Ренессанс XII века

Возрождение образования и литературы в IX веке, известное как Каролингский ренессанс, брало начало и развивалось при дворе Карла Великого и его непосредственных преемников. Первоначально ограничиваясь обеспечением достойного уровня образования среди франкского духовенства, это движение развило интерес к обучению как к самоцели, привлекая в Галлию ученых из Англии, Италии и Испании для обучения нового поколения, которое должно было продолжить их дело. Это было в большей степени возрождением, нежели рождением, – возрождением латинских Отцов, латинских классиков и латинского языка, который так много претерпел в недавно окончившиеся Темные века. Богословские трактаты IX века представляли собой компиляции трудов Отцов Церкви. Латинская проза и поэзия эпохи в основном обходились старыми сюжетами, хотя и ввели новые правила композиции для последующих времен. Движение скорее оберегало, чем порождало что-то новое. Тем не менее оно изменило письмо в Европе, изобретя каролингский минускул, который мы продолжаем использовать в качестве алфавита, а писцы той эпохи сохранили для современного мира классические латинские произведения, почти все из которых дошли до нас, прямо или косвенно, благодаря каролингским копиям. Были собраны библиотеки, а в таких мужах, как Луп Ферьерский и Иоанн Скот, проснулись гуманисты. Отныне латинский язык никогда не откатится до глубин эпохи Меровингов и европейское образование никогда не утратит великих достижений IX века.

Поскольку Каролингский ренессанс сосредоточился при дворе и в придворной школе, его завершение совпало с распадом Франкской империи в конце IX века, и он так и не оставил своих непосредственных выразителей при дворах наследовавших империю малых королевств. Официальные анналы заканчиваются 882 годом, «поток капитуляриев иссяк», и бдительные имперские командиры больше не обходили границы. К счастью, однако, Карл Великий настаивал на открытии школ при каждом монастыре и соборе, и именно в этих местных центрах в основном и процветала наука. Таковы великие аббатства в Туре и Фульде, Райхенау, Санкт-Галлен и Лорш, Флери и Сен-Рикье, Корби; школы открылись при соборах в Меце и Камбре, Реймсе, Осере и Шартре. С приобретенными под покровительством Каролингов богатством и льготами эти центры не имели никаких внутренних причин для прекращения преподавания или создания письменных памятников, но своим происхождением они были обязаны миру и порядку, установленным Карлом Великим, и разрушение таких оснований могло привести к их уничтожению. «Железный» X век стал настоящим испытанием на прочность. Это был век анархии и «закона силы», когда «никто не думал об общей защите или широкой организации: сильные возводили замки, слабые становились их слугами или находили убежище под капюшонами; правитель сделался графом, епископ или аббат усиливали хватку, превращая делегированную власть в независимую, а личную – в территориальную, и они едва ли принадлежали далеким и слабым сюзеренам»[6]. И то, что король или местный сеньор оставлял монастырю в теории, на практике он же мог себе вернуть в качестве светского аббата[7]. Если эти местные правители, которые, по крайней мере номинально, были христианами, еще могли относиться к церкви с определенным уважением, того же нельзя было ожидать от некрещеных захватчиков – сарацин, венгров и норманнов, которые наводнили Франкскую империю и нашли лакомую добычу в монастырях и соборах. Каждый год «блестела сталь язычников». В 846 году сарацины разграбили собор Святого Петра в Риме, в 843 году норманны убили епископа Нанта перед главным алтарем, в 854 году они сожгли базилику Святого Мартина в Туре, в 886 году от них с трудом откупился Париж. Целые области масштаба Фландрии, долины Мааса, Сены и Луары, будущая Нормандия подверглись опустошению. Монастыри Баварии пали под натиском венгров, монастыри Центральной Италии – под натиском сарацин. Многие величественные аббатства были полностью разрушены, спасавшиеся бегством монахи забирали с собой совсем немного книг и еще меньше учеников. Даже укрепленные епископские города подвергались той же участи.

