даже из-за Альп. Список великих писателей того времени включает в себя епископов, таких как Хильдеберт в Ле-Мане (и Туре), Жильбер Порретанский в Пуатье, Петр Ломбардский в Париже и Иоанн Солсберийский в Шартре; секретарей епархий, таких как Ансельм Ланский, Бернард Шартрский, Петр Коместор и Петр из Пуатье в Париже; каноников, таких как вагант Гуго Орлеанский и автор стихотворной Библии Петр Рига из Реймса[24]; соборных учителей, таких как Роберт Меленский, Гильом Коншский, Бернард Сильвестр и Абеляр. Большинство великих имен в поэзии, теологии и образовании связано с соборами. Даже прелаты, которые сами не писали, поощряли образование; например, Гильому Белорукому, епископу Шартра, затем архиепископу Санса и Реймса (1176–1202), кардиналу и регенту Франции во время Третьего крестового похода, посвящены «Александреида» Вальтера Шатильонского, «Микрокосмография» некоего Гильома, «Сентенции» Петра из Пуатье и «Схоластическая история» Петра Коместора. Примечателен и двор его жившего по соседству брата, Генриха Щедрого, графа Шампани.

Английский Кентербери – лучший пример такого мощного соборного сообщества. Уильям Стаббс даже сравнивает его в качестве литературного центра с современными Оксфордом и Кембриджем. Архиепископ Теобальд (1138–1161), обучавшийся в Ле-Беке, собрал вокруг себя в Кентербери ученых. Его секретарем был Иоанн Солсберийский, «в течение тридцати лет являвшийся центральной фигурой английской учености», чьи письма затрагивали как литературные, так и управленческие темы, отражали отношения с континентальными учеными и его многочисленные поездки во Францию и Италию. Его советником по вопросам права был магистр Вакарий, итальянский юрист, писавший о богословии, каноническом и гражданском праве. Кентербери уже тогда был тесно связан с великими школами континента. Его следующим архиепископом был Фома Бекет, учившийся как под руководством Теобальда, так и в Королевской курии. И в Кентербери, и в изгнании он опирался на группу своих приближенных, «ученых святого Фомы» (eruditi Sancti Thome), которые своими письмами и биографиями сделали очень многое для сохранения памяти о нем. Один из них, Петр Блуаский, оставил нам следующее описание архиепископского двора.