На протяжении всего X века именно Германия лучше всех поддерживала каролингские традиции, так что период правления саксонских Оттонов немецкие историки любят называть «Оттоновским ренессансом». В то время как Франция и Италия переживали упадок, вызванный вторжениями и раздробленностью, Саксония пожинала плоды завоевания и христианизации ее Карлом Великим, включая монастыри и епископства новой веры. Возрождая империю, Оттон Великий следовал примеру Карла: он привлек итальянских грамматиков и богословов к укреплению интеллектуального течения, которому сам он и его брат Бруно, архиепископ Кельна, оказывали сильную поддержку. Такими «связующими звеньями» стали грамматик Стефан из Павии, богослов Ратерий, епископ Льежский и Веронский, поэт Лев из Верчелли, знаменитый Лиутпранд Кремонский, которого Оттон использовал в качестве своего посланника в Константинополь.

Когда же мы вступаем в XI век, германская культура уже не проявляет внутренней жизнеспособности. Конечно, некоторые императоры, например Генрих II, Генрих III и Генрих IV, получили достойное образование и проявляли интерес к науке, а латинская литература начала XI века могла похвастаться трактатом по канонистике Бурхарда Вормсского (ум. в 1025), текстами видений и искушений монаха Отлоха Санкт-Эммерамского, школами Ноткера Льежского (ум. в 1008), переводами Ноткера Санкт-Галленского (ум. в 1022), а также значительным количеством анналов и жизнеописаний. Однако больше не существовало настоящего придворного учебного центра, а монастырские центры прежних времен приходили в упадок. Интеллектуальный прогресс в конце XI–XII веке происходил в Германии не столько изнутри, сколько посредством контактов с Италией и Францией. Отношения с Италией волей-неволей сохранялись благодаря возрождению империи Оттоном Великим, римским походам (Römerzug) за имперской короной, а также благодаря ученым и книгам, прибывавшим на Север вместе с императорской свитой, как в случае с рукописями, которые попали в собор Генриха II в Бамберге. Какими бы печальными ни были политические последствия образования Священной Римской империи для германских земель, результаты связей с Италией имели первостепенное значение для германской культуры. С Францией же отношения были совершенно иные – они сложились в основном из-за того, что германское духовенство обучалось в школах Северной Франции, а позже было связано с колонизаторской деятельностью аббатств Клюни и Сито, направленной на реформирование и расширение монашества в Германии. Такого рода связи хорошо известны в XII веке, но мы можем найти их и гораздо раньше: у епископа Гериберта Айхштеттского (1021–1042) мы читаем, что он презирал тех, «кто получил образование дома, а не в долине Рейна или Галлии»[8]. Однако нам следует остерегаться подчеркивания политических границ в эпоху, когда такие границы мало что значили. Кельн и Льеж, по-видимому, находились в более тесных интеллектуальных отношениях с Реймсом, Шартром и Флери, нежели с северной и восточной частями Королевства Германия.

В Италии возрождение культуры впервые проявилось на юге страны, в непосредственном контакте с греческим и мусульманским мирами. Южная Италия оставалась частью Византии вплоть до XI века, а после нормандского завоевания на этой территории, особенно в Калабрии, сохранились значительная часть греческих монастырей и грекоязычное население. Сицилия с 902 по 1091 год находилась под арабским господством, и многие греческие и арабские элементы культуры выжили здесь и при нормандских правителях. Оба этих региона поддерживали торговые отношения с Северной Африкой и Востоком, примером чему может служить город Амальфи, торговавший с Сирией и имевший собственный квартал в Константинополе. Мы уже видим предысторию блестящего двора Фридриха II за двести лет до его появления. Как бы то ни было, хотя такие влияния особенно нелегко проследить в этот ранний период, разумно предположить, что греческая и арабская цивилизации сыграли важную роль в латинском возрождении. Наиболее показательный пример – Константин Африканский (ок. 1015–1087), который осуществил переводы и адаптации важнейших медицинских сочинений. Правда, сам Константин – фигура загадочная, и исследователи, как правило, считают, что развитие медицины в Салерно началось еще до его переводов и было связано, скорее, с более ранней местной традицией. Конечно, сочинения Диоскорида и греческих врачей встречаются нам в рукописях из Беневенто еще в период между IX и XI веками, так что некоторые учения этих авторов были известны до Константина. Важной деталью для нашего исследования является то, что к XI веку Салерно стал главным медицинским центром в Европе. Хотя своей славой Салерно как школа полностью обязан медицине, есть некоторые свидетельства более ранней работы и в других направлениях. Архиепископ Альфан (1058–1085) проявил незаурядное мастерство в метрическом стихосложении на латыни, охватывающем самые разные темы, как светские, так и церковные, и указывающем на довольно близкое знакомство с римскими поэтами. Его имя также связывают с одной из версий греческого трактата «О природе человека» (De natura hominis) Немезия. С Монтекассино связаны имена историка Амата и математика Пандульфа из Капуи, здесь же Константин Африканский окончил свои дни, а монах Альберих написал первое руководство по новому искусству сочинения (dictamen). Позже у нас будет возможность более подробно рассказать о Монтекассино как о центре просвещения; здесь же необходимо только подчеркнуть его связь с возрождением образования в XI веке.

В Северной Италии это была эпоха возрождения римского права – в том смысле, что полный курс обучения основывался на тексте «Свода гражданского права». Каким бы ранним ни было влияние лангобардских законоведов и какие бы факты до нас ни доходили о ранних римских школах, именно в 1076 году мы встречаем первое, спустя почти пять веков, упоминание «Дигест» и первого известного болонского преподавателя в лице Пепо, «прославленного и блистательного светоча Болоньи». Уже к концу века Болонья становится признанным лидером, а Ирнерий – ее признанным магистром. В двух других областях Италии этот период отмечен новыми произведениями, пользующимися большим влиянием. Это «Глоссарий» ломбардского лексикографа Папия (ок. 1050) и музыкальные произведения Гвидо из Ареццо, которые остаются значимыми, даже если их автору больше не приписывают введение современной системы музыкальной нотации. В целом Италия выступила достойно задолго до Крестовых походов!

Еще один факт, который следует отметить в Италии XI века, – это живучесть образования среди мирян. Не воспринимая слишком буквально строки германского историка Випо, согласно которым вся итальянская молодежь не вылезала из школ, мы можем увидеть здесь явные свидетельства устойчивости старых традиций светской культуры спустя еще долгое время после того, как они исчезли за Альпами. Итальянские миряне, говорит Ваттенбах, «читали Вергилия и Горация, хотя сами книг не писали»[9]. Если эта категория людей не выражала себя в литературе, она по крайней мере послужила почвой для светских профессий в области права и медицины, которые рано заняли заметное положение в итальянском обществе. Она также включала значительную группу нотариев, передававших от отца к сыну свои должности и сохранявших на протяжении Средневековья институт римских табеллионов[10]. Нотарии были очень важным элементом жизни итальянских городов, в которых они часто превращались в местных историков, а с экспансией римского права нотариат распространился на другие страны.

Если Италия была колыбелью права и медицины, то Франция лидировала в свободных искусствах и хорошо зарекомендовала себя в философии, теологии, латинской и народной поэзии. В какой степени влияние Италии в сфере образования, а также архитектуры и скульптуры распространялось на Францию, остается неясным. Конечно, в Италии побывал Герберт, а Ланфранк из Павии привнес многие знания в нормандскую школу Ле-Бека, где его сменил другой итальянец, Ансельм из Аосты, но тем не менее мы должны быть осторожны, используя такие факты для обоснования общих выводов. Герберт побывал в Испании до того, как отправился в Италию, и неясно, создавалась ли его математика за пределами Галлии. Ланфранк по характеру был скорее юристом, чем теологом. Ансельм, настоящий теолог, не демонстрирует никаких явных связей с итальянскими мастерами. Во всех существенных отношениях французское образование XI века, по-видимому, укоренилось непосредственно в почве каролингской традиции.

Преемственность, пожалуй, наиболее очевидна в Реймсе, где Флодоард к 966 году составляет очень ценные анналы, а Герберт начинает преподавать в соборной школе до 980 года. Учение Герберта охватывало весь спектр семи свободных наук, причем логики и риторики (с обилием классических примеров) – не в меньшей степени, чем математики и астрономии. Но современников изумляли его трактаты по арифметике и геометрии, а также то, что он использовал астрономические инструменты, которые, хоть и были простыми, казались им «почти божественными». С таким же энтузиазмом он собирал рукописи. Он был, как говорит Тейлор, «первым умом своего времени, его величайшим учителем, любознательнейшим учеником и самым универсальным ученым»[11]. Его ученик Аббо, ставший аббатом Флери-сюр-Луар в 988 году, внес существенный вклад в развитие логики и астрономии в этом древнем центре каролингской культуры, от которого позже свои литературные традиции унаследовал Орлеан. Другим его учеником, вероятно, был Фульберт, ректор и с 1007 по 1029 год епископ Шартра, который с этого времени стал лучшей соборной школой. И действительно, еще в 991 году монах Рихер Реймсский, влекомый изучением Гиппократа, составил любопытное описание путешествия в Шартр. Разносторонняя образованность Фульберта нашла яркое отражение в его стихах классического и более позднего ритма, в его объемной переписке, отличавшейся превосходным стилем, в письмах, касающихся медицины, канонического права и всевозможных вопросов современной политики. Влияние этого школьного «Сократа» иллюстрирует стихотворение одного из его учеников, Адельмана Льежского, а именно каролингская разновидность «плача» (planctus), в котором он оплакивает смерть своих бывших друзей по Шартрской школе: ректора Шартра Хильдегера и магистров Ральфа и Сиго, риторов Ламберта Парижского и Энгельберта Орлеанского, Регинбальда, учителя грамматики в Туре, паломника к Гробу Господню Жерара из Вердена и Вальтера из Бургундии, математика Регинбальда из Кельна и еще троих выпускников школы из Льежа. Это далеко не полный список учеников Фульберта, достигших значительных успехов, но он дает нам представление о большой и активной группе учителей и писателей, занятых в области свободных искусств в первой половине XI века, а также более конкретную информацию о математической традиции, которая перешла от Герберта к школам Лотарингии и Шартра и отражена в любопытной переписке между Регинбальдом из Кельна и Ральфом из Льежа, относящейся примерно к 1025 году. В середине века Франко Льежский занялся проблемой квадратуры круга, тем временем Герман, хромой монах из Райхенау, изучал астролябию, о которой узнал из арабских источников. Поколением позже лотарингские абакисты[12] поселились в Англии, где, вероятно, ввели абак в практику казначейства.

Диалектика, еще одно из свободных искусств, в этот период выдвигается на передний план, что предвещает ее более позднее распространение и начало острых схоластических споров. Беренгар Турский, один из самых блестящих учеников Фульберта, с 1049 года и до своей смерти в 1088 году вел споры с Ланфранком Бекским и целой школой консервативных теологов. Постоянно обсуждался вопрос о реальном Божественном присутствии в Святых Дарах. Метод Беренгара состоял в том, чтобы обратиться от авторитета к разуму или, как он это называет, к диалектике: «Есть доля смелости в том, чтобы прибегать к диалектике во всех делах, ибо обращение к диалектике – это обращение к разуму, и тот, кто не пользуется этим разумом, отказывается от своей главной чести, поскольку разумом он образ Божий». Немного позже Росцелин Компьеньский поднял вопрос универсалий, который стал центральной проблемой схоластических споров, а в 1092 году его номиналистическую доктрину осудил собор в Суассоне на том основании, что из неделимой Троицы он создает трех Богов.

В латинской поэзии XI век начинается с Фульберта Шартрского и заканчивается Хильдебертом Лаварденским, сочинения которого некоторые издатели Нового времени путали с античными классиками. Хотя влияние Каролингов очевидно, но все же новый стиль более богат и разнообразен, и потому он стал, пожалуй, самым характерным выражением своей эпохи. Многое из этой поэзии до сих пор не опубликовано. Ее темы самые разнообразные: богословие, жития святых, свойства растений и драгоценных камней, монастырские истории, такие события, как сожжение Сент-Амана в 1060 году, сатиры на современников, множество надписей (tituli) и эпитафий друзьям или покровителям. Долина Луары – важнейший центр поэзии, но распространялась она по всей Северной Франции и прилегающей Лотарингии. В конце века поэты этого направления появились в Англии в лице Реджинальда Кентерберийского и Годфрида Винчестерского.

Наконец, помимо деятельности, отразившейся в этих новых сочинениях, шло развитие библиотек и собраний древних авторов. В этом отношении X столетие было куда более плодовитым, нежели мы могли бы ожидать, о чем свидетельствуют разрозненные перечни манускриптов и особенно важных рукописей основных латинских классиков. XI век продолжил это направление и расширил его. Около 1000 года Оттон III в Италии имел доступ к Орозию, Персию, Титу Ливию, Фульгенцию, Исидору и Боэцию. Его преемник Генрих II привез множество рукописей на Север, в кафедральный собор в Бамберге. Епископы Бернвард (993–1022) и Годехард (1022–1038) собирали классику для соборной библиотеки в Хильдесхайме, как и аббат Фромунд для монастыря в Тегернзее. У нас есть длинный перечень рукописей, переписанных в Монтекассино. Обширная библиотека Флери сформировалась в XI столетии. Датировка таких рукописей в лучшем случае приблизительна, поскольку различия между манускриптами X и XI веков крайне незначительны, как, впрочем, и между манускриптами XI и XII столетий. В палеографии, как и в истории знания, одна эпоха сливается с другой.

Вот и все об истоках. Все подобные периоды – смутные, темные, привлекательные, однако очевидно, что новое движение вовсе не было внезапным или катастрофическим, оно уходит корнями далеко в XI век и даже более раннее время. Столь же очевиден и другой факт. До сих пор мы имели дело с ренессансом римским, поскольку он предшествовал Крестовым походам, новым знаниям, пришедшим из Испании, трудам греческих переводчиков в Сицилии. За исключением адаптаций медицинских текстов Константина Африканского и уверенного использования астролябии, новое движение не имеет никакого отношения к арабской науке. Кроме нескольких агиографических сочинений и единственного трактата Немезия[13], оно ничего не взяло напрямую из греческого наследия. Все это придет в свое время в XII веке. А до тех пор Ренессанс – это латинское движение, возрождение римского права, латинских классиков, латинской поэзии, философии и теологии, восходящей к Боэцию и латинским Отцам. Каждую из этих тем мы проследим отдельно на протяжении всего XII века. Пока что нам необходимо получить некоторое представление об основных интеллектуальных центрах и их взаимосвязях, а также о библиотеках и рукописях, которые содержали знания и литературу этой эпохи.

Библиографическая справка

Обобщающей работы по интеллектуальной жизни в XII веке не существует. Различные краткие характеристики этого периода приведены в книге L. J. Paetow “Guide to the Study of Medieval History”, с. 384–385 (Беркли, 1917), которая особенно подробно описывает интеллектуальный контекст XII и XIII веков и будет полезна всем изучающим Средневековье. “The Medieval Mind” H. O. Taylor (четвертое издание, Нью-Йорк и Лондон, 1925) – не менее полезный источник, в котором дан хороший очерк обо всем XI веке, но фактически не затрагивается век XII. “Illustrations of the History of Medieval Thought and Learning” R. L. Poole (второе издание, Лондон, 1920) содержит несколько превосходных глав, относящихся к рассматриваемому периоду. Для общего ознакомления можно рекомендовать пятый том “Cambridge Medieval History” (Кембридж, 1926) с его полной библиографией. Обычно общие исторические труды мало что проясняют в вопросах, касающихся интеллектуальной истории. Более ценны труды по истории Церкви, энциклопедии и биографические словари.

Многое из того, что служит нашей цели, можно почерпнуть в трудах по истории латинской литературы. К сожалению, лучший из них и имеющий ценность в рамках данной главы – “Geschichte der lateinischen Litteratur des Mittelalters” M. Manitius (Мюнхен, 1911–1923) с полной библиографией – не продвинулся дальше 1050 года, тогда как ценнейший обзор покойного F. Novati “Le origini” (Милан, без даты) в совместной “Storia litteraria d’Italia” также доводит нас лишь до XI века. У Novati см. также “L’influsso del pensiero latino sopra la ciciltà italiana del medio evo” (Милан, 1897) и статью о франко-итальянских литературных отношениях в XI веке в “Copmtes-rendus de l’Académie des Inscriptions”, с. 169–184 (1910). Обзор G. Gröber “Übersicht über die lateinische Litteratur von der Mitte des 6. Jahrhunderts bis 1350” в его “Grundriss der romanischen Philologie”, том II, часть I (Страсбург, 1902) охватывает все периоды и страны. История французской литературы богата на латинских авторов, но, к сожалению, большинство статей об интересующем нас периоде устарели. Прекрасные тома Ch. V. Langlois “La vie en France au moyen âge” (новое издание, Париж, 1924) касаются как интеллектуальной, так и социальной истории, причем основаны они на народной литературе. Дает пищу для размышлений и “The Legacy of the Middle Ages”, изданная C. G. Crump и E. F. Jacob (Оксфорд, 1926) и рассматривающая позднее Средневековье.

Не следует забывать, что, хотя авторы XII века в значительной степени представлены в крупных публикациях исторических, литературных и богословских текстов, многие их сочинения все еще не опубликованы и многие проблемы все еще требуют более пристального изучения и монографических исследований. Единого руководства по этому новому материалу, как представляется, нет. Вероятно, наиболее полезной является текущая библиография церковной истории в “Revue d’histoire ecclésiastique”, издаваемая в Левене.

Глава II. Центры интеллектуальной жизни

(пер. Ивана Мажаева)

Интеллектуальная жизнь западнохристианского мира в Средние века не была широко распространена среди населения. Ей явно не хватало привычных для современного мира повсеместности и быстроты связей. Относительно немногие умели читать и писать. Это были главным образом клирики; и все образованные люди, не считая отдельных приходских священников с их весьма скромными познаниями, примыкали к определенным группам, отдаленным друг от друга широкими пространствами сельского невежества. Примитивные способы передвижения осложняли установление связей, но оно тем не менее было востребовано, особенно церковью, так что крайний локализм в некоторых отношениях сосуществовал с общеевропейской цивилизацией. В то же время такие контакты устанавливались в основном между интеллектуальными центрами одного вида, пусть и удаленными друг от друга, а не между различными центрами, находящимися в одном регионе. И хотя, в конечном счете, нельзя игнорировать более сложные локальные отношения, мы должны сосредоточить свое внимание в первую очередь на основных видах. Эти интеллектуальные центры, представляющие различные социальные слои, состояли главным образом из монастырей, соборов, дворов правителей, городов и университетов. Но на протяжении всего Средневековья их значимость менялась. Некоторые из них были неизвестны раннему Средневековью, а развитие новых видов представляет характерный этап Ренессанса XII века.

На протяжении всего раннего Средневековья главными центрами культуры были монастыри. Разбросанные подобно островам в море невежества и варварства, они спасли от исчезновения образованность в Западной Европе в то время, когда никакие другие силы не предпринимали решительных мер для достижения этой цели. Правда, на них тоже повлияла местечковость, характерная для той эпохи, а также трудности поддержания жизни в аскетических условиях. При этом они сохраняли некие взаимосвязи благодаря влиянию Рима, путешествиям ирландских монахов, централизирующим усилиям Карла Великого и Клюнийской реформе X–XI веков. Таким образом, книги и идеи часто пересекали большие расстояния с удивительной даже для современного студента быстротой. Однако не стоит думать, что монастыри всегда и везде были центрами знаний и учености. Нам следует попытаться сформировать более конкретное представление о природе их интеллектуальной жизни